Жизнь познаётся в сравнении

Из книги «От предков Великой Державы к достойным потомкам России»

Автор книги Славяна Бушнева

Апрельским вечером, просматривая сообщения в социальных сетях и отсеивая спам, остановила взгляд на одном послании, в котором молодая жительница Краснодара, Карина Кушу, обращалась ко мне, как к писателю, с просьбой опубликовать рассказ о её любимой бабушке, Небыковой Марии Евдокимовне, желая сохранить память о ней и поведать историю её жизни.
 «Такие люди - наше достояние!» - первое, что сказала я, познакомившись с материалом. Это рассказ о русской женщине, прожившей нелегкую жизнь и ставшей примером стойкости для своей семьи. Искренне рада, что могу поделиться с вами этой историей от первого лица в преддверии великого праздника - Дня Победы!

Поле. Легкий ветерок чуть колышет уже поспевшее просо. Это был последний месяц лета, когда солнечные лучи обжигающи. На самой окраине поля виднеется телега, запряженная уставшим от жары быком. Пережевывая пищу, животное терпеливо ждет своих молодых хозяев, которым необходимо собрать просо и заработать на пропитание. В телеге стоит собственноручно сплетенная люлька, некогда бережно занавешенная венчальной юбкой, которая должна была играть роль шатра, но налетевший внезапно ветер легко откинул ткань, и маленькое личико новорождённой девочки попало под власть коварных лучей августовского солнца.
Поле состояло из длинных рядов. Отец ребёнка серпом срезал овес, а мать вязала снопы. Чтобы проведать ребенка, им нужно пройти до другого конца поля и обратно. Когда они в очередной раз вернулись к младенцу, вместо ее лица был огромный прозрачный волдырь. Сердце юной матери сжалось от ужаса и боли, но исправить это было уже невозможно.
Ребенок, к счастью, выжил – это была я.
Лечить ожог было нечем, врачей не было, поэтому мать делала отвары из трав по советам соседских старушек, смазывала салом, чтоб смягчить кожу. На лице больше всего пострадал нос, до трех лет это была постоянно мокнущая рана. На четвертом году жизни кто-то подсказал матери чудодейственный рецепт. Помог шаровидный гриб-дождевик, произраставший в тех местах. Он после созревания лопался, а внутри находилась черно-бурая пудра, ею и стали обрабатывать рану. Гриб помог! Рана зажила очень быстро, даже не оставив после себя рубца, зато на всю жизнь оставила свой след - летом нос облазил, а зимой краснел.
Я была вторым ребенком в семье обычных крестьян Евдокима и Ефросиньи. Когда родители поженились, жить молодой семье было негде, тогда они сами построили землянку. Отец принес солому, навоз и глину, замесил густо, а потом соседские дети на лошадях долго его вымешивали. Готовый раствор резали на блоки и сушили. В то время люди были дружны и все соседи деревни, состоящей из шести дворов, помогали в изготовке материала и строительстве землянки. Из замешанного раствора получился саман, из него и слепили пристанище для нашей семьи Гунькиных. Крышу перекрыли бревнами, сверху утрамбовали землей, потом положили ветки и замазали их глиной. Внутри землянки сделали русскую печь, фундамент у нее тоже был саманный, а вот дымоход из жженых кирпичей. Зимой все дети спали на печи. Раньше в русских семьях не задумывались о благосостоянии детей, сколько бог давал, столько и рожали. А как и чем их кормить уже думали по факту.
С нами жили дед и младшая сестра мамы, которая помогала нас воспитывать - строгая была тетка и лозина у нее жгучая. Дедушка 25 лет прослужил боцманом на флоте, объездил все страны, но домой привез лишь оставшийся ему ремень с красивой сверкающей бляхой, на которой было выдавлено изображение корабля. Он сильно матерился и не верил в бога, а вот отец напротив был очень набожный. Может, поэтому они не ладили меж собой и при нас друг с другом не разговаривали.
В 1928 году в семье случилось прибавление - родилась девочка Раиса.
Родители часто брали детей в поле. Очередной раз они приехали работать и оставили нас возле телеги, приказав смотреть на пригорок, откуда должен был появиться дед. На нас были сшитые отцом ботиночки, которые я очень не любила и при первой возможности снимала. На пригорке появился дед, он возвращался с ярмарки и должен был купить нам сладости. Мы кинулись к нему через поле. Раиса была обута и с легкостью бежала по земле, а вот я уже успела снять обувь и наткнулась на острые колючки, вонзившиеся мне в ноги. Из-за желания быстрее избавиться от них я плюхнулась на землю, конечно, подцепив еще больше колючек. Вытаскивая иголки, я наблюдала, как сестренка добежала до деда, кинулась ему на руки и получила сладкое вознаграждение. Очень было больно и обидно, а вот дед ко мне никакой жалости не проявил: прошел мимо и лишь кинул на землю несколько конфет. Весь вечер родители вытаскивали колючие иголки и обрабатывали раны самогоном.
В 1930 году в семье родилась еще одна девочка и назвали ее Фаиной. К этому времени наша семья обзавелась хозяйством: корова, несколько овец, куры. Жить стало немного легче, появилась еда и все были сыты, купили одежду, сшили постель. Не успели мы насладиться жизнью без голода, как началось массовое раскулачивание крестьян. Все, кто имел собственное хозяйство, уже считались "кулаками".
В один из таких дней приехали и к нам! Мужики на подводе забрали все хозяйство. Когда они ловили кур, мать плакала:
- Чем же я буду кормить семью?
- Колхоз будет вас кормить! - отвечали они.
Отца и мать заставляли идти в колхоз. Из одежды осталась только та, что была на нас. В доме и на столе снова стало пусто. Очень тяжелое было время, но несмотря на это, мама снова ждала ребёнка.
Мне было 9 лет, и в тот год на посевы напал суслик, съедая все, что росло. У колхоза появилась угроза остаться без урожая, которая явно не устраивала руководство, поэтому всех работоспособных граждан и даже детей-подростков сгоняли в поля на ловлю суслика.
Наш хутор был очень маленький. Ближайший магазин, где можно было купить хлеб, находился в 12 км от него - это был районный центр, село Садовка (Садовое - административный центр Сарпинского района и Садовского сельского муниципального образования Республики Калмыкия). Так как все остальные члены семьи были задействованы в ловле и травле вредоносных зверьков, а мама была на сносях, за хлебом ходила я. С рассветом вставала и отправлялась в путь, в магазин попадала только к обеду. Когда я заходила в помещение, люди пропускали меня со словами: «Дивчина пришла!». Продавец разрезала большую булку хлеба пополам, половинки укладывала в сумки и вешала мне на плечи, а в руки давала маленький кусочек хлеба и конфетку, я знала - это обед. На обратном пути доходила до родника, съедала свой обед, запив ключевой водой, и отправлялась дальше. К вечеру хлеб был на столе.
Однажды, как всегда, я отправилась за хлебом… В магазине встретила свою крестную мать, которая позвала к себе, чтобы дать подарок. Я не знала того, что была именинница. На улице крестную окликнули старушки, поинтересовавшись:
- Что за дивчина с тобой, Фрося, где взяла?
- Це, Гунькиных, с Колесникова.
-А, вин, дивчина - внучка колдуна!
