Вот чего, оказывается, ждала ее душа в тишине спокойствия родного дома, в шумных помещениях университета? Желания захлестнуться в одном порыве совершенно с незнакомым чужим мужчиной, моментально возымевшим над ней необъяснимую власть, чтобы отдаться ему полностью и навсегда, требуя только взаимного понимания и откровенного восторга.
*****
Влюбляются в размах ресниц недлинных
И родинки на худеньких плечах,
В созвездие веснушек чьих-то дивных
И ямочки на бархатных щеках.
Влюбляются не в лица, не в фигуры —
Они всего лишь маски, миражи.
Влюбляются надолго лишь в натуры,
Влюбляются в мелодию души.
Анна Шаркунова, певица
Кем же быть, я не знаю,
Но, играя с судьбой,
Вновь и вновь повторяю:
— Буду только собой….
Игорь Тальков, певец, композитор
Глава 1. Облом.
«Все наши проблемы со здоровьем от злости, зависти, жадности, раздражительности и печали», — Настя торопливо нажала на пульт телевизора, ощущая в своем состоянии в данный момент почти весь спектр, как говорят, или, короче, букет только что озвученных качеств. — Телевизор лучше не включать — тягомотина расписанных старательно на весь год надоевших, приевшихся программ, практически повторяющихся на каждом канале для изнывающих от избытка времени пенсионеров. И только мастерство великолепных ведущих спасают пока это открытие прошлого века от окончательного провала.
Причин для раздражительности было две. Первая: закончила писать роман, третий по счету после повестей, — и теперь предстоял очередной виток долгих, терпеливых ожиданий реакций из множества известных издательств Москвы и Санкт-Петербурга. Бесцельная, пустая трата драгоценного времени так быстро улетающей юности! И твоя полная беспомощность пробить эту толщу забронированной, словно заколдованной от простых обывателей, западни для улетающих в своих заоблачных полетах птенцов университетских коридоров, мечтающих завоевать признание своими никому не нужными шедеврами.
Первую повесть написала еще в школе. Это творение о смазливой девчонке, которая влюбилась безответно в своего начальника, руководителя известной фирмы, можно было смело отнести к категории «рассказ», но название «повесть» раздвигало рамки твоих возможностей, щекотало вдруг проснувшееся самолюбие, а, вернее, самолюбование в зеркале будущей славы и успеха.
Облом был полный. Не удостоили даже короткой строчкой ответа.
Потом был долгий год лихорадочного, нездорового, бессонного кипения у компьютера, когда радовалась удачно найденным сравнениям, восхитительным словам и предложениям о чувствах молодой пары, сбежавшей из родного дома во Франции в далекие времена начала века покорять зовущую, неизвестную Америку. По ее понятиям, это был явный шедевр.
Отправила свой труд в столичное литературное агентство на рецензирование за приличные деньги и получила вполне доброжелательный ответ. И опять полное равнодушное молчание пяти издательств.
Обзорное изучение книжного рынка давало хоть какую-то надежду прорваться в многотысячной толпе изливающих свои амбициозные планы, способности и таланты авторов на узенькую дорожку признания на волне создания фэнтези. Задумка была уникальной: героиня выбрасывает от безысходности и отчаяния в Интернет, как в помойное ведро, файлы всех напечатанных, но никому не нужных, не признанных повестей и рассказов. И с ней начинают происходить странные вещи. И образы, и события, описанные в ее рукописях, вдруг выстраиваются в цепочку действительных событий, но все происходит наоборот — некие отрицательные действия. Это великолепие фантастического видения мира в обществе антигероев несколько настораживало своей оторванностью от реальности жизни. Но буквально просилось как вариант сценария на экраны кинотеатров для ждущей, вполне понятной для юного возраста избалованной молодежи, полноты ощущений дикости, ужаса искривленного общества. Саму такое чтиво нисколько не прельщало. Скачала на флэшку и отнесла своему куратору, профессору, заранее готовясь услышать гневные проповеди.
И второй причиной раздражительности и растерянности было сегодняшнее свидание именно с этим профессором на привокзальной площади. Да, да, именно свидание. Он подъехал на своей машине, долго искал уголок, где можно припарковаться, потом, не торопясь, оглядываясь по сторонам, направился к бесконечным ступеням центрального входа железнодорожного вокзала.
Летнее солнце так беспощадно выжигало вечно заполненную бегущим по своим делам, целеустремленным людом, с сотнями снующих днем и ночью автомобилей, что оказалось бы странным увидеть это огромное пространство вдруг внезапно, моментально замершим. Но в своем романе именно здесь она представила и так красочно описала это одновременное выключение всех электромагнитных полей живых существ, которые застыли на месте, пока работали запасные батареи головного мозга. А сейчас, задумавшись, чуть не упустила профессора из вида. Виктор Николаевич помахал ей, стоящей на самом входе у двери под часами.
- Спускайтесь, у меня всего час в распоряжении! Дорогая Анастасия! — он взял ее под руку. — Я прочитал ваше произведение и специально назначил эту встречу в центре города. Приятно ведь пообщаться с юной и прекрасной студенткой. У меня здесь неподалеку, в издательстве очень важная встреча, а пока мы прогуляемся с вами в одно очень примечательное место. Вы не возражаете?
Лекции профессора преклонных лет завораживали таким изобилием исторических фактов, преданий, цитируемых высказываний древних философов и прямыми вопросами в лоб, типа: «А что вы думаете по этому поводу?». И в любую минуту нужно было быть готовым или смирно отмолчаться, или вступить в полемику со своим, подчас неграмотным, далеким от истины мнением. Причем, на лекциях он, в отличии от некоторых коллег, не пользовался ноутбуком.
— Дорогая моя! Драматизм женского пути! Пожалуй, именно в этом заключается главная суть сюжета вашего романа. И невозможность прожить даже одного дня без любви. Верно? Но, чтобы поведать о любви во всех ее проявлениях, с высокой степенью искренности, без малейшего налета фальши, показать и глубину отношений, и родство душ, и близость тел, — для этого нужно все эти чувства ощутить, пережить, перестрадать.
А у вас в силу столь юного возраста — пока только декламация. И читатель в омуте ваших сверхдержавных, заоблачных, космических приключений пока не чувствует биения вашего доброго и искреннего сердечка, стук которого не трогает никого, кроме вас. Вы обладаете, несомненно, творческим воображением, но у вас практически нет жизненного опыта.
- Смотрите, куда я вас привел! Это крупнейший книжный магазин в областном центре. И что мы с вами, к сожалению, наблюдаем? Отсутствие очередей, редкие стайки молодежи у стендов со специальной литературой — и огромные залежи, тонны напечатанных на бумаге человеческих мыслей, выводов, переживаний. И нужны столетия вместо скоротечной человеческой жизни, чтобы приобщиться к самому малому сегменту этой накопленной веками мудрости.
- Мой совет: устройтесь, хотя бы на месяц на летних каникулах, в один из таких магазинов и ежедневно ведите записи своих наблюдений за покупателями, то есть, потенциальными вашими будущими читателями, прописывая каждому его характер, жизненные испытания, семейное и общественное положение, исходя всего из нескольких фраз, которыми вы с ними обменяетесь. Торопитесь жить! И успех к вам обязательно наведается! Извините за прямоту! Вынужден откланяться! Всего вам доброго!
«Старый консерватор! Свидание в книжном магазине! Полный облом для мечтательницы и фантазерки! Думала, что сподобишься для беседы в изысканном кафе за чашкой кофе о проблемах мировой литературы с достопочтенным философом? Фиг вам, как выражаются без искусов мои подружки!».
В уютном дворе старой элитной пятиэтажки на центральном проспекте города так примирительно ласково беседовали на дорожках под разросшимися старыми деревьями голуби, неторопливо отгоняя нетерпеливых воробьев, что не смогла пройти мимо, уселась на удобную, нагретую солнцем скамейку, закрыла глаза:
«Нужно завербоваться на работу куда-нибудь на Камчатку, на рыбный комбинат, на разделку рыбы в путину, наслушаться не цивильного мата, пожить в общаге без мамочкиного присмотра, а потом выдавать короткие, зримые рассказы с колоритными характерами моряков, рыбаков, искателей приключений, как у Джека Лондона.
Или уехать в сельскую глубинку, устроиться поварихой у местных фермеров, встречать рассветы, увлечься каким-нибудь местным парнем, испытать ревность сельских девчонок и родить очередной шедевр о любви прекрасной доярки и столичного ловеласа, свихнувшегося в тишине от радостного кваканья влюбленных лягушек».
Решительно поднялась на второй этаж. Дома, к счастью, никого не было. Включила ноутбук, несколько минут скользила глазами и, наконец, выбросила на первый попавшийся сайт какого-то издательства, обещавшего напечатать бесплатно любое произведение, все файлы своих никчемных повестей и романа. Подписалась: «Виктория», хмыкнула ехидно, подумав:
«А все-таки мечтаешь хоть о каком-нибудь шевелении интереса вокруг собственной персоны? Лицемерка!». Но дело было сделано. Пошла на кухню разогревать борщ: после состоявшейся прогулки захотелось опуститься на грешную землю от своих заоблачных мечтаний и одиночества. Злость и раздражительность испарились. Зависти и жадности не было в характере и в помине. От утреннего телевизионного прогноза на день осталась только печаль.
Глава 2. Вызов.
Через два дня вечером не удержалась и залезла на сайт этого малознакомого издательства с пометкой «Скачать бесплатно», где вдруг увидела отзыв на свое последнее бессмертное творение. Незнакомый парень приятной внешности короткой рецензией, словно плеснул в лицо неожиданно холодной водой из-под крана.
«Виктория! Не знаю, сколько Вам лет, но вы заморозили каждую строчку последнего романа своим явным равнодушием и просвечивающимся одиночеством души. Холод межпланетного пространства, убивая все живое, никогда не даст силы людям любить и быть любимыми. Только утренний солнечный свет земного великолепия поможет Вашим героям скинуть всю эту натянутость безмолвия и бесчувственности и обрести настоящее счастье в объятиях друг друга. Извините за откровенность! Павел».
Чуть не свалилась со стула:
«Наконец-то! За столько лет ожидания появился первый читатель, вернее, второй! Ведь у профессора, наверное, хватило терпения только проглядеть содержание, а этот незнакомый Павел из любопытства скачал роман и именно прочитал его!», — ей захотелось запрыгать на одной ножке вокруг стола, и, если бы это было возможно, расцеловать сурового судью за проблеск интереса и полный разгром. Потом решительно написала ответ:
«Спасибо за критику. Заходите на мою страницу в соцсетях. Имя Виктория — псевдоним. Мое имя Анастасия Волошина. Будем знакомы!».
Ответ пришел через день рано утром, когда родители уже отчалили по своим ответственным конторам: папочка — в областную администрацию, а мамочка — в центральный банк:
«У меня на странице много друзей, но, если честно, стараюсь избегать общения с представительницами прекрасного пола, даже одноклассницами. Очень трудно найти точки соприкосновений интересов. Мне претит всякое сюсюканье и замена искренности набором стандартных, подчас просто неграмотных высказываний или, еще хуже, обычных междометий и строчек сердечек и классов.
Непонятно, для чего в школе столько лет учат русскому языку и литературной классике! Или причина в полном отсутствии интеллекта, или в безнравственной безответственности в неконтролируемом пространстве Интернета? В друзья не навязываюсь. Время покажет, сумеете ли вы выдержать нападки незнакомца, если будете настаивать на переписке».
«Вот нахал! А сам ты, что из себя представляешь? Какой-нибудь „ботаник“ или непризнанный гений, как и я, — вечная отличница, приличная дочь обеспеченных, незаурядных родителей, которые должны, по их убеждениям, просто обязаны вытрясти из меня все заложенные во мне природой способности и таланты.
Господи! И это продолжается уже девятнадцать лет! Вот будет финиш, если я, действительно, устроюсь на работу продавцом, и не в чистенький, скучный, книжный магазин, а на городском рынке торговать луком и картошкой! Или сосисками в тесте! Провоняю дешевым пережаренным маслом! И неухоженные, с обломанными ногтями руки в довесок!»
Расхохоталась от души — идея была отличная: «И не нужно ехать на Камчатку, испытывать судьбу. И этого Павла шарахну признанием, посмотрю на его реакцию. Думает, наверное, что девочка хочет на досуге поразвлечься, а я ему на полном серьезе:
"Извините, дорогой друг, но мне нужно думать о хлебе насущном и трудиться в поте лица, а романы я пишу по ночам, стремясь заработать хоть какие-нибудь деньги, чтобы выбраться из нищеты!“ Вот вам ход конем! Посмотрим, как у него изменится интонация! Может, предложит милостыню, чтобы успокоить свою растревоженную душу?
Но сто процентов на спор: после такого моего признания вряд ли у него возникнет желание предложить мне встречу, если живет в нашем городе, и изливать нравоучения в Сетях. Рыночная торговка! Нет уж, извините!»
Надела поношенные джинсы, красную футболку, старые шлепки и в таком живописном виде отправилась на рынок. Проходя мимо роскошного ресторана, представила на минуту себя в роли официантки в коротенькой юбочке с тяжеленным подносом, но прошла торопливо мимо:
«Нет, идея ни к черту! С официанткой вполне возможен легкий флирт. Отбой! Только рынок!»
Июньское солнце дробило свои лучи в волнах стремительной Волги, заполнив весь этот необъятный простор воды и неба ослепительным покрывалом неисчезающего блеска, который притягивал издалека обещанием беззаботности и неги, когда вышла из-под тени высоток на открытый просмотр Аллеи Героев.
«Сессия позади, пляж открыт. Что ты вечно отыскиваешь проблемы там, где их нет! Зачем тебе этот рынок? Почему ты все время кому-то что-то пытаешься доказать? И этот Павел с его нотациями! И умница профессор! Плывешь по течению жизни без видимых подводных препятствий и плыви дальше!»
Рынок захлестнул своей неподражаемой мелодией шума множества людей — говором, криками, гудками машин — и завалами всевозможных продуктов, овощей и фруктов на прилавках. В уютной комнате под шум кондиционера заведующая отделом кадров, осмотрев Настю со всех сторон, потребовала паспорт и предложила поработать месяц в уютном кафе на террасе за рынком:
— Хозяйка ищет приличную девушку на период отпуска работницы. Соглашайся! Рано тебе в нашей грязи возиться! Своих хватает!
Дома вечером разразился скандал. Обняла молча мать за плечи, похлопала отца по плечу, призывая не тратить зря энергию на бесполезные слова, и отправилась в свою комнату. Родители еще долго не могли успокоиться, жалуясь друг другу на несправедливость, но потом включили очередной сериал и затихли. А Настя написала Павлу:
«Не знаю, где обитаешь, потому что ты здорово засекретился, забыв указать точку земного шара, где тебя можно отыскать. Возможно, нас разделяют тысячи километров, может быть, даже границы государств. А я не скрываю, что живу в большом и красивейшем городе на Волге, учусь и работаю одновременно. От одиночества не страдаю и никогда не навязываюсь парням в подружки. У каждого человека — своя неповторимая жизнь со всеми сложностями и проблемами современной суровой действительности. Пока никаких общих точек у нас, действительно, нет. И судьба сама рассудит, нужна ли нам эта переписка».
Пересмотрела последние фотографии, выбрала фотку: она в спортивном костюме на заснеженном склоне известной горы. Снимок был сделан в прошлом году на Домбае, куда всем семейством съездили, отдыхая в Кисловодске летом после удачного зачисления ее, Насти, в университет на филологический факультет. Дискуссии в семье продолжались почти полгода, мнения родителей разделились: папа требовал «лечь костьми, но пробиться» на престижный и многообещающий, перспективный факультет иностранных языков, а мама настаивала на институте государственной службы.
Последнее слово осталось, как всегда, за ней. Поступила на бюджет, сэкономила родителям кругленькую сумму, практически вернув все расходы на репетиторов. Поэтому решили шикнуть, купив на две недели путевки на Кавказ.
Успешный финиш школьного забега на долгие одиннадцать лет в виде золотой медали, красота горных склонов Пятигорска, Эльбруса, буквально парение в беззаботном отдыхе — все это волновало, радовало.
И только на самом донышке сознания постепенно собиралось капельками недовольство собой, этим затянувшимся детством, когда ты по-прежнему барахтаешься в пеленках чрезмерной родительской любви. И понимаешь, что давно пора выпрыгнуть из шикарной коляски и умчаться на роликах, гоночном велосипеде в толпе своих сверстников туда, где тебя, возможно, уже дожидается тот, в объятиях которого ты познаешь все оттенки новых, неизведанных чувств, всю полноту настоящего счастья.
И пролетевший незаметно учебный год в университете при ближайшем рассмотрении на досуге старательно напомнил, что за этим годом прокатятся то неторопливо, то ускоряясь, и последующие годы. И размеренное чередование одних и тех же маршруток на городских улицах, лекций, семинаров, зачетов и экзаменов в обжитых аудиториях, ночные зависания в Интернете, походы с девчонками на взрывные фильмы в модные кинотеатры, безобидные вечеринки в студенческих общежитиях по-прежнему ничего не изменят в ее дальнейшей жизни.
Потом родители, испугавшись ее неприкаянности, возьмут ипотеку и купят ей двухкомнатную квартиру, будут настойчиво искать приличную пару среди своих благополучных знакомых, намекая, что с ее внешними данными вполне можно однажды расслабиться и позволить симпатичному молодому человеку остаться на ночь, попробовав, как вариант, гражданский брак. И все это только для того, чтобы в хомуте бесконечной работы, в фокусе всех свершившихся надежд и планов их прекрасной дочурке не остаться в гордом одиночестве.
