о. Валерий Духанин. Богослов или сочинитель?

                В беседе «Бойтесь священников публичности алчущих», я подробно рассказывал об опасности популярного священства и объяснял в чем ее суть. Духовенство, обожающее себя в виртуальном пространстве, утрачивает способность адекватно оценивать и свое поведение, и личное богословие. В итоге насаждается либо глупость, либо ересь, что губит и священника, и паству. Очередной пример такого плода просвещения демонстрирует бывший проректор Николо-Угрешской духовной семинарии кандидат богословия  протоиерей Валерий Духанин. Как и все медийные священники, он известен не только обилием богословских трудов, но и участием в различных телепередачах и выступлениями в соцсетях. Кроме того, видеороликами с его проповедями наводнен ютуб, рутуб и другие медиаресурсы. Причем, поток творческого изобилия многогранного батюшки не иссякает и поныне. Под авторством ныне глубоко опального митрополита Илариона (Алфеева) телеканал «Спас» даже выпустил фильм с пафосным названием «Иерей Валерий Духанин. Лица церкви», где в главной роли сам о. Валерий.  Ну, а что такое «лица Церкви» в понимании Илариона мы можем судить по неблаговидной судьбе самого митрополита. Впрочем, к вопросу этики и нравственности духовного лица мы еще вернемся.
                Я обратил внимание на о. Валерия, поскольку, ознакомившись с некоторыми его трудами, испытал двоякое ощущение. С одной стороны его богословие, несомненно, чище аналогичных сочинений нашего духовенства, а с другой – то, что он пишет явно не соответствует уровню кандидата богословия и более отражает профанное понимание, чем академический подход. Чтобы не быть голословным  я предлагаю разобрать одну из его работ, касающуюся Таинства Покаяния. Она называется «Путь исцеления души: Таинство покаяния». Ее электронный формат размещен на сайте «Азбука.ру», а книжная версия выглядит так: «Путь исцеления души: Таинство покаяния /В. Духанин. – Москва: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2006. 96 с.». К этой теме я решил обратиться потому, что покаяние – основа духовной жизни верующего и предопределяет его участие в остальных таинствах Церкви. Вне покаяния не может быть ни христианства, ни богословия. И если учение о покаянии искаженное или ложное, то все остальное богословие автора уподобляется дому, построенному на песке. Для правильного понимая вопроса необходимо совершить небольшой экскурс в церковную историю и выяснить, что такое Исповедь, Покаяние и чем они отличаются от Таинства Покаяния. Но выяснить не в духе о. Валерия, описывающего эти понятия в восторженно-сентиментальном и чувственном ключе, а с точки зрения строгой церковной науки, понятиями которой обязан руководствоваться кандидат богословия.
                Итак, из истории Вселенской Церкви о Таинстве Покаяния мы узнаем следующее. Исповедь, как и покаяние возникают вместе с самой Церковью на заре христианства. Но возникают совершенно не в тех формах и не ради тех целей, как распространяется о. Валерий. Первыми органами исповеди, как пишет в 1906 году выдающий русский ученый, доктор церковной истории, ординарный профессор Московской духовной академии С.И. Смирнов (1870-1916), были монастырские старцы. Они же были духовниками братии, ибо духовничество вышло из монастырского старчества. Что представляла собой исповедь в те древние времена? Она имела несколько значений. Исповедью считалась открытие старцу помыслов, переживаний, сомнений и грехов. Часто исповедь напоминала беседу старца и его воспитанника, никак не связанную с открытием греха. Это была форма духовного окормления и просвещения. Соответственно, исповедь не обязательно была связана с объявлением грехов, и не несла за собой епитимью. Она была одной из форм монастырского быта. Но та, которая ставила целью принять грех и исцелить его называлась «сакраментальной исповедью», и проводилась только старцами. В монастырях основателя общежительного монашества преподобного Пахомия Великого вообще не было пресвитеров, и исповедь была уделом духовных отцов из монахов-подвижников. Они же, как я сказал, были и органами или лицами, принимающими исповедь. Но это не имело никакого отношения к церковной жизни в миру, которая никак не была организована вплоть до начала XII века. Выдающий русский юрист, ординарный профессор церковного права Императорского Московского университета, считающийся основоположником в России науки церковного права Н.С. Суворов (1848—1909), исследовав многочисленные памятники покаянной письменности древней Церкви, приходит к однозначному выводу: «В эпоху Трульского Собора (691-692) приходской строй не был организован: не было обособленных приходов с обособленными группами прихожан как членов приходского общества с обособленным религиозным центром для этого общества – приходским храмом и с особым приходским духовенством, которое посвящалось и определялось к данному приходскому храму для удовлетворения религиозным потребностей прихожан, в том числе и для принятия ИСПОВЕДИ». С ним соглашается профессор Смирнов и добавляет: «В X-XII вв., на Востоке мирские священники не допускаются до духовной практики церковной властью и решительно не признаются в качестве духовников самими мирянами». Нужно понимать, что в те времена принимать исповедь и исполнять покаянную дисциплину в понимании вязать и разрешать грехи могли только духовники, а они все принадлежали к монашескому чину.