Мы подошли к ним и присели на лавочку. И одна из этих старушек стала рассказывать:
- Дело это давнее. У твоего деда была молодая жена, он сильно ее любил, но ей не суждено было долго жить - она умерла при родах второго ребенка. Василий стал пить, но такая возможность из-за отсутствия средств выпадала ему редко, и он стал клянчить водку у соседей. Однажды одна старушка, подсказала магический обряд. Он её послушал. В полнолуние возле водоёма нашел черепашье гнездо, в двенадцать часов черепаха пришла кормить своих детей. Дождался, когда черепаха уйдет, взял палочки и обставил гнездо. Черепаха вернулась к 3 утра, обошла вокруг и, не найдя прохода к гнезду, ушла. Вернулась на рассвете, держа траву во рту, она подошла к препятствию и кинула ее на землю - в этот же миг весь забор из палочек рухнул. Василий разрезал себе ладонь правой руки и вложил туда магическую траву. После этого никто не смел ослушаться Василия, вернее его правой руки, которая всегда была перебинтована. Едет, например, свадьба, он станет посреди дороги, поднимет руку - и лошади становились как вкопанные: ногами перебирали, а с места не трогались. Получив вожделенный самогон, махнув рукой, он отпускал лошадей. Когда у народа поживиться не получалось, мишенью становился магазин: навесной амбарный замок от прикосновения его руки сам раскрывался и с грохотом падал на землю. В магазине он брал только бутылку и уходил.
В деревне все знали, чем промышляет дед Василий, за это и прозвали его «Колдуном». Такого количества спиртного организм мужчины не выдержал, и умер Василий под забором у соседей, так и не дойдя до дома. Осиротев, твой отец пошел в батраки к богатым калмыкам, где и работал, пока не встретил твою мать.
Крестная мать вручила подарок: тоненький шерстяной платок вишневого цвета с красным вышитым на углу цветочком. Такой красоты мне никто никогда не дарил, счастью в тот момент не было предела. Она положила его мне в сумку и до дома запретила доставать. Расцеловав крестную, я отправилась домой. Подойдя к ручью, как всегда поела хлеб с конфеткой, напилась родниковой водицы и хотела уже двигаться дальше, но подарок так и просился из сумки, словно манил меня. Не выдержала! Достала платок и стала его гладить, рассматривать, подкидывая его вверх, и тот словно птица парил надо мной. Рядом пролетала красивая бабочка, я погналась за ней. Наигравшись, взяла сумки и пошла домой. Немного пройдя, руки опять потянулись к подарку. Ощупывая снова и снова сумку, пришла в ужас - платка там не было. Кинулась обратно, практически ничего не видя из-за слез, стала лазать по высокой траве и искать пропажу, но тщетно. Уже смеркалось, и надежда стала покидать, обида превратилась в большой ком, который застрял у меня в горле. Сквозь слезы накинула я сумки на плечи и уже хотела идти, как увидела что-то на веточке кустарника, подбежав ближе, - это мой платок! Радость и облегчение, словно волны накрывали меня.
До деревни пришлось идти в потёмках. Подходя к дому, послышался чей-то плач - беременная мама, опершись о столб, стояла у калитки. Хоть мать и переживала сильно, но ругать меня не стала, ведь, по сути, я была ни в чем не виновата.
Спустя неделю меня ожидало еще одно приключение. Проходя мимо родника, я услышала странное шуршание камыша, присмотрелась: в зарослях была огромная и красивая змея, которая неторопливо ползла по берегу. Такое чудо я видела впервые, но слышала, как в деревне говорили про питона, сбежавшего из городского зоопарка. В магазине я сообщила о находке продавцу, она сразу же позвонила в сельсовет, и оттуда приехали мужики на большой бортовой машине, которую называли "полуторка".
- Ты сможешь нам показать место, где видела питона? - спросили они меня.
- Да, – кивнула я.
- Тогда садись в машину и поехали.
Первый раз я ехала на машине, это было необыкновенно, эмоции били фонтаном, даже увиденный питон не произвел на меня такого впечатления, как "полуторка".
Подъехав к роднику, мы остановились. Питон находился на том же месте, был изнеможен от голода: за трое суток он преодолел путь в двести километров. Мужики резво погрузили его на борт и уехали. Всю дорогу домой я размышляла только о машине.
Когда посевы были спасены, меня освободили от должности курьера, и всё снова вернулось в свое русло. По меркам того времени, я была уже немаленькой и меня брали на поле собирать хлопок. Из одежды было только одно шерстяное платье. Солнце припекало, а моё тёплое платье, казалось, притягивало все его лучи, пот лил градом.
- Мам, очень жарко в платье! - стонала я.
- Ничего, доченька, потерпи! Вот отправят хлопок на фабрику, сделают материал и сошьют нам тоненькие красивые платья!
Мамины слова придавали мне сил, и, проходя ряд за рядом, я представляла себя в легких красивых платьях.
Однажды вечером вся наша семья находилась в землянке, была гроза, шел дождь, и мы коротали вечер за разговорами. Лето, дверь отрыта. На столе стояла небольшая чаша, наполненная жиром, а из нее торчал фитиль, скрученный из волокна – это было наше освещение. Такие свечи сильно коптили, поэтому их зажигали не надолго. Нашу беседу прервало странное шипение, а потом комнату озарило ярким светом. Все замерли, еле дыша, мы наблюдали необыкновенно красивое и редкое явление – в хату через открытую дверь залетел огненный шар. Медленно облетев всю комнату, он также медленно вылетел в окно. Это была шаровая молния, в нашей деревне такое уже случалось, мы знали – шуметь и двигаться нельзя… Так как у всех перехватило дыхание от такого «гостя», сидели смирно.
Отец всю жизнь ходил в батраках и образования никакого не имел, но дома изготовлял разные интересные вещи. Детям делал деревянные машинки и игрушки, шил обувь, а в дом для украшения по принципу вечного маятника сплел из соломы клетку, в которой сидели соломенные птички. Они крутились то в одну, то в другую сторону - и все дивились такому чуду. Потом он сам сделал крупорушилку, и люди, узнав об этом, приезжали к нему рушить зерно. Из мешка молотого зерна одна кружка шла в качестве оплаты. Это был заработок, тем и питались. Любая крестьянская самодеятельность пресекалась колхозом на корню, поэтому рушилку сломали, как только узнали о её существовании. Но отец так просто не сдавался и снова взялся за инструменты, теперь он сделал маленькую мельницу. В воронку засыпали зерно, крутили ручку, а внизу в разные стороны торчали два желоба - из одного сыпалась мука, из другого отруби. Плату брал также, по кружке с каждого мешка. На этот раз отец спрятал мельницу в канаве в конце огорода. Но и мельнице долго существовать не пришлось, снова она была разбита по приказу начальства местного колхоза.
За самоуправство родителя осудили на год принудительных работ. Задача заключалась в срезке камыша по всей длине пруда, а это несколько верст.
Камыш тогда был ценным строительным материалом. Отец снова придумал приспособление и собрал весь камыш за три месяца.
Шёл 1936 год, на свет появился очередной ребенок - мальчик Михаил. Как жить дальше и чем кормить детей, было непонятно, а в местный бедный колхоз записаться не решались из-за новизны и неизвестности. Отец принял решение уехать на заработки. Почти год от него не было вестей. Возвратившись, сообщил семье о переезде в хутор Небыков (Чилековское сельское поселение, Котельниковский район, Волгоградская область). Собрали кружки, ложки и тарелки. На рассвете все сели в телегу и поехали. На дворе стояла осень, всю дорогу, которая заняла у нас целый день, моросил дождь и дул холодный ветер. Полураздетые и голодные дети к вечеру замерзли окончательно. До цели мы добрались в сумерках.