Настя так зримо представила эту реальную картинку стремительно убегающей молодости, что, сменив на главной странице в Сети свое изображение ненатурального, загримированного лица с неестественно накрашенными глазами и губами на фотку с горного склона, рассмеялась радостно, словно бросая вызов запрограммированной судьбе:
«А первый шаг уже сделан! Завтра в семь часов утра — на новую работу!».
Глава 3. Павел.
За последний месяц дед откровенно сдал. И особенно удручало, что буквально на глазах таяло его желание действовать, двигаться. И призывы: — «Дед, посмотри, правильно я вот эти лозы подвязал?» — улетали безответно в глубину сада и гасли там, а дед сидел на застеленном старым шерстяным одеялом диване под навесом летней веранды неподвижно часами, слушая, наверное, только себя, заблудившись в мягкой дреме в своем далеком прошлом.
Сколько тяжестей перенесли и сколько работы переделали его натруженные руки за девяносто прожитых лет — одному Богу было известно! И подошла, наверное, пора подводить итоги.
Павел где-то прочитал изречение: «Мудрость — это, когда ты все понимаешь, но уже не огорчаешься». В свои двадцать два года поводов огорчаться было предостаточно. Увлекаясь работой до глубокой ночи, а иногда до утра, приходилось в течение дня строго контролировать каждую минуту стремительно улетающего вслед за солнечными лучами растянувшегося летнего времени, разрываясь между домом и огородом, компьютером и приготовлением еды, уходом за дедом и элементарной приборкой.
Сколько он себя помнил, всегда рядом были только бабушка и дедушка. Отец Павла доверил им воспитание своего старшего сына, зная, что ему будет лучше в деревне, в ответственных и добрых руках своих родителей, пока они с женой осваивали далекие просторы Севера, трудясь на нефтяных промыслах, в погоне за приличными заработками.
И родители отца не подвели. Израненный, бывший фронтовик Иван Николаевич и его жена Екатерина Осиповна жили ради внука, передавая ему всю мудрость поколений предков-крестьян, осевшую в памяти, в сознании, в соблюдении вечных божьих заповедей.
Павел стал художником. С детства изводил фломастеры и цветные карандаши, разрисовывая книжки и альбомы именно набросками того, что видел в жизни. Заметив необычное трудолюбие и упорство маленького мальчика, часами увлеченно малюющего акварельными красками обои сначала в детской, потом на кухне и в зале, в первом классе дед повез Павла в соседний район к известному художнику, который, посмотрев его работы, согласился заниматься с мальчиком два раза в неделю.
Своей художественной школы в районе не было, но работы юного художника стали выставлять в родной школе. Неутомимый дед все восемь лет возил внука за сто километров, пока тот с отличием не окончил художественную школу в другом районе.
Счастливое детство и устоявшаяся незыблемость рухнули в четырнадцать лет, в один момент, когда буквально за несколько дней после инсульта сгорела бабушка. У нее был сахарный диабет, но ее жизнерадостный, звонкий смех, открытость, песни даже на секунду не допускали возможности ухода навсегда такой яркой и неутомимой, вечной, как казалось Павлу, бабушки.
Родители предложили Павлу переехать к ним в Подмосковье, где в их семье подрастал его младший брат, но этот вариант даже не обсуждался. Дом Павла был здесь, в деревне. Он не собирался ни в какой город, считая предательством бросить осиротевшего деда одного. Родители уехали после похорон, а Павел со всей своей подростковой непримиримостью взялся за деда, опасаясь, что отчаяние и тоска по ушедшей жене закончатся пьянством:
— Дед, мы должны посчитать все наши расходы за месяц! Давай прикинем, сколько рублей мы сможем откладывать, ну, скопить?
— Здравствуйте, приплыли! Зачем тебе деньги потребовались? — дед в растерянности уронил ложку. — Мне, как бывшему фронтовику, спасибо государству, приличную пенсию выплачивают. Родители подкидывают на тебя, не скупятся. Тебе, что, в город от нашей тишины захотелось? Вот окончишь среднюю школу и поедешь на учебу к маме с папой. Они ведь тебя каждый раз зовут, когда приезжают.
— Да нет, я о другом! Давай, дед, ничего лишнего покупать не будем, наберем денег и начнем путешествовать! Вот скажи, где ты бывал за последние десять лет? Нигде, кроме санатория на Дону! Столько лет на пенсии, работу бросил, и все время дома! Неужели тебе не хочется посмотреть Москву, Санкт-Петербург, Черное море?
— Пашка, мне восемьдесят два года исполнилось! Какие путешествия? Мое время кончилось! Рыбалка да охота — вот мои путешествия! Скучно тебе с дедом стало, признайся, внучек? А на море охота посмотреть, ты прав!
По телевизору Павел однажды в новостях увидел, что ученые обнаружили в Италии селение в горах, где местные жители через одного спокойно преодолевали столетний рубеж, были работоспособными, редко болели.
Дед был, наверное, из одной с ними компании. Среднего роста, худощавый, он редко пользовался машиной, предпочитал уходить на рыбалку за село или на озера пешком, когда Павел за ним не увязывался, отсыпаясь после ночного блуждания в компьютере, или, увлекшись, далеко за полночь очередным рисунком.
И дед не устоял. В каждом человеке живет подчас неосознанное стремление разорвать застоявшееся, сгустившееся вокруг отсутствие перемен, найти тропинку в лабиринте неизвестности и неожиданности, улететь за своей мечтой и насладиться очередной победой исполненного желания.
И сразу после окончания учебных занятий в начале июня, оставив огород на соседку, на поезде уехали на две недели в Крым, в Феодосию, чтобы полюбоваться картинами Айвазовского и увидеть те места, где творил Александр Грин. Они объехали весь Крым на автобусах и, несмотря на определенные трудности, вернулись домой, строя грандиозные планы на следующий год.
Потом была экскурсия в Санкт-Петербург, через год — санаторий в Железноводске на Кавказе, еще через год — дом отдыха под Москвой.
И, когда Павел закончил школу в восемнадцать лет, наверное, у деда истек заданный им самим себе заряд на упорство и преодоление, чтобы соответствовать своему юному внуку. Постоянно стало прыгать давление, а, главное, — перестали слушаться ноги, видимо, исчерпав заложенные организмом возможности. И все домашние хлопоты теперь полностью легли на плечи Павла.
Вздохнув, Павел выключил перегревшийся мотор, переложил шланг под малину, позвал деда обедать. Небольшие тучки, с утра занавесившие расторопное июньское солнце, хоть чуть-чуть сдерживали его лучи, но потом не выдержали зноя и разбежались, растворились в мареве, сразу загоняя в тень все живое.
Дед поковырялся ложкой в тарелке с борщом, съел картофельное пюре с сарделькой, выпил компот. Держась за спинку стула, дверной косяк, медленно перебрался из кухни в зал в свое любимое кресло, и через десять минут Павел услышал на фоне последних новостей очевидное похрапывание.
Павел выключил телевизор и отправился в свою комнату.
— Посмотрим, ответит ли ему эта Виктория-Настя, разрисованная кукла? Интересно на нее посмотреть, если заставить смыть все эти килограммы косметики простой холодной водой! Красавицы под одну гребенку! Неужели не понимают, что глаз не останавливается на однотонно покрашенном заборе?
Со страницы Анастасии Волошиной на него смотрела, слегка прищурившись, незнакомая девчонка в синем спортивном костюме, кроссовках, с распущенными по плечам каштановыми волосами, которые буквально сверкали в лучах горного солнца, позолотившего этот снежный склон.
Павел увеличил изображение. Настя слегка улыбалась насмешливо, как-то снисходительно, но большие голубые глаза оставались серьезными, будто она сделала кому-то одолжение, застыв на секунду. Нос, овал лица — все обычное, но губы… Она только что-то сказала, и слова еще не успели улететь в обвал горы, а приоткрытые губы, словно ждали чего-то.
Павел, смутившись, отпустил изображение, секунду подождал и опять включил увеличение, невольно поймав себя на мысли, что рассматривает не только лицо, но и всю фигурку.
«Не хватало еще мне влюбиться в эту заоблачную незнакомку! Больше тебе делать нечего! А вдруг это вообще не ее фотография? Перепечатала из какого-нибудь журнала и строится теперь под спортсменку, чтобы вызвать интерес», — решительно простучал текст, увидев, что Настя не находится сейчас на сайте:
«Интересный снимок, и девочка на нем неплохо выглядит, если это, действительно, ты! Но ее серьезный взгляд и вылетевший возглас почему-то убеждают меня, что ты не та, за кого себя выдаешь! Вокруг тебя какая-то тайна, которой ты не хочешь делиться с посторонними. У меня сильно развита интуиция, наверное, потому, что я — художник. Если хочешь, я нарисую картину с твоей фотографии и пришлю тебе. Вот и появится первая точка соприкосновений наших интересов!»
Глава 4. Интерес.
Домой Настя приползла после девяти часов вечера, наконец-то, поняв истинную суть известного словосочетания «пахать, как лошадь». Хозяйку кафе, молодящуюся красотку лет под сорок, с длинным хвостом перекрашенных русых волос на затылке, тщательно отштукатуренным лицом, нарисованными черными бровями, с серыми уставшими глазами в облаке накладных ресниц, появление Насти ни сколько не удивило. Разглядывала две минуты, сфотографировала, что девчонка — новичок в их бизнесе, маменькина дочка, бросила снисходительно:
— У нас кафе-закусочная, посетители вечно спешат, так что крутиться будешь на одной ножке. Твое дело — моментально чистые столы после ухода клиентов! Чаевых тут нет, а вот, если соль, перец или горчица на столе закончатся, то сразу скандал. О зарплате поговорим после трех дней работы. Устроит меня твое старание — не пожалеешь, а нет — расстанемся без обид.
Готовили здесь вкусно, посетители — и работники рынка, и приезжие торгаши, и просто старожилы — с охотой выбирали из меню обычные блюда, с жадностью набрасывались на огненные борщи, в которых отсвечивались кусочки мяса, ароматный плов, традиционное пюре с внушительной котлетой, творожные запеканки.
И Насте приходилось уносить почти чистые тарелки без остатков. В обеденный перерыв поток удвоился, и пришлось буквально порхать среди толпы стремящихся к кассе голодных людей и отчаливающих, неспешно забирающих свои многочисленные сумки с широких подоконников.
Это купание в течение дня в водовороте гастрономических запахов отбило всякий аппетит. Ноги гудели, как будто только что сошла с двухкилометрового забега на школьном стадионе. Нырнула в душ, а потом, как пенсионерка, вытянулась на диване, подняв ноги на высокие подушки.
Родители оставили записку, чтобы их не ждала. Они планировали остаться в гостях на даче у друзей, чтобы отцу не рисковать автомобильными правами после роскошного застолья.
Настя вздохнула. Укоризненных и беспощадных слов она успела наслушаться еще рано утром, когда натягивала яркий модный сарафан и удобные босоножки на аккуратной платформе:
— А униформа тебе разве не полагается? И демократичная косынка в горошек? И резиновые перчатки, чтобы спасти дорогой маникюр? Смотри, чтобы тебя грузчики под каким-нибудь ларем не изнасиловали! Это проза жизни, дорогая наша доченька!
Вылетела на лестничную площадку, словно оплеванная: «Господи, столько страстей наговорили! А, если бы и вправду собралась на Камчатку? Связали бы, наверное, и посадили под домашний арест неблагоразумную, взрослую дочь!»
Настя включила компьютер и растерялась. Этот прямолинейный выпад Павла, его явная заинтересованность перечеркивали ее неуклюжую попытку спрятаться от разгуливающих в виртуальном пространстве молодых людей, набивающихся в друзья к симпатичным девчонкам, чтобы потом трепаться с ними часами ни о чем, изображая прожженных жизнью неудачников или крутых мужиков, разочаровавшихся в любви.
Парень был явно в ее вкусе. Она представила этакого баскетболиста под сто восемьдесят сантиметров. Если он художник, то возможны два варианта. Первый, наиболее привлекательный — впечатлительный мечтатель, предпочитающий одиночество, испытывающий глубокие разочарования от понимания того, что жизнь далека от совершенства. И любовь, наверное, занимает одно из почетных мест в его жизни. И у него случился любовный разрыв, если он запечатался на своем сайте, переживая неудачную любовную страсть.
Второй вариант был менее предпочтителен, так как холодный сноб, безжалостно обольщающий доверчивых дурочек, а потом бросающий их без сожаления: «Спаси и пронеси, Господи, мимо такой напасти!» — был бы отличным героем в романе, но не в жизни.
«Продолжай гнуть свою линию, как задумала, и попутно разберешься, что ему на самом деле надо. Твой домашний адрес он никогда не узнает, если сама не выложишь».
И она напечатала:
«Мне девятнадцать лет, после окончания средней школы в деревне на Украине приехала в город к тетке на заработки. Торгую на городском рынке овощами и картошкой. Ничего, уже привыкла таскать и мешки, и ящики. Устаю страшно. Но зимой на рынке тепло. Хочу стать известной писательницей и разбогатеть. Или удачно выйти замуж. Извини за нескромный вопрос: у тебя, как у художника, нормальный бизнес с картинами или ты, как и все, барахтаешься в кризисе? Если живешь в городе, то пока к себе не приглашаю — у меня очень строгая тетка. Не пропадай!».
Возбужденная этим откровенным обманом отправилась на кухню, сварила кофе, решив еще поиграть в эту ночную, ни к чему не обязывающую детскую игру под названием «Угадай-ка, где правда, а где ложь».
Ответ воодушевил. Да, этот Павел был из разряда тех, какие ей до сих пор еще ни разу не встречались. В его отклике вырисовывался образ очень доброго, трогательного и сентиментального человека, у которого всегда много друзей, с отзывчивым, мягким и загадочным сердцем, которому свойственны многообразные чувственные порывы:
«Настя! Твое имя подходит той девушке, которая стоит на склоне горы, освещенная солнцем. И зачем тебе потребовалась сказочка про бедную Оксану, приехавшую в Россию из-за границы на поиски богатого жениха? Да, вполне возможно, из-за временных семейных трудностей ты работаешь на рынке, но ты никуда, и, в данном случае, от меня не спрячешь отличное знание русского языка, свое особое видение людей, которые высветились в твоем трогательном романе о любви.
Мне двадцать два года, и я рад знакомству с тобой. Только давай договоримся, что даже в туманных сумерках непредсказуемого интернета будем искренними в своих суждениях. Скоро должен вернуться из армии мой брат. Он собирается в ваш город-герой, чтобы познакомиться с достопримечательностями. Я обязательно напишу картину и назову ее „Настя“. Попрошу брата разыскать тебя на твоем рынке. И будем честными друг с другом».
Сразу не ответила, бездумно уставившись на монитор.
«Вот если бы сейчас по скайпу посмотреть в его глаза, увидеть обстановку комнаты за спиной, чем завален его стол. Чтобы понять человека! Ведь вещи подчас правдивее людей. Ими можно занавеситься, загородиться от любопытных, одеться, как чучело, или наоборот выставиться на обозрение в импортных тряпках, утопая в собственной значимости. Но что-то неожиданно увиденное вдруг снимает маски с души, и вот он, человек, перед тобой! Что именно Павел рисует или кого? Какое училище окончил? И есть ли рядом с ним муза его будущих картин?
Напечатала решительно:
«Ты мне стал интересен. Во-первых, своей проницательностью. Да, мне тоже надоело бесцеремонное вторжение в мою жизнь посторонних людей с их бесконечными настойчивыми заходами на страницу, требованиями общения и комментариев. Никто никому ничего не должен! Ты меня раскрыл. Да, на вершине Домбая, перед картиной угрюмости и великолепия гор, со страхом глядя в пропасть под ногами в кабинке подъемника, я представила себя бесстрашной птицей, которой подвластно все это величие земного разнообразия.
Во-вторых, ты — художник и, значит, мечтатель, живущий в мире осознанных желаний и улетающих фантазий, ночных грез, которые утром ты укладываешь на полотно разноцветной палитрой подчиняющихся тебе красок и цветов.
И, в-третьих, ты — симпатичный молодой человек, портрет которого я обязательно опишу в своей новой повести. Один писатель, не помню, кажется, Игорь Савельев, предупреждал: «С писателем опасно дружить и общаться». Так что, если не боишься, продолжим наше общение. Я перешла на второй курс филологического факультета местного университета. Если карьера писателя не осуществится, уеду в глухомань и буду учить детишек русскому языку. Извини, что сделала попытку тебя разыграть. Одно очко в твою пользу».
Распахнула окно, улеглась на подоконник, моментально захлебнувшись влажной свежестью ласковости редких капель, неизвестно, откуда свалившегося летнего дождя. На экране высветилось сообщение:
«Спокойной ночи, Настя! Уже поздно. Ложись спать и пусть тебе приснится роскошная Жар-птица, как говорила мне в детстве бабушка, укладывая спать, а дед добавлял при этом: И Серый волк, чтобы охранять от непрошеных обид. До завтра!»
Под окном искрами неожиданного фейерверка брызнули дуги проходящего троллейбуса, осветив верхушки засыпающих тополей, изредка шуршали по асфальту, перекликаясь, торопливые шаги запоздавших людей и шины уставших машин.
Настя с чувством какого-то необычайного удовлетворения нырнула в прохладу своей постели, повторяя про себя: «Спокойной ночи, Павел! Спокойной ночи, Настя!».
И тишина ночи укутала город, высотные дома с редкими сполохами бессонных окон, опустевшие улицы, принимающие с благодарностью обильные потоки негромкого долгожданного дождя.