                Возникает вопрос: как спасались и исповедовались миряне? Ведь согласно о. Валерию, вне Церкви нет исповеди и покаяния, а значит и нет спасения. И действительно, участие в церковных таинствах принято обусловливать покаянием и исповедью. А для исповеди и разрешения грехов нужен орган покаянной дисциплины. В монастырях это были духовники и старцы, а кто исполнял эти функции в церковной жизни?  Изучив письменные свидетельства Древней Церкви периода Вселенских Соборов и ему предшествующего, И.С. Смирнов устанавливает, что первым покаянным органом в Церкви был епископ. Его появление датируется не ранее III в. Только ему по иерархии принадлежала апостольская власть ключей или право разрешать и вязать. Пресвитеры таким правом не обладали вплоть до XII в. Профессор Смирнов замечает: «Естественным совершителем Таинства Покаяния в Восточной Церкви периода Вселенских Соборов (325-787) и тайной формы исповеди оставались епископы. Иногда ее совершали и пресвитеры [как делегаты епископа], но исключительно в монастырях».  Причем, и это важно отметить, епископ принимал тайную исповедь и разрешал от грехов только канонических, то есть особо тяжких, исключающих участие виновного в церковном общении: идолослужение, богохульство, прелюбодеяние, убийство. Все остальные грехи, которыми были связаны верующие, оставались вне покаянной дисциплины. Преподобный Исидор Пелусиот (Vв.) – гневный обличитель порочного духовенства, писал одному епископу: «Касательно малых грехов, если согрешающие втайне не исправляются, надлежит  тебе показать вид, что ты их не знаешь». Таким образом, единственной формой покаянной дисциплины Церкви оставалась публичная исповедь. В миру ей подвергались только совершившие тяжкие грехи, а в монастырях – нарушители устава и совершившие тяжкие проступки против братии. И. С. Смирнов справедливо замечает, что: «При публичной форме покаяния на первый план становится не пастырско-исправительное воздействие на грешника, а суд и наказание за грех». Правда, в период III-IV в. на Востоке был единственный орган публичной исповеди – покаянный пресвитер. Он выполнял функции церковного прокурора: выслушивал кающихся и назначал наказание в виде публичной епитимьи. Однако в IV в. это церковная должность была упразднена Патриархом Нектарием.
                Таким образом, мы видим, что исповедь не была частью жизни древней Восточной церкви, регулировала исключительно взаимоотношения старца-монаха и духовного чада, и являлась формой монастырского быта,  вплоть до конца XII в.; и более того, она никак не была связана с покаянием как Таинством, о котором речь пойдет дальше. Забегая вперед, подчеркну, что и древняя Русская церковь, перенявшая вместе с Православием покаянную дисциплину Востока: «Жила традицией, стариной, вполне признавала давно сложившуюся дисциплину покаяния [Востока] и его орган, не подвергала их ломке или какой-нибудь реформе, вплоть до САМОГО XVIII столетия», – как замечает профессор Смирнов  своей работе «Древне-Русский Духовник» (1913). Я специально выделили слово «самого», чтобы показать преемственность и устойчивость покаянной дисциплины Византии в нашей Церкви. Это подтверждает и уважаемый профессор: «С точки зрения митрополита Киевского Иоанна II (1078-1089) исповедь не была общеобязательна: сообразно с церковными канонами предписывалось она лишь за тяжкие, так называемые канонические грехи, и рядовые верующие приобщались без обязательной предварительной исповеди…Славянский епитимийник «Некоторая Заповедь» первой половины XI века дозволял  верующим приобщаться еженедельно, очевидно, без предварительной исповеди. Обязательная тайная исповедь появилась при митрополите Никифоре (1104 – 1121) не позднее первой четверти XII столетия». Это наглядное свидетельство того, что: «Обязательности исповеди всех грехов всех христиан как единственного средства прощения всех грехов после крещения не существовало в эпоху Вселенских соборов», – заключает С.И. Смирнов. И эту же норму переняла и сохранила Русская Православная Церковь.
                Поэтому, покаяние и исповедь как Востока,  так и Русской Церкви не имели ничего общего с пониманием исповеди и покаяния о. Валерием, который восторженно декларирует, что только: «В Церкви есть удивительное Таинство, способное восстановить, казалось бы, совсем утраченную красоту души, вернуть человека к Богу, подать ему духовную силу, привести к счастью. Это Покаяние….Покаяние – это путь, поиск утраченного, возвращение к Небесному Отцу. Покаяние – это духовное восхождение к Богу, которое СОВЕРШАЕТСЯ В ЦЕРКВИ!».   И если только в Церкви «есть удивительное Таинство, способное…вернуть человека Богу, подать ему духовную силу, привести к счастью», как пишет кандидат богословия, то как же православные спасались на протяжении двенадцати веков, не ведая ни исповеди, ни Таинства Покаяния, которых в нашем понимании, просто не было в древней Церкви? Как не погибли в геенне святые отцы, заложившие основы Апостольской Церкви и учение Вселенских Соборов? Судя по о. Валерию, они так и не пришли к Богу, счастья не обрели, а значит остались грешниками и ждут в преисподней Страшного Суда. А все молитвенники и исповедники земли Русской X-XI вв., включая равноапостольную княгиню Ольгу и святого Князя Владимира, по учению бывшего проректора, должны гореть в геенне огненной, ибо не сподобились в Церкви Таинства покаяния! А чей верой и богословием мы тогда живем? Чем спасаемся? О каком православии отцов может идти речь? Или, какую, в таком случае,  веру насаждает кандидат богословия? Слава Богу, что выдающиеся русские профессора  С.И. Смирнов и Н.С. Суворов не дожили до богословия о. Валерия. Но к этому вопросу мы еще вернемся.