Это был хутор намного больше нашего, с хорошо укрепившимся колхозом, который занимал передовое место по области. В хуторе решили сделать искусственное водохранилище, и отца взяли прудить пруд; за время работы он проявил себя как лучший работник и председатель колхоза пообещал выделить жилье для всей семьи. В качестве временного ночлега нам послужило строение, где держали новорожденных телят колхозной фермы. К нашему приезду его убрали, отмыли окна, а стены натерли желтой глиной. Дети забыли про голод и холод, когда увидели деревянные полы и яркие желтенькие стены, все стали прыгать, радоваться и плясать. К нам заглянул какой-то мужчина со словами:
- Как же тут у вас весело! - осмотрев всех, последовал вопрос, адресованный матери: - А чем вы будете кормить детей и на чем спать?
Мать только развела руками, ведь за душой не было даже куска хлеба, не говоря уж о постели. Мужчина принес нам два тулупа, расстелив их на полу, получилась прекрасная постель, а спустя некоторое время доярки принесли нам ведро парного молока и большую буханку хлеба. Мама разлила молоко по кружкам и всем отломила по большому куску белого хлеба. Это было так вкусно! Наевшись досыта, все разом уснули.
Жизнь снова стала налаживаться, нам выделили хорошую землянку. Все взрослые и старший брат пошли в колхоз работать, появилась еда. Младших детей забрали в детский сад, а старших записали в школу. Несмотря на разный возраст, мы с Раисой пошли в первый класс. Отец радовался нашему обучению в школе и всегда говорил, что знания - это сила.
На первом уроке учитель, представительный мужчина средних лет, стал спрашивать у каждого ученика фамилии. Очередь дошла и до нас с Раисой.
- Как ваша фамилия девочки?
Не зная, что отвечать, я стала вспоминать, что соседи называли нашего деда Пронькиным. По моей логике, если дед жил с нами, значит мы тоже Пронькины.
- Пронькины мы!
Учитель так и записал, только потом он выяснил и объяснил нам, что это девичья фамилия нашей мамы, а мы носили фамилию отца - Гунькин. В школе было очень интересно, учитель меня сразу полюбил за ответственность и сообразительность. Но через два месяца в школу меня не пустили. Когда мы переезжали, у Миши сильно обветрилось лицо, и с тех пор он заболел золотухой, которая поразила глаза. В сад с таким заболеванием не взяли. Первое время с ним была мама, но ей нужно было работать, поэтому меня, как самую старшую, оставили дома нянчить брата. Я рыдала от обиды и даже жалела, что он тогда не умер. На помощь мне пришел учитель, он добился через сельский совет, чтоб ребенка взяли в сад, так как болезнь Миши неопасна для других детей, а меня вернули в школу.
В 1938 году на свет появилась Валентина. Этому ребенку радовались все, она была седьмая, таких называли "Тысячниками". За седьмого ребенка семье выдавали пособие - две тысячи рублей - очень большие деньги. Как только родители их получили, отец поехал в город и привез целую телегу вещей и материала, - одели всех, а Валю нарядили словно куколку. К сожалению, ей не пришлось долго жить – через год Валя скоропостижно скончалась. Причину ее смерти мы так и не узнали. Валечка так и осталась в нашей памяти маленькой куколкой.
В следующем году нас ожидало еще одно испытание: разразилась эпидемия скарлатины, болезнь детей, при которой сильно и быстро увеличиваются миндалины, закрывая дыхательные пути. Два-три дня и ребенок умирал от удушья. Хутор Небыков состоял из одной очень длинной улицы, скарлатина начала "косить" детей с правой стороны от нашего дома, мы жили ровно посередине. Каждый день люди хоронили своих детей, зачастую в семьях умирало по несколько малышей сразу. Очередь дошла и до нас. Первой заболела Аня, потом Раиса и так все дети до десяти лет. Родители кинулись спасать малышей. Отец тремя пальцами давил огромные шишки на горле, делал это за несколько подходов. Мать держала руки над огнем, а потом давила пальцами шишки изнутри. Дети ревели, корчились от боли, у них шла кровь изо рта, но методика сработала - всех детей спасли! Чудесная новость о выздоровлении детей в семье Гунькиных сразу облетела весь хутор, который образно разделился на две половины. До и после эпидемии. Люди из второй части деревни стали приносить на лечение своих детей, а с первой половины хутора приносили нам вещи умерших детей со слезами на глазах и глубоким сожалением, что не знали о лекарских способностях семейной пары. Больше от скарлатины в нашем хуторе никто не умер.
В 1940 году нашему деду исполнилось 100 лет. Бросать работу в колхозе он и не думал, напротив, наша семья в тот год заработала две тысячи трудодней, из которых тысяча была только дедова. С районной газеты приезжали корреспонденты, брали у дедушки интервью и фотографировали. За один трудодень колхоз выделял 16 кг пшеницы. У нас получилось очень много, и часть пшеницы даже удалось продать. Меня перевели в пятый класс круглой отличницей, обучение давалось легко, и я с радостью пользовалась этим: начала строить планы на будущее. Не только у меня, у всех были планы на светлое будущее, а у колхоза эти планы даже были зафиксированы на бумаге и подтверждены подписями. Но планам миллионов людей не суждено было исполниться. Помешала война.
Всем военнообязанным приказали явиться в военкомат и взять с собой питание на три дня. Собирали мужчин всей семьей. Пекли бурсаки - это тонкие дрожжевые батончики, потом их разрезали и сушили на печи, долго томили мясо курицы в печи, так мясо лучше сохраняется, еще делали пирожки с целым вареным вкрутую яйцом внутри. Когда началась война, наш хутор опустел от мужчин, остались только дети, старики и женщины. Всех подростков направили на работу. Прослушав небольшой вводный курс, я стала работать в тракторной бригаде. Поля были узкие и длинные. Работа тракториста мне была по душе, за небольшой период времени научилась хорошо водить и чинить трактор. Выехав в поле очередной раз, неожиданно у меня "застучал" трактор, нужно было делать подтяжку. Я остановилась возле вагончика, спустила масло, сняла картер и приступила к работе. От закручивания болтов меня отвлек странный шум движущегося трактора. Лежа на спине под трактором у меня был хороший обзор поля. За рулем трактора сидела Шура. Ее косынка слетела с головы, волосы растрепались, а сама она была белая как мел. Шура должна была повернуть, но поехала прямо, трактор с горки так и летел в яр. Быстро выскочив из-под трактора, я побежала по полю, догнала трактор, достала рукой до карбюратора и быстро закрутила иглу. Топливо перестало поступать и трактор остановился, как вкопанный. Шура не шевелилась из-за сильнейшего стресса: до пруда, где был резкий обрыв, оставалось 10 метров. И она это знала. Позвав бригаду на помощь, мы отцепили ее окоченевшие руки от руля, ногу сняли с педали тормоза и вытащили Шурку из трактора. Через некоторое время она пришла в себя. Новость о спасении трактористки быстро облетела хутор. С района приезжали начальство и журналисты, замеряли количество метров до обрыва, а мне на торжественном собрании вручили медаль «За отвагу».
Брат попал на фронт под Ростов. Отца отправили на оборону Сталинграда, и уже через несколько месяцев мать получила похоронку. Это была самая первая похоронка в хуторе. Отец погиб при бомбежке от ранения в живот, когда доставлял на гужевой повозке оружие на фронт. С нами горевала вся деревня, но нужно было жить дальше.
От соседей я узнала, что две женщины с нашего хутора едут под Ростов, чтобы передать продукты своим мужьям. Так как брат мой тоже находился там, я решила ехать с ними. Мама и тетя насобирали несколько сумок продуктов, и мы отправились в путь. Остановились в селе Чалтырь (Мясниковский район, Ростовская область) у женщины-армянки. У них к тому времени уже нечего было есть, мы угостили семью продуктами, женщина благодарила и плакала от радости. Переночевав, мы отправились в военный гарнизон на поиски наших мужчин. Женщины сразу нашли своих мужей, а мне пришлось выяснять, где Иван. Наконец, я достигла цели, но тут выяснилось, что брат уехал на передовую и мне там категорически запрещается находиться. Заприметив машину, направлявшуюся на фронт, я кинулась к водителю с просьбой меня взять, а он только улыбнулся и показал пальцем на командира:
- Если только он разрешит, - поступил ответ.