И ей приснился сон. Большая квадратная площадь пола, затянутая скромным ковровым покрытием, вся изрезана в светящемся полумраке незнакомой комнаты ажурными разворотами кружевной тюли, словно зеркально отразившейся в лунном сиянии огромного окна. И вдруг этот неземной струящийся свет трансформируется в видимый поток тысяч лунных лучиков, вспыхнувших нереальным блеском серебристой проволоки.
И в этом прозрачном сиянии лунного великолепия она, Настя, танцует какой-то фантастический танец под еле слышную мелодию журчащего потока. Звук воды вдруг усиливается, и вот уже в зареве разгорающегося утреннего неба лучи превращаются в блестящие струйки дождя, узкое платье прилипает к телу, а под ногами вместо ковра — поляна роскошного зеленого газона с прядями давно не стриженной ласковой травы. И она падает в это притягивающее ложе, вдыхая неповторимый аромат лета и простора, упиваясь ощутимым спокойствием исполненной мечты.
Глава 5. Брат.
Сергей приехал в село под вечер внезапно, пролетев из Москвы до Саратова на самолете, чтобы сэкономить время. Полдня разгуливал, разглядывая старинные особняки сохранившего свое неповторимое обаяние приволжского города на берегу Волги. С высоты Соколиной горы пейзаж разбежавшихся по горам улиц впечатлял обилием новостроек, зеленью многочисленных парков и скверов.
«Интересно, какие здесь есть военные училища? И политехнический университет здесь классный. И к Павлу с дедом буду ближе. Им моя помощь будет кстати. Нужно успеть в этом году поступить на учебу в высшее заведение, пока результаты ЕГЭ не сгорели после армии. Хотя, как вариант, надо еще и Волгоград посмотреть. Тоже классный город! И перспективный, всегда на стыке всех исторических событий».
Учеба в Москве не прельщала именно большим выбором и известностью многих учебных заведений. Если честно, то после годичной службы в моторизованной части в одной из республик Северного Кавказа, после устойчивого тепла зимнего периода вовсе не хотелось возвращаться в непредсказуемость московского климата. И, вообще, как вариант, лучше всего, отдохнув недельку-другую, подыскать работу и пожить свободно, без всякой учебы, хотя бы год. Но родители встали стеной — только в институт, пока не завяз в хлопотах семейной жизни.
«Посоветуюсь с Павлом, все-таки старший брат и философ с детства. У Пашки — сильный характер! В его положении я бы давно скис, а у него хватает сил и энергии тянуть все домашнее хозяйство и старого деда. Точно, надо Павлу жениться, пусть молодая, энергичная хозяйка разгрузит его от кухни и огорода с садом и даст мужу возможность заниматься своим любимым делом».
Сергей слегка придремал в маршрутке, укачавшись на разбитой дороге после разглядывания изможденной зноем зелени бесконечных лесополос, мелькающих сел на фоне разбежавшегося простора Волгоградского водохранилища.
Да, Павел изменился, раздался в плечах, голос его теперь рокотал в стенах старого домика деда, который сам с большим трудом, словно нехотя, поднялся из обжитого кресла и повис на младшем внуке, не сдержав старческих слез.
В доме было чисто, прохладно, хотя кондиционер был выключен, видимо, из-за деда, кутавшегося даже в жару во фланелевую теплую рубашку. За столом, собравшим всю нехитрую снедь сельского изобилия, выпили незаметно почти всю бутылку «Столичной», которую Сергей прихватил из запасов отца дома. Даже дед выпил целую стопку на радости, но потом Сергею пришлось отнести его на кровать в спальню и раздевать, как младенца.
В комнате Павла Сергей увидел на подрамнике законченный портрет незнакомой девушки на склоне незнакомой горы.
— Так, братец, признавайся, когда ты успел в горах побывать и закадрить такую красотку? Мать ничего не сказала, наверное, сама ничего не знает.
— Какие горы, Сергей, в моем положении? А с девушкой познакомился в соцсетях совершенно неожиданно. Да, ты ведь в город-герой собираешься? Вот и познакомишься сам с Настей, если получится ее найти.
Сергей удивился:
— Здравствуйте, приехали! А у тебя разве ее телефона нет? Я думал, что у тебя с ней роман в полном разгаре, а ты, как подросток, стесняешься номерок спросить! Давай, включай компьютер, сейчас обратную связь установим. Картина готова, я через день уже в городе буду, пусть готовится произвести на меня впечатление! Девушкам тоже время надо подготовиться.
Павел на секунды представил рядом с неизвестной Настей своего брата-красавца, будущего курсанта военного училища или компьютерщика, ее одногодка, и сердце болезненно вздрогнуло.
Опять повторится сюжет двухлетней давности, когда он, Павел, потерял голову от безответной любви к молоденькой медсестре, которая делала ему массаж и уколы, а приехавший в гости с родителями на майские праздники Сергей, не утруждая себя особыми признаниями, моментально закружил с Анютой обычный роман, ничего не обещая.
Ночные прогулки Сергея закончились любовной страстью с девушкой, которую он, Павел, боготворил, и которая через два вечера не устояла перед привлекательной внешностью и болтливостью москвича. После отъезда всей семьи Анюта стала старательно обходить другой улицей дом деда и при встрече с Павлом виновато опускала глаза.
— Так, давай координаты этой Насти! Где она обитает, на какой странице? Ого, да у тебя здесь целый роман в письмах! Отодвигайся в сторонку и не дыши на меня водочным перегаром! Сельский Дон Жуан! Дай мне с обворожительной девушкой пообщаться!
Павел отодвинулся от стола, с трудом пересел на диван. Тело не желало слушаться команд мозга, куда-то испарилась сила из накаченных гантелями рук, но голова соображала лихорадочно быстро и неприятно болезненно:
"Вот и наступит сейчас момент истины. Продиктованный телефон, встреча на Мамаевом Кургане, вечерок в кафе на набережной, жадные поцелуи и объятия в ночной прохладе сквера у гостиницы, и никакие строгие тетки не спасут впечатлительную и искреннюю Настю от рук и страсти пробивного Сергея.
И потом последующее тоскливое молчание Интернета для него, Павла, или, наоборот, придется выкладываться, переступая через себя, чтобы своим красноречием успокоить разочарованность не сложившимися отношениями этой прелестной искренней девочки.
Или случится непостижимое — его младший брат увлечется Настей, поступит в институт именно в этом областном центре, и, являя образец непредсказуемости, женится и успеет подарить деду правнука или правнучку".
— Пашка, иди, посмотри, что твоя Настя мне ответила! Собирайся, сам поедешь в город со своей картиной! Смотри, какая непримиримая! Да ты только прочитай! Что я ей такого обидного написал, что она сразу взвилась под небеса?
Павел придвинул свой стул вплотную к жаркому боку Сергея, прочитал:
«Привет, Настя! Меня зовут Сергей, я прилетел сегодня из Москвы к Павлу. Завтра денек отосплюсь и приеду в город-герой. Сбрось мне, пожалуйста, номер своего телефона, чтобы мне не блуждать по незнакомым улицам, отыскивая тебя. А лучше будет, если наша первая встреча состоится на автовокзале, где ты меня встретишь. Не беспокойся, в любой толпе я тебя сразу узнаю, потому что мимо твоей, такой неземной красоты невозможно пройти равнодушно мимо! Я уже поражен в самое сердце и благодарен Павлу за его картину, которую ты, уверен, обязательно оценишь при нашей личной встрече. Жду номер телефона!»
И ответ, в котором холод и лед равнодушия после легкости и привычно-хамской легкомысленности этого птенца Сереги. Ответ, который сразу прогнал неприятно-расслабляющую хмель выпитой водки:
«Номера телефона не будет. Все так тривиально, и мне не интересно. И, вообще, неприлично залазить на чужую страницу даже родного брата. Нужно иметь элементарную совесть. Когда ты отбудешь в свое путешествие, пусть Павел выйдет на меня. И не нужна мне приманка в виде картины. Все. Отбой!»
Если бы только он мог поехать, нет, полететь на первой утренней маршрутке почти за четыреста километров через разлившуюся в бесконечной степи знойную непреодолимость воздуха! Чтобы найти в океане людей эту чудную незнакомку, подхватить ее на руки, услышать бешеный стук ее неравнодушного сердца и увидеть вблизи эти полураскрытые губы, которые подарят счастливчику в поцелуе восторг доверия и счастье открытия!
И опять — только неосуществимые мечты. Потому, что все это невозможно именно для него! И остается только глухая переписка с нравоучениями, философией никому не нужных, глубокомысленных умозаключений перед светящимся в ночи экраном вместо бурлящей кровь жажды обладания прекрасным телом, исполнения невозможных желаний. С этим пора было давно смириться. И опять наплыло из глубины сознания, появилось уже в который раз смутное решение — уйти в монастырь, резко поменять сложившуюся жизнь, отдаться служению Богу, утопить все плотские желания в молитвах и рисовании икон.
Впервые эта мысль мелькнула в девятнадцать лет, когда «Скорая помощь» увезла деда в больницу под капельницу после подозрения на инфаркт. Тогда все обошлось, но эта неожиданная гулкость вдруг опустевшего дома, неприкаянность и собственная ненужность, невозможность чем-либо помочь самому родному человеку так потрясли, что невольно взял в руки «Молитвослов» деда. И чтение молитв, из которых знал наизусть только «Отче наш», заглушило душевную боль, и пришло вдруг успокоение и решение, что он не останется один в этом сразу осиротевшем доме без деда.
Павел очнулся, когда Сергей толкнул его больно локтем в бок:
— Вижу, Пашка, что успела уже эта злюка заползти в твое стойкое сердце ненавистника женщин! Не переживай, разобьюсь, а отыщу ее в многомиллионном городе и вручу твою картину. И даю честное слово, что буду стоять от нее на расстоянии метра при разговоре, а если начнет вешаться на меня, то пошлю ее подальше. Давай спать, а то дед наш скоро завтрак потребует. Да, поеду и посмотрю город и, наверное, буду выбирать один из двух, чтобы перебраться к вам поближе.
Глава 6. Базар.
И, хотя пока никаких сногсшибательных жизненных сюжетов в течение двух долгих рабочих недель не высветилось, хозяйка не скрывала своего удовлетворения от новой работницы, и это успокаивало — белоручку и лентяйку давно бы попросили на выход, значит, еще что-то стою.
Про пляж даже думать не хотелось, так как в разгар туристического сезона все работали без выходных. Обедали тут же, успевали с девчатами в редкие просветы без посетителей поболтать за чашкой чая или кофе. Хозяйка иногда присаживалась к ним за столик, но чаще уезжала со своим, то ли мужем, то ли просто другом по неотложным делам, оставляя отлаженное производство на веселую буфетчицу Маргариту Ивановну.
Интернет ночью Настя включала на полчаса, чтобы посмотреть срочные сообщения, но все знакомые и подружки разъехались, кто куда. Светка уехала с родителями в Испанию, Максим, двоюродный брат, с девушкой махнул в Грецию. Остальные просто не отвечали на телефонные звонки, экономя деньги за тысячи километров от дома. Павел молчал.
И вот, спустя три дня после того своего, ночного задиристого монолога, написала Павлу:
«Знаю, что ты обиделся на меня! Но мне не понравился даже тон письма твоего нахального брата. Почему вы такие разные? И почему именно ты не можешь приехать ко мне со своей картиной? Наверное, ты уже придумал все про меня, мою жизнь и теперь боишься, что я не буду соответствовать статусу тобой придуманной героини!
Приезжай, когда сможешь, если, конечно, живешь не в другом полушарии земного шара. Вот мой номер телефона. Звони, когда захочешь. Я тебе верю».
Легла под легкой простыней, замерзла от холода сплит-системы, прохватившего все пространство огромной квартиры, пошла и выключила, даже не заходя на кухню, где ворковали родители.
Демонстрация протеста против рыночной эпопеи Насти в виде откровенного игнорирования ее присутствия, их разговоры о своем, даже походы по магазинам, визиты к друзьям без нее сначала смешили, но потом Настя обиделась:
«Интересно, сколько времени они сумеют продержаться? И неужели у них душа не болит, что она не завтракает и не обедает дома, а вечером пьет только ряженку и кофе с какой-то пышкой?»
И в этой неприкаянной, внешне безразличной тишине, словно потерявшей свой радостный жилой облик квартире, в своей уютной комнате она старательно пыталась вызвать в своем воображении образ нахмурившегося, внешне холодного, мужественного лица Павла:
«Я хочу услышать твой голос. Ты должен мне позвонить! Слышишь меня, Павел! Позвони, пожалуйста! Мне так одиноко!» — она с такой мольбой проговорила эти слова несколько раз, в тайне, надеясь, что вдруг кто-то из родителей или оба сразу зайдут сейчас в ее комнату, включат свет, и она станцует от радости примирения перед ними какой-нибудь языческий танец горцев.
Сна не было. Комната плавала в фосфорическом свете уличного фонаря. И вдруг запел телефон. Наверное, телепатия, никем не доказанная практически, существует между двумя сердцами, которые в ночи настраиваются на одну незримую волну, разбивающую тысячи безмолвных, безразличных километров, чтобы донести слабый стон, боль сердца, крик до другого любящего сердца.
— Настя, звоню, чтобы просто услышать твой голос! Ты еще не спишь?
— Привет, Павел! Это я попросила тебя позвонить мне сейчас! Мне так паршиво!
— Почему? Ты одна?
— С родителями поругалась из-за пустяка, и они молчат уже больше двух недель.
— Они же любят тебя! Обними их и попроси прощения! Отличный рецепт! Сергея еще не видела? Надеюсь, что он со своим настойчивым характером обязательно найдет тебя! Настя! Я все время думаю о тебе.
— Почему ты не приехал вместе с Сергеем? Я чувствую, что ты живешь где-то совсем рядом!
— Ты угадала! Я живу в селе, по меркам нашего времени совсем недалеко. Но у меня есть веские причины, почему мы пока не сможем увидеться. Мы с тобой еще совсем мало времени знакомы. И поэтому я вынужден скрывать свою тайну.
— Понятно! Ты женат, и прячешься со своими звонками на кухне поздно ночью, когда жена уже спит? Успокойся, я ни на чью свободу не посягаю! Просто мое сердце почувствовало инстинктивно родственную душу в тебе. А это, согласись, такая редкость в наше время!
Павел радостно, как ей показалось, рассмеялся там, далеко, в тишине своей комнаты:
— Разве я похож на мерзавца? Хотя издалека сразу и не разглядишь! Настя! Я свободен, как птица, но иногда от этой свободы мне хочется забраться в глубокую нору.
— Ты проговоришь все деньги на телефоне! Какие, интересно, путы могут связать свободного человека? Внебрачный ребенок? Все-все, молчу! А то ты сейчас точно скажешь, почти грубо — это не твое дело!
— Настя, дорогая, прости, но пока у меня не хватает смелости открыть свою тайну. Спокойной ночи, яркий лучик, осветивший вдруг внезапно мою жизнь!
Утром чуть не проспала, инстинктивно выключив назойливую мелодию проснувшегося телефона, а потом, залетев после душа в спальную к родителям, скороговоркой почти пропела:
— Простите меня, вашу неразумную дочь! Я вас безумно люблю, но мне надо уже порхать дальше!
Собравшаяся за ночь с Волги прохлада легким сквозняком обдувала лицо в тени молчаливых пока улиц, с просыпающимися машинами на остывшем асфальте, готовясь решительно к встрече с несусветной жарой одного из последних дней июня.
Успела вовремя к своим тряпка и губкам, к тазику и большим резиновым перчаткам, когда появившаяся хозяйка схватила ее за руку:
— Настя, сегодня — последний день твоей работы! Маринка выходит, приехала из Москвы! Но ты здорово нас выручила! Там, на набережной большой новый ресторан восточной кухни открывается, я тебя порекомендовала. Сможешь до самой учебы там подработать. Шустрая ты оказалась, ни одного замечания! Все, девочки, работаем, не отвлекаясь!
Перед обедом выскочила на несколько минут в цветочный отдел — купить букет и коробку конфет на день рождения буфетчицы. Роскошные алые розы только что подвезли, и невольно сразу же представила себя в фирменном переднике среди невозможной красоты этого цветочного богатства Земли.
Хотя нет, в таком холоде долго не проработаешь без простуды, вон, девчонки, в брюках, кофтах и шерстяных носках, а за стенами стеклянного магазина — тридцать пять градусов в тени!
На пороге ее кафе незнакомый парень вежливо придержал тяжелую дверь, пропуская Настю в переполненное посетителями и аппетитными запахами рассольника и сосисок помещение.
Вручила букет и пакет растерявшейся от неожиданности Маргарите Ивановне, метеором пролетела по столам крайнего ряда, когда этот вежливый молодой человек, открывший ей дверь, вскочил из-за столика у окна, торопливо положив ложку:
— Настя? Вот повезло! Весь рынок прошерстил снизу доверху, вдоль и поперек, а она тут борщи разливает! Привет, красавица! А цветы ты всем даришь сегодня?
— Сергей, что ли? Бывают же в жизни такие случайности! А где картина Павла?
Сергей просиял:
— Будем теперь знакомы на тысячу лет! Когда освободишься после работы? Я сейчас доем свою окрошку и смотаюсь к другу на другой конец города, а ты, надеюсь, меня дождешься? Погуляем по городу, поболтаем. Согласна?
— Хорошо!
Она терла столы, полоскала стаканы в кухне, пока в шесть часов вечера хозяйка решительно не закрыла на ключ входную дверь и не задернула шторы:
— Все, девочки, давайте Маргариту поздравлять! Сдвинули столы, уселись впервые все вместе, включая сторожей и охранников. Потом впустили опоздавшего Борю, бой-френда хозяйки, улыбающуюся Марину, которая сразу начала раздавать девчатам сувениры из Москвы, и загудели, кто, о чем, под хмельные тосты за именинницу, за женщин, за любовь.