                Покаяние – совершенно отличное от исповеди, явление раннехристианской жизни. Оно было частным и публичным. Первое имело несколько значений: во-первых, как исполнение епитимийных прещений духовного отца или старца в монастырях; во-вторых, как сакральное движение души, осознавшей свой грех и взывающей к Богу о помиловании; в-третьих – покаянием был и плод добродетели, которым изглаживался учиненный грех. «Исповедь признавалась лишь одним из ряда других средств прощения грехов  [милостыня, помощь ближнему, слезы покаяния, забота о вдовах, сиротах и так далее», – пишет Смирнов.  Именно такая форма покаяния преимуществовала в жизни христианской общины Востока и на Руси в X-XI вв. Не нужно было отлавливать епископа, который мог быть далеко или  в силу занятости просто не иметь возможности исповедовать всех приходящих с не каноническими грехами. А белое духовенство властью ключей или правом разрешать грехи не обладало, за исключением прямого поручения архиерея. Поэтому в миру грех врачевался доброделанием, по выбору самого согрешившего, и, совершив благо,  верующие беспрепятственно подходили к Чаше. «Решение приступить к исповеди или нет предоставлялось совести каждого, за исключением тяжких грехов…грехи средние исповедовались прямо Богу», – отмечает выдающийся ученый. Помимо частного покаяния, было покаяние публичное.  Церковь знает четыре его вида: кающиеся, слушающие, припадающие, купностоящие. Разница между заключалась в форме причастности к богослужению – от пребывания на паперти до нахождения среди молящихся в храме, вплоть до окончания литургии. Эта форма покаяния была актом судебного решения монастырского духовника или Церкви, который не служил целям личного духовно-нравственного воспитания, а предназначался для вразумления остальных.  По сути, это была публичная порка. Важное отличие покаяния от исповеди заключалось в том, что: «В древних монастырях Востока покаяние не содержало исповедь. Преподобный Феодор Студит принимал исповедь, не имея священного сана»,  – узнаем мы из труда ученого богослова. Если исповедь не входила в покаяние монастырского быта, то тем более она не могла быть частью покаянной дисциплины в Церкви, ибо первое было законодателем для второго. Важно понимать, что монастырская покаянная дисциплина в корне отличалась от общецерковной, поскольку, как замечает Смирнов: «Монашество – учреждение нравственно-воспитательное», каковым древняя Церковь не являлась. Более того: «В институте частной церковной исповеди в эпоху Вселенских Соборов не существовало правила, предписывающего обязательное соблюдение тайны исповеди», – продолжает профессор. И в силу хотя бы этого, Таинство Покаяния в Церкви рассматриваемого периода не могло существовать как церковный институт. Верующие либо изглаживали грехи слезами и добрыми делами, либо шли в монастыри на исповедь к старцам. Рассматривая грех, как условие покаяния, И.С. Смирнов пишет: «Покаянное настроение есть нормальное настроение каждого верующего. Грех при этой системе рассматривается с точки зрения субъективной, без всякого отношения к церковному сообществу». В период иконоборчества покаянная дисциплина прочно переходит в монашескую среду (IX-XI вв), поскольку белое духовенство запятнало себя приверженностью ереси иконоборцев, либо посвящалось епископами-еретиками. Поэтому Патриарх Константинопольский Никифор (728-758) право совершать покаянную дисциплину предоставил не только черному духовенству, но и простым монахам: «Священник мирской, имеющий жену [а не женатым он быть не мог] не может быть духовником [пресвитеров, принимающих исповедь называли - духовниками]», гласит правило, известного с его именем. Известный канонист и Патриарх Антиохийский Феодор Вальсамон (1193—1199) через четыреста лет говорил о том же: «Весьма неохотно позволяю даже сказать – нигде, никто не открывает своих помыслов епископу или священнику, если он не монах». Как я уже отметил выше, в те времена епископы в основном были из мирян. Это подтверждает выводы Н.С. Суворова и С.И. Смирнова об отсутствия Таинства Покаяния в Древней Церкви вплоть до XII в.
                Таким образом, исповедь, покаяние и Тайна Исповеди были три совершенно разных понятия. Исповедь – форма духовного общения старца и чада как часть института духовного отца. Она могла содержать открытие грехов, а могла и не служить этим целям. Исповедь была частной, личной или публичной. Частная относилась к монастырскому быту, личная – покаяние в грехах перед Богом напрямую верующим, и публичная – была  формой наказания для монахов или тяжко согрешивших мирян.