Я бросилась к командиру:
- Разрешите мне к брату поехать?
- Нет, девочка, туда тебе нельзя, опасно! Ты не переживай, твоя передача брату дойдет обязательно в целости и сохранности, это я тебе гарантирую! Ему уже сообщили о твоем приезде.
Передав разрешенное количество продуктов, я отправилась к месту, где мы остановились. Хозяйка дома на ломаном русском языке объяснила, что спутницы меня не дождались и уехали, так как шел поезд в том направлении. Как добираться, я знала. Прожив у неё некоторое время, решила вернуться домой. По прибытии на станцию, меня ошарашили новостью: «В моем направлении поездов не предвидится. Я была расстроена, но надеялась на лучшее. На станции в ожидании поезда я повела ещё пять дней. Еда закончилась, денег не было. На шестой день в Сталинград через мою станцию проходил товарный поезд, и мне, наконец, удалось уехать. С города добиралась ещё один день всеми возможными способами. Похудевшая и измотанная зашла в дом. Все кинулись ко мне. Сквозь мамины слезы я поняла - они думали, что я уже не вернусь.
Брата Ивана на фронте словно оберегала невидимая сила. По его словам, он несколько раз оставался один из всей роты. Всю войну прошел без единого ранения.
В конце 1941 года мама родила сына Петра. Нашим убежищем служил глубокий подвал, спускаться в него приходилось по несколько раз в день, там же мы хранили свою провизию. Холод, сырость и постоянные перебежки в подвал и обратно младенец не выдержал - умер вскоре после рождения. Мать сильно плакала.
- Мам, почему ты плачешь, посмотри как нас много? - спрашивала я.
- Ничего ты не понимаешь, ведь это последушек! Он родился уже после смерти твоего отца.
Мы сами сколотили маленький гробик и похоронили его прямо во дворе собственного дома. Над могилкой возвышался небольшой деревянный крестик без надписи.
Третьего августа 1942 года фашисты захватили наш хутор Небыков. Все колхозное руководство перед нападением немецкой фашистской армии перебралось за Волгу, туда же перегнали колхозный скот и крупную технику. Через деревню проезжала военная почта, им также пришлось отступать, проехать до места назначения не было возможности. Их машина остановилась рядом с колхозной фермой, закончилось топливо. Почтальонов было двое. Женщина водитель успела переодеться в гражданское, и тем самым спасла себе жизнь. Другая, ее звали Катя, была ответственная за доставку груза, забравшись на балки крыши, пробыла там некоторое время. Фашисты наступили очень быстро, и ей пришлось отстреливаться. Машину с почтовыми товарами спрятать было невозможно. В нагане оставалась одна пуля, из-за страха и безысходности она застрелила себя сама.
Сразу после наступления большая группа немецких фашистов стала сгонять в одну толпу всех женщин, я тоже попала туда. Крики, плач, стон разносился по деревне.
- В душегубку! Нас везут убивать! - с воплями вырывались фразы.
Нас погрузили на крытую бортовую машину и повезли. Ехали недолго, привезли на элеватор, там стояли амбары с горящим зерном. Отступая, наши подожгли всю заготовленную на посевы пшеницу, а немцы заставили нас ее сортировать и уцелевшее зерно грузить в вагоны.
- Куда вы ее повезете? - спросила одна из женщин.
- Германия! - отвечали они.
- Ваше руководство без головы! Огромный склад с пшеницей взорвать - это плохо. Хлеб - всему голова. Разве можно губить такое золото! - отвечал немец, владеющий русским языком.
Германия до войны закупала пшеницу, произраставшую возле реки Дон. Они считали ее лучшей. Под сгоревшим слоем, действительно, находилась отборная пшеница. Работали мы до глубокой ночи. Мимо проходили эшелоны с русскими военнопленными. Истощенные солдаты были набиты битком в вагоны: им негде было присесть, все стояли. Увидев русских женщин, они наперебой сквозь решетки, стали протягивать свои руки и пилотки. Женщины, находившиеся ближе всего к поезду, насыпали туда зерно, они с жадностью запихивали его себе в рот. Жалко на них было смотреть.
По завершении, нас отпустили.
Немцы, захватившие нашу деревню, местное население не обижали. Единственное условие: «Яйки, курки, молоко!» - каждый день должны были присутствовать у них на столе.
Через несколько дней на хуторе стало спокойнее. Мы с местными мальчишками обнаружили труп Кати. Завернули тело в брезентовый мешок и закопали. Повсюду были разбросаны мешки с треугольными фронтовыми письмами. Один мешок был набит пачками новеньких денег. Это были красные купюры номиналом в три червонца. В руках деньги никто из нас никогда не держал, и не знал, как и где они применяются. Доставая пачки купюр, мы пускали их по ветру. Рядом располагался сарай, где раньше держали коров. Там я нашла топор, клала пачку на пенек и рубила ее пополам. Половинка с изображением Ленина летела в одну сторону, другая половинка отскакивала в другую сторону. Если бы мы знали тогда, что будем жить, возможно, градус ответственности был выше, но тогда все в хуторе были уверены, что это начало конца. Наигравшись, мы ушли домой.
Спустя некоторое время я заметила кирзовые Катины сапоги на девушке Зое из нашего хутора. А еще позже при каждом полнолунии Зоя в ночной рубахе, как кошка, разгуливала по крышам заброшенных домов. Потом выяснилось, что они с матерью раскопали могилу и сняли с Кати сапоги.
Через несколько недель в нашей деревне появились румыны. Словно с голодного края они забирали из домов все - еду, скотину, одежду и даже сухари. Все заработанное нами зерно скормили лошадям - тяжеловесам. Мы снова спрятались в подвал, чтоб маленькие дети не кричали. Мать зажгла свечку. Через щели деревянной дверцы подвала румыны увидели свет. Напали на нас и забрали всю заготовленную провизию. Один румын схватил меня за руку и стал тащить за собой. Острыми зубами я впилась ему в руку, от боли он ее отдёрнул, мне удалось бежать. Я спряталась в соседнем дворе и просидела там до утра.
В хуторе у пруда с одной стороны пологий берег, там поили скотину, с другой стороны – обрыв, его называли яром. Один румын собирался напоить своих лошадей, люди показали безопасное место, но ему не понравилась грязная вода с илом, он пошел на другой берег. Чтобы удержать трех лошадей он их сцепил меж собой, а вожжи намотал себе на руку. Подойдя к воде, лошади с жадностью стали пить, одна лошадь ступила в воду и пошла ко дну, потянув за собой остальных. Все произошло настолько быстро, что румын не успел снять с руки намотанные вожжи и тоже утонул. Такой шум подняли румыны, когда узнали о случившемся. Привезли водолазов и те подняли со дна его обрюзгшее тело, погрузили на подводу и увезли. Три лошади так и остались в пруду, может, поэтому через несколько лет раки в водоеме были отменные.
Наш хутор освободили от врагов 25 декабря 1942 года, закончилась и провизия. Наступил голод.
