Тринадцатый месяц совиный. Окончание

Почему я позвонила ей, а не Жене? Как я не увидела, что телефон у меня был почти разряжен и после моего звонка Саше мигнул и выключился? (Саша потом рассказала, что набирала мой номер снова и снова и с каждым механическим ответом про абонента, который не в сети, всё больше и больше погружалась в пучину ужаса и отчаяния.) Не знаю. Наверное потому, что то был день сплошных «почему», а ещё потому, что совы не то, чем кажутся.

— Лёшенька, ты скажи, болит у тебя что-нибудь?

— Нет. Ты только не ругайся, бабушка!

— Ох, ты мой родной!

Я обняла пацанёнка и снова заплакала, уже от облегчения и радости. Лёшка отогрелся, скинул тяжелую дублёнку, глазки у него заблестели, лицо раскраснелось тем здоровым румянцем, который бывает после прогулки на сильном морозе. Да уж, хороша прогулка получилась!

— А что у нас на обед? Я голодный!

Ну, раз есть запросил, всё хорошо. Я вытерла слёза и побежала греть котлеты и пюре.

— Каким ветром тебя к той старой груше поднесло? — спросила я у Лёшеньки, когда он с аппетитом съел обед и попросил сварить ему какао. — Вот сейчас мама прибежит, тебя точно отругает!

Пацанёнок нахмурился, потёр ладошкой скатерть, вздохнул и, словно приняв важное решение, несмело произнёс:

— Бабушка, ты никому не скажешь? Пообещай!

— Обещаю, но это не точно! Смотря, что ты мне сейчас расскажешь.

Лёшенька ещё раз вздохнул, подумал немного и всё-таки признался:

— Я к тебе шёл, а потом смотрю, около того дерева стоит бабушка. Моя настоящая бабушка, та, которая умерла. И рукой меня к себе манит. Я так обрадовался, подумал, что она вернулась. Мама ведь об этом так сильно просила! Я думал, вот сейчас я бабушку за руку возьму, мы пойдём домой, и всё станет, как раньше было! И мама повеселеет, и папа не будет мрачным. И вот я побежал к дереву, один раз споткнулся, упал. Поднялся, а бабушки уже нет. Ну, я решил до дерева дойти и посмотреть, может быть она в сугробах спряталась? Только к этой груше подошёл, как вижу, из леса волки бегут. Ух, я испугался! Рюкзак скинул и на дерево скорее! А они подбежали, морды подняли и ждут! Мне так страшно было! Телефон из кармана вытащил, хотел папе позвонить, но у меня руки замёрзли, и телефон я в снег уронил. Ты только никому не говориии!

И вот тут Лёшенька заревел. То ли до него дошёл трагизм ситуации, то ли телефон он пожалел, то ли по бабушке заскучал, то ли всё вместе. Я обняла своего внучка, пообещала сохранить тайну, а также подарить ему новый телефон. Сама же попыталась усмирить кипевшую во мне злобу.

«Вот же дрянь! Не поленюсь, завтра же съезжу к ней на могилку и смачно харкну на её физиономию! Что удумала, стерва! Дочь не получается утянуть к себе, так она за внука принялась! Ах ты, проклятое умертвие! Ничего, найдём на тебя управу!»

Только Лёшенька залез мне на руки и начал потихоньку засыпать, как в дом ворвалась Саша.

— Что случилось? Он жив?

Она сначала и не поняла, что на руках у меня именно Лёшенька, что вид у него вполне здоровый и довольный.

— Лёша, что с тобой? Где болит? Вы скорую вызвали? Нет? Почему?

От Саши словно молнии летели! Она смотрела на сына такими глазами, такими живыми глазами, что мне захотелось перекреститься. Неужели Сашу проняло? Неужели она, настоящая, вернулась? Я не успела ничего сказать, как входная дверь снова стукнула и в комнату вбежал Женя — бледный, с трясущимися руками.

— Что? — это короткое словечко далось ему тяжело, он вытолкнул его из себя только потому, что нужно было сказать хоть что-то. Потом он увидел сына, вроде бы живого и здорового, и тут же словно задохнулся, словно забыл, как надо дышать. — Живой! Что случилось? — просипел Женя и кинулся к Лёшеньке.

— Его волки на дерево загнали, — коротко объяснила я и тут же поняла, что мне не поверили.

— Волки? Может быть собаки?

