Часть первая - Всего понемногу
Где-то в синем море...
Море просто изумляло своей синевой. Всё небо, насколько хватало глаз, было совершенно свободным от облаков и туч, и в своей глубокой и пронзительной чистоте казалось сливается с морем. Далеко-далеко, на горизонте появилась и росла быстро приближающаяся точка. Через четверть часа, любой наблюдатель, окажись он здесь, смог бы вдоволь полюбоваться венцом человеческой конструкторской мысли – огромным изящным американским авианосцем, который легко и с достоинством рассекал лазурные воды, здесь на стыке двух океанов Тихого и Индийского, держа курс мимо острова Тайпей к Филиппинскому архипелагу. Корабль шёл красиво, его хищно изогнутый нос был слегка вздёрнут вверх, чуть далее по палубе бочком к бочку, как родные братья, словно бы даже обнявшись крыльями, стояли сверхзвуковые самолёты не самой старой модели. Бдительно крутилась вокруг своей оси радиолокационная антенна, высматривая в окружающем пространстве потенциального ворога, а над всеми этими приспособлениями и надстройками упруго развевался звёздно-полосатый американский штандарт.
Зрелище было красивое - что ни говори, такая мощь впечатляла. Так что посторонний наблюдатель, окажись он здесь, мог бы восхищённо присвистнуть и возможно даже добавить излюбленную поговорку американских военных: «Звёзды и полосы несут нам свободу».
Но сторонних наблюдателей здесь не было. Здесь, кроме присутствующих на самом авианосце не было вообще никого, даже любопытных чаек, извечных спутниц кораблей, по причине большой удалённости от берега, поблизости не летало. Поэтому, кроме, опять-таки, присутствующих на самом корабле, никто не смог стать свидетелем последующих событий, хотя следует добавить, что если бы они там всё-таки оказались, то вполне возможно в уме у них родились бы совершенно другие пословицы и сравнения.
Авианосец тем временем приблизился. Пространство вокруг сразу наполнилось солидным низким гулом. Двигатели корабля работали на средних экономичных оборотах, но без их шума такая махина двигаться, конечно, не могла. На огромном, асфальтного цвета борту крейсера красовалась белая надпись: «Свободная Минесотта» и немного далее более мелкими буквами сообщалось, что данное плавсредство является собственностью Военно-Морских сил США, серия такая-то, номер такой-то.
Вдруг корабль вздрогнул всем своим немаленьким телом, словно бы налетел на невидимую преграду. Не успели ещё осесть волны, из-за неожиданного торможения ударившиеся о нос корабля, как неожиданно пронзительно, почти переходя на ультразвук, взвыли и сразу замолкли двигатели. Огромный авианосец, ещё раз содрогнувшись всем корпусом, остановился.
Первую минуту на корабле царило недоумённое безмолвие. Потом по внутренней связи посыпались гневные вопросы сверху и растерянные ответы снизу. Как-то сразу палуба наполнилась топотом множества военных ботинок, бегущих в разных направлениях, отрывистыми командами на английском, вперемешку с руганью на том же языке.
А ещё через минуту в одной из комнат технического обслуживания между командой техников и капитаном (по чину он был, конечно, не капитан, но для простоты, давайте назовём его так) корабля состоялся примечательный разговор.
- Может, вы мне объясните, что творится на моём корабле, Уэсли? Мне показалось, что мы напоролись на что-то. Что это за дерьмо, вы можете мне ответить? – играя желваками на скулах, стараясь казаться сдержанным, однако тоном далёким от спокойного, осведомился капитан.
Старший помошник главного механика (для простоты назовём его так) вытянулся по стойке смирно, кивнул головой и казённым голосом отрапортовал.
- Так точно, сэр. В первую секунду создалось впечатление, что корабль налетел на преграду, однако ни сонар, ни другие приборы наличия какого-либо объекта за бортом не обнаружили. На данный момент идёт проверка аппаратуры, скорее всего это была ошибка в управлении. Не исключена одновременная подача двух взаимоисключающих команд. Как только выяснится причина, я немедленно подам рапорт на ваше имя с детальным изложением сути произошедшего.