Для всей молодежи нашего хутора открыли курсы зоотехников и трактористов. Кушать было нечего, и мне пришлось пойти на хитрость. На железнодорожной станции старушки продавали пирожки с картошкой. Тонко раскатанный как лепешка пирожок стоил 10 рублей. Денег у меня не было, и я вспомнила про сарай, где рубила купюры. В сарае осталось несколько половинок пачек, к сожалению, только одной стороны, вторые их части я найти не смогла, не говоря уже о мешке с деньгами. Я складывала часть купюры так, чтоб было видно изображение Ленина. Когда останавливался поезд на станции и пассажиры толпились около старушек, наперебой протягивая им деньги, я тоже протягивала сложенную половинку. Разворачивать им было некогда, и я получала три пирожка. Так несколько раз поела. Понимая, что рано или поздно мой обман будет раскрыт, завязала с этим делом.
Курсы тракториста я закончила, а на зоотехника уже доучиваться не стала. Глядя на свою изголодавшуюся семью, я приняла решение как-нибудь их накормить. Несколько деревенских женщин собирались на Кубань за провизией, и я попросилась с ними. Приехали мы на Кубань в Тбилисский район, село Ванновское (Ванновское сельское поселение). Здесь люди имели некоторые запасы еды, и нам удалось обменять их на вещи. У меня получилось две сумки кукурузы и сумка семечек. На обратном пути к станции нам нужно было перейти реку Кубань. Переправа не работала, большинство мостов были сожжены, остался один висячий хлипкий мост, полотно которого было расшатано, а кое-где вместо досок зияли дыры. Вдобавок ко всему моросил легкий осенний дождик, еле державшиеся доски намокли и стали скользкими. Мои спутницы запаниковали. Перед нами стала переходить мост старушка с корзинкой, в которой сидела белая курица. Где-то посередине моста она поскользнулась и с криком провалилась в дыру. Упала в реку и ее стало уносить сильным течением. Старушка то всплывала, то снова погружалась в воду, а корзинка с курицей, словно кораблик плыла по реке. Увиденное, повергло в шок моих спутниц, одна из которых села на землю, заплакала и отказывалась переходить мост. Мне пришлось переносить их сумки, а потом переводить их самих.
Дома моему приезду были несказанно рады. Мама перемолола кукурузу и сварила кашу семье. Рассказала, как люди живут на Кубани и нашим семейным советом было принято решение о переезде. Раиса к моему приезду стала "пухнуть" от голода, поэтому мы сразу поехали с ней на Кубань в село Ванновское. Там нас приютила женщина. По ее совету, я нашла врача и показала ей сестру. По рецепту доктора нужно было лечить ее яйцами и луком. Лук пропарить на сковороде, вбить яйцо, быстро перемешать и убрать с огня. Так по одному яйцу в день. У хозяйки дома были куры, и она выделяла нам по яйцу в день. На десятый день ей, действительно, стало легче, отеки прошли, появились силы. К этому времени приехала вся остальная наша семья. Сельсовет выделил нам, как беженцам, временное жилье - небольшой домик. Уже на следующий день я отправилась к председателю колхоза и попросила работу. Меня отправили с женщинами на поле полоть буряк. Работали все наравне, но в обед, когда все женщины сели кушать, я тихо просидела в сторонке. Утром следующего дня я снова пришла к председателю, объяснила, что голодная, и попросила работу, где "есть приварок". Кормили только в бригаде трактористов.
- Сможешь прицепщиком работать?
- Смогу!
Мы сели на линейку, с одной стороны я, с другой он, и ездовой погнал лошадей. Проехали под пригорок, повернули, на возвышенности возле лесополосы стоял вагончик. Бригада вся была в сборе, из-за моросившего дождика они не начинали работать и грелись в вагончике. Председатель прошел во внутрь помещения, я осталась стоять в дверях. Он обратился к бригадиру:
- Вы требовали прицепщика?!
- Да.
- Вот! Я нашел!
Развернулся и ушел. Бригадир подходит к парню черненькому, лохматому.
- Жорка, це тебе будет прицепщик.
- Не нужна мне дивчина!
Бригадир поворачивается - рядом сидит Иван Погребников.
- Ванька, тебе тогда.
- Жорке не надо, значит и мне не нужна.
Бригадир обратился к Митьке Петрову:
- Митя!
- И мне не надо, я лучше Сашку Бескровного возьму!
За Митькой сидел Васька, он тоже отказался меня брать. Последний паренек - смугленький и толстенький.
- Мыкола, тогда тебе прицепщик будет!
Мыкола молчит, я думаю: «Слава богу, хоть один молчит, значит согласен».
- Всё, ребята, дождь прекратился, давайте по тракторам, работать надо! - сказал бригадир.
Все вскочили с мест и направились к тракторам, и Николай молча пошел.
- Иди за ним! - услышала я от бригадира.
Мы дошли до нашего трактора.
- Ты на ходу вставать можешь? - услышала я от Николая.
- Могу!
- А знаешь, что делать?
- Знаю!
- Поехали.
Я села на подкрылок, трактор "зарычал", и мы тронулись. Смотрю, люфт забился сорняком, спрыгнула на ходу, подбежала, вытащила весь мусор и снова на подкрылок села. Он глянул на меня, улыбнулся. Доехали до края и обратно, смотрим: повар флагом машет. Он мне объяснил, что так у них зовут на обед.
- Иди поешь и скажи, пусть кто-нибудь придет мне на смену.
- Зачем кто-то, я буду ездить!
- А ты умеешь?
-  Да, умею.
Он посадил меня за руль и сел рядом на мое место, проехали два круга, тракторист был мною доволен.
- Ну, иди проешь, потом я пойду, - сказала я.
- Нет, ты иди первая.
Я с ним согласилась. После перерыва сменила Колю и стала пахать. Смотрю - вся бригада собралась возле посадки, и смотрят на меня.
- Дивчина едет, дивчина! - слышались реплики удивленных ребят.
Так мы с Николаем проработали целый год, мне нравилось пахать, а ему можно было в теплое время года отдохнуть в посадке.
Жизнь впроголодь совсем подкосила дедушку, он сильно ослаб. Три дня он пролежал на полу землянки, казалось, даже не дышал. На ощупь он был весь холодный, только подмышки немного теплые. На четвертый день он захрипел, я наклонилась к нему. В сумбурной речи стало понятно: он ругался на покойных соседей из-за накиданных ими колючих веток, которые мешали ему пройти. Промолвив речь, он испустил дух. В колхозе гроб не выделили – по причине отсутствия. Дедушку похоронили так.
Пришла осень, мы пахали землю под озимые посевы. Тракторов было мало и приходилось работать посменно днем и ночью, при этом свет у трактора включать было запрещено, так как в небе ещё летали самолеты. Однажды ночью на очередном повороте под подкрылок с моей стороны что-то ударило, и я полетела на Колю.
-Ты что сдурела? - закричал мой напарник.
- Останавливай трактор, что-то случилось!
Как выяснилось, у нас на повороте незаметно отцепилась борона. Это специальное устройство из металлических пластинок с длинными острыми штырями, она выравнивала землю после плуга, и при повороте мы наехали на неё. Коля остановил трактор и заглушил. Стали на ощупь искать ключи, один достала - не подошел, другой - тоже не тот, мучились, но нашли нужный ключ. За раскручиванием одной пластинку за другой незаметно пролетело время, и трактор наш остыл. Стали заводить - не получается то он крутит, то я - трактор молчит, даже не "чхает". Холодный трактор заводится на бензине - его нет.
- Нужно прогреть трактор! - сказал Коля.