— У соседа-охотника спросите, — я не обиделась. Я бы и сама не верила в свой же рассказ, если бы мы с Мишкой лично не видели четыре серые, зловещие спины. — Холодно, наверное оголодали, вот и вышли к людям. И надо же было такому случиться, что именно в этот неудачный час Лёшенька за веточками для поделки к дереву подошёл, — объяснила я события нарочно непонятно, чтобы внучок успел привыкнуть к этой легенде и придумать подробности своего «похода за веточками». Я подмигнула пацанёнку, и он, облегчённо вздохнув (его тайна так и останется тайной!), сказал, что так оно всё и было.

Тут, конечно, началась слезливая и волнительная суматоха, я уже подробно рассказала, как волновался Мишка (Саша заплакала и сказала, что она теперь лично козлу морковку покупать будет), как он заставил меня выйти на улицу и повёл к старой груше, как я попросила о помощи соседа Жору, и как они вдвоём с сыном прогнали волков и спасли Лёшеньку. Конечно же я умолчала о призраке покойной Натальи Петровны. Не только потому, что я пообещала сохранить тайну, но и потому, что увидела, как самый сильный, самый могущественный ужас матери — опасность, нависшая над родным ребёнком — окончательно и бесповоротно (как я надеялась) разрушил ту болезненную связь между умершей матерью и дочерью и разбил стену, которой Саша отгородилась от мира живых.

Да, денёк то был! Такие, к счастью, случаются не часто!

Воронцовы пробыли у меня до вечера. Мы с Женей, волнуясь, боясь спугнуть эту знакомую когда-то Сашу — живую, по-настоящему живую, говорили о мелочах, советовались, какой телефон купить Лёшеньке и, конечно же, немного Лёшку поругивали.

— Какие черти тебя понесли к той груше? Тебе в огороде веточек мало? — строго спросил Женя сына.

— Мне захотелось почему-то, — уклончиво ответил Лёшенька, а я подумала: возможно, он когда-нибудь и расскажет родителям о призраке, который чуть не стал причиной страшнейшей, непоправимой трагедии. Или, что более вероятно, детская память просто вышвырнет из головы призрак Натальи Петровны вместе с четверкой голодных волков.

— Не смей туда ходить! Понял? — строго велел Женя, и Лёшенька охотно закивал.

Домой они ушли уже по темноте, пообещав позвонить мне, когда дойдут до родной двери, хоть Лёшенька и хвастливо заявил, что он теперь опытный волкоборец и ничего дурного с ними не произойдёт. Меня же волки по-настоящему напугали, я даже боялась выходить во двор, но доверилась Мишкиному чутью. Козёл не беспокоился, да и собаки выть перестали, значит, опасность миновала. Так я себя успокаивала. С трудом дождалась звонка Жени, поужинала и легла спать, думая, что заснуть не смогу, а просто полежу в темноте и мысленно пересмотрю этот фильм ужасов, то есть заново вспомню, как же всё происходило. Но, к своему удивлению, я почти сразу же стала погружаться в сон, и вдруг ясно услышала голос Кристины — своей невестки. «Совы не то, что кажется!» — сказала она свою любимую поговорку, да так отчётливо и ясно, словно сидела на стуле рядом с моей кроватью. Я испугалась, вскочила, пробежала по дому, включила везде свет. Конечно же я была абсолютно одна и, естественно, Кристина не приехала меня навестить. Но я же слышала голос! Чем угодно могу поклясться!

Это высказывание моей «ложки дёгтя» меня страшно раздражало. Кристина пихала его к месту и не к месту, а когда я набралась храбрости (говорила невестка всегда... как бы сказать... монументально, как с трибуны, и перебивать её, переспрашивать, а уж тем более признаваться в своём невежестве, мне было тяжело и неуютно, практически невозможно) и спросила, что это за такие странные слова, она ответила, что это цитата из одного сериала. И слова имеют двойное дно. Как это ни странно, Кристина не стала ждать следующего вопроса и неожиданно бойко объяснила:

— Это перевод с английского. Owl — сова по-английски — произносится как «аул», что почти созвучно с английским all — всё. То есть подразумевается следующее: всё не то, что кажется.

