Безумный гений моей жизни 06. Новый поворот

БЕЗУМНЫЙ ГЕНИЙ МОЕЙ ЖИЗНИ 06. Новый поворот.

Продолжение.
Начало: https://valafila.livejournal.com/72607.html
               
          …
Дано мне: по воде Христом
Опасность миновать зеваку удивляя,
Прикинуться бесстрашной, а потом -
Хоть в круговерть — под возгласы:
Святая!
Дано пристойным рыбаком,
Скрывая дрожь и нетерпенье,
Подводной сетью, попросту крючком,
Поймать чужое в заводи мгновенье.
В моих руках, как рыбка золотая!
Сверкнет оно под возгласы:
Святая!
Дано: словам не веря ни на грош,
Чужую душу букварем листая,
Заставить простака про мою ложь
Шептать в стихи мои:
Вот истина святая.
(Анна Буссо)

Периодически Людмила устраивала что-то типа светских приемов. Приходила творческая интеллигенция, в основном, журналисты, переводчики, преподаватели, знакомая врач и еще какие-то люди. Небольшой круг малоизвестных лиц, которые могли поместиться в ее, теперь уже нашей, «келейке». Они приходили приятно провести время в непринужденной беседе о разном новом и, конечно, узнать и взять себе на вооружение мнение Людмилы о событиях в литературной жизни страны, в политике и вообще на потребу. Ее мнение, ее четкие острые, часто ироничные комментарии высоко ценились. А Людмила...О, она прекрасно владела техникой, которую сейчас называют НЛП, нейро-лингвистическое программирование! Как поэт — медиум, она легко пролистывала «чужую душу букварем», могла даже предсказать развитие событий. И все в точности сбывалось! Под восхищенные возгласы и дифирамбы она могла прочитать что-то из своих стихов...
Конечно, это не были салоны Зинаиды Гиппиус или Лили Брик, тем более Анны Павловны Шерер из романа Толстого «Война и мир»: ей не хватало возможностей — финансовых, социальных и физических, а иначе она с легкостью могла бы конкурировать и блистать «золотоволосой задавалой». Но ее талант, ее странный и тяжелый «гений страждущий», как она сама называла, не щадил ее сил и здоровья, после каждого стиха забирал все до последней кровинки:
               
        …
От стиха до стиха умираю
Без надежды воскреснуть и быть.
Дотянуться б до крайнего края,
Чтоб упасть — как лететь или плыть.
Бессловесно. Бесчувственно. Тихо
Пролететь на равниной смертей,
Где поэтом, а больше шутихой
Я была сред прочих людей.
Чтоб еще раз увидеть — последний!
Как из детских льняных волос
В полдень солнечный давний летний
Мой подсолнух до неба пророс.
(Анна Буссо)

Напомнило Ахматовское - «...а это по капельке выпило кровь...».
И я, пребывая в ТАКОМ обществе, в таком «очаге культуры», в таком информационном поле, постоянно находилась в невероятном и тоже непосильном для моего здоровья эмоциональном накале. Но уйти с этого «культурного Олимпа» даже мысли не возникало! И куда уйти?! Домой? - Там меня не ждут и не примут такую, уже не свою. В жизнь моих сверстников?! Но о чем я могу с ними говорить после такого моего «посвящения»?! Эта полусветская, полукультурная жизнь уже полностью завладела мною. Да и Людмила никак не собиралась лишать себя послушного управляемого и всегда при ней соучастника ее необычайно яркой «гонки под откос», как она называла свой жизненный путь. Она не щадила даже сама себя. Что уж до меня... Мне и так досталось по-максимуму.
               