Но спичек нет. На всякий случай, в тракторе был трут и кресало - две стальные пластинки для высекания огня из кремня. Трут был приготовлен мною из ваты, надерганной с рукава старой фуфайки. Стали бить кресало, и искра попала на трут, тот задымился. Теперь нужно было разжечь огонь. Мы нашли кусочек старой газеты и стали раздувать огонь. Газета, как на зло, не загоралась, пришлось сделать из нее трубку и курить её. Наконец-то появился огонь! Фитиль намочили керосином - зажгли, положили на патрубок - загорелось. Для того чтобы достать керосин с шестидесятилитрового бака, было придумано специальное приспособление: это патрон с пулемета, прикрепленный к проволоке. Я достаю керосин и поливаю патрубок, а Николай заводит трактор - крутит его крутит, а трактор то в обратную даст, то вообще молчит.
- Коль, ну что не заводится!
- Грей его, паразита, чтоб красный стал!
Провозились до рассвета. Утром с реки подул холодный ветер, и стерня покрылась инеем.
- Маруся! Маруся! - как во сне я услышала голоса. Меня тормошили ребята, пришедшие нам на смену. Голоса я слышала, но отозваться смогла не сразу, хотела встать - не получилось. Они взяли меня под руки и подняли, с трудом я смогла устоять на ногах.
- Что с тобой? Где Николай? - спросили ребята.
- Он там трактор заводит.
Ребята кинулись к Коле, он лежал на земле в позе эмбриона. Трактористы пытались его разбудить, но он не шевелился, тогда они стали его поднимать - раздался стон. Колю погрузили на повозку и увезли в больницу. Я от больницы отказалась и с трудом пошла домой. Дома мама заставила меня выпить самогон, а сама полностью растерла мое тело самогоном, укутала шерстяным одеялом и уложила спать. Коля заболел крупозным воспалением легких, к нормальной жизни не вернулся и через несколько лет умер.
Я осталась без напарника, работала одна. Как только сошел снег, выехала на поле. На пути оказался какой-то предмет. Остановила трактор, подошла ближе. Это был круглый котелок советского солдата, в нескольких метрах лежал вещмешок, дальше шлем и оружие, еще в нескольких метрах я нашла труп солдата, он лежал вниз лицом.
Документы были при нём. Я отнесла документы в сельский совет. Там и решили, что делать с ним дальше.
Война закончилась. Работники местного сельсовета проводили перепись населения и восстанавливали документы. Когда спросили у меня дату рождения, я захотела быть, как моя подруга – 1925-го года. Так и записали, в этот день по документам я стала на год моложе.
Вернувшиеся мужчины заняли места в тракторной бригаде. Меня направили в полеводство звеновой. Наша задача состояла в прополке сахарной свеклы. Пришло время собирать урожай. Мы дорожили каждой штучкой. К вечеру в очередной раз пришла машина. За время, когда мы загружали свеклу, водитель напился и уснул на траве мертвецким сном. Растормошить и поднять на ноги не получилось, оставлять буряк в поле - нельзя. Я села на водительские сидение. Сморю ключ торчит – повернула - завелась. Ничего не зная о машине, методом “тыка” включила передачу и тронулась. Еду по кочкам и ямкам - не торможу. Проехала угловую хату, смотрю, в колхозе ворота открыты. Заехала и кое-как остановилась. Меня встретил сторож:
- Маруся! Это ты? А где же Гречка?
Я объяснила, что водитель напился и остался спать в поле.
Трудились от рассвета до заката не жалея сил. Отработав один сезон, наша бригада заняла лидирующее место по сбору урожая. В местном Доме культуры устроили отчетный годовой концерт в связи с завершением полевых работ. Собрались все односельчане и руководство. Зачитав готовой отчет по сбору урожая, нашу бригаду вызвали на сцену и поочередно стали награждать. Всем девушкам вручили по два метра красивого ситца, а меня как звеньевую наградили грамотой. Хвалебные речи начальства так и сыпались в нашу сторону, а с зала доносилось громкое перешептывание граждан, всем было интересно, почему звеньевой ничего не подарили. Спустившись в зал, я нашла председателя, присела рядом и спрашиваю:
- Николай Федорович, а как же мне? Ничего не подарят?
- Как ничего?! Вот тебе грамоту вручили!
Я разорвала грамоту, одну половину протянула ему и со слезами выбежала из зала.
Обида и боль завладели мной: «Уеду! Уеду!», - твердила я. Прибежала домой и стала собираться.
- Куда же ты поедешь? - спросила мама.
- К Ване уеду, там буду жить, здесь не останусь! Мама, мне деньги на билет нужны.
Мать побежала по соседям. Найти нужную сумму не удалось, заняла только три рубля, а билет стоил семь рублей. Тогда мама налила в бутылки самогон.
- Продай самогон на вокзале и тебе хватит на билет. - предложила мать.
Я встала с рассветом, попрощалась с родными и отправилась на станцию. Меня провожала сестра, добрались до вокзала рано, людей не было. Мы присели на скамейку, стал моросить дождик. И тут на земле я увидела свернутые и припорошенные пылью деньги. Подняла, развернула - десять рублей одной купюрой! Я так обрадовалась, отдала обратно три рубля и самогон сестре.
- Теперь мне хватит на дорогу!
Брат Иван после войны не захотел жить на Кубани и уехал обратно в хутор Небыков. Я приехала на родину и временно остановилась у него. К тому времени он уже женился. Его жена работала главным бухгалтером в колхозе, недостатка продуктов у них не было. Первое время занималась хозяйством по дому, супруга брата была довольна мной, так как сама не любила домашние хлопоты. Через некоторое время меня пригласили на свадьбу друзей. Там меня заприметил парень. А мне понравилась его шелковая рубашка вишневого цвета, такой ни у кого не было. Через несколько дней его мать разузнала всё про меня, и они пришли свататься. Я согласилась. Уже через неделю сыграли свадьбу.
Жили они в х. Пимено-Черни (Пимено-Чернянское сельское поселение, Котельниковский район, Волгоградская область) там и провели застолье в их землянке. На праздничном столе был хлеб, соленые огурцы и самогон. По местной традиции все подарки озвучивали и гвоздем записывали на потолке дома, а молодая жена потом все затирала и забеливала. Больше всего запомнилось слово "КОЗА", оно было нацарапано глубоко и крупными буквами. Муж Николай был старше меня на шесть лет. В войну был снайпером, из-за предательства командира попал в плен и был отправлен во Францию.
Все военнопленные после войны проходили комиссию. Когда мужа и остальных доставили в СССР, их же направили на комиссию, она состояла из трех генералов. Николай предоставил документы первому генералу - армянину. Ни проронив ни слова, тот на обложке билета написал - "на БАМ". Казалось, жизнь закончилась, ведь с БАМа никто не возвращался. Обычно, если первый в комиссии принимал решение, то остальные уже не вникали и писали то же самое. От второго генерала была получена такая же фраза. Подойдя к третьему генералу, чуда уже ждать было бессмысленно. Взяв документы, и посмотрев на место рождения, генерал заулыбался:
- Ты же мой земляк! Скажи, матушку твою зовут Акулина Леонтьевна?
- Да, - ответил я.
- Я очень хорошо знаю её, замечательная женщина!
Перечеркнув предыдущие записи, на обложке билета появилось слово "Домой!"
- Акулине Леонтьевне передай большой привет от меня!
Таким чудом Николай вернулся на родину. С тех пор он не любил людей армянской национальности.
После свадьбы свекровь спросила меня:
- А готовить ты умеешь?
- Конечно!
- Это очень хорошо!
Больше свекровь к приготовлению пищи не притрагивалась, а мне очень нравилось готовить. Мы с ней хорошо ладили, работящая была женщина. Любила работу в поле, а стога из соломы и сена складывала так, что все в колхозе удивлялись, мужчины так не могли сделать, все высокие ровные и гладкие, ни одна капелька дождя во внутрь не попадала.