Хм... целая речь! Помню, как я тогда удивилась невесткиной охотной разговорчивости и дала себе зарок: посмотреть сериал и узнать, при чём там совы, да и вообще всё. С трудом одолела первую серию и бросила, не понравилось мне категорически. Но фраза про сов крепко засела в моей голове, тем более, что Кристина, как я уже и сказала, втискивала её чуть ли не в каждый разговор, коих было у нас с ней не так уж и много.

«Совы не то, что кажутся. Всё не то, чем кажется!» — вертелось у меня в голове абсолютно безостановочно. Да что же эти слова ко мне прицепились! Идите-ка вы прочь! И совы, и Кристина! Я о другом думаю! О Лёшеньке, Саше и этом жутком умертвии, в которое превратилась любящая мать и бабушка Наталья Петровна. Умертвие... Откуда я взяла это странное слово и имеет ли оно тот смысл, который я в него вкладываю? Синоним ли это неупокоенной души? Вот уж точно, совы не то, чем кажутся! Ну вот, снова это треклятое выражение! И не к месту, между прочим! Потому что в данном случае всё предельно ясно! Решил дух умершей бабки перетащить на тот свет внука, предварительно скормив его тело волкам! И если бы не чуткий Мишка... Если бы не сосед... Если бы не ловкость Лёшеньки (успел же пацанёнок взобраться на дерево!)... Если бы не всё это, произошла бы страшная трагедия! Но все эти «если» привели к тому, что её удалось избежать и самое главное! Саша ожила! Стала самой собой! Я ясно это видела и была почти уверена, что это изменение, этот окончательный выбор — остаться здесь, с сыном и мужем, — окончательный! А всё благодаря... И вот тут я даже на кровати подскочила. Всё благодаря призраку Натальи Петровны. Так, погодите-ка, что же это получается? Сначала усопшая заморочила мне голову, и я не стала волноваться и искать внучка (да, Лёшеньку я уже считала своим внуком), потом она взбаламутила Мишку (вой собак объясним, они волков чуяли), потом откуда-то пригнала четверку голодных волков (я бы подумала, что и они лишь призрачны, но сосед — человек опытный, охотник был уверен, что звери были самые, что ни на есть настоящие!), потом заставила козла волноваться ещё больше и пинками выгнала меня на улицу, и всё ради того, чтобы пробудить в Саше животный страх за своё дитя, даже не страх, ужас глубинный, древний, и тем самым вернув дочь в сознание, в этот мир. Одним словом, Наталья Петровна режиссировала абсолютно всё!

Ох, как дурно мне стало от всех мыслей! Побоялась, что встану и тут же упаду в обморок и так и буду валяться на полу до тех пор, пока Воронцовы меня не хватятся. Медленно, осторожно поднялась, добрела до буфета, налила себе рюмочку наливки (сама вишнёвую делаю, прекрасно у меня получается), выпила и снова легла в кровать. Стало полегче, что меня обрадовало. Не хотелось мне никого расстраивать и беспокоить.

Тем временем мои мозги продолжали скрипеть, и, наконец-то, все события прошедшего дня сложились в такой красивый, яркий и, что самое главное, гармоничный узор, что у меня даже голова слегка закружилась. Да, действительно, выходило, что всё оказалось абсолютно не тем, что казалось в начале, и на могилку к Наталье Петровне мне надо ехать, чтобы поблагодарить покойную за Сашу и Лёшеньку. Были, конечно, у меня легчайшие опасения, что Саша снова начнёт жить на кладбище, но я дурные предположения прогнала поганой метлой, чувствуя, что они лишь призрак страха, что на самом деле ситуация изменилось кардинально, и что Саша действительно станет прежней.

Наверное впервые в жизни с моей души свалился даже не ком, а целая гора беспокойства и отчаяния. И вроде бы Воронцовы мне не кровная родня, но прикипела я к ним. И они ко мне, я очень хотела в это верить.

С того самого страшного дня прошло недели две. Саша, как я и надеялась, вернулась. Перестала ходить на кладбище, улыбаться стала, готовить вкусно начала, а дурную, нервную уборку забросила. Лёшенька всё также прибегал ко мне после школы, но вечером за ним приходили уже оба родителя и почти каждый день оставались на ужин и вечерние посиделки. Я словно десяток лет с плеч скинула! Чувствовала себя такой нужной, такой любимой! То испытание волками изменило абсолютно всё! С нас четверых словно грязь мочалкой оттёрли, оживили и подарили вкус к жизни. Такой, какая она есть, пусть и не всегда радушной и доброй. И даже сама природа изменилась. Исчезли выпивающие силы морозы, и погодка стала на зависть! Снежно, солнечно, морозно не иссушающе, а до румяных щек и здорового аппетита!