После третьей рюмки Настя поняла, что дойти достойно до своего дома будет проблематично. Вино легко пилось, голова была необычайно ясной, но попытка выйти в общий круг танцующих вызвала некоторое напряжение — ноги не слушались. В медленном танце она висела на плечах пригласившего ее крепыша — охранника, дяди Кости, у которого дома было уже двое парней-погодков, отказалась от танца с бой-френдом, чтобы не расстраивать хозяйку, и была неожиданно удивлена, когда в зал впустили настойчиво ломившегося в дверь Сергея с большим объемным свертком в руках.
— Обещал брату, что на метр к тебе не буду приближаться, но тут, смотрю, придется тебя на руках нести! — он подхватил растерявшуюся Настю под руку, повесил на свою шею ее сумочку на длинном ремне. — Показывай и рассказывай, где живешь.
Таксист сделал довольно большой круг по проспекту, чтобы оправдать приличную запрошенную сумму, через десять минут привез на нужную площадь, и вскоре Сергей упорно жал на кнопку звонка.
Мать в растерянности отступила к стене в прихожей, когда увидела свою немного растрепанную дочь в неприличном состоянии алкогольного опьянения, да еще в обществе совершенно трезвого молодого человека с сумочкой дочери на крепкой загорелой шее.
Выбор дочери она оценила положительно: на голову выше Насти, блондин, гладко выбрит, загорелый, в приличной рубашке с короткими рукавами, в дорогих джинсах, без этой разболтанности юных пижонов в цветных шортах-трусах и растоптанных пляжных тапках.
— Извините, пожалуйста, но не нужно Настю ругать. В кафе всем коллективом отмечали чей-то день рождения. И она с непривычки немного перебрала. Вот ее сумочка. Да, а вот подарок Павла, моего брата. Это картина, которую он нарисовал для Насти. До свидания!
Симпатичный молодой человек с выгоревшими бровями решительно захлопнул дверь. Нина Семеновна поспешила в Настину комнату, где застала дочь уже спящей, с размазанной по щеке черной тушью от глаз.
Вернулась в прихожую, долго возилась с аккуратной упаковкой свертка, а, когда развернула последний листок, перед ней появилось изображение ее дочери.
Картина была написана на холсте масляными красками, и ее формат А3 ничуть не снижал впечатление от этого залитого солнцем горного обрыва, на самом краешке которого, словно готовилась взмахнуть руками и улететь в небесную синь, их Настя.
Сходство неизвестному художнику удалось передать, но портрет этой юной горянки смутил Нину Семеновну, потому что в облике ее собственной дочери художник увидел и передал красками несомненную красоту и привлекательность, а, самое главное, свое восхищение ею.
«За две недели — столько новых знакомых. Парень, который привел Настю, не похож на рыночного барыгу — молодой, интеллигентный, трезвый. А у художника — удивительный талант. Устрою я завтра ей допрос с пристрастием, а потом преподнесем с отцом наш неожиданный подарок. Сразу про все в мире рынки забудет!
Господи, совсем замученное личико у этой глупышки! Все время пытается что-то другим доказать! Трудности тебя, деточка, еще дождутся в жизни, никуда от них не спрячешься, не убежишь! А мы, пока живы, стараемся «все тучки над тобой разогнать руками», как в песне поется! Когда-нибудь повзрослеешь и поймешь нас, доченька!
В субботнее утро, по давно заведенной привычке, никто никуда не спешил. Отсыпались за неделю, отдыхая от вечной, мучительной карусели утренних сборов, когда, как всегда, не хватало всего несколько минут, чтобы сразу завелась машина, не ускользнула из-под носа маршрутка, не подвели новые колготки, которые могли вдруг на лестничной площадке «выстрелить» разбежавшимися петлями на самом видном месте.
И поэтому сонное похмельное настроение Насти, осознавшей вдруг, что двухнедельный напряг удивительным образом завершен, сменилось ликованием:
«Подъем! Немедленно на пляж! На ослепительный песок другого берега Волги! И сгореть до шоколадного оттенка кожи! Надо, пока все не разбежались по своим делам, срочно установить координаты своих подруг!»
И тут она замерла. На стуле, освещенная пронзительным солнечным потоком из окна, тянула к ней руки знакомая девчонка. Павел не скопировал, пусть талантливо, обычную фотку. Нет, это была картина собственного прочтения им ее характера, фигуры, жестов, причем, после знакомства за те недолгие две недели в виртуальном пространстве и одного телефонного звонка.
«Невероятно! Я должна его обязательно разыскать! Талант ведь не спрячешь в ящик стола. И когда он успел так быстро нарисовать ее? Надо его поблагодарить!»
Выскочила в зал, удивилась, что мать с отцом что-то громко обсуждали в кухне.
— Вы тоже на пляж строитесь? А про меня забыли? — она стояла перед ними в трусах и светлой майке, незагорелая, лохматая, с подтеками туши под глазами.
— Голова не болит после вчерашнего праздника? Мать, будем ей говорить новости, или пусть сначала в душе умоется и опохмелится огуречным рассолом?
— Что за новость? Говорите сразу, а то через полчаса я испарюсь на пляж! Будете тогда терпеть до вечера поневоле!
Первым не выдержал паузы папка, милый, любимый папка:
— Пляж будет попозже, когда вещи соберешь в чемодан! Сегодня вечером вы с мамой отбываете на юг, на поезде до Сочи.
— Ура! А ты, папочка?
— У меня в сентябре выборы. Так что будете отдыхать вдвоем, а я спокойно без вас поживу! Но это еще не все. Вас ждет круизный теплоход «Князь Владимир». И вы совершите восьмидневный круиз по Черному морю от Сочи до Севастополя и обратно до Сочи, с заходом в порты Новороссийска и Ялты. Как наш сюрприз?
И субботний день закрутился в такую стремительную спираль, что все мысли об отдыхающем в ее отсутствии пляже улетучились вместе со шквальным, сорвавшимся из какой-то Аравийской пустыни знойным ветром, после которого во рту явно хрустел на зубах ощутимый песок.
После похода по магазинам в пакетах домой принесли новые купальники из последних коллекций, шикарные, удивительных расцветок шляпы и цветные сумки. Не удержались, и купили броские, фасонистые сарафаны.
И только после обеда, после всех примерок и перетряхивания гардеробных ящиков в шкафу и на антресоли Настя включила компьютер и написала сообщение Павлу:
«Спасибо за картину. Ты классно рисуешь! Сбрось мне фото твоих работ, если успеешь! Мы сегодня вечером вместе с мамой уезжаем на две недели на юг, на море! Так что связь наша прерывается! Как вернусь, сразу позвоню тебе! Если нам обоим будет тоскливо без привычной переписки, значит, после разлуки мы должны будем обязательно встретиться. Не знаю, хорошо это или плохо, но такое чувство, что знаю тебя тысячу лет. И будет обидно, если ты вдруг исчезнешь. Не пропадай!»
Глава 7. Сюрприз.
Ночь в поезде до Сочи — как будто провалились в бездонный колодец без мыслей и чувств. Утром прилипли к окну, раскачиваясь мысленно под неторопливый разговор рельсов с колесами на волнах разбежавшегося до далекого горизонта морского простора.
Посадка на теплоход начиналась с четырнадцати часов до восемнадцати. Оставили свои сумки — чемоданы в камере хранения и почти бегом, купаясь в ослепительном знойном мареве южного дня, переступили границы городского пляжа.
И уже обожженные безжалостным солнцем, перекусив на скорую руку в бистро под кондиционером, отправились искать корабль. Сначала прошли до здания нового морского порта, потом еще примерно столько же до судна.
Настя не узнавала свою мать. Словно за этот ночной стремительный перелет из жаркого родного города, пока Настя отсыпалась на верхней полке поезда, в их купе чудеснейшим образом произошла сказочная метаморфоза — из серьезной, задавленной обстоятельствами и семейным положением уважаемой дамы выпорхнула обаятельная молодая женщина, которая с некоторым недоумением рассматривала Настю:
«Откуда, неужели это возможно, чтобы у меня была вдруг такая взрослая дочь?»
И, тряхнув копной распущенных ярко окрашенных волос, Нина Семеновна с сожалением слегка прихватила эту роскошь любой привлекательной женщины большой металлической заколкой, сменив короткий халатик на яркий открытый сарафан.
Белоснежный красавец — теплоход даже издали оглушал своей огромностью, великолепием приснившейся сказки, неожиданным полетом исполнившейся прекрасной мечты.
И вся долгая процедура прохождения контроля береговой службы охраны, затем еще одна проверка от корабельной службы безопасности при входе в лайнер, проверка ручной клади на просвечивании в детекторе, прохождение через рамку, зафиксированное системой прибытие на борт после приложения специальной карты-пропуска к датчику, — и, наконец, мать с дочерью после некоторого блуждания оказались в своей каюте на пятой палубе.
И невольный подспудно все время рядом с Настей был сопровождающий липкий страх где-то в уголках сознания от зажатости узких коридоров, где два человека с вещами с трудом расходились. А если в критическую минуту какого-то сбоя в системах корабля тебе придется в экстренном порядке выбираться из лабиринта коридоров и трапов на свободу за считанные минуты?
«Так, хватит включать свое творческое воображение и придумывать катастрофы именно для себя! Отдых в течение восьми суток в этом плавучем отеле, впервые начавшем свои рейсы только в середине июня этого года, возможность увидеть прекрасные города Кавказского побережья и Крыма, не покидая родной страны, — да здравствуют ее неподражаемые родители!»
И нетерпеливое желание осмотреться, разобраться в хитросплетениях коридоров, лестниц — трапов, лифтов, самых различных палуб. Мама со своей въедливостью банковского работника очень быстро освоилась с удобными подсказками, где, что находится, и они с Настей вынырнули, наконец, на высоту восьмой палубы, где располагались бассейн и бары, и открылась неподражаемая картина огромного, вытянувшегося на долгие километры вдоль моря, прекрасного курортного города.
Невысокие, поросшие лесами горы обрамляли этот фантастический, гигантский пейзаж в необычную рамку, за пределами которой в почти бесцветном небе растворялось безжалостное южное солнце.
Толпа на пирсе у трапа постепенно увеличивалась, но людская суматоха с огромной высоты верхней палубы казалась такой мелкой, незначительной на фоне этой вознесшейся над водой махиной — творением рук человека.
От жары и постоянного до дрожи напряжения, с трудом скрываемого восторга, невысказанных слов вдруг у обеих разболелись головы. И в прохладе двухместной каюты от избытка эмоций они неожиданно быстро заснули без сновидений.
Торжественность отплытия, тихая спокойная гладь бирюзовой воды, вспыхивающие призывно огни открывшихся баров и ресторанов, приглашение по громкой связи в концертный зал, кинотеатр, беспокойное хаотическое перемещение отдыхающих на верхних палубах — новая доля незабываемых впечатлений.
И завораживающее своей значимостью, неповторимостью, повторяющееся на протяжении веков недолгое расставание, всего на несколько часов, солнечного светила с этой частью земли на их глазах, когда огромный шар неторопливо скатился в прохладу морской глубины.
Настя вдруг представила на своем месте Павла. Да, она попытается найти слова, чтобы выразить все свое восхищение этим исполнившимся детским сном, загаданным желанием с верой во всемогущество Деда Мороза под новогодней елкой. А хватит ли ей этих слов? Но та, свыше данная художнику необъяснимая особенность человеческого мозга впитывать непередаваемые словами оттенки окружающего мира, чтобы потом взорваться и искусством руки уложить всю многоцветность, отразившуюся в сознании, на невзрачный холст или белый стандартный лист ватмана — все это было подвластно Павлу. И, возможно, в данный момент Павел торопится сбросить рисунки и изображения своих картин на ее страницу в Интернете.
За стойкой бара выпили по бокалу холодного шампанского, заказали какое-то фирменное мороженое в высоких вазочках. И Насте в вихре легкого опьянения представилась вся их дальнейшая одиссея в обществе стремящихся к развлечениям и многоцветности переживаний этих нарядных людей и, в частности, одиноких мужчин, которые уже бросают заинтересованные взгляды на двух неразлучных красоток.
Утренние сборы, завтрак, некоторая заминка в толпе стремящихся на экскурсию самых нетерпеливых пассажиров у выхода на трап, встреча с Новороссийском и его достопримечательностями, и вдруг при возвращении в обед на пирсе у теплохода — неожиданный всплеск знакомого с рождения имени:
- Настя, здравствуй!
«Господи! Почему ты всегда читаешь мои мысли и даришь мне такие царские подарки, когда я ни сном ни духом даже в самых прекрасных снах не могла представить эту встречу!»
В сторонке от вытянувшейся на пирсе очереди поднимающихся по трапу людей стояли Сергей и незнакомый парень на двух костылях. Это был Павел. Это он, именно он, позвал ее: «Настя». Она запомнила по телефону его голос, мягкий рокот согласных и протяжную ласковость гласных.
И вот его тайна! Эти приковывающие своей навязчивой несовместимостью с человеком приспособления, дающие возможность двигаться и одновременно отторгающие возможности простора действий. Павел — человек с ограниченными возможностями! Как это страшно и несправедливо!
— Привет, ребята! А вас, каким ветром сюда занесло? — Настя растерялась, передала сумку матери и вдруг, не сознавая, что она делает, шагнула к Павлу, и, поднявшись на цыпочки, чмокнула его в напряженную щеку. — Это тебе за картину!
— А меня как почтальона? — Сергей вежливо поздоровался с Ниной Семеновной, удивившись произошедшей с ней буквально за несколько дней внешней переменой.
— А ты обойдешься! Потому что встретил меня не в лучшем виде! Мама нарисовала утром картину моей доставки домой! Мне до сих пор стыдно! — Все, проехали! — Сергей никогда не видел своего старшего брата таким растерявшимся, словно в их присутствии только что на расплавленный зноем причал кто-то швырнул готовую разорваться через секунды гранату. — Ничего, Настя, будем налаживать наши отношения заново. Вы с этого лайнера? И мы на него собираемся вс карабкаться. Павел, ты тут меня подождешь, пока я вещи наверх закину?
Павел покраснел, как мальчишка. Настя кивнула на костыли:
— Это твоя тайна? А как ты по ступенькам будешь подниматься, по этому трапу?
Они смотрели, как Сергей легко занес на высоту почти двухэтажного дома до входной двери лайнера две спортивные сумки, исчез внутри и через какое-то время начал спускаться вниз. Насте вдруг показалось, что Павел не выдержит напряженного молчания под ее любопытными взглядами, и рухнет всей тяжестью своего тела прямо сейчас у ее ног.
— У меня сильные руки, Настя! — тихо проговорил Павел, наклонив голову к ней. — И я учился в трехэтажной школе одиннадцать лет. Только вы с мамой идите первыми, а мы с Сергеем — за вами.
Очередь у трапа рассосалась, и, поднимаясь вверх, она физически чувствовала своей спиной взгляды обоих братьев. Удивление, растерянность, радость, напряжение — все собралось в груди одним непонятным закрутившимся клубком еле сдерживаемого ликования:
«Да, Павел оказался в жизни еще привлекательнее внешне, чем на фотографии. У него шикарная шапка непослушных густых, выгоревших на солнце светлых волос, необычайно большие и серьезные карие глаза, и под нахмуренными широкими бровями именно глаза привлекают сразу внимание. Нос несколько широкий, крестьянский, но зато губы, твердо сжатые от напряжения в кольце сердитых впадин щек, и надменный волевой подбородок сразу выдают его твердый и, наверное, вредный характер.
- А как он вздрогнул, когда я прикоснулась губами к его гладко выбритой, слегка потной, горячей щеке? И ведь ему опять нужно дополнительное усилие, чтобы просто достать носовой платок или влажную салфетку из кармана брюк! И как он будет подниматься по трапу? Или Сергей потащит его на своей спине, как тяжеленный куль? А кто понесет костыли?
- Не оглядывайся назад, идиотка! Не хочет этот симпатичный парень, чтобы ты увидела его слабым и беспомощным! Он сильный, и тебе нужно и в дальнейшем держаться с ним, делая вид, что не видишь его явного напряжения и мучительных усилий. Иначе он просто будет тебя избегать! И путешествие, на которое он решился, по всей вероятности, с большими колебаниями и сомнениями, превратится для него в сущий ад».
— Когда ты, Настя, с ними успела договориться о совместном путешествии? Ведь ты сама ничего не знала о путевках? — Нина Семеновна остановилась, восстанавливая дыхание, в холле главной, четвертой палубы, на полу которого мозаичной плиткой был выложен роскошный рисунок розы ветров. — Я тебя, Настя, вообще не узнаю этим летом. Ты стала такой скрытной, неприступной!
— Мамочка, я сама удивлена, не хуже тебя! Три дня назад впервые встретила Сергея случайно, а теперь вот эта встреча здесь! А Павла я вообще вижу в первый раз! Понравились тебе ребята, признавайся?
Мать опустилась в удобное синее кресло холла, рассматривая с интересом эту уютную зону отдыха или ожидания со стеклянным столиком в центре, с банкоматом в углу, рядом с мягким диваном.
— Я рада, дочь, что тебе не будет скучно в их обществе в течение этой недели! Но эти страшные костыли! Бедный мальчик! Такое невероятное, постоянное напряжение на каждом шагу! И ведь удивительно талантливый, судя по его картине! А вот и они!
Настя обернулась. Подъем на высоту достался, видимо, Павлу с большим трудом — лицо даже в полумраке холла было красным и потным от жары и усилий. И, не осознавая до конца непредсказуемости своего поведения, Настя решительно шагнула навстречу парням, достала из сумочки пакетик с влажными салфетками и, касаясь горячей руки Павла ладонью, другой стала осторожно вытирать его потный лоб, щеки, подбородок, шею. Павел замер от неожиданности, закрыл глаза, вцепившись ладонями намертво в свои костыли.