Через два месяца после замужества, мне резко разонравилась домашняя пища, разнообразия у нас не было, почти одна картошка, и меня стало тошнить от неё. Мудрая свекровь посоветовала погостить у брата Ивана: ведь у них была корова, продукты разнообразней. Я отправилась в Небыков. Погостив у них два дня, мне стало немного легче, и я решила вернуться. Через год у нас родилась девочка Людмила. Особых эмоций муж никогда не проявлял, а вот его мать была на седьмом небе от счастья. К тому времени у нас появилась корова, и я питалась одним молоком.
Я поправилась и стала завидной женщиной. В один из дней, взяв дочку на руки, решила пойти в магазин за хлебом. Магазин находился на первом этаже двухэтажного здания. Был полдень, и на улице никого не было. Возвращаясь домой, мной овладела дикая слабость, все стало как в тумане, думала: «Только бы не уронить ребенка». Положив ребенка на кровать, я упала в обморок. Соседская старушка видела как я, шатаясь, иду домой, подумала, что пьяна и прибежала к нам. Она застала меня без сознания, а на лбу были холодные капли пота. Сразу прибежала свекровь, и соседка стала читать над стаканом с водой молитву и бросать в него зажженные спички. Все три спички упали на дно.
- Сглазили в полдень «на смерть»! - твердила соседка. И принялась меня лечить.
Все обошлось, мне стало легче, но молоко в левой груди исчезло. На следующий день мой муж встретил односельчанина, работавшего в конторе на втором этаже здания, где находился магазин.
- Ох и завидная у тебя жинка! - стал восхищаться мужик.
- А где ты её видел?
- Вчера она в магазин приходила, я как раз покурить выходил.
Мужику в лицо сразу прилетел кулак мужа:
- Ты чего творишь!
- Моя жена из-за глаза твоего чуть богу душу не отдала!
Конечно, он этого не хотел и знать не знал, что так выйдет.
Прошло время, мы сменили землянку на фигалек. Я устроилась работать уборщицей в местный МТС (машинно-тракторная станция). Через три года, уже на последних сроках беременности пришла на работу и, как всегда стала мыть пол, моё пузо доставало до него. Повернулась, а в дверях стоит председатель и смотрит на меня:
- Завтра на работу не приходи!
- Почему?
- Просто не приходи и всё!
Меня сильно огорчили слова председателя, думала, я не нравлюсь им, как работник. Оставшись дома, я без дела не сидела и, потрудившись славно, решила отдохнуть. Прилегла на пол и проснулась от крика ребенка. Я родила сына во сне!
Тогда не было такого понятия, как сидеть с ребенком в длительном декрете, поэтому через несколько месяцев я вышла мыть полы. Работа была не престижная и малооплачиваемая. Но я работала хорошо и мне решили добавить объем – уборку местного клуба. Про зарплату, конечно, забыли. Клуб убирать никто не хотел, потому что после каждой субботы грязь нужно было выгребать лопатой. Моё терпение лопнуло, и клуб мыть я отказалась, за это в моей трудовой книжке появилась запись "Уволена за неподчинение".
Как и многие, большую часть времени я проводила на работе. Воспитанием детей занималась свекровь. Единственный раз помню, Саша сильно капризничал и не хотел идти в школу. Он сидел на ступеньках, а я стояла на коленках и упрашивала его обуть ботиночки – он сопротивлялся. Вдруг вижу, как сын смотрит в сторону и у него округляются глаза, – тут мне прилетело палкой по спине. Саша схватил ботинок и в одном побежал в школу. Оказывается, свекровь, увидев все мои унижения перед собственным ребенком, не выдержала и решила меня проучить. Урок прошел очень наглядно. После в общении с детьми такого не повторялось, дети были весьма послушны.
Врачей у нас в селе не было, ближайшая больница находилась в районном центре. Меня поразил один «недуг», и, наслушавшись советов местных женщин, я попробовала «вылечить» себя сама. Через несколько дней меня положили в больницу с очень высокой температурой. В палате со мной лежала женщина, только она и ухаживала за мной. Но становилось всё хуже, а из врачей никто даже не подходил. Женщина оказалась женой какого-то начальника, её возмутило безразличие врачей, и она стала разбираться. Первой попалась медсестра в коридоре:
- Почему вы не подходите к больной?
- Зачем к ней подходить! Они ж все самостоятельные, к врачам обращаются только когда совсем плохо - вот пусть теперь лежит сама!
Такой ответ возмутил мою спасительницу, и она обратилась к главному врачу. Мне оказали медицинскую помощь. Через неделю я уже была дома.
Николай не хотел, чтоб я работала в поле, и следующее место работы было почтовое отделение. Специального транспорта у отделения не было, приходилось из района доставлять товар самостоятельно. Однажды, шофёр попутной машины  спросил: «Не страшно ли девушке так ездить?». И впервые я задумалась на эту тему, действительно, я возила не только бумагу и посылки, также и пенсию сельчан. Но мне никогда страшно не было. Единственный раз было просто холодно. С района ехал мужчина на грузовике. Я везла письма, газеты и журналы. Уже на полпути изрядно выпившего мужчину стало клонить в сон. Не обращая внимания на спутницу, он остановился на обочине и заснул! Пыталась растормошить пьяницу – никак. Машина стала быстро остывать, а я замерзать. Оставила его и ушла пешком домой. Только утром прибежала ко мне женщина в поисках своего мужа. К тому времени он проспался и приехал в хутор.
Шло время, дети подрастали, и хатка становилась для нас тесной. В нашем хуторе семьи заказывали себе финские разборные домики. Партия домов состояла из пяти штук. Четырех желающих нашли и искали пятого. Обратилась к мужу, он только отмахнулся рукой. Муж к тому времени пристрастился к бутылке и совсем не интересовался домашними заботами, а вот свекровь меня поддержала. Я оказалась пятым покупателем. Комплекты домов доставили быстро. Все покупатели установили дома, только вот у нас простояли эти щиты возле забора всю весну и лето, мужу дела до них не было. В августе я стала искать строителей, но не нашла. Раньше, в свой отпуск, строители на заработки приезжали из города в деревню, и все приезжие были заняты. Тогда я набрала продуктов, испекла свой хлеб и поехала в Сталинград. Там в трехкомнатной квартире со своей женой проживал наш бывший председатель колхоза. Я надеялась на его помощь в поисках рабочих. Моему приезду очень обрадовались. Они были пенсионеры и, как почетные граждане находились на полном обеспечении государства. Хозяйка сразу позвонила и заказала обед на троих. Усадили меня на диван и наперебой расспрашивали о новостях нашего хутора. Коснулись, наконец, и моей проблемы. Выслушав, бывший председатель наклоняется к своей жене и спрашивает:
- Зиночка, а можно я поеду дом строить?
- Конечно! Конечно, поезжай!
- Кто? Вы? Вы нам дом ставить будете?
- Да, - не понимая моего удивления, ответил он.
Откинувшись на диван, захохотала я.
- Маруся, что с тобой?
- Никон Сергеевич! Да Вы же бог, так все у нас считают! И поедете строить дом… Кому?! Уборщице и пьянице?
- Да, поеду! Трудно мне тут в городе, устал я от безделья, руки работы хотят!
Домой мы поехали вместе. Никон Сергеевич оказался мастером своего дела. Из всего комплекта финского дома он оставил только деревянные щиты. Окна и двери забраковал. По его наставлению моя свекровь где-то раздобыла шикарный лес, из него сделали перекрытие, а также окна и двери. Уже через месяц в нашем дворе красовался шикарный дом.
У остальных хуторян финские дома протекали, в домах было темно, сыро и пахло плесенью. Наш же дом был теплый сухой и светлый. Никон Сергеевич дал гарантию на дом 10 лет. Я была безмерно благодарна ему.