- А двигатели? Почему они встали? – не сдавался капитан.
- В свете сложившейся неожиданной обстановки, мною было принято решение остановить их до выяснения обстоятельств и возможных повреждений. – не моргнув глазом, лихо соврал старший помошник.
- То есть, вы хотите сказать, что именно вы остановили двигатели? – недоверчиво переспросил капитан. Старпом Уэсли ещё сильнее вытянулся перед ним. – Быстро же вы среагировали. – так и не дождавшись ответа бросил капитан. – Так точно! – браво гаркнул Уэсли, - инструкция допускает экстренное торможение и отключение двигательных систем, при экстремальной ситуации.
- Итак, вы признаёте, что ситуация экстремальная? – злясь, на изворотливого старпома, желчно спросил капитан.
- Идёт проверка, сэр! О её результатах вам доложат немедленно! – Глядя в пространство перед собой, отчеканил Уэсли.
- Проверяйте быстрее. И доложить мне немедленно! – с видом, будто то же самое не было сказано ему секундой ранее, заявил капитан непререкаемым тоном, выходя из помещения.
- Так точно! – ответил старпом ему в спину.
Как только за ним закрылась дверь, старший помошник главного механика Уэсли О'Хара сбросил с себя дебильно-солдатский вид и только сейчас вздохнул полной грудью.
- Вот, шит! Угораздило же меня, ничего не скажешь. «Старший помошник» - это только звучит круто, а на самом деле это та должность, которая позволяет вешать на тебя всех дохлых собак. При любой ситуации вся работа тебе и все пинки тоже тебе, а главный механик словно бы и не при чём. Какая-то хитрая скотина все эти инструкции составляла. Наверное кто-то из главных механиков, не иначе. – в который раз, с тоской подумал он.
- Уэс, чё делать-то? – спросил кто-то из его команды, сохранявшей полное молчание во время разговора старпома с капитаном.
Уэсли вздохнул. – Передай по внутренней связи: всему техническому персоналу начать детальную проверку двигательных систем корабля. О всех результатах докладывать немедленно. – Только сейчас распорядился он.
Сотрудник кивнул и потянулся к аппарату внутренней связи, но передать приказ он не успел...
В тот самый миг, когда его рука уже снимала трубку, из всех динамиков общего оповещения, из всех наушников отдельной связи, по всем линиям сообщений, напрочь перекрывая остальные звуки грянуло:
В море ветер, в море буря, в море воют ураганы,
В синем море тонут лодки и большие корабли.
Пусть на дно они уходят с якорями, с парусами,
На морской песок роняя золотые сундуки, золоты-ы-ы-ы-е сундуки.
(Уа-а-хахаха-аааа – заливался ведьминский хохот)
Корабли лежат разбиты, сундуки стоят открыты,
Изумруды и рубины рассыпаются дождём,
Если хочешь быть богатым, если хочешь быть счастливым,
Оставайся мальчик с нами – будешь нашим королём!
Бу-у-удешь нашим королём.
Лал-ла-ла, лал-ла-ла, ла-ла-ла-лала-лала-лай-лалала,
Лала-лэй-лалала! Лала-лэй-лалала-а-а-а!
Динамики надрывались в полный голос. На авианосце, во второй раз за эти неполные десять минут все вошли в состояние крайнего ступора. Капитан, который в свою очередь думал о том, как помягче составить рапорт на базу об имеющем место в конкретный момент времени, инциденте, по возможности минимализировав свою вину в сторону увеличения вины старпома (как мы видим бедняга Уэсли был совершенно прав в своём пессимизме), до своего рабочего места не дошёл. Неожиданно по ушам ударил разухабистый женский голос и мотив незнакомой песни заполонил всё вокруг. Капитан инстинктивно присел, взмахнул руками, а потом, закрывая уши, стремительно бросился назад – в рубку механиков.
