Подслушано, подсмотрено
Волею врачей, абсолютно для себя неожиданно, я оказалась в больнице, куда угодила в свой выходной. Причину озвучивать не буду, она никакого значения не имеет.
За четыре дня пребывания, мне довелось наблюдать несколько примечательных, на мой взгляд, сценок. Захотелось поделиться, а уж читать или нет, воля ваша.
Прежде всего должна сказать, что ввиду отсутствия мест, меня положили в так называемое мужское отделение, по факту смешанное. К счастью, мне невероятно повезло - нашлась двухместная палата, в которой никого кроме меня первые два дня не было.
Контингент отделения разношёрстный. Например дяденьки далеко за пятьдесят, как правило, с лишним весом. Сначала огромный живот, за ним хозяин. Чем больше живот, тем более надменное лицо. Не знаю, может быть это закономерно.
Вторая группа - тощие как сельди деды, с всклокоченными волосами, в обвисших трениках.
И, наконец, редкие бабули-одуванчики, маленькие, худенькие, со скрипучими голосами.
Вообще больница - это совершенно отдельный мир, в котором ты на время теряешься, выпадая из основного, привычного.
Звуки и запахи данного заведения - тема отдельная. Не смотря на переполненные палаты, я ни разу не столкнулась хоть с кем-нибудь в душевой. Разумеется, многие больные лежачие, но ведь далеко не все. Возникает вопрос: эти люди в принципе привыкли мыться от случая к случаю? Или им кажется, что в больнице другие правила? Можно позволить себе дурно пахнуть и не заботиться о том, что твои волосы превратились в мочало?
Так вот одна из бабулек, тех, что хрупкие, маленькие одуванчики, принимала посетительницу. Подругу. Обеим хорошо за восемьдесят.
- Как же я устала, Ирочка, ты бы знала, - пожаловалась она.
- Конечно же ты устала. Всё ходишь по больничкам и ходишь. Прописалась уже. Все тебя знают, всем надоела, - ответила Ирочка.
- А как не ходить? Что делать прикажешь? С самого утра всё болит, кости ломит, - сердито напомнил Одуванчик.
- Ты вот понять не можешь, - жёстко изрекла Ирочка, - То, на что ты жалуешься, это старость. Понимаешь ты или нет? Это не лечится. Ясно тебе?
- Да, Ирочка, знаю. Не лечится, - согласился Одуванчик и горестно вздохнул.
- Так если знаешь, зачем торчишь здесь? Скоро весна. На дачу поехали, - сказала Ирочка.
- Я подумаю, подумаю, - молвил Одуванчик. - Ты поезжай домой, а я позвоню.
Сижу в очереди перед кабинетом гастэроскопии. Студент-практикант привозит в кресле грузную женщину преклонных лет.
- Посидите, я сейчас вернусь, - говорит он ей.
Женщина сидит, сжимает и разжимает руки, будто нервничает.
Через минуту студент возвращается, становится перед креслом, сложив на груди руки. Женщина опускает голову.
- Что скажете, Василиса Макаровна? - строго спрашивает студент.
- А что? Что я должна сказать? - с вызовом отвечает та.
- Вас ведь предупреждали, что есть перед процедурой нельзя? Предупреждали или нет? - студент присаживается на корточки, чтобы видеть лицо подопечной.
Василиса Макаровна, однако молчит.
- Что же вы молчите? Третий раз, третий раз откладываем! - произносит студент с возмущением, разворачивает коляску и увозит Василису обратно в палату.
В столовой во время обеда раздатчица спрашивает у резвой, покрашенной в огненно-рыжий цвет бабули:
- Диабет есть?
- Нет, никакого диабета нет, - отвечает огненная с улыбкой.
Получив порцию для тех, у кого нет противопоказаний, она присаживается за столик у окна и тихо говорит соседке:
- А диабет-то есть. Но так надоело есть эту гадость, что они предлагают. Вы меня понимаете?
Соседка молча, сосредоточенно доедает белый хлеб с маслом, встаёт и уходит.
Огненная довольно хихикает и приступает к еде, которая ей не положена.
Вот такие зарисовки, друзья.
Всем хорошего дня и будьте здоровы.
Свидетельство о публикации №225040601789