— Так лучше? — Настя увидела удивленный взгляд растерявшегося Сергея, поняла, что ее действия, наверное, застолбили и мать, но в данный момент ей почему-то было все равно, что они думают. — На какой палубе ваши места?
— Здесь, где-то рядом со входом! — Сергей схватил сумки, сиротливо брошенные в углу у банкомата. — А вы, где расположились?
— Наша каюта на пятой палубе, над вами! — Нина Семеновна показала на лифт, назвала номер каюты. — Встретимся, мальчики, в ресторане за ужином. Пошли, дочь, не будем им мешать, пусть устраиваются на новом месте!
Настя первая нырнула в душ, потом вытянулась на кровати, подложив ладони под голову:
«Почему мне совсем не стыдно, что я с первой минуты готова повеситься на совершенно постороннего человека? И как выглядит мое поведение со стороны? Да, он мне очень понравился! Но почему ты так уверена, что у него никого нет, имея в виду девушек? Если я ему совершенно безразлична, это станет понятно в течение первого часа нашего с ним общения. И тогда мне останется только единственный вариант — болтовня с его братом Сергеем, легкий флирт, улыбочки. Чтобы оставаться с ними в узком круге общения, не смотря на гигантские размеры теплохода. А зачем? Чтобы изучить, познакомиться поближе. А зачем? Слишком много вопросов без внятных ответов! А если я Павлу не безразлична?»
Настя покраснела, стремительно соскочила с кровати, подошла к цивильному прямоугольнику окна, раздвинув шелковую штору до полу. Бесконечность переливающегося серебристого морского покрывала уносилась на юг к берегам далекой знойной Турции, а где-то, совсем рядом, на четвертой палубе отдыхал Павел.
«А как он принимает душ в своем положении? Значит, ему постоянно нужен помощник в лице Сергея, сильного, спортивного, накаченного. Но ведь Сергей, как написал ей в сообщении дома Павел, только что вернулся из армии. Значит, помощником Павла был кто-то другой, возможно, отец или другой брат. Или мать. А я смогла бы ему помочь, если бы он позволил? Здравствуйте, приплыли! От жары свихнулась, если твои мысли вдруг забрались в такие запретные дебри интимных подробностей, как купание взрослого мужчины в душе!»
Задернула штору, отгородившись от бесцеремонного вторжения всесильного огненного солнечного потока:
«Все равно сегодня ночью, оторвавшись от Сергея, попрошу Павла, чтобы он меня поцеловал где-нибудь в темном закоулке самой верхней палубы. И точка! Ведь наша чудесная встреча сегодня — не случайность, а некая закономерность, посланная судьбой. И он мне очень нравится».
Мать что-то говорила, спрашивала, но Настя уже укачалась в легком забытье под шум кондиционера со счастливым ощущением каких-то исполненных надежд и планов.
Глава 8. Родство душ.
Проснувшись, Настя осторожно, чтобы не разбудить мать, заторопилась на свободу, чтобы не пропустить момент отплытия, снова почувствовать настойчивое стремление большого судна разбить упиравшиеся упругие волны у причала и выскочить на простор свободной воды.
Спустилась по трапу на четвертую палубу. В знакомом синем кресле сидел Павел. Костыли лежали сиротливо на полу. И Насте показалось, что Павел сейчас вскочит со своего места, подаст ей руку, и они вприпрыжку, отдыхая на каждом уровне, поднимутся на самый верх корабля, где висели на специальных креплениях спасательные шлюпки.
Она присела в кресло напротив. Ее привычка решительно избавляться от проблем, как смеялся папа, сразу в первом чтении, не подвела и здесь:
— Павел! У тебя есть любимая девушка?
Павел посмотрел на нее так, что Насте захотелось спрыгнуть с кресла и рвануть за какой-то пожилой парой в открывшийся лифт. И выскочить завтра на остановке в Ялте, оставить маму отдыхать дальше и через переправу на Керченском проливе вернуться одной на автобусе домой в свой город-герой.
— Да, есть. Я влюбился в нее сразу, пока рисовал ее портрет. И еще она — большая фантазерка, мечтательница, потому что хочет встретить свою любовь в вечной мерзлоте замороженных космических звезд. Не догадываешься, кто эта девушка? — Павел потянулся за своими костылями. — Пошли, посмотрим, как будет отчаливать эта махина! Слышишь, шум работающих турбин?
Настя вскочила с места, хотела подать Павлу один костыль, но он схватил ее за руку, притянул к себе на колени и прижал к себе так сильно, что оба, не сказав друг другу больше ни слова, оказались в плену первого стремительного поцелуя. И вся паника ее осторожного тела, попавшего в плен крепких рук взрослого мужчины, переплавилась, секунды спустя, в чувственную глубину взорвавшегося желания принадлежать только ему, вонзиться своей грудью в разгоряченную упругость его тела, и потребовать еще большей нежности, чем успевшие наполнить ее восторгом его шершавые губы.
— Настя, люблю тебя! — прошептал Павел, и она сама, обхватив его за шею обеими руками, начала целовать глаза, лоб, щеки, и опять их губы встретились в упоительной близости, разрывая все преграды земного притяжения.
— Так вот, где они спрятались? Люди вокруг, а они уже потерялись в объятиях друг друга! Пашка! Много ты тут успеешь нарисовать такими темпами! «Буду рисовать с утра до позднего вечера!» — очень похоже передразнил Павла появившийся из бокового коридора Сергей, поднимая костыли. — Иди, Настюша, на верхнюю палубу. Сейчас приведу в чувство своего брата, и мы тебя отыщем.
«Вот чего, оказывается, ждала ее душа в тишине спокойствия родного дома, в шумных молодежных помещениях университета? Желания захлестнуться в одном порыве совершенно с незнакомым чужим мужчиной, моментально возымевшим над ней необъяснимую власть, чтобы отдаться ему полностью и навсегда, требуя только взаимного понимания и откровенного восторга».
Настя мчалась по ступеням центрального трапа, опомнившись и нарисовав себе мысленно, какую интересную сексуальную картину представляли они с Павлом минуту назад перед глазами изумленного Сергея.
«А если ему противопоказан секс? И смогут ли они когда-нибудь слиться с Павлом в любовном экстазе, познавая возможности своих тел? Могут ли от него появиться дети?» — Настя теперь четко понимала, что никогда она не сумеет задать Павлу эти вопросы, может быть, позже, когда уже все случится естественно и неистово.
А сейчас любое прикосновение рук, тел будет опять пьянящей пыткой невозможного желания немедленного, без остатка взаимного растворения друг в друге. Это было каким-то безумием, свалившимся на обоих несколько часов назад на жарком пирсе Новороссийской набережной».
Павел с Сергеем появились на смотровой площадке верхней палубы только через полчаса, когда неторопливый, умелый разворот огромного судна закончился, и оно, постепенно набирая скорость, стало удаляться от благословенной земли. И тут Настя почувствовала качку, слабую, пока без последствий. Но впечатление переваливающегося с бока на бок судна подтвердилось, когда из небольшого по объему, но глубокого бассейна в центре палубы вдруг выплеснулась объемная волна, обдав проходивших мимо нескольких отдыхающих приличной порцией брызг.
Сергей притащил к борту удобные стулья:
— В ногах правды нет. Садитесь, ребята! Жаль, что послушались отца и не взяли твою коляску, Пашка! Сейчас бы раскатывал спокойно, и руки освободил для рисования!
— Нормально все, брат! Тут для коляски места нет! Пусть дома меня дожидается! — Павел с помощью Сергея уселся на стул, отвернулся от Насти с независимым видом, явно переживая за свою слабость. Настя придвинула свой стул вплотную, взяла Павла за руку:
— Тебе нахождение в коляске развязывает руки и ты можешь что-то делать, да? Например, рисовать?
— И поливать огород, и пушить грядки, и варить борщ, и мыть посуду! Продолжать дальше? Я живу дома с девяностолетним дедом. И ухаживаю за ним, как он с бабушкой нянчил меня в далеком детстве. Настя, я не подарок! У меня слишком прямолинейный характер! Но, если у нас с тобой что-то получится, преданней человека ты не найдешь!
— Ты делаешь мне предложение? Я согласна! И не смотри на меня, как на взбалмошную городскую девчонку, которая ищет экстремальных развлечений. Я никак не могу до сих пор прийти в себя от мысли, что твое появление не сон. Такое не могло произойти просто так. Я верю в судьбу. И неделя вместе в ограниченном пространстве судна и на шикарном просторе Крымского полуострова будет отличной проверкой нашего совместного будущего. И ты будешь рисовать на свободе! Я постараюсь тебя не отвлекать!
— Настенька, тебя не укачало? Какая красота кругом! Приснившаяся сказка наяву! — Павел прижал Настину ладонь к губам, поочередно целуя каждый пальчик. — Если бы ты слышала, как я отказывался ехать до самой последней минуты! Спасибо Сергею, настоял! Родители решили сделать нам обоим такой роскошный подарок, когда Сергей позвонил из части и назвал день своего возвращения. Отец через Интернет заказал нам эти путевки. А они с мамой приехали из Подмосковья, загорают сейчас на речке и смотрят за моим дедом. Поедешь со мной, познакомлю со всей своей родней!
Насте опять захотелось немедленно пересесть на упругие горячие колени Павла и утонуть в невозможном жаре его ненасытных губ, разливаясь в томительной неге созревшего желания на глазах многочисленных пассажиров.
Но тут подошла мама. И Настя сразу пришла в себя, почувствовав некоторое угрызение совести, что совсем забыла в своих эротических взлетах фантазии о присутствии родного человека.
— Настя! Зови мальчиков на ужин, а то они с голоду умрут! А потом пообщаетесь! Здесь столько свободного времени!
В ресторане качка была почти не заметна. Сергей забил столик у стены на четверых, у шведского стола сразу раззнакомился с какими-то крашеными девицами, уставил весь стол аппетитными блюдами. И все сразу поняли, как проголодались. Настя выпила только крепкий чай с бисквитом, опасаясь непредсказуемого усиления качки. Парни подмели все под чистую.
— А теперь мы приглашаем вас к нам в гости! — Нина Семеновна держалась за спинку стула. — Посмотрите, где мы обитаем! Я уже небольшой столик накрыла. Познакомимся, поговорим.
Настя поняла, что мать смутила неожиданная ускоренность стремительно развивающихся событий после неожиданной встречи на пирсе с малознакомыми молодыми людьми, которые были явно неравнодушны к ее дочери. И теперь предстояла разведка боем — чего стоит ожидать от противника?
— Да, у вас каюта побольше нашей, стол тумбовый влепили, диван приличный, кровати классные, телевизор. Если Пашка приведет ночевать к нам какую-нибудь красавицу и выпроводит меня из каюты, можно я к вам на ночевку пожалую? — Сергей умело открыл бутылку с шампанским, разлил пенистую жидкость в прозрачные пластиковые стаканчики. — Давайте выпьем за благополучное плавание и за знакомство!
В течение часа допили шампанское, прикончили горки крупных абрикосов и ароматной черешни, разломанную большую плитку молочного шоколада.
— Мамочка, мы немного поболтаем с Павлом! — и матери, и Сергею стало понятно, что Настя свой выбор сделала окончательно и бесповоротно. — Я скоро вернусь.
Это «скоро» закончилось только в час ночи, когда любование роскошным пронзительно-черным южным небом с сигнальными вспышками далеких звезд чередовалось взволнованными рассказами о детских годах и своеволием осмелевших рук и губ Павла, которые нашли дорогу до тайного запрета неприкасаемости ее высокой груди. И только явное напряжение и ограниченность движения Павла спасали обоих от наплывающих волн ошеломляющей страсти, когда Настя вскакивала с его колен и пыталась остудить свое разгоряченное лицо в волнах разгулявшего на просторе ветра.
— Пошли ко мне в каюту! — голос Павла был настойчивый и властный, но, вцепившись в поручни, она нашла единственную спасительную отговорку: «Мне сегодня нельзя!»
«Торопитесь жить, — сказал солидный профессор. Но они с Павлом и так чрезвычайно пришпорили темп жизни, если посмотреть со стороны обычного человека, размеренно отметающего пролетевшие дни, недели, месяцы, годы. Или, действительно, перегрелись на беспощадном солнце? Нет, дело тут вовсе не в выбросах критической массы огромной энергии звезды, вносящих помехи в работу сверхточных систем связи! Хотя, кто ее знает, эту малоизученную зону коры головного мозга? Но, несомненно, только одно — они нашли друг друга в необъятном пространстве Вселенной, где сошлись их запрограммированные коды. И это волшебное чувство единения душ и тел стало возможным на крошечном кусочке суши в роли прогулочного теплохода. И не будет она больше сопротивляться этому зовущему в объятия любимого мужчины притяжению страсти и безумства, читая себе мысленно высоконравственные моральные проповеди!»
Мать или уже спала, или сделала вид, что спит, но в полумраке каюты очередных нотаций не последовало. И под монотонный шум турбин и кондиционера улетела Настина душа, растревоженная новизной расслабляющих чувственных прикосновений и слов, в открытую бесконечность морских волн.
За завтраком осунувшийся и бледный Павел вдруг оглушил всех сидящих за столом и, прежде всего, Настю неожиданным признанием:
— Уважаемая Нина Семеновна! Мы с Настей любим друг друга и хотим пожениться. Надеюсь, вы не будете против?
Сергей взвился:
— Приплыли, ребята! Всю ночь не спал, вертелся на кровати. Я думал, он сюжет очередной картины обдумывает, а тут сюжет будущей жизни готов! Ну, Пашка, опять ты меня удивил! Даже аппетит куда-то пропал!
Но тут поразила всех своим неподражаемым самообладанием Нина Семеновна:
— Я вас поздравляю, дети! Удивительна ваша встреча, удивительна обстановка этого замка на воде, и, конечно, удивительный, волшебный мир Крыма, который нас сейчас встретит! Я не буду вам мешать своим присутствием, но нам надо поторопиться! И погода сегодня прекрасная!
После этих ее слов завтракали в полном молчании.
Переодеваясь в каюте, собирая сумки, мать вдруг сказала напряженным голосом:
— Мы записались на очень интересные экскурсии, и ты учти, дочка, — этот мальчик ради тебя будет готов на все. Но его возможности надо постоянно учитывать. Избавь его от прогулок на костылях по горам! Думать тебе теперь придется, прежде всего, о нем, а потом только о себе. Привыкай!
Глава 9. Ялта.
Купаясь в разливах солнечных бликов на прекрасной Ялтинской набережной, в толпе жаждущих новых, ярких, незабываемых впечатлений туристов, Павел проговорил негромко:
— Сегодня путешествуем, а завтра я отсюда ни ногой! Буду работать весь день! Чехов увидел здесь «Даму с собачкой», а я уже вижу, как ты устремилась мне навстречу, в ослепительном потоке видимого солнечного сияния! Контуры знакомой набережной, зданий, людей, и только ты — живая, горячая, чувственно-женственная, летящая в мои объятия! Я это представляю так зримо, выпукло, ощутимо, но жаль, что мой планшет остался в каюте.
— Я его сейчас мигом доставлю! — и, действительно, вежливо извиняясь перед спускающимися по трапу отдыхающими, Сергей через пятнадцать минут притащил достаточно объемный планшет на широком ремне.
Нина Семеновна сидела вместе с Сергеем в маршрутке сзади, за высокими жаркими спинками сидений и молча внимала его рассказам о преодолении горных заснеженных перевалов на мощных БТРах во время службы в армии, заставляя себя не прислушиваться к разговорам впереди.
И уже где-то за десять минут перед выходом из маршрутки на экскурсию у Ласточкиного гнезда, после молчаливого любования морским простором, никуда не исчезающим из вида, даже на крутых виражах шоссе. Павел вдруг прошептал:
— Мы сегодня ночью были с тобой вместе. И я держал тебя на руках. Стоял на своих ногах, ощущал их, чувствовал тяжесть твоего обнаженного тела и вдруг появившуюся силу ног, ступней, пальцев! Ведь до колен — я живой человек, а ниже — бесчувственные колодки, оживлению которых не помогают никакие операции. Проснулся, начал ощупывать ступни, привычно разминать их — нет, ничего не чувствуют! Какое же это невероятное чудо — ходить на собственных ногах, проваливаться в канавки, спотыкаться о камни!
— А тебя в детстве показывали столичным врачам? Ведь сейчас в медицине столько новейших методик, искусных врачей, особенно в Москве, Санкт-Петербурге, за границей!
— Ты лучше спроси — а сколько тебе уже сделали операций? И, вообще, хватит о болячках! Перед нами — визитная карточка, эмблема Южного берега Крым — Ласточкино гнездо.
Это погружение в мир сказочных иллюзий наяву, желание впитать, насладиться окружающей, по-царски ошеломляющей красотой захватило, унесло воображение в далекое прошлое, когда Настя представила, как выбрасывается из заточения старинного замка ненавистного хана гордая красавица, не желающая отдавать свою красоту и молодость нелюбимому старику.
И летит с высокой, отвесной, сорокаметровой скалы к волнам свободного и прекрасного моря, чтобы разбиться о высоченный утес, и остаться навсегда в легендах и сказаниях.
Очнулась от своих грез наяву, слушая вполне прозаичную историю строительства этого шедевра уже в реальном двадцатом веке, о его постоянно меняющихся владельцах, использовании в разные годы в угоду требованиям эпохи. Но напоминание этого памятника архитектуры и строительства о наскальных средневековых замках типа «Орлиное гнездо» заставило спохватиться:
«А где же Павел?» В тесных комнатах музея среди посетителей его не было.