- Какого хрена, О'Хара! – возмущённо проорал он врываясь в помещение. Однако в рубке механиков едва ли было тише. – В синем море тонут лодки, - орали динамики на палубе, - и большие корабли-и-и, - вторили им динамики из рубки. Один из механиков едва не сбил капитана выбегая наружу. Остальные тоже представляли собой далеко не лучшую иллюстрацию порядка. Метаясь по комнате они то лихорадочно двигали тумблеры и нажимали на кнопки, то хватались за уши и выбегали наружу, то (видимо убедившись, что снаружи дела обстоят не лучше) забегали внутрь и снова принимались щёлкать аппаратурой.
- О'Хара, what's a shit! – Снова проорал он в самое ухо старшего помошника, хватая того за рукав. Несчастный и бледный старпом, левой рукой закрывал одно ухо, правым же плечом, оставляя свободной другую руку, закрывал другое ухо, пытаясь вернуть контроль над взбесившимися динамиками и остановить эту ужасную песню, которая между тем, проиграв один раз, сразу же завернула на второй круг.
- В море ветер, в море буря, в море воют ураганы... - завывало над всей прилегающей лазурной акваторией.
- В синем море тонут лодки и большие корабли – надрывалось в казармах морских пехотинцев и в гораздо более комфортабельных каютах лётчиков.
Акустики и радисты не сговариваясь сбросили с себя наушники – из них пронзительным женским голосом орало: - оставайся мальчик с нами, будешь нашим королё-о-о-ом!
Где-то через час, когда окончательно одуревшая команда механиков полностью отчаялась вразумить дуркующюю технику, капитан отдал приказ вывести ряд динамиков из строя. Приказ был отдан вперемежку с матом сорванным голосом, в самый мозг старпома Уэсли.
Легко сказать – вывести из строя. Сеть оповещения, как и всё на этом авианосце, была сделана на совесть, динамики тоже из расчёта на возможную качку, шторм или атаку, были намертво вмонтированы в стены и почти не видны. До них пытались добраться пожарными лопатами, но эта тактика, кроме ободранной обивки и поцарапанного пластика других плодов не принесла. Проклятая песня заполняла собой всё вокруг, никто не мог толком слышать приказы старших по званию. Все орали, стараясь перекричать воющий ведьминский голос, никто совершенно ничего не мог понять... и тогда кто-то из младшего офицерского состава догадался применить табельное оружие.
На фоне гремящей песни выстрелы из «магнума» прозвучали совсем безобидно. Но случилось чудо – один из трёх больших кормовых динамиков, не выдержав пяти прицельных выстрелов из сорок пятого калибра, к неописуемому восторгу лейтенанта, чихнул, прохрипел что-то на незнакомом языке и замолк. На корме стало ощутимо тише. Тогда все, кто имел при себе пистолеты, с великой радостью потянули их из кобуры.
Следующие десять минут выстрелы гремели по всему кораблю. Измученные американские военные, не имея технической подготовки и соответственно слабо разбираясь в системах громкой связи, с большим энтузиазмом палили во всё подряд. Поэтому, в отличии от динамиков, которые постигла вполне заслуженная кара, ни за что ни про что, расстрелянными оказались следующие честные приборы:
1) Установка дальнего локационного обнаружения.
2) Антенна спутниковой связи.
3) Панели палубной и кормовой связи
4) Две трети электрораспределительных панелей
5) Добрая половина водонагревательных бойлеров.
В главной кормовой рубке, дежурный сержант, с видимым удовольствием расстреляв имеющиеся там настенные динамики, игнорируя протестующие жесты радиста, выпустил остаток обоймы в последний динамик, который был вмонтирован в рацию, к большому несчастью для последней, разумеется. В кокпите, другой дежурный сержант, насмерть пристрелил оба бака с питьевой водой, видимо заподозрив их в преступном сговоре с динамиками и остальной техникой.
К великому счастью для авианосца, оружие рядового состава на данный момент находилось в оружейной комнате, открыть которую, даже учитывая царящую неразбериху на корабле, никто так и не решился. Иначе последствия могли бы быть совсем плачевные.
Ещё минут через пять пальба начала стихать по естественным причинам – кончались патроны. Те, что были с собой, разумеется. Среди молодых лейтенантов нашлось несколько пылких энтузиастов, которые бросились было за новыми обоймами, но старшие офицеры, уже остыв и прикидывая в уме неизбежное расследование этого инцидента и грядущую писанину рапортов, придержали ретивую молодёжь.