                Покаяние – было частным и публичным. Первое служило целям епитимийного наказания, наложенного духовником, или было свободно выбранной мирянином формой врачевания греха через плоды покаяния в виде добрых дел. Частное покаяние служило цели духовно-нравственного исправления; второе – было исключительно репрессивной мерой для провинившихся монахов или впавших в канонические грехи верующих. Оно налагалось либо епископом, либо делегированным пресвитером, либо монастырским старцем (игуменом).
                Таинство Покаяния. Ни покаяние, ни исповедь того времени не составляли общецерковный институт Таинства Покаяния и существовали  независимо друг от друга на протяжении  двенадцати столетий. История Древней Церкви знает два вида Таинства Покаяния: совершаемое старцами, как носителями даров  Святого Духа,  в монастырях, буквально с начала их появления на Востоке, и Таинство Покаяния как институт общецерковный, установившийся и на Руси, и в Византии к началу XII в. Властью вязать и разрешать в монастырях пользовались старцы, а в церковной жизни, начиная с XII в. – пресвитеры. Апостольскую власть ключей имели также и епископы на протяжении всей истории Церкви. Есть некоторые различия между разрешением грехов во времени священником  – после исповеди или после исполнения епитимьи. Но к нашей теме это уже отношения не имеет. Важно отметить, что право вязать и разрешать грехи русское белое духовенство получало вместе с хиротонией уже, начиная с середины XII в., хотя история нашей Церкви знает и специальные грамоты епископов на право применения апостольской власти ключей, которая выдавалась иеромонахам, особенно, когда они назначались на приходы. Кстати, первое Таинство Покаяния в Церкви совершает благочестивый разбойник: исповедует Христа Господом и свои злодеяния; приносит покаяние делом, увещевая другого разбойника; несет епитимью крестной смертью; и получает разрешение грехов обетованием рая от Спасителя.
                Вот так, в общих чертах, выдающиеся русские церковные ученые, исследовав древнейшие памятники покаянной дисциплины, понимали суть исповеди, покаяния и Таинства Покаяния. Теперь пора услышать, что об этом думает наше современное духовенство в лице кандидата богословия о. Валерия Духанина. И тут нас ждет момент «открытий чудных», как сказал незабвенный Александр Сергеевич. Наш визави в упомянутой работе пишет: «В Церкви есть удивительное Таинство…Это Покаяние» и чудь далее мы с удивлением узнаем, что: «Человек не может чисто и искренно раскаяться в своих грехах на Таинстве Исповеди, если оправдывает себя». Это чудо! Оказывается, в нашей Церкви есть два Таинства об одном и том же: Таинство Покаяния и Таинство Исповеди! И сие открытие принадлежит, несомненно, о. Валерию. Священное Предание склоняется перед его гением! Я понимаю, когда обывательский и профанный сайт «Православие. Ру», перечисляя церковные таинства: «Таинство исповеди, или Таинство Покаяния», не видит между ними никакой разницы. Но, когда подобное звучит из уст кандидата богословия, то это, мягко говоря, удручает. А может я ошибаюсь, и о. Валерий в спешке перепутал Таинство с тайной исповеди?... Возникает ощущение, что, либо бывший проректор Николо-Угрешской духовной семинарии намеренно путает эти разные понятия, ради немощи и безграмотности читателя, либо он и в самом деле не понимает отличий между Таинством покаяния и исповедью. И, если это так, то остается только скорбеть об уровне знаний выпускников наших духовных учебных заведений.
                Далее наш батюшка пишет: «Покаяние начинается с искреннего раскаяния о грехе, совершается через исповедь перед священником, завершается молитвой священнослужителя над главой кающегося». Откуда сие следует? На чем основано? о. Валерий перепутал Таинство Покаяния, которое состоит из покаяния, исповеди и разрешительной молитвы священника, с самим покаянием. Оно может быть вне храма и без священника как духовный акт личного отношения к Богу. Исповедь также вполне приемлема без храма и разрешительной молитвы. Например, открытие помыслов духовному отцу, которые вовсе не обязательно могут быть грешными.
                И завершая тему покаяния  в представлении о. Валерия, приведу еще одно выражение: «лишь Таинство Покаяния открывает двери к сокровенному богообщению». Хочу обратить внимание, что здесь речь идет именно о Таинстве Покаяния как о церковном институте покаянной дисциплины. И что тогда получается: апостолы, учителя Церкви, святители, преподобные наставники и святые отцы эпохи Вселенских Соборов были лишены «сокровенного богообщения»? Ведь никакого Таинства Покаяния в Церкви они не знали. И далеко не всех из них были связаны с монастырской покаянной дисциплиной. Продолжая в том же духе, о. Валерий утверждает: «Только тот, кто участвует в церковной жизни, приобщается благодати Спасителя». Следовательно, все Священное Предание до XII в. лишено благодати Спасителя, поскольку не знало никакой церковной жизни? Я говорю именно о церковной жизни, в смысле приходской, а не о Вселенской Церкви.  Были собрания верных, о чем мы узнаем из писем святителя Григория Богослова и Василия Великого; но не было приходов в нашем понимании этого слова. Общины собирались и поводили богослужения в разных местах, частных домах, а позже и в храмах, включая Константинопольские. Это были христианские общины, но не приходы, о которых выше писал профессор Н.С. Суворов. Тем более, что на этих собраниях не свершалась ни исповедь, ни Таинство Покаяния. Это была общественно-религиозная жизнь, но не церковно-приходская со своим уставом, клиром, и суточным кругом богослужения. Церковная власть в этих собраниях  принадлежала не пресвитеру, а самому собранию. Поэтому жизнь христианской общины Древней Церкви – это совершенно не та церковно-приходская жизнь, о которой пишет о. Валерий. И как, в таком случае,  понимать его слова: «Только тот, кто участвует в церковной жизни, приобщается благодати Спасителя»? Или под «церковной жизнью» он понимает что-то другое. Тогда, что именно? Как догадаться?