А Павел расположился со своим планшетом на ступеньках желтой маршрутки, в стаде таких же маршруток, в тени ее провонявших бензином стен, откуда открывался великолепный вид бескрайнего моря и парящей в воздухе башни.
Такое ликующее чувство защищенности, спокойствия пронзило все тело, словно Настя оказалась вдруг снова маленькой девочкой в объятиях своего сильного отца у клетки страшного льва в городском передвижном зоопарке.
И пришло четкое понимание, что без этого спокойного, выдержанного мужчины, с его пронзительно-серьезными глазами, требовательными руками, невозможными губами она больше не может существовать отдельно, сама по себе.
Эта незримая, неизвестно откуда появившаяся тоненькая ниточка взаимного притяжения уже успела замотаться вокруг ее сердца миллионами метров в такой крепкий узел, что любое вторжение вызовет теперь только нестерпимую боль и невозможное разочарование.
Ей нужны были его прикосновения, чтобы впитать уже такой знакомый запах волос Павла, кожи на его щеках, почувствовать силу накаченных мышц, услышать торопливый взлет взволнованного сердца.
И Настя молча забрала у него из рук планшет, карандаш, положила на асфальт рядом с его костылями и смело прижалась своим животом, грудью к его лицу, притянув к себе послушную голову. Водитель маршрутки, сидевший в тени на корточках с сигаретой в зубах рядом, растерялся при виде этой пьянящей душу откровенной сцены пролившейся нежности и любви.
— Паша, я люблю тебя! — она гладила его волосы, желая оказаться сейчас на теплоходе, чтобы спуститься от жары раскаленной палубы вслед за Павлом в прохладу его маленькой каюты и, заперев дверь от стремительного Сергея, выполнить все его приказы, уговоры и доставить ему, себе пока непознанную радость стремительного сближения.
— Настенька! — и в этом всплеске удивления такого родного голоса она почувствовала нетерпение вынужденного ожидания ее готовности, решимости окунуться в разлив будущей нарастающей страсти.
Они возвращались с экскурсии молча, сидели, держались за руки, как пионеры, прижимаясь друг к другу безоглядно, словно вокруг никого не было, прислушиваясь к тишине вокруг и понимая, что для окончательного сближения теперь нет никаких преград.
Быстро доехали до канатной дороги, где-то полчаса Сергей стоял в очереди за билетами.
— Павел, а вы сумеете выдержать долгое стояние в кабинке? Может быть, отложим посещение горы Ай-Петри до завтра? — Нина Семеновна держала в руках пять роз на длинных ножках, которые неугомонный Сергей приобрел у какой-то бабули на стихийном рынке неподалеку и преподнес матери Насти вместе с шутливым пожеланием отличного подъема:
— Знаете, сегодня какой-то отрывной день! Над морем в Ласточкином Гнезде взлетели, сейчас над горой промчимся до самой вершины! Представляете, какой там вверху открывается простор!
Павел с некоторым недоумением рассматривал Сергея, не понимая, зачем тот так усиленно разыгрывает вдруг проснувшийся интерес к женщине, которая годилась ему в матери.
«Назло мне и Насте, которая подсмеивается над моим братом, не принимая его всерьез. Или Сергей со своей доброй душой пытается привести в равновесие чувства привлекательной женщины, вдруг ощутившей здесь, на корабле оторванность от потерявшейся внезапно единственной дочери, когда муж далеко и некому пожаловаться на растерянность и одиночество».
— Серега, полегче на поворотах, а то аварии не минуешь! — сказал шутливо, когда уединились в туалете.
— А ты еще что-то и кого-то видишь, кроме своей Насти? Удивительно! Вспомнил, наконец, что ты — старший брат! Надумал покомандовать? Ничего у тебя не получится! Вырос, братец, как видишь!
Подъем по канатной дороге почти до вершины горы Ай-Петри был воистину фантастическим отрывом от притяжения Земли. И прекрасный красавец-город потерял вдруг свои размеры и сложился живописной подковой у опоясывающего его бескрайного, разбежавшегося до далекого горизонта простора устойчивого ультрамаринового цвета.
А под ногами в угрожающем величии уплывали, терялись в глубине ущелья аккуратные площадки виноградников, серпантины дорог, великолепные вековые сосны, игрушечные фигурки людей и машин. И притягивали взгляды надвигающиеся, застывшие в камне очертания сказочных замков, словно разрушенных землетрясениями прошедших веков.
Настя держалась за костыль Павла у полуоткрытого окна кабинки, пытаясь телефоном в другой руке запечатлеть непередаваемую словами картину роскошного разнообразия этого уголка Крыма, понимая, что только увиденное своими глазами великолепие никогда не заменит самого красочного видеофильма.
Это потрясение хотелось переживать еще и еще, но остановка и развернувшийся на горе настоящий базар вернули всех на грешную землю, заставили окунуться в тесноту прилавков с сувенирами, бесконечными мотками самодельной шерсти, с призывами продавцов вкусить ароматные шашлыки, блюда национальной кухни.
Присев на огромном горячем осколке какой-то скалы, Павел открыл опять свой планшет, который нес Сергей, и Настя впервые увидела, как под его загоревшими пальцами быстрыми штрихами ложится карандашный набросок близкой фантастической вершины с реальным крестом на фоне близкого неба.
Павел был рядом. И одновременно она, Настя, словно исчезла для него, растворилась вместе с настойчивыми запахами и звуками окружающего человеческого бытия в этом завораживающем торжестве вечного великолепия моря у подножия гор.
Что-то спрашивал Сергей, мать звала Настю посмотреть и купить знакомым и отцу оригинальные сувениры, но она отмахнулась молча, понимая, что видит тоже впервые Павла в минуты его отрыва от окружающей действительности, сосредоточенности в себе, улета в мир своего видения красок и оттенков, непостижимый другими людьми.
Не дождавшись их, уплыли вниз по канатке к обеду на теплоходе Нина Семеновна и Сергей, а Павел продолжал менять листы с набросками, торопясь, чтобы успеть запечатлеть на бумаге колоритные фигуры местных жителей, задумчивость застывшего у ограждения подростка, фигурки двух загорающих на камнях девушек в открытых, откровенно легких платьях.
Не хотелось отрывать Павла от работы, на обед они уже опоздали, но время запланированной экскурсии в домик-музей Чехова неукоснительно приближалось.
— Паша, нам пора спускаться, — Настя осторожно тронула за плечо задумавшего Павла и увидела наяву, как он возвращался на глазах из виртуального пространства представлений и сосредоточенности к ней, ее голосу.
— Прости, Настенька, увлекся этой красотой! Пошли, что-нибудь перекусим!
Они съели по шашлыку, выпили по стаканчику местного вина. И, спускаясь вниз по канатной дороге, въезжая незаметно в раскрывающееся очарование высотных современных зданий, улиц, старинных, известных дворцов и парков, Настя поняла, что всегда Павел, увлекаясь своей работой, будет исчезать, теряться на какое-то время, даже забывать про нее, но потом, очнувшись, будет искать ее взгляд, чтобы ощутить наяву тепло ее тела, захлебнуться страстным поцелуем, прославляя жизнь.
«Белая дача» Чехова поразила своей отстраненностью от современности, застоявшимся запахом музейного долголетия, прекрасно сохранившимся, ухоженным садом, посаженным самим великим писателем, в котором, по его задумке, должна была царить вечная весна — постоянно что-то должно было цвести. И удивила скромная скамейка в тени, в укромном уголке, где рождались творческие задумки будущих повестей и рассказов.
Настя устала за такой длинный, насыщенный разнообразием впечатлений день, и, поднимаясь по трапу, вспомнила слова матери о Павле, понимая теперь, какой силой духа и выдержки обладает этот человек, так внезапно встретившийся ей на дороге жизни.
— Паша, давай завтра весь день проведем на пляже! Все эти экскурсии по историческим дворцам — Воронцовскому, Ливадийскому, Юсуповскому — оставим на будущее, когда приедем сюда не на два дня. Хочу просто поплавать в море и позагорать. Представляешь, дома ни разу не была на пляже! То сессия, то работать устроилась — селедка незагорелая! — Настя с явным удовольствием сняла с плеча тяжелый планшет, который она носила полдня вместо исчезнувшего Сергея, у незапертой почему-то двери каюты Павла. Внутри никого не было. Убранство повторяло каюту Насти, но метраж был явно меньше, без особых излишеств.
— Настя! — Павел бросил надоевшие костыли на пол, притянул Настю за руку к себе на кровать. — Давай после ужина провожу Сережку на танцы, и ты придешь ко мне! И сделаешь меня самым счастливым человеком на свете! Мы же теперь с тобой вместе на всю жизнь! И оба это знаем!
Настя чмокнула Павла в щеку, выскользнула из его сильных рук:
— Посмотрим на твое поведение! Я вижу, ты сегодня немножко перегрелся на солнце, если позволяешь себе такие вольные речи! Запомни! Я обязательно приду к тебе, когда наступит подходящий момент. Просто тебе придется все-таки немножко потерпеть. Не думай — мне не нужны свадебные колокола! Но я не хочу обыденности! И все должно произойти стремительно, без специальной подготовки и договоренности, естественно и органично. Терпи! И собирайся на ужин! А где же Сергей!
К великому удивлению, Настя застала Сергея в своей каюте, в компании матери, смотревших какой-то широко разрекламированный исторический фильм.
— А у вас с Павлом уже все ценные вещи из каюты вынесли! — приколола Настя. — Ты теперь у моей мамочки вместо меня в сыночки записался?
— Настя! Не забывайся! — мать выключила фильм. — Иди, Сережа, поможешь Павлу собраться на ужин. Да и Насте надо себя привести в порядок, вон, какая вся лохматая!
Сергей вздохнул:
— Жаль, конец не досмотрели! А Пашка там живой? Куда ты его еще успела утащить после обеда! Мы все дворцы исторические осмотрели, а вы, как призраки, пропали! Успел Пашка что-нибудь нарисовать, или зря планшет проносили?
— Не беспокойся родственник! Я сегодня голодная, могу тобой закусить, если ты сейчас не испаришься! Павел тебя уже, наверное, ищет! До встречи!
Когда Сергей закрыл дверь, Настя не удержалась, съехидничала:
— И у мамы, и у дочери — одновременно романы с двумя братьями! Прикольно! А что мы папе будем рассказывать, когда вернемся?
— Настя! Опять твой несносный жаргон! Во-первых, ты — будущий филолог! А, во-вторых, я сказала, что не буду вам с Павлом мешать? Поэтому папе ты сама о себе будешь рассказывать, что посчитаешь нужным. И, в-третьих, мне всегда хотелось иметь сына, но мы с отцом ограничились только тобой одной. И сейчас я с болью думаю о своих нереализованных возможностях родить и воспитать несколько детей! Сережа — хороший мальчик, но балованный. Ведь вырос в семье практически один!
— А почему родители оставили Павла у бабушки с дедушкой? Испугались его врожденной детской патологии! Это жестоко! Бросить своего ребенка!
Нина Семеновна с удивлением посмотрел на Настино сердитое лицо, покрасневшие щеки:
— Настя, не нужно сразу делать такие выводы, когда ничего не знаешь! Павел родился слабым и больным, и его мама два года жила в деревне, выхаживая сына. А потом она родила Сережу, и, чтобы не рухнула семья из-за долгой разлуки с мужем, уехала с сыном к нему на Север. А дедушка с бабушкой специально завели корову ради свежего молока для старшего внука. Это вечная казнь — иметь больного ребенка.
Отец возил Павла в лучшие клиники Москвы, мальчику сделали несколько очень сложных и дорогостоящих операций на позвоночнике, вернули ему подвижность тела и ног, хотя бы до колен. Ты видишь, какой Павел целеустремленный, физически развитый. У него — здоровые, крестьянские корни. И он старается жить полнокровной жизнью. Наука не стоит на месте, Павел молод, и всегда надо верить в лучшее! Иди в душ, не будем заставлять мальчиков нас ждать! Какая у меня, оказывается, ревнивая дочка!
Глава 10. Преодоление.
Такого чувства спокойной потерянности в пространстве и времени Настя еще никогда не ощущала. Этот прекрасный корабль у причала, роскошная морская форма команды, бездумное пребывание в толпе никуда не спешащих людей, под тенистыми деревьями перемещающихся по набережной и площади, — все это расслабляло, успокаивало, отдаляло все мысли о доме, о неприятностях и суете, обещало новые непредсказуемые открытия и радости.
Они ушли от многолюдности на бетонных плитах городского пляжа туда, где ничто не мешало слышать шум набегающих волн, постоянно играющих и ласкающих прибрежную гальку. Павел развернул свой планшет на скамейке в тени, а Настя в своем довольно открытом новом купальнике нырнула в прохладу долгожданной соленой воды.
Краснота обожженной на пляже в Сочи кожи побледнела, а рядом настойчиво сверкали бронзовым устойчивым загаром те, кто предпочел сразу море и солнце интересным, но утомительным экскурсиям. Температура воды и воздуха отличались незначительно, и Настя почти не выходила из воды.
Где-то через два часа Настя не выдержала одиночества и, накинув легкий халатик, отправилась в сквер:
— Паша, ты вообще-то собираешься купаться? Такое пекло! Сделай небольшой перерыв! И на борту после обеда сможешь порисовать! Все, пошли! Мне без тебя скучно! Или ты стесняешься меня? Я отвернусь! А, может быть, ты не умеешь плавать? Господи! Я об этом даже не подумала, прости, пожалуйста!
Павел рассмеялся:
— Я на речке вырос в степной глуши. Дед учил меня с детства плавать: заходил в воду по пояс, держа меня на руках, опускал на глубину, как мне тогда казалось, и я плавал вокруг него, ничего не боясь.
- Но однажды в третьем классе пацаны уговорили меня на моей инвалидной коляске поехать с ними на наш дикий пляж. Рядом с бродом, где спокойно переезжали даже легковые машины, среди кустов был большой затон с приличной глубиной. И мои друзья на скорости, преодолев песчаный занос на дороге, столкнули мою коляску с берега.
- Воды мне было где-то по грудь, но попытка выбраться окончилась печально — колеса не вращались, уходя постепенно в зыбкий песок. Вода поднялась мне по горло, а я, парализованный страхом, вцепился в поручни и молча тонул.А мальчишки, испугавшись, стояли на берегу и тоже молча смотрели. И только глотнув воды, я поплыл, но к противоположному берегу от этих безжалостных глаз.
- Никогда не забуду это страшное ощущение беспомощности от отсутствия опоры, от своих слабых рук и неподвижных ног. И слезы радости, что не спасовал, выплыл.
— А потом? — Настя так явно представила этого плачущего, одинокого мальчика на другом, далеком от всех берегу, что, расстроившись, уронила тяжелый планшет н на гальку и стала торопливо собирать рассыпавшиеся листы.
— Мне повезло, и мои мучения вскоре закончились. На велосипедах приехала купаться на реку незнакомая пара, и парень, сразу сообразив, что к чему, быстро разделся и приплыл ко мне.
«Держись за шею!» — приказал он мне, и мы благополучно преодолели глубину. А девушка заставила мальчишек выкатить из воды мою инвалидную коляску.
Они доставили меня домой, а я понял, что в мире каждый должен быть сильным, чтобы не просить других постоянно о помощи. И умным, потому что верно замечено — «ведь сила уму уступает».
С первого класса ко мне домой приходили учителя, учили индивидуально. Но уже с пятого класса я стал заниматься в нормальной школе, постепенно тренируясь, чтобы обходиться с костылями самому. Проблемы всегда можно решить, если, как следует напрячься. Я к этому уже привык. Пошли купаться! Действительно, немного перегрелся.
Стесняясь при Насте раздеваться, Павел прямо на костылях зашел в воду, оставил их на глубине с метр и поплыл от берега, в футболке, шортах, выгребая сильными, загорелыми руками. И только раскачивающиеся на волнах, притянутые железками ко дну, костыли настойчиво напоминали, что они никуда не торопятся и обязательно дождутся своего хозяина.
Настя поплыла вслед. Возвращение было тоже затруднительным. Павел морщился от боли, признавшись, что вчера во время длительных прогулок до крови растер кожу костылями под мышками, а соленая вода добавила радости. Он лежал, растянувшись рядом на полотенце, в сырой одежде, такой здоровый и привлекательный, и только проклятые костыли рядом напоминали, что «не все ладно в датском королевстве».
Сразу после обеда, выслушав доклад дочери о проблемах Павла, Нина Семеновна вывернула на стол пакет с запасом лекарств на целое воинское подразделение и отправилась лечить сопротивляющегося от опеки больного.
— А ты в каюте посиди! Нечего мужчину смущать своими «ахами». Я вижу, как ему непросто все время ощущать свои проблемы и видеть сочувствующие взгляды сердобольных людей. К этому невозможно привыкнуть, а он живет с этим чувством уже много лет.
«Мы здесь, на корабле, как в оздоровительном детском лагере! После сытного обеда прячемся в прохладу кают, набираем на удобных кроватях лишние граммы, прилипая к томикам детективов, воодушевленные перспективой с новыми силами наброситься на красоты следующего города. Как там Павел? Зря маму послушала и не пошла просто ему посочувствовать. А все-таки на теплоходе укачивает незаметно, потому что засыпаешь сразу, без сновидений…».
Когда поднялась на верхнюю палубу, Павел сидел на своем стуле и на придвинутом столе был разложен его знакомый планшет. Он торопливо кивнул на соседний стул:
— Настя, прости, дорогая, но боюсь, что до отплытия не успею закрепить на бумаге общий контур побережья.