        ...
Я устала праздники чужие
Праздновать и править торжество.
Я устала лиц полуживые
Маски оживлять — кощунственно и зло!
Я устала опекать и нежить
Бесприютность чью-то, не свою...
Трудно жить, когда еще и не жил,
И быть у жизни где-то на краю.
(Анна Буссо)

Я стала для нее тем приютом и прибежищем, которого она лишена была с детства. Я стала ее успокоением и лекарством от периодических нервных срывов и психозов. Поначалу ей удавалось скрывать от меня свои состояния после ее творческих озарений. А я долго принимала их за особые душевные подъемы при писании стихов. Но потом, когда я стала замечать особенности поведения...нет, никакой агрессии или чего-то вызывающего не было. Но все выходы из реальности трудно было назвать и нормальными.
Сегодня уже медицинский факт, что все душевные болезни заразны и, подобно гриппу, передаются при общении с носителем. Меня спасло мое столь долгое и категорическое непонимание, а, может, и неприятие подобного. Но на физическом уровне мое здоровье было конкретно подорвано.
Я не смогла получить свой вместе с Людмилой выстраданный красный диплом. Меня переводили из больницы в больницу, но найти причины моей постоянной температуры, буквально сжигающей меня, врачи не могли. В 40-градусную южную жару я закутывалась в теплый плед и забивалась в подушки, пытаясь унять дрожь от холода и согреться. Полгода... восемь месяцев... Наконец, надо мною сжалилась знакомая Людмилы и положила в свою элитную клинику для чиновников. Меня исследовали, питали витаминными системами, переливали кровь, чистили, находили какие-то не столь значимые отклонения.
Выздоровление случилось также внезапно, как и пришла непонятная болезнь. В какой-то момент температура просто ушла. Через почти десять месяцев моих больничных мытарств и ...моего неучастия в той самой Людмилиной светской и иной жизни.
Я окрепла, поправилась, оглянулась и увидела солнечный день, неожиданно приятные лица прохожих. И мне захотелось жить — просто, радостно, как травке на солнце, как птице на ветке или беззаботно летящему облаку.
               
      ...
Господи, как хорошо
Пахнет корою деревьев!
Пахнет земля родная
Сквозь толщи асфальта и
Времени.
Господи! Слава Тебе,
Что отпущаещшь кануны
Лета, Зимы и Осени,
Животворишь Весну.
(Анна Буссо)

Я вернулась в дом Людмилы. Она внимательно смотрела на меня, словно на незнакомку. Белизна и бледность исчезли под румянцем на моих щеках, не осталось и темного окаема век, а глаза светились, но не тем угасающим светом, а радостью и желанием жить.
Я готова была начать работать. Может быть, преподавателем, ведь я научилась литературному анализу и с языком у меня все в порядке и практику я проходила в школе?
 - Ни за что! — категорически отрезала Людмила. - Ни за что я не пущу тебя в этот учительский ад, чтобы ты стала заигранной пластинкой, как я, как все учителя!
 - Но кем я могу работать с филологическим образованием и преподавательской специализацией? - спросила я своего Учителя.
Пытаться пробиваться в науку, поступать в аспирантуру я уже не хотела. Я достаточно поняла специфику филологической науки, где нет места самостоятельным исследованиям, где преподаватели в основном используют студенческие курсовые и дипломные для своих так называемых научных работ, где темы определены, а результаты запланированы и распределены по «нужным людям».
 - Ты пойдешь в журналистику, — сказала мне Людмила.
 - Журналистика?! - удивилась я неожиданному повороту в моей профессии. - Это, конечно, очень интересно. Но я не написала ни одной статьи?!Я даже не умею это делать!
 - Ничего, научишься. Ты умная и старательная. Справишься.
Я решила попробовать, все равно ведь надо с чего-то начинать. Я начала с детской газеты, надеясь, что там будет полегче. Потом юношеской. Но более понятной и близкой мне оказалась молодежка. Людмила не вмешивалась в мои первые попытки устроиться на работу. В отделе культуры весьма амбициозная дама дала мне задание написать о каком-то спектакле местного театра драмы и об игре исполнителя главной роли — «очень талантливого актера». К сожалению, мне не понравился ни спектакль, ни «талантливый актер», о чем я и написала рецензию, которую, конечно, зарубили. Я еще не знала, что писать надо не правду, а строго по указанию партии и правительства в лице редакции. Редакционной политикой называется. Узнав про мое дополнительное экономическое образование, мне предложили писать про экономику, про которую особо не было желающих писать: это же не «чтиво». В отделе экономики работала более приветливая дама. Она помогла мне вскоре закрепиться в газете.
Людмила тогда мне не сказала, что эта дама оказалась дочерью ее коллеги.
Выходит, меня снова вела рука моей наставницы, хоть и неявно...

Vala Fila