                Идем дальше и читаем: «Оно [покаяние]– драгоценный дар, возвращающий сердцу чистоту и невинность. Покаяние называют деревом жизни, потому что как после холодной зимы в дереве вновь возрождается жизнь, так и умершая своими грехами для Бога душа в покаянии своем воскресает. Покаяние – чистый родник, источающий живую воду, она питает нас к вечности». Этот пафос более похож на религиозный экстаз, чем на строгую академическую мысль, особенно насчет «невинности сердца». И в заключении обзора книжки о. Валерия, хотел бы привести еще одно выражение: «Святые отцы говорят, что на Страшном суде кающиеся грешники получат удел вместе со святыми, тогда как непокаявшиеся пойдут в муку вечную». Он, как кандидат богословия, не может не знать, что на Страшном Суде покаяние невозможно в принципе, ибо после смерти покаяния нет. Поэтому и кающихся грешников там быть не может. Это только покойный о. Димитрий Смирнов мог выдать: «В раю святых нет, там только кающиеся грешники». Проректор духовной семинарии, пусть и бывший,  тоже так думает?
                Я коснулся, и то поверхностно, только одной работы о. Валерия, написанной почти 20 лет назад. Возможно, с тех пор его богословие изменилось, окрепло, набрало опыта и духовной зрелости, а я просто придираюсь к уважаемому священнику. Чтобы убедиться в этом или обратном, давайте проанализируем несколько его проповедей последнего времени, записанных на видео и размещенных в свободном доступе. Начнем с последней его проповеди от 5 апреля 2025 года, размещенной на портале «Экзегет . ру».  Рассуждая на тему покаяния святой Марии Египетской, о. Валерий, эмоционально размахивая руками с блеском во взоре, проповедует: «Храм Божий для грешников, а не для небожителей, чтобы грешники стали небожителями, а погибшие спасенными». Здесь, как под копирку, просматривается его нарратив двадцатилетней давности о том, что спасение и покаяние возможно только при посещении церкви. Мы уже выяснили, что это далеко не так, но, судя по всему, богословие нашего батюшки ничуть за это время не изменилось. Ученый-богослов обязан знать, что храм сам по себе к Богу не приближает и от Бога не удаляет. Дело не в походах на богослужения и Таинства, а в устроении сердца. Причем, парадокс заключается в том, что о. Валерий сие вещает, рассказывая о преподобной Марии Египетской, которая, подвизаясь более сорока лет в пустыне спасалась покаянием, не ведая храмовых служб и таинств. Далее мы узнаем, что Мария: «покой находит далеко не в храме»! Это как же понимать: то идите в храм, то знайте, что покоя в нем не найдете?! Продолжая в гомилическом запале, о. Валерий призывает современных грешников: «Как Мария, иди в храм и кайся!». Но ничего подобного не было! Мы уже знаем, что причастие и исповедь не были взаимосвязаны между собой в Древней Церкви. Мария в молитве Богородице перед Крестом Господнем открыла свои грехи и дала обет уйти в пустыню для покаяния, а в храме Иоанна Предтечи причастилась перед началом подвига отречения от мира. Если бы она просто покаялась и оплакивала бы свои грехи без обета пустынножительства, то Господь бы ее принял и так, как принимает всякого кающегося грешника, а значит и надобность подвизаться в пустыне более сорока лет у нее просто бы отпала. Дважды каяться Богу за одно и тоже - значит проявлять неверие в Его милость к кающемуся грешнику.  Но она дала обет и его исполнила. Для нас важен тот факт, что Мария каялась именно в пустыне, вне церкви и людей, что полностью противоречит убеждениям о. Валерия. Именно в пустыне, а не в церкве она обрела милость Божию и прощение грехов. Это подтверждает все то, что говорил о покаянной дисциплине С.И. Смирнов и напрочь отвергает заблуждения проповедника Духанина. Внимательно изучая это видео, я невольно поймал себя на мысли: как только о. Валерий видит перед собой камеру, его что-то клинит, и он начинает нести все подряд, не задумываясь о смысле проповеди. В нем мгновенно просыпается телеведущий или шоумен, работающий на аудиторию. Невольно вспоминается классика: «И тут Остапа понесло». А ведь не таким видит проповедника святитель Иоанн Златоуст: "Источники текут, хотя бы никто не черпал из них, и родники источают воду, хотя бы никто не брал ее, и реки бегут хотя бы никто не пил из них. Так и проповедник, хотя бы никто не внимал ему, должен исполнять все от него зависящее". Иначе говоря, слово Божие дано священнику, чтобы проповедовать истину, а не работать на публику.