Пришло время убирать дом внутри. Наши друзья подарили красивые вышитые занавески, мы купили новую мебель. Я вытирала пыль с особой тщательностью, чтоб ни одной пылинки не осталось. На потолке висел провод с патроном, еще без лампочки и плафона. Я поставила стул, залезла, протерла патрон снаружи, намотала тряпку на палец и сунула в патрон. Сколько пролежала на полу – не знаю, только очнулась, когда свекровь стояла надо мной и что-то причитала.
Почти все время я разносила почту пешком, только в последние годы мне выделили велосипед. Проработав 23 года у меня сильно стали болеть ноги. Я написала заявление на увольнение и устроилась работать на «птичню». Вот эта работа была мне по душе. Начальник «птични» был замечательный мужчина предпенсионного возраста, мы сразу нашли с ним общий язык. Другая рабочая фермы, ее звали Зоя, к работе относилась немного халатнее. Мы работали с ней посменно. На ферме были только куры-несушки, и для лучшей производительности необходимо было соблюдать световой режим: включать свет в четыре утра и вечером в семнадцать. Зоя режим соблюдала не всегда, особенно утром ей тяжело было вставать с теплой постели и идти через поле в потемках. Кур было чуть больше тысячи штук, и каждый день мы снимали по тысячи яиц. Зоя любила ездить продавать яйца и обязательно мухлевала себе на карман. Наш начальник это знал, за что её и недолюбливал. Кур нужно было менять каждый год. Для этого у нас были инкубаторы, цыплята вылуплялись все разом. Начальник их сортировал: курочек оставлял, а петушков топил в бочке с водой. Предприимчивость моей напарницы не позволила губить добро, и она стала продавать цыплят деревенским жителям.
Меня начальник готовил себе на замену, но к этому времени все мои родственники, кроме Ивана, жили на Кубани, и я сильно по ним тосковала. Дочь училась «на математика» и работала в школе учителем. У нее появился парень – настало время сватовства. Когда приехали родители жениха, мы, как полагается, приняли их застольем. Через год в новой семье родился мальчик Гурген.
Саша пришел с армии, но на работу устраиваться не стал. Сестра Анна жила в селе Еленовское (Еленовское сельское поселение, Красногвардейский район, Республика Адыгея), уговорила меня переехать к ней. Она работала главным зоотехником в колхозе, пообещала всем найти работу, а Сашу ждала должность шофера на грузовике. Он хотел такую работу, поэтому с его стороны сомнений о переезде не было. А я очень хотела увезти мужа подальше от друзей – собутыльников. Решили переезжать все вместе. Дом продали очень быстро, свекровь и сын поехали покупать новый дом в село Еленовское. Мой начальник долго уговаривал остаться, но решение было принято. Погрузив вещи, мы отправились. Прибыв на новое место, я осмотрела хату, вышла в огород, присела на корточки и просто стала рыдать. Хатка была очень маленькая, как тот фигалек, в котором мы жили 10 лет назад. Почему они выбрали этот двор, так и не поняла. Все вместе разместиться в хате мы не смогли, и Людмилу с семьей временно приютила Аня. У них была старая хата, где никто уже не жил. Там они и остановились. Позже переехали в дом, выделенный Людмиле как работающему учителю.
Я устроилась поваром в столовую, а муж - плотником. К новым условиям привыкла. И муж тоже: у него быстро нашлись друзья по известному пристрастию. Беда была в том, что он плохо ел: утром выпивал стакан молока, затягивался сигаретой и уходил на работу.
Однажды, как обычно, работая на станке, одна деталь отскочила и пробила мужу живот. Сразу наняли машину и повезли в район, его немедленно стали прооперировали. Все это время я провела в коридоре. Двери в операционной были приоткрыты, через щель я наблюдала за операцией. Операция прошла успешно. Сказал, что счастье и беда в том, что он был голодный. Счастье – кишки были чистые, и ничто не мешало работе, а беда – из-за сигарет, алкоголя и плохого питания его сосуды стали тонкие, как волоски, и долго он не проживет.
Николай после операции временно перестал пить, и даже навестил малую родину. Возвращаясь домой, он ехал на автобусе, в с. Воронежском автобус остановили две девушки и сели впереди него.
- Ну всё, сестра, Небык теперь твой!
Муж понял, что разговор шел о нашем сыне. И, действительно, через некоторое время сын привел в нашу хатку девушку - Анну. Вместо свадьбы сделали вечер. У молодых вскоре родился мальчик Николай. Молодая мамаша мою помощь принимала неохотно, да и сама не особо старалась.
В 1977 году в семье Людмилы родился мальчик Хачатур. Уже через год ее мужу Алику предложили хорошую работу, и они переехали в село Садовое, а мы с Николаем переместились в их дом. Прожили на новом подворье совсем немного, и предупреждения доктора не заставили себя долго ждать. Муж стал сильно отекать. Приходилось периодически возить его в больницу, только там могли вывести жидкость из организма.
Людмила с семьей часто ездили в Абхазию, там жили родители её мужа. Взяв, маленького Хачатура, они в очередной раз поехали в гости. Гурген ходил в школу, и с ним осталась моя свекровь. Прошло несколько дней, но вестей от них не было, мы сильно переживали. Я каждый день ходила пешком в Садовое, в надежде, что ситуация прояснится. Свекровь умела гадать на бобы, они показывали все время одно - плохо.
Николая госпитализировали. Рано утром следующего дня мы приехали к нему в больницу. Супруг выглядел очень хорошо. Сказал, что ему намного легче и заставил меня ехать в Абхазию, узнавать, что случилось. Вечером Саша посадил меня на поезд, а утром следующего дня я была уже в Гудауте. Людмила лежала в больнице без сознания: голова ее была вся изранена.
Двигаясь по Абхазии их машину ударили, и они оказались в шестиметровый обрыве. Незадолго до удара Людмила взяла сына на руки, тем самым его спасла. Алик сильно не пострадал, получил всего несколько царапин.
Днем этого же дня меня ждал очередной удар, пришла телеграмма: "Николай умер". Собравшись с силами, я поехала обратно, но опоздала - супруга уже похоронили. Как мне объяснили - держать было нельзя. Свекровь обиделась на меня, что, приехав, не расспросила её о случившемся. Посчитала, что никому здесь не нужна, и уехала на родину к другому сыну. Я осталась одна. Людмилу выписали из больницы, но держали в тайне смерть отца. Она узнала об этом, когда немного оправилась. Жить в одиночестве я не привыкла. Видимо, из-за стресса стала часто падать в обмороки. Сын со мной жить не хотел, а вот Людмиле после аварии помощь была нужна. Я переехала к ней. Свекровь пробыла на родине несколько месяцев, своему сыну оказалась не нужна и стала частой гостьей у своих подружек. Знакомые прислали письмо, в котором сообщили о ее болезни. Из-за отсутствия условий, мыться ей приходилось в сарае. В итоге - воспаление легких. Мы забрали ее совсем слабую. Акулина Леонтьевна всего несколько дней не дожила до годовщины смерти собственного сына.
Дальше жизнь шла своим чередом, забирала любимых людей и давала новых. Переездов у меня больше не было, и все стало более или менее стабильно.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Нынешняя жизнь казалось Марии Евдокимовне раем, по сравнению с прошлой.
- Вот, царская жизнь настала! - всё время говорила она, имея в виду наличие газа в доме, воды и еды. - Жить бы в удовольствие, да старость пришла!
27.12.2017 года Небыковой Марии Евдокимовны не стало.
Цените и любите «Царскую» жизнь, так, как ценила и любила её эта мудрая женщина, на долю которой выпало немало испытаний!