Багровый от криков капитан, брызжа слюной, носился по палубе и требовал прекратить огонь.
К слову сказать, далеко не все динамики оказались убитыми, парочка из них, чьё расположение не позволяло достать их прямыми выстрелами, продолжали исправно работать распевая на всю округу весёлую песенку про море и ветер. И ещё где-то глубоко в трюмах, в тех отсеках, куда не добрались каратели, слышно было, как воет и смеётся пронзительный женский голос. Но стало тише, гораздо тише, вполне терпимо.
А ещё через полчаса в кормовой рубке состоялось экстренное совещание старшего командного состава во главе с капитаном, где выяснилось, что двигательные системы корабля запустить не удаётся, способов связаться с базой ВМФ США тоже нет – ни спутниковая связь, ни рация не функционируют.
В создавшейся ситуации было принято единственное возможное решение – связь с помощью самолёта. Однако и тут ждало разочарование: большинство локационных приборов самолётов работали от главного локатора авианосца, поэтому на данный момент были совершенно бесполезны. Хуже всего было то, что связь корабля с самолётом тоже была невозможна - в шлемофонных наушниках ревела всё та же развесёлая песня.
Только через двое суток самолёт-разведчик ВМФ США обнаружил и сообщил на базу местонахождение авианосца «Свободная Минесотта». А когда ещё через сутки в окулярах биноклей показались корабли, присланные на помощь с американской военной базы на Филиппинах, непрерывно гремевшая музыка внезапно смолкла, словно кто-то невидимый повернул выключатель.
Владивосток. Конец января
Он бежал вдоль по Суханова. Словно бы отталкиваясь руками от воздуха, петляя между многочисленными прохожими, хватая воздух перекошенным ртом, он отчаянно перебирал худыми, одетыми в мешковатые штаны, ногами. Лицо подростка было напряжённым, застывшим словно маска. Тёмно зелёная куртка, явно на несколько размеров ему большая, была расстёгнута, под тонкой водолазкой проступало субтильное мальчишеское тело. Если приглядеться внимательнее, то по серого оттенка лицу можно было бы сделать вывод, что он бежит уже давно и сейчас находится на пределе своих сил.
Куда он опаздывал или куда так торопился, было непонятно. Стремительно пробиваясь сквозь людскую массу в достатке гулявшую по Суханова, постоянно подскальзываясь, но пока так нигде и не упав, он бежал словно зайчишка от стаи волков. Вот он на красный свет проскочил одну из поперечных улочек. Пронзительно взвизгнула тормозами старая тойота. Вот он на полном ходу врезался в группу рослых молодых людей в хороших добротных дублёнках, которые несмотря на январский морозец, оживлённо общаясь, шли и прихлебывали из открытых бутылок холодное пиво. Один из них от полученного толчка не удержался на ногах, взмахнул руками и выпустив пиво плюхнулся на задницу. Жалобный звон разбитой посуды и удивлённый выкрик «ё-о!», бывшего владельца бутылки слились в один звук. Парню потребовалась ещё пара секунд, чтобы до конца осознать произошедшее.
- Ты, казё-о-о-ол! – наконец возмущённо завопил он.
Но подросток был уже вне пределов досягаемости молодых людей. Он изо всех сил бежал дальше.
Неожиданно он резко свернул вправо, в сторону спуска ведущему к Дальневосточной Академии Искусств и ниже к Светланской. В ту же секунду внешне ничем не примечательная «шестёрка», одна из тех машин, что двигалась в общем потоке по Суханова, под возмущённый вой клаксонов, резко взяла вправо и притёрлась к обочине. Из «шестёрки», не теряя ни секунды, вылетел крепкого вида коренастый мужик, с абсолютно лысой головой, в чёрной кожаной куртке, чёрных джинсах, и моментально бросился в ту же сторону, что и бегущий подросток. Чуть замешкавшись, из задней дверцы, выскочил высокий, спортивного вида парень и кинулся следом.