                Завершая тему, перейдем к следующему видео от 03 декабря 2024 года. Проповедь посвящена введению во Храм Пресвятой Богородицы и размещена на том же портале. Из уст о. Валерия мы узнаем, что: «Хочешь внутренней чистоты, иди в Божий храм, потому что мир лежит во зле, и нечистоте, и чтобы спасти себя, семью и детей иди в храм как в Ноев Ковчег». Опять тот же нарратив о невозможности спасения вне посещения церкви. А что такое церковь или храм сегодня? Это дом с иконами, крестами, церковной лавкой и клириками, порой, не видящих народ в упор. Возникает вопрос: мы в Боге спасемся или в доме с иконами? Сама по себе церковь ничего не значит, если в ней нет слова Божия, слов утешения и истины. А если, например, в близлежащем храме настоятель – типа Глеба Грозовского, осужденного за педофилию, или протоиерея Владимира Головина, выдумавшего собственную ересь, или лжеархимандрита Сергия Романова, возносящего анафему и на свою церковь, и на власти России, то, как в нем спасаться? Это тоже Ковчег Божий?
                Но это все были цветочки. Ягодки о. Валерий приготовил на потом. Вдохновенно рассказывая о введении Богородицы во Храм, он произносит: «И тогда туда действительно вводится святой человек [Дева Мария], святая душа», и подкрепляет свою мысль ссылкой на видение преподобного Силуана Афонского и аллегорией безоблачно неба, имея ввиду безгрешность Пресвятой Богородицы. Услышав это, я оказался перед дилеммой: кому верить? о. Валерию или апостолу Павлу, сказавшему: «Который [Христос] подобно нам, искушен во всем, кроме греха» (Евр.4:15). Про понятным причинам, я склонен более доверять Павлу. Исключительный подвиг Богородицы в том и состоит, что в Ней встретились грешное человечество и безгрешное Божество, как Моисей встретился с Богом на Синае. Не было на земле ни одного безгрешного человека, кроме Христа Сына Божия. Это знают даже семинаристы первого курса обучения. Видение Силуана не говорит о том, что Пресвятая Дева была безгрешна в абсолютном смысле, а лишь  свидетельствует о непорочности ее мыслей. Она, как и все люди, была зачата и рождена естественным образом, а значит несла в Себе первородный грех. Не признавать этого значит отвергать православие и исповедовать латинскую ересь о непорочном зачатии. Согласно учению католиков, Дева Мария была рождена плотским зачатием, то есть во грехе. Однако в силу особой чистоты, непорочности и ввиду будущей заслуги Ее Сына, на Пречистую не перешел первородный грех, в связи с чем Она смогла принять Святого Духа и родить Христа. По учению латинян Бог не мог вселиться в грешного человека, поэтому требовалось предварительное освящение Богородицы еще в утробе матери, чтобы сделать Ее абсолютно святой и непорочной. Тоже самое проповедует и кандидат богословия о. Валерий, который либо ничего не знает о первородном грехе и искупительном подвиге Христа, либо решил податься в католики. И как тут не вспомнить большого друга Папы Франциска и вдохновителя Гаванской унии митрополита Илариона с его «Лицами Церкви».
                Сын Божий для того и воплотился, чтобы исцелить зараженную первородным грехом природу человека. Если бы Пресвятая Богородица была свята так, как это проповедует о. Валерий, то Христос принял бы не нашу грешную природу, а отличную от нее  – святую и безгрешную, а значит Его искупительный подвиг не имел бы смысла. Как сказал святитель Григорий Богослов: "что не воспринято, то и не уврачевано". И тогда все святые, преподобные, угодники Божии и праведники должны мучаться и тосковать в преисподней, а нам кроме ада ничего не светит, потому что Христос спас не нас, а Самого Себя. Я не думаю, что этих прописных истин кандидат богословия не знает. Скорее всего, злую шутку с ним, как всегда, сыграли его исключительная самонадеянность и самоуверенность, плодами которых стали нетерпимость к любой критике, и неспособность увидеть себя со стороны. И как результат, вольно или невольно, протоиерей Духанин впал в латинскую ересь.
                Однако вернемся к его основному богословию.  Лжеучение о. Валерия о спасении только в церкви, обусловлено вполне понятными меркантильными интересами. Нужно убедить народ, что без посещения церквей, а значит и участия пожертвованиями спасение грешников невозможно. о. Валерий толи по незнанию, толи по убеждению, специально смешивает понятия Церкви как храма, с Церковью как принадлежностью к Православию. И сам себе тут же противоречит. Если можно спастись только в храме, то как спаслась Мария Египетская церкви не посещавшая? Судя по всему, он об этом не задумывается. Складывается впечатление, что вся его, благословенная свыше медийная деятельность, сводится к одному: говорить много, красиво и как можно дольше. Содержание гомилий протоирея Духанина его старших товарищей не интересует. Ибо главная цель этого проекта – служение не богословию, а экономике, поскольку финансовые планы приходов и епархии никто не отменял.