В один из таких замечательных деньков, когда я готовила обед, и явился мой Славик. Я сначала даже его не узнала. Вся моя прошлая жизнь словно перестала быть моей, словно накрыли воспоминания о ней не совсем прозрачной калькой, вытеснили из памяти новыми, чистыми днями.

— Явился! — недоумение в моём голосе было не скрыть, да я и не собиралась.

— Является чёрт во сне, а я прихожу! Что же ты так удивляешься? Я ведь просто домой приехал! — привычно отшутился Славка и принюхался. — Ммм, борщ на обед! И котлеты! С пюре?

На меня он не смотрел, вернее, прямо в глаза избегал смотреть. И раздеваться не спешил, так и мялся на пороге кухни, не зная, что делать. Логично было бы предположить, что он приехал для последнего разговора, что наша семья, как красиво говорят, разбилась о скалы адюльтера и позднюю любовь, да, логично. Но почему-то я сразу поняла другое: был у него кто-то там, в засушливых степях. Был, да сплыл, то есть сплыла. И вернулся блудный муж домой, сомневаясь, примут ли его обратно. Жена ведь на дурочку не похожа, да и верно говорят: баба, она сердцем всё видит и слышит.

Я не успела ничего сказать или спросить, как в кухню стремительно вбежал Лёшенька (то ли я не услышала Мишкины вопли, то ли козёл был занят и пропустил приближение автобуса, но это всё не важно) и, увидев Славку, застеснялся, покраснел.

— Кто это к нам в гости зашёл? — Славка преувеличенно внимательно и добро погладил Лёшеньку по пестрой шапке.

— Я к бабушке пришёл. А вы кто? — прошептал мой внучок. Воронцовы видели и Славку, и сына с внучками, но мельком. Я не удивилась, что Лёшенька моего блудного мужа не помнит в лицо.

— Это Лёшенька, вы виделись с Воронцовыми несколько раз, да я тебе и рассказывала о них, помнишь? — я действительно часто говорила о своих новых знакомых, а потом и родных.

— Нет, не помню, — улыбнулся Славка, а мою душу захлестнула ненависть.

Я ему настолько безразлична, ему настолько не нужна я и, скорее всего, наше прошлое и всё, что в нём было, что он даже не стал запоминать «лишнюю» информацию! Видимо, на моём лице очень ясно отразились эмоции и рвущиеся из глотки слова: «Собирай свои вещи и уматывай!» Потому как Славка засуетился, заволновался, присел на корточки, взглянул Лёшеньке в глаза и тихо сказал:

— А я бабушкин муж, то есть твой дедушка.

— Правда? — Лёшенька обрадовано глянул на меня, а потом, не дожидаясь моего ответа, кинулся Славке на шею. — Дедушка! Самый настоящий!

— Конечно! Ты не настоящих видал, внучок? — пошутил Славка, осторожно обнял пацанёнка и вопросительно посмотрел на меня.

— Мойте руки и садитесь за стол! Обед уж готов! — строго сказала я, а Славка, покраснев (надеюсь, от радости), попытался меня обнять и поцеловать.

Вот так Лёшенька, сам того не понимая, удержал меня от слов, о которых я могла бы пожалеть.

Наверное, здесь и можно поставить точку. Нет, нет, я жива-здорова и помирать пока не собираюсь. Лучше сказать, все живы-здоровы! Славку я не прогнала, хотя его вид виноватого, побитого молью пса меня изрядно раздражал. Так и хотелось ему сказать, чтобы сделал физиономию пободрее и не портил настроение ни себе, ни мне. Мы с ним живём как почти добрые соседи и заново учимся семейной жизни. Сын и внучки иногда звонят, но пока в гости не собираются, так же как и мой благоверный не спешит к ним, в засушливые степи, чтобы помочь там кому-нибудь.

Сейчас Воронцовы мне ближе Славки и (в этом я с трудом призналась самой себе) даже ближе моего родного сына и внучек. Как так получилось? Почему? Да кто же его знает! Просто вот так однажды Мишка легонько толкнул в спину незнакомого мальчишку, и моя жизнь изменилась раз и навсегда. Да, всё началось именно с козла!