Спуск, соединяющий улицы Суханова и Светланскую, представлял собой длинную узкую лестницу, с бетонными ступеньками, переходящую внизу в асфальтовую дорожку. Дорожка же шла ниже, мимо Академии Искусств, мимо Главного Архивного Управления, мимо ДальСтройБанка, далее пересекала улицу Светланская и упиралась в небольшой скверик, за которым сразу стоял гранитный парапет морского порта. Даже сквозь деревья можно было разглядеть контуры эсминцев стоящих на рейде в бухте Золотой Рог, города Владивостока.
На тот момент, когда двое мужчин выскочили из притормозившей «шестёрки», подросток был уже почти у самого начала спуска. Не сбавляя скорости, он затравленно оглянулся назад, и в его глазах мелькнул неприкрытый ужас. Что-то нечленораздельно выкрикнув, худой подросток сделал последний рывок к лестнице и почти мгновенно пропал из поля зрения пассажиров машины. Лестница, ведущая вниз, после обильных снегопадов пришедших во Владивосток, представляла собой уже не ступенчатый спуск, а хорошо укатанную горку, по которой на смятых картонных коробках так любила кататься окрестная детвора, и по которой так ненавидела спускаться по утрам студенческая молодёжь из Академии. Те, которым «посчастливилось» жить выше улицы Суханова, вынуждены были каждое утро, ругаясь сквозь зубы, враскоряку, держась за обледенелую кривую металлическую перилину, осторожно спускаться, ежесекундно рискуя съехать вниз на любой из возможных частей тела. Видимо бегущий подросток был прекрасно осведомлён об особенностях этого спуска – он с разбегу присел на обе ноги и, слегка придерживаясь левой рукой за перилину, стремительно заскользил вниз.
Его лысый преследователь такой сноровкой похвастаться не мог. Но в горячке погони он видимо был не способен к анализу реальной ситуации и на полном серьёзе вообразил, что ему удастся повторить этот изящный манёвр. Подобно преследуемому пареньку, не останавливаясь ни на секунду, он с разбега присел на обе ноги, вытянул левую руку к перилине и моментально набрал скорость. Он успел даже пролететь часть пути, но, явно не имея навыка к таким спускам, не смог удержать равновесия. Лысая голова сместила центр тяжести вперёд и остаток пути он проделал на лице, притормаживая впрочем, время от времени о бетонные крепления перил, то ушами, то круглой, как бильярдный шар, головой.
Его молодой спутник, воочию убедившись в действенности поговорки «тише едешь – дальше будешь», осуществлял свой спуск не в пример осторожнее. Но и он ближе к середине пути, не удержался и сел на пятую точку, так и доехав на ней до конца, с меньшими, однако, материальными и моральными потерями, чем его напарник.
Подросток же, так нигде и не потеряв скорости, в конце спуска гибко вскочил на ноги и стремительно понёсся дальше. Мельком глянув назад, ему удалось заметить бесславный манёвр лысого преследователя. Тот вскочил на ноги с окровавленным лицом и головой, но несмотря на это, всё так же резво бросился в погоню. Хрипло дыша, паренёк повернул голову вперёд и уже не успевая сбросить скорость, на полном ходу сбил с ног худенькую молодую брюнетку в ярко-салатной куртке, видимо студентку, которая как раз выходила из дверей Академии. Полетев вместе с ней на обледенелый асфальт, он потерял тем самым несколько драгоценных секунд. Лысый был уже совсем близко, кровь из-за содранной на голове кожи полностью заливала его лицо, делая похожим на оживший персонаж из фильмов-ужасов.
- Стреляй, Лютик! – раздался истошный крик молодого. – Уйдёт, ведь!
Лысый (точнее, уже красноголовый), не колебаясь выхватил из подмышки пистолет.
Девушка, вставая на ноги, уже гневно было открыла рот, явно намереваясь сказать что-то возмущённое и резкое, но в этот момент загремели выстрелы. Подростка перед самым её носом швырнуло наземь. Студентка, мгновенно сообразив, что речь идёт о чём-то крайне серьёзном, быстро закрыла рот и полуприсев, молнией шмыгнула обратно, под защиту стен Академии.
Радостно оскалившись лысый начал тормозить скользящими на твёрдом насте ботинками, пряча пистолет обратно подмышку. Сзади уже догонял молодой.