                Итак, что мы видим при беглом взгляде на творчество о. Валерия. Несомненно, автор владеет пером и его стиль намного изящнее коллег по цеху из духовенства. В общем знании материала о. Валерию тоже не откажешь. Однако этого вполне достаточно для художественной литературы, но совершенно не приемлемо для богословия. Проблема заключается в том, что проповедь, а всякое творение о. Валерия, нужно рассматривать именно как проповедь, должна быть очень корректной в плане стилистики и точности богословия. Одно неверное слово или толкование сводит на нет всю духовно-просветительскую деятельность священника. А вот с этим у автора большие проблемы. Владея лишь поверхностными и отрывочными знаниями, явно не соответствующими кандидатскому уровню, он недостаток богословия компенсирует общими фразами, приукрашенными красивыми словами, сентиментами, чувственными переживаниями, создавая видимость глубокой духовной  просвещенности и любви к Богу. В результате искажается суть Православия, и желаемое выдается за действительное. При этом бесстрастие мысли изгоняется страстным отношением к предмету гомилии. Отчетливо просматривается желание о. Валерия заявить о себе как о духовном отце и наставнике всякого, кто к его сочинениям и проповедям обращается. Абсолютная уверенность в непогрешимости личного богословия и истинном понимании догматов веры. Обилие эпистолярного жанра на самые разные темы преследует единственную цель – стяжание известности и популярности. В уже упомянутом мною автобиографическом фильме про себя, о. Валерий говорит в конце: «Мне огромную радость приносит написание книг и статей». Может в этом и заключается вся проблема его богословия, ставшего личной теологией иерея Духанина? Страстность, чувственность, влюбленность в свое дело – никак не могут отражать непогрешимую веру, ибо страстность препятствует умозрительному созерцанию истины, сокрытой в сущих, для познания которой требуется бесстрастие. Будучи страстным, богослов озлобляется на всякого с ним не согласного, что мы наблюдаем в поведении о. Валерия. Если понаблюдать за его жестикуляцией, мимикой, восторженным блеском в глазах, во время проповеди, то невольно вспоминаются слова К.С. Станиславского, перефразируя которые можно сказать: «о. Валерий любит себя в Церкви, но не Церковь в себе», ибо Бог в тишине в «веянии тихого ветра» (3Цар.19:12), а не в страстных проповедях и сентиментальном признании Богу в любви. Достаточно вспомнить о. Николая Гурьянова, о. Иоанна Миронова, о. Иоанна Крестьянкина, чтобы увидеть, что такое истинная  проповедь для души, а не для публики. Что характерно, такой же любовью к красноречию и славе отличался и митрополит Иларион, увидевший в о. Валерии «лицо Церкви». Только непонятно, почему это «лицо» одну треть фильма изображается в грязных резиновых сапогах с лопатой в руках у какой-то ямы на приусадебном участке. Наверное, эти кадры должны были подчеркнуть смирение и аскетические подвиги церковного орденоносца. Но об этом чуть позже.  На многочисленных страничках в соцсетях, где так любит пропадать кандидат богословия, он терпит только тех, кто с ним согласны или, по крайне мере не возражают. Но любая критика или неудобный вопрос вызывает у о. Валерия аллергию и несогласные блокируются незамедлительно. Говоря проще, уходят в "бан". Это его излюбленная метода борьбы с инакомыслием. Святые отцы отстаивали свои убеждения в диспутах, доказывая истину словами Писания и поучениями святых. Но о. Валерий себе такими сложностями не обременяет и всех неугодных просто удаляет с глаз долой. Однако богословие, закрытое от разумной критики, быстро деградирует и превращается в теологию имени себя любимого. А значит в информационное поле будет изливаться не истина, но ложь. И не просто ложь, а ложь, исходящая от духовного лица, да еще с ученой степенью. А это уже равносильно расхищению малого стада овец Христовых. Иисус предупреждает: «Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить: "Я Христос", и многих прельстят» (Мф.24:5). Протоиерей Духанин не утверждает прямо, в своих многочисленных проповедях, что он Христос, но он открыто позиционирует себя как наставник в истине и вере.  Но мы знаем, что Истина – это Христос. Поэтому всякое его выступление можно отнести к словам Господа, предупреждающих об опасности доверчивого отношения к с виду правильным и благочестивым словам. По сути, ничего нового мы в его поведении не находим. У нас целый сонм «проповедников Христа» от покойного о. Димитрия Смирнова, узревшего грешников в раю, до протоиерея Андрея Ткачева, почти каждое выступление которого, иначе как бесовщиной назвать нельзя. Этим же путем следует и о. Валерий, вдохновленный, очевидно, бывшим покровителем митрополитом Иларионом, также отметившимся изобилием литературного и даже музыкального жанра. Остается только догадываться почему Иларион решил снять кино про о. Валерия. Очевидно, он руководствовался своими критериями, «ценность» которых наглядно проявил на Будапештской кафедре.