— Ты не отдыхал после перевязок?
— Некогда сейчас спать. У твоей мамы удивительно нежные руки и какой-то волшебный крем на травах и меду из Красной Поляны. И бинтов она на меня не пожалела. Хочу сравнить ее прикосновения и твои. Давай ты меня сегодня вечером придешь лечить?
— Посмотрим! — Настя не удержалась, взлохматила несравненный чуб, провела ласково по спине между лопаток, представив вдруг ясно, как помогает Павлу сдернуть его белую футболку через голову, а дальше пусть случится то, что давно бы произошло, если бы они были в другой ситуации.
«Хватит мучить Павла обещаниями будущей нежности и ласки. А то он, как гимназисты в бывшее время, разгоряченные пылкими признаниями к влюбленным чистым девочкам, устремлялись в городские притоны к проституткам, тоже не устоит перед любовью доступных женщин здесь, на корабле. Решено! А завтра утром в Севастополе буду уже другой и внешне, и внутренне, и начну писать новую повесть о любви, чтобы не мешать Павлу».
После ужина Настя придержала Сергея за локоть в коридоре:
— Сегодня вечером я предлагаю тебе поменяться со мной местами в каютах. В десять часов вечера ты исчезаешь на танцы в дискоклуб, бар, куда хочешь, а потом, если нигде по дороге не потеряешься, ввалишься в каюту к моей маме и попросишься скромно на мягкий диван, при этом, объяснив, что Настя задержится у Павла на всю ночь. Ты не маленький, тебе все ясно, но огонь вызовешь на себя. Надеюсь, что моя мамочка адекватно встретит эту новость.
И опять было прощание с прекрасным городом, к которому успели уже привыкнуть за два ярких дня, и который постепенно таял на горизонте, оставляя легкую грусть, что невозможно остаться жить там, где солнце и море подарили обоим устойчивое состояние исполнившейся мечты.
Павел рисовал до темноты на своем уже обжитом месте на восьмой палубе этого девяти палубного красавца-лайнера, не обращая внимания на восхищенные возгласы слонявшихся туристов за своей спиной. И, когда темень залила все окружающее пространство, прячась от вспыхнувших светильников за борт корабля, Настя смело обняла Павла за шею со спины, не давая ему возможности повернуть голову, и прошептала без предисловий:
— Пойдем к тебе!
В пустом лифте без посторонних она держала планшет с рисунками, как шит гладиатора перед собой, но Павел только перед выходом поцеловал ее в щеку:
— А Сережка знает?
— Ничего, у мамы поспит!
— Настя! — и в этом возгласе было столько ребячьей радости, взрослого удивления, легкого беспокойства и нескрываемого восхищения, что она у закрытой двери в пустом коридоре опять тесно прижалась всем телом к горячей плоти взволнованного Павла, требуя последнего решительного поцелуя.
Их слияние произошло так стремительно и неудержимо после восторженных поцелуев и объятий в полной темноте каюты, с задернутыми шторками окнами, после каких-то ласковых слов и нежности, которая от всех этих откровенных и неожиданных прикосновений вознесла ее вдруг в какую-то непознанную страну чувственности и истомы. Испарился, пропал страх чего-то невозможного, не осуществимого.
Пьянящее чувство торжества исполненного поглощения друг друга, невозможная высота неземного блаженства — и рядом сильное, горячее тело человека, которому она теперь принадлежала полностью и навсегда.
«Неужели возможно повторение?» — эта мысль мелькнула где-то в уголочке возбужденного сознания, пытаясь зацепиться за какие-то другие важные мысли, когда Настя укачалась в легкой дреме.
И снова потом было повторение, но теперь она, словно отдавала Павлу долги, расплачиваясь за то необъяснимое блаженство, что он ей подарил. Она ласкала его тело, не стесняясь своего наготы, потому что теперь и Павел принадлежал ей, став второй половинкой неосязаемой души.
Утром Настя проснулась от поцелуев, которыми Павел одаривал ее плечи, грудь, живот, стоя на коленях у кровати
— Настя, я их чувствую! Представляешь, они ожили, мои колени! Какое-то чудо после сегодняшней волшебной ночи! Как ты себя чувствуешь?
Настя покраснела:
— Закрой, пожалуйста, глаза! Мне срочно нужно в душ! И не подглядывай! — она соскользнула с кровати, завернувшись в испачканную простыню. — «Уборщицы сразу догадаются, что у мальчиков сегодня ночью были какие-то малолетки! Ничего, дело молодое!»
Засмеялась, включив душ: «Смотри, какая стала сразу грамотная! Поумнела за одну ночь!»
Павел лежал, укрывшись пледом, старательно закрыв глаза. Настя быстро оделась, присела на кровати:
— Тебе помочь в душе искупаться?
Павел открыл глаза, схватил Настю за руку:
— Понимаешь, этот всплеск эмоций сегодня ночью, действительно, мог включить каким-то невероятным образом мои зажатые нервные окончания в коленях. Я почувствовал впервые тяжесть своего тела! Нужно попробовать еще раз встать на колени перед тобой, моя красавица, но я откровенно боюсь: вдруг это самообман, самовнушение, и все останется, как было прежде! Прости меня, мне нужно так много сказать тебе, а я, как последний идиот, распинаюсь о своих коленях!
— Паша, попробуй эти три шага проползти до душа на коленях, собрав всю свою волю в кулак: «Это возможно! Я это сделаю!». А потом я тебе подам костыли. Смелее! А вдруг, правда, чудо произошло?
Настя застыла у окна, а когда повернулась, то увидела голого Павла, вытянувшегося на ярком линолеуме пола, уткнувшегося лицом в согнутые локти:
— Зови Сергея, Настя! Чудес не бывает!
— Обойдемся без Сергея! У тебя теперь есть я! Привыкай к моему присутствию! Подтянись на руках до кровати, чтобы сесть, а потом возьмешь костыли. Нужно запастись терпением.
Он стоял на костылях в узком пространстве душевой, смотрел, как быстро запотевшее зеркало спрятало его несчастное лицо, и ругал себя самыми последними словами:«Эгоист несчастный! Прекрасная девочка одарила тебя своей любовью, ты стал теперь настоящим мужиком, а льешь слезы, как последняя баба! Иди и зацелуй ее до беспамятства от счастья быть рядом и ласкать до самой смерти это прекрасное тело, касаться ее чудных волос и нежной кожи, тонуть в ее губах!»
Все преходящее в этом мире. Забываются великие люди и исторические события, большие неприятности и мелкие обиды, неимоверные нагрузки и скучные месяцы. И только, пока жив человек, вечно цветет, даже в уставшем от постоянных забот прочном сердце, память о тех волшебных, благословенных минутах исполненного счастья в объятиях любимой или любимого.
Только этой мерой отпущенного тебе свыше дара каждый может измерить истинную ценность своего существования. И приходит ясное понимание того, на что и ради чего променяли первые люди на Земле — Адам и Ева — вечную жизнь.
Глава 11. Поглощение.
Когда Настя рано утром переступила порог своей каюты, мать стояла у окна, растворившись в своей задумчивости. Сергей крепко спал на диване, отвернувшись к стене.
— Мамочка, не ругайся! Я такая счастливая, что Павел любит меня!
Нина Семеновна приложила палец к губам:
— Тише, разбудишь! Сергей вчера поздно пришел! Нам с тобой надо поговорить!
Они молча спустились на четвертую палубу, присели на кресла:
— Ты всегда была своевольной девочкой, и наши с отцом тревоги всегда разбивались о твое упрямство, — Настя поняла, что сейчас она услышит всю ту горечь пережитой сегодня ночью ее матерью обиды, расстройства от самовольства и безрассудности ее горячо любимой дочери. — Сейчас, решив связать свою жизнь с Павлом, ты должна понимать, что твой уход от него, пусть не сразу, через месяцы, даже годы, будет ужасным ударом, предательством. Пойми, меня пугает та легкость, с которой ты осчастливила любимого человека, и которая вдруг внезапно испарится, если ты в нем разочаруешься….
— Господи! Мамочка, что ты говоришь? Это невозможно! Никогда! Вы просто меня плохо знаете! Я уеду к Павлу в деревню, переведусь на заочное обучение, рожу подряд трех детей! Я буду терпеть все, кроме унижений, конечно! Буду нянькой, уборщицей, поварихой, медсестрой — и выдержу все, кроме измены! У меня хватит сил и выдержки! Поймите! Он — моя судьба!
— Хорошо! Поживем — увидим. Не обижайся, но вот мое условие! Весь день ты можешь пропадать у Павла, но ночевать тебе придется в своей каюте. Это не обсуждается! У Павла есть брат, и он тоже не может скитаться по ночам неприкаянным. После Севастополя у всех будет масса свободного времени без экскурсий, здесь, на корабле! И нужно хоть чуточку быть внимательнее к другим! Пора собираться на берег!
Ветер на верхней палубе разгулялся не на шутку, напоминания, что заслон невысоких Крымских гор заканчивается, и ничто не мешает ему теперь пенить верхушки освободившихся волн. И в легком сарафане без теплой кофты или куртки уже долго не выдержишь заметное снижение температуры воздуха.
И пришли после вчерашней расслабленности зноем ялтинского пляжа, обезволивающей ночной слабости в волнах интимного погружения решительность и радость от свершившегося чуда познания еще одной стороны человеческого бытия. Возможно, одного из самых необыкновенных чудес, о котором все знают, но предпочитают молчать, чтобы случайно не сглазить.
Продрогнув основательно, Настя поспешила в каюту. Сергея уже и след простыл. Испытывая определенное недомогание, нарядилась в джинсы, белую футболку, кроссовки. Мать одевалась к завтраку в непривычной тишине.
Настя поспешила к Павлу, застыла на пороге каюты, смущаясь:
— Привет, Сергей! Не прибила тебя вчера моя мамочка за тайный сговор за ее спиной! Попадешь теперь в черный список моих родителей, и никакие розы не помогут вымолить прощение!
— А ты решительнее, чем я думал сначала! Кем ты теперь мне приходишься — жена родного брата! Ты уже с вещами пришла или еще думаешь
Павел его перебил:
— А кто-то на завтрак торопился? Там все котлеты со шведского стола расхватают, пока ты тут разговариваешь! Проваливай, да поживее! И не забудь постучаться в дверь, когда вернешься! Я могу быть не один!
— А вы покрепче дверь запирайте, влюбленные, чтобы вас не потревожили! Все-все, уже отчалил! Не задерживайтесь, а то кофе остынет!
Задерживаться никто не собирался. Пригороды огромного приморского города уже наплывали среди зарослей разросшихся деревьев вдали.
— Паша, мама моя поставила мне ультиматум — ночевать в своей каюте. Ей беспризорного Сережу жалко! Так что переезда к тебе пока не будет! Не заскучаешь без меня?
— Настя — волшебница! Так я тебя теперь буду называть! А другие слова я буду шептать тебе, когда мы опять никуда не будем торопиться за закрытой дверью! Иди ко мне, моя радость, поближе!
За завтраком никто больше этой щекотливой темы не трогал. Обсуждали возможности за один день успеть осмотреть, как можно больше, в таком удивительном городе — герое Севастополе.
Здесь все поражало — далекое прошлое безраздельно переплелось с историей Великой Отечественной войны, с современными событиями недалекого 2014 года.
Экскурсия по центру города, площадь Нахимова и самая большая улица Ленина, Приморский бульвар на месте пяти батарей, большая Севастопольская бухта с Памятником затопленным кораблям в Крымскую войну, Сапун-гора — бюсты великим флотоводцам чередовались с застывшими навеки среди тенистых скверов подлинными чугунными пушками и якорями далекой старины, напоминая, что этот никогда не сломленный никакими испытаниями город и сейчас в мирное время — настоящая крепость на юге нашей страны, готовая отбить любые нападения.
Настя, оглядываясь на Павла в Музее — Панораме, видела, как он поглощен этим волшебством света и красок и забыл обо всем на свете, в том числе, и о ней, хотя видел все это неподражаемое произведение искусства еще, будучи подростком.
В Военно-Морском музее окунулись в мир историй кораблей, сражений, побед Черноморского флота от начала строительства города до наших дней.
После обеда заторопились на катер, совершили экскурсию по Севастопольской бухте. Эти стройные гиганты-корабли у пирсов, названия и предназначение которых еще раз подчеркивали мощь и силу государства, в котором всем им повезло родиться и жить.
Удивительное чувство сопричастности к истории, восторга и удивления заставили забыть о северном прохладном ветре, который несколько дней назад засыпал крупными градинами Балаклаву, о ласковых приливах ялтинского пляжа.
Здесь, в этом городе — крепости круглосуточно несли свою службу моряки, здесь жили их семьи, и дальше на юге и западе протянулась невидимая по море линия границы.
— Настенька, дорогая моя, я не знаю пока, где пригодятся мне мои наброски, но я должен успеть запечатлеть этот суровый пейзаж взволнованного, неспокойного моря у стен суровых бастионов, оставшихся с давних времен, укрепленных батарей этой прекрасной бухты.
Они долго стояли вдвоем у борта теплохода, провожая уплывающие, сливающиеся в единую цепь огни огромного города, напоминающего издалека контур огромного могучего корабля, таранящего стремительно набегающие волны беспокойного Черного моря.
А после ужина уединились опять в каюте Павла, не чувствуя усталости от такого длинного дня, переполненные впечатлениями и некоторой оторванностью друг от друга.
В этом безграничном слиянии тел всегда есть какая-то новизна совершенства чувств, торжество достигнутого предела, восторг улетающей в небеса плоти, осязаемая радость победы. И одновременно обреченность, страх потери друг друга наяву, как улет ярких сновидений в момент пробуждения, возвращения из сна.
— Знаешь, Павел, — Насте было уже привычно — уютно в кольце сильных рук, — однажды, знаю точно, я поднимусь высоко-высоко в заоблачную даль и не вернусь обратно на Землю. Но это будет, надеюсь, не скоро, но ради вот этого неземного отторжения от всего привычного, будничного в твоих объятиях, я постараюсь всегда возвращаться обратно.
— Ты просто экзальтированная девушка, — Павел провел пальцем линии на плечах, груди, как бы указывая места будущих пут. — А я схвачу тебя на руки, прижму к себе крепко-крепко, и ты заснешь у меня на руках, как ребенок. И проснешься, забыв о своем желании улететь, оставив меня одного! Мне без тебя теперь не жить!
Сергей благоразумно не рвался в свою каюту, раззнакомившись с веселыми хохотушками с третьей палубы, студентками из далекого Уральска.
И опять Павел с Настей укачивались на волнах своей страсти и морской разгулявшейся стихии, ощущая мелкую дрожь прорывавшегося через препятствия волн корабля.
Два оставшихся дня пролетели мгновенно. Заходов в порты на обратном пути не было. Солнце встречало корабль, радуя всех отдыхающих вновь вернувшимся разливом июльской жары, прогретой водой в глубоком бассейне, удобными лежаками. Настя застала утром Павла на своем привычном месте, с планшетом на столе, удивляясь, сколько он уже изрисовал листов ватмана, поднимаясь наверх в лифте с планшетом на шее, обходясь без помощи брата и ее помощи.
Она ни о чем не жалела. Мать демонстративно развлекалась, раззнакомилась с какой-то землячкой, уходила по вечерам на разнообразные мероприятия, концерты, просмотр кинофильмов. Лежала, как и Настя, часами на лежаке, но в бассейн не залазила, обходилась душем.
Дома предстоял необычайно интересный разговор с отцом, объяснение с обоими, но впереди ждала разлука с Павлом, и все остальное было неважным. Павел молчал, откровенно наслаждаясь каждой минутой их близости, становясь буквально ненасытным от опьяняющих волн ее откровенных ласк, каждодневного познания все новых возможностей их юных тел.
И в ресторане с прекрасной едой, и на палубе в разливе солнечного великолепия, и, растворяясь в ночном беспределе окружающей морской стихии и ночной тьмы, они были счастливы своим уединением от всех, не думая о том, что все в жизни имеет свое начало и конец.
Утром, в воскресение в многочисленной толпе отдыхавших все покинули гостеприимный и такой шикарный дворец на воде, завидуя невольно тем счастливчикам, которые после обеда вновь поднимутся на борт белоснежного лайнера и вздохнут вольный воздух будущего плавания.
— Мама, давай с ребятами вернемся домой! Хватит отдыхать, всего насмотрелись, загорели, перегрелись! — Настя так и не услышала от Павла пока приглашения к себе в деревню. Что-то он должен был, вероятно, решить окончательно для себя, прежде, чем начнет разговор с ней.
— Нет, дочь! У нас заказаны места в пансионате в Хосте. Я мечтаю увидеть вновь выстроенные олимпийские объекты в Сочи, прекрасную Красную Поляну. И билеты сейчас проблематично обменять. Павел, может быть, вы тоже останетесь с нами?
Павел отрицательно покачал головой:
— Нет! У нас билеты на сегодня. Вы поймите, Нина Семеновна, у меня дед очень болеет, и родители торопятся домой, на работу! Настя, когда вы вернетесь в город, позвонишь, и я сразу приеду. Буду у твоего отца просить твоей руки! Вот как завернуто получается!
Разъехались в разные стороны — Настя с мамой на такси до Хосты, Павел с Сергеем на маршрутке — на вокзал. Словно всех сдуло ветерком по морю. И не было никогда никакой прошелестевшей недели.
Глава 12. Фантазии.
Солнце стало раздражать Настю. Раздражала эта необходимость выходить, как обреченным, сразу после завтрака на каменистый берег моря и медленно обгорать, изредка охлаждаясь в прохладной прозрачной воде. После расставания с Павлом улетучилась легкость движений, словно ее заколдовали злые духи. «Ты просто устала от избытка переживаний, обилия эмоций и впечатлений, — успокаивала мама. — Тебе надо больше отдыхать!»
"Странная мама, не слышит, какую чушь несет из добрых пробуждений: «Устала от безделья!" Смешно!
Может быть, дернуться и попробовать начать писать новую вещь. Яснее ясного, что это будет именно любовный роман! И шарахнуть нужно сразу, без особых вступлений, удивляя читателей той глубиной перерождения души, которая произошла именно с ней, когда она поняла на пирсе Новороссийска, что Павел — ее избранник на всю жизнь».
Приколола себя, улыбаясь тоскливо:
«И где же сейчас твой избранник? Растаял, как мартовский снег? Фу, какие избитые штампы! Закипели твои мозги на солнышке. И улетучилась вся возвышенность и одухотворенность замысла, который должен волновать умы и сердца будущих читателей.
Но даже, если она, Настя, будет строго соблюдать законы драматургии, попробует добиться напряженности и насыщенности действий, прилепит приличную неожиданную развязку типа: „Люблю безумно, но простить измену не могу!“, — кто даст гарантии, что этот любовный пирог устроит пресыщенного читателя, и он дотерпит до конца, внимая любовным, возвышенным вдохам чудесной пары, которую можно посадить, на свой выбор, в дебри лесов Амазонки, или в пещеру на скалистых склонах Альп?
Нет, сейчас людям нужны натянутые сюжеты кошмарных фильмов с разнузданностью свихнувшихся вампиров, кровожадных девушек — вампирш, с вылезающей изо всех щелей в полу и на потолке нечистью, трансформирующимися в людей оборотнями. И все это на усладу обычным гражданам страны, которые за давностью лет устали от однообразия суровой жизни и ищут, ждут щекотки, очередной порции эмоций от распущенности владык старинных замков, несчитанных престолов, с нетерпением ожидая продолжений бесконечных сериалов.
Да, нужна извращенность чувств, когда, например, она опишет, что мать не просто спала на двуспальной кровати в одной каюте с Сергеем на диване, раздельно, так как тому, бедному, просто некуда было пойти. Это неинтересно!
Нет, нужно расписать во всех подробностях, что пока главная героиня предавалась любовной страсти со старшим братом, ее мать могла бы раствориться в эротическом финале с распущенным младшим братом, который воспылал страстью к сорокалетней избраннице. И который потом обязательно должен изнасиловать свою сводную сестру из мести своему брату и отцу — миллионеру, который ни сном, ни духом не ведает о существовании сыночка — подонка. И так далее, и тому подобное…
Вывернутая наизнанку грязь отношений, которая в реальной жизни встречается редко, но заставляет мысленно креститься, как от испуга, чтобы даже случайно не свалилась такая напасть на детей и внуков».
«К черту популярность и большие деньги за такую литературу! К чертям собачим все твои будущие романы и увлечения, если даже на минуту тебе в голову приходят такие страшные, грязные варианты! Все, мне просто нужно к Павлу! Павел — вот мой настоящий, жизненный роман! А потом, спустя годы, в расцвете лет, может быть, и озарит тебя необыкновенный замысел, и ты подаришь людям свои откровения, которые их удивят и заинтересуют. Иди в воду, уплыви подальше от берега, до красного большого поплавка бакена и усилием воли переключи свои беспочвенные, бездушные мысли на что-то приятное. Например, какая жена нужна Павлу, если он Рыба по гороскопу?»
Залезла в свой телефон. Прочитала, неожиданно смутившись, подробный гороскоп, словно подглядела в щелочку то, что ее не касалось:
«Завоевать мужчину — Рыбу, жаждущего утонченности и красоты, сможет практически каждая красивая женщина. Милая красавица, романтичная и впечатлительная, станет для него идеальной женщиной. Женщина не должна до конца раскрываться перед мужчиной, ей необходимо, как можно дольше, сохранять атмосферу тайны. Иными словами, женщина, желающая остаться с мужчиной — Рыбой, должна быть вызывающей и романтичной одновременно, терпеливой и любящей, милой и нежной, мудрой и сильной, таинственной и загадочной».
Настя пошла в пансионат собирать свою сумку. И пока мать нежилась на пляже, она успела сменить на вокзале свой билет в купейном вагоне на жесткую верхнюю полку где-то в конце плацкартного вагона на сегодня, на вечер. За обедом обрадовала маму, пропела решительным голосом строчки старинной песни с последующим коротким, безоговорочным комментарием:
— «Дан приказ: ему на запад, ей — в другую сторону, уходили комсомольцы на гражданскую войну». Все, мамочка, сейчас войны нет, и мое место теперь рядом с Павлом. Когда выгонит, вернусь домой! Нет, нет! Ты остаешься! Это даже не обсуждается! Пусть эти оставшиеся дни недели отдыха компенсируют тебе всю нервотрепку, связанную с непутевой единственной дочерью! Завтра у тебя экскурсия в Красную Поляну, послезавтра — посещение Воронцовской пещеры, Ботанического сада, Ривьеры. Не обижайся, но мы приедем сюда вместе с Павлом и все посмотрим вдвоем! Пока, не скучай! А я хочу домой к папке и к Павлу!
Но жизнь перечеркнула своим острым карандашом все стремительные планы Насти. Дома задыхался приступами сухого безнадежного кашля отец.
— И давно тебя так трясет? У врача был? — она даже не особенно удивилась, когда встретила его в рабочее время, лежащим на кровати. — Температура есть?
— Прохватило разгоряченного где-то, наверное, квас из холодильника пил, — короче, иди, дочка, в свою комнату, чтобы мою инфекцию не подхватить. Уже неделю дохаю.
— А позвонить нельзя было? Правда, на корабле иногда связь пропадала! Собирайся, идем сейчас же к врачу в поликлинику.
Диагноз был неутешительный — пневмония, и направление в больницу на стационар. А дома — безнадежная пустота и безмолвие. Телефон Павла не отвечал.
Глава 13. Надежда.
Всю дорогу в поезде Сергей, что на него было совсем не похоже, молчал. А после недолгой остановки в Котельниково, последней большой станции перед Волгоградом, когда все вагоны облепили оперативные женщины со своими вкусными товарами — вяленой, копченой, соленой рыбой из богатейшего водохранилища, традиционными малосольными огурчиками с горячей в укропе картошкой, пивом, раками, клубникой и прочей снедью, разливая холодное пиво в дорожные кружки, Сергей, наконец, не выдержал:
— Если ты прохлопаешь глазами Настю, то обещаю: приеду, буду ходить за ней по пятам, завалю ее цветами, уговорю ее родителей и обязательно женюсь на ней. Быстро, конечно, не получится, но, вот увидишь, мы будем гулять на моей, а не на твоей свадьбе, если ты такой неповоротливый чувяк! Такую девушку так просто оставил маме: «Мне к дедушке надо!». Ты видел, какими она на тебя глазами смотрела у теплохода? Понятно! Ты привык носиться со своими проблемами, тебе все должны прислуживать, а ты снисходишь к людям только, когда у тебя подходящее настроение!
Павел молчал. И тогда в поезде, и теперь, когда на маршрутке считали все кочки побитого шоссе почти в четыреста километров, он сам себе столько прилепил названий за то, что оставил Настю, забыв пронзительные строки стихотворения — заклинания «С любимыми не расставайтесь, с любимыми не расставайтесь… Всей кровью прорастайте в них…» из «Баллады о прокуренном вагоне» Александра Кочеткова.
Домик стоял незыблемо, но вроде, как бы уменьшился зрительно в размерах, потерявшись в зарослях разросшейся сирени.
Мать, невысокая стройная женщина, светловолосая, круглолицая, обняв по очереди сыновей, сразу потерялась в их окружении, особенно когда на крыльцо вышел из дома широкоплечий, коренастый отец:
— Слава Богу, вернулись, наконец-то, живые и здоровые! Пошли, Паша, скорее к деду! Совсем плохой стал отец! Как вы с Сережей уехали, слег и совсем не встает. Пока в сознании, но все время твердит, тебя зовет: «Паша, Паша!». И кормим его с трудом. Не хочет, чтобы ему памперсы надевали, срывает все время, пытается подняться, но сил совсем не осталось!
Вот этого Павел больше всего и боялся, отказываясь от поездки и понимая, что дед может сразу затосковать, лишившись даже на неделю привычной устоявшейся тишины в доме, внимательности и понимания своего любимого внука.
Дед лежал, вытянувшись, на своей старинной железной кровати, прикрытый легкой простынкой, в устоявшемся тепле узкой спальни с ощутимым после улицы резким запахом мочи и пота.
— Дедуля, просыпайся! Это я, Павел! Сейчас ужинать будем! — видимо, дед не спал, потому что он медленно открыл слезящиеся глаза, несколько секунд изучал потолок, медленно провел ладонью по лицу.
— Паша! Где Паша? — эти знакомые морщинистые щеки, заросшие седой щетиной, лысина на половину головы с редкими прядями когда-то русых волос, склеротические жилочки на высохших руках — у Павла перехватило горло. Он нежился на солнце, сгорал от любви в объятиях Насти, любовался восходами и закатами на круизном лайнере, а здесь без него лежал самый близкий для него человек, мучительно переживавший свою слабость и неподвижность.
Павел схватил сухую, горячую ладонь деда, пожал ее и удивился, с какой неожиданной силой дед второй ладонью схватил его за руку, прошептал тихо:
— Помоги мне приподняться, внучек!
Они сидели на одной кровати — Павел, уронивший свои костыли на пол, и ослабевший старик с согнутой спиной, с больными ногами, которые постепенно перестали его слушаться, — глядели друг на друга и плакали от радости встречи.
— Так, дед, мы сейчас тебя искупаем, чтобы смыть все болячки, сядем за стол и выпьем твою горилку за встречу! — Павел расцеловал деда в колючие щеки. — Мама, включайте бойлер, наберите воды в ванную! Пока все мужики дома, будем деда купать!
Павел с некоторой грустью посмотрел на свою инвалидную коляску, которая сиротливо дожидалась его в углу спальни у его кровати. За неделю отсутствия он так привык к вертикальному напряженному положению на костылях, что возможный переход к более легкому, привычному способу передвижения вызвал вдруг отторжение.
Через полчаса отец вместе с Сергеем на руках перенесли растревоженного деда в ванну, и Павел, переодевшись, пересел в коляску и начал купать деда.
Потом чистого и послушного деда посадили в его кресло во главе стола, но через двадцать минут дед запросился на кровать. И все молча отводили глаза в сторону, понимая, что силы главы рода катастрофически тают.
Эта торопливая оживленность и некоторая нервозность в доме продолжалась еще сутки, пока на рассвете не раздались на улице прощальные гудки отъезжающей машины родных.
— Паша, боязно нам оставлять тебя одного с беспомощным стариком! Как ты управишься? Ты вызывай почаще Зиночку, она женщина привычная, давно работает в социальной службе. А Сережа отвезет документы в Саратов, определится с институтом и приедет до конца лета к тебе на помощь, — мать всегда разговаривала с Павлом именно таким просительно-жалобным, извиняющимся голосом, словно стеснялась или боялась, что вдруг ее старший сын внезапно сорвется и выскажет ей в лицо все свои обиды и горечь от затянувшейся на долгие годы разлуки с семьей.— Павел, не тяни долго, звони Насте, пусть приезжает! — Сергей понимал, что они с Павлом очень сблизились во время совместной поездки, стали роднее. — Потом разберетесь со свадьбой! Ты матери и отцу почему ничего не сказал о своей избраннице? Неужели еще сомневаешься в ней? Не пойму я тебя, брат! Такая девушка его полюбила, а он еще что-то думает! Тюфяк!
Павел молча обнял брата:
«Разве объяснишь этому вольному красавцу, не связанному пока ничем и никем, имеющему возможность порхать по жизни, радуясь и восхищаясь всеми ее прелестями, что не может он, Павел, не имеет никакого права оторвать от привычной городской жизни, от любимых родителей эту легкомысленную, своенравную девчонку. Которая со всей отчаянностью и некоторой бравадой кинулась в его объятия, не осознав до конца, что праздничная, волшебная обстановка на корабле с его шикарными ресторанами, прогулками, свободой и некоторой роскошью так далеки от прозы и забот далекого сельского поселка на берегу затерявшейся в бескрайних степях неторопливой речушки. И не нужна ему ее жертвенность. Они так мало знают друг друга. И ясно, что уклад его жизни катастрофически отличается от жизни избалованной девушки, которая вряд ли умеет вообще готовить.
Правильно в народе подмечено „Из жалости любви не выкроишь“. И прав Сергей — у меня характер не завоевателя. И я буду пытаться в одиночку пережить свою любовную страсть, если Настя меня бросит. А она будет благодарна мне со временем, что я не испортил ей жизнь».
Павел сидел на крыльце, вдыхая запах свежести прибитой легким дождиком пыли, аромат распустившихся астр и роскошных роз, наблюдая, как осторожно выплывала из-за тучи луна, вдруг испугавшаяся своего собственного отражения в небольшой луже на асфальте — ничего загадочного, утомленная, с темными кругами под задумчивыми глазами, с неровными оборванными краями.
И все мысли о Насте, о всплеске радостного воодушевления от их недолгой, но такой упоительной близости запрятались в такие тайные уголки непредсказуемого сознания, когда Павел пытался всеми силами, словами, убеждениями, не отходя, ни на минуту, вернуть деду улетучившееся душевное здоровье, радость жизни.
Нестерпимо больно было видеть, как угасал этот энергичный, волевой человек, прошедший войну и переживший все испытания суровой жизни.
Искупанный, чистый, весь какой-то обновленный, он большую часть дня дремал, и легкая улыбка освещала его худые щеки, закрытые глаза, когда он встречался, наверное, где-то там, далеко, в другом измерении с любимыми людьми. И возвращение на землю, чтобы поесть, выпить чая, справить нужду вызывало его явное недовольство.
Приехавший на «Скорой помощи» врач деликатно помолчал и успокоил, что такое состояние может продолжаться и месяцами, пока будут силы у уставшего сердца. Но возможен и инсульт. Приезжавшие по вызову фельдшеры кололи нужные уколы, снижали давление, поддерживали работу сердца.
Дед недовольно морщился, шептал сухими губами: «Не надо, Пашенька, хватит, я свое отжил!». И вот эта невозможность помочь измученному организму, снова вдохнуть жажду жизни в постоянно закрытые глаза, те усилия, которые приходилось прикладывать, чтобы накормить слабо протестующего человека — это убивало Павла ежечасно.
В пятницу поздно ночью Павел неожиданно сразу заснул. Перед глазами мелькнул какой-то неясный бесцветный лоскут сна. И вдруг что-то, словно толкнуло: «Дед!»
Небо на востоке в подсветке еще не выбравшегося из-за горизонта пока сонного солнца слегка порозовело. В спальне было полутемно, но Павел увидел вдруг поднятую с усилием руку деда. Дед звал его.
И тут Павел забыл про свои костыли. Испуг измученного бессонными ночами тела, отключившегося от действительности, в страхе, что не услышал, проспал, не помог в нужную секунду, подхватил Павла, и, схватившись за спинку стоявшего рядом стула, в горячке, не осознавая, что произошло, он сделал три шага на своих ногах, вдруг ощутив давление неожиданной тяжести на них. Он их почувствовал, свои беспомощные с рождения ноги на какие-то секунды, почти упав на край кровати деда в сильнейшем возбуждении.
Рука деда, совершив свой последний в жизни рывок, спокойно легла на грудь, которая с трудом вздымалась все реже и реже. На лбу вдруг выступили крупные капли холодного пота. Дед уходил навсегда.
Он был беспризорным после смерти родителей от тифа, потеряв в далеком детстве всякую связь со старшей сестрой. Вырос в детских домах, не зная материнской ласки.
И, схватив эту такую родную, еще теплую руку, Павел начал гладить ее, плечи, впалую грудь. Он говорил какие-то слова, умолял деда простить его, уговаривал остаться, не бросать его. И в какую-то минуту почувствовал слабый всплеск ответного рукопожатия. Отдаваясь этой пронзительной ласке рыдавшего навзрыд внука, дед тоже прощался с ним навсегда, готовясь переступить ту грань, за которой его ждала полная неизвестность.
И, не зная, имеет ли он на это право, Павел начал читать, рыдая, вслух молитву на исход души по «Молитвослову». Рука деда похолодела, лицо стало умиротворенно-спокойным, распахнулись удивленно уставшие глаза, в которых отразилось безнадежно далекое просыпающееся небо.
Павел позвонил в больницу и не узнал свой голос, когда разговаривал с отцом.
Через три часа примчался на маршрутке Сергей, взявшись сразу за организацию похорон. К вечеру приехали родители.
И очнулся Павел от этой угнетающей, тоскливой суеты, провала в невозможное состояние печали и траура только через несколько дней, отчетливо понимая значение слова «осиротел».
Он сидел на диване в зале в одиночестве, колол большой бабушкиной булавкой ступни ног, чувствовал далекую боль в большом пальце на левой ноге, в мизинце на правой, но безразличие охватило все тело:
«Не успел порадовать деда, что, возможно, я буду ходить. И с Настей не успел познакомить, оставив все на потом. А теперь один».
Над входной дверью запиликал свою мелодию уличный звонок. Не дождавшись хозяев, кто-то настойчиво начал стучать в дверь прихожей. И через минуту бесполезного шума распахнулась решительно дверь. На пороге с большой красной сумкой стояла Настя:
— Паша, я к тебе навсегда!
Копия на конкурс
© Copyright: Татьяна Чебатуркина, 2025
Свидетельство о публикации №225040500918
Свидетельство о публикации №225040500918
Рецензии