                А может дело в том, что о. Валерий почти в религиозном экстазе несет всякую околесицу, приятную на слух, порой на задумываясь о сказанном? Его красноречие приятно уху и завлекает в храмы простых людей. Как тут не вспомнить святителя Иоанна Златоустого: "Люди большей частью привыкли слушать не для пользы, а для удовольствия". Эту особенность, как мне представляется, вовремя заметили «старшие товарищи» и тонко используют его харизму для вполне конкретных целей: народ должен валить в храмы, что несомненно ведет к пополнению церковной казны. Не исключаю, что сам о. Валерий может этого и не замечать, и уверен, что вещает истину и служит делу Божию. Однако проповеди его, с богословской точки зрения, свидетельствуют об обратном. Зато с привлечением народа Божия в церкви он справляется отменно. Может в этом причина милости сначала митрополита Илариона, а потом и нашего Патриарха?
                Давайте обратимся просто к некоторым фактам.  В 2014  году, минуя викарного епископа, которому как правило такие вещи поручаются, диакон Валерий Духанин получает сан священника из рук самого Патриарха Кирилла. Будучи знаком изнутри, а не понаслышке о внутрицерковных иерархических отношениях, могу смело утверждать, что подобная милость сваливается на голову далеко не каждого ставленника. Чтобы ее обрести, нужно иметь очень могущественного покровителя в высших эшелонах церковной власти. Кто был этим покровителем, знает только Бог и о. Валерий, ну и сам могущественный владыка.
                19 сентября 2024 года он удостаивается ордена святителя Макария, митрополита Московского III степени. Согласно статусу, орден вручается за значительный личный вклад в развитие церковной науки и духовного просвещения. Трудно сказать, какие богословские открытия о. Валерия или подвиги на ниве духовного просвещения легли в наградное представление, но судя по его промоутерской деятельности продвигающей «храмопосещение», он свой хлеб ест не зря, и благосклонность священноначалия вполне объяснима.
                Впрочем, не будем пускаться в дальнейшее исследования причин падения протоирея Валерия Духанина. Гораздо важнее разобраться в истоках этого зла, в его природе. Для этого обратимся к морально-нравственному облику священника так, как его видели святые отцы. Родоначальник духовной аскезы монашества святитель Климент Александрийский (150-215) считал, что дар священства или богоподобие заключается прежде всего в высшем знании, под которым он понимал знание, основанное на вере и неразрывно связанное с нею. Это мысль находит подтверждение у профессора С.И. Смирнова: «Предметом гнозиса [знания] служат дела божественные. А так как природа гнозиса не только интеллектуальная, но и моральная, то обладание гнозисом и есть подобие Богу». Здесь под «гнозисом» понимается не одноименная ересь, а идеал христианина. Подобного же мнения о священстве придерживались преподобные отцы Исидор Пелусиот, Нил Синайский, учитель церкви Ориген, и псевдо-Дионисий Ареопагит. Нил Синайский прямо: «связывал Апостольскую власть ключей с иерархическим достоинством лица  под условием его нравственной пригодности»,  – пишет русский профессор. Преподобный Исидор Пелусиот применительно к этому, так истолковывает слова Спасителя: «Приимите Дух Свят. Им же отпустите грехи, отпустятся, а им же держите, держатся» (Ин.20:22-23). Если ради Духа Божия приняли власть, то грехами своими удаляющие от себя Духа не имеют сей власти [ключей], имеют же только знающие Духом Святым, кто достоин оставления [грехов]». Другими словами, подлинным иереем может считаться только тот, кто является носителем Духа в силу особой нравственной чистоты. Именно поэтому пророк Малахия говорит: «Иерей – Ангел Господа Вседержителя» (Мал.2:7). Ритуальная чистота современного священства заключается не в сане и соблюдении церковной дисциплины, а в служении Богу, но не себе. А что мы видим у нашего популярного проповедника. В упомянутом фильме он, рассказывая о своем литературном творчестве, бросает такую фразу: «Некоторые мои книги выдержали 7 изданий, и многократным тиражом». Вот и весь смысл богословия «Ангела Господа Вседержителя». Слава, почести деньги, угождение священноначалию – суть всей его деятельности. И это не я придумал. Это он сам о себе говорит. Святитель Иоанн Златоуст писал: "Добрая нравственность не нуждается в пособии красноречия", и тем более в кинематографе. Будучи безнравственным, по сути, священник не может нести слово Божия, ибо Дух Истины отходит, уступая место духу злобному и лукавому. Здесь существует прямая связь: священник, владеющий истинным знанием о вере и Боге, не может не быть нравственным, и наоборот - падение нравственности лишает иерея точного знания и удаляет Духа Истины, и тогда он проповедует ложь. В этом причина падения несостоявшегося кандидата богословия. Поэтому всякому внимающему проповедям о. Валерия нужно хорошо задуматься, что он слушает, от кого и кто автор услышанного. В противном случае горе слепым, слепые вожди которых ведут их в яму.