Однако вопреки их ожиданиям, подросток вдруг снова вскочил на ноги и с прежней прытью устремился вниз, по направлению к Светланской улице.
Кровь заливала глаза. Мотая головой и вытирая лицо рукавом кожанки, лысый вдруг увидел, что парень оказывается не лежит на земле, а во всю дурь несётся дальше. Всё ещё буксуя ногами на обледенелом асфальте, он по инерции проехал вперёд и вправо. В ту же самую секунду его сбил с ног нагнавший молодой. Теперь оба преследователя пыхтя, матерясь и вставая на ноги, в свою очередь были вынуждены терять драгоценные секунды. А подросток тем временем на полной скорости, под вой клаксонов и визг тормозов, пересекал Светланскую улицу.
- Лютик, там море! Уйдёт! – вновь завопил молодой, указывая вперёд на темневшие за голыми деревьями, силуэты эсминцев. Выхватив пистолеты, напарники снова бросились в погоню. Подросток тем временем уже забегал в сквер.
Яростно меся снег ногами, лысый и молодой мчались между деревьями. Было заметно, что преследуемый подросток терял силы, он бежал всё медленнее, но упорно держал направление к морю. Вот позади остались последние деревья, и он выскочил из глубокого снега на хорошо утоптанную дорожку, идущую вдоль гранитного берега порта. Лысый и молодой не сговариваясь, подняли пистолеты. Гулко ударили выстрелы. Было видно, как пули попадали в спину, оставляя дымящиеся дыры на тёмнозелёной куртке. Паренька ударило грудью о парапет. Он всхлипнул, пошатнулся, но устоял. Вытянув худые руки, он ухватился за гранит и, последним усилием перевалив своё тело вперёд, скрылся в тёмно-свинцовых водах зимнего моря Владивостока.
- Ушёл! Твою мать, ушёл! – заорал молодой, кидаясь к берегу.
Его лысый окровавленный напарник, устало дыша, стоял рядом. Молодой в отчаянии топнул ногой по мёрзлой земле. - Столько усилий псу под хвост! Где его теперь искать прикажешь? – Он посмотрел на пистолет, зажатый в руке, и взмахнул им так, словно намеревался бросить в море, вслед исчезнувшиму подростку, но остановил своё движение, ещё раз выругался и убрал оружие подмышку.
- Сообщить надо. – хмуро пробормотал лысый-кровавый.
- Знаю. – дёрнул щекой молодой. Он ещё немного постоял глядя не тёмные волны, сплюнул и достал маленькую рацию из внутреннего кармана пиджака. Со вздохом поднёс её к губам.
- Третий, третий... Ромашов говорит. Третий. Ромашов на связи.
Рация что-то просипела в ответ.
- Нет, - ответил молодой. - Ушёл. В море.
В ответ на это рация зашипела гораздо громче и энергичнее.
- Так точно. – грусно согласился с рацией молодой. – Есть.
Студент юридического факультета, некто Михаил Сидоркин, куривший облокотясь на парапет, в изумлении, забыв донести сигарету до рта, как зачарованный наблюдал всю эту сцену. То есть, начиная от явления подростка из сквера, заканчивая радиосеансом в исполнении Ромашова. Из ступора вывела догоревшая до пальцев сигарета. Студент громко ойкнул и затряс рукой. Лысый Лютик и молодой Ромашов, как по команде повернули головы в его сторону. Сидоркин под их взглядами сконфуженно съёжился и постарался как можно естественнее и неприметнее слиться с парапетом. Лютик нерешительно взглянул на молодого и сделал шаг в сторону студента, но молодой Ромашов неожиданно придержал его за рукав кожаной куртки и сам, выдвигаясь вперёд, сказал.
- Милиция. – Он веско покачал краснокожим удостоверением.
Увлекая лысого Лютика в обратную сторону он, уже совсем тихо, добавил.
- Да ладно уж, семь бед...
На другом полушарии...
Линдон Филипп гордился своей работой. Линдон Филипп очень любил свою работу. Во-первых, он был начальником, а под его контролем находилось целое управление. Пусть маленькое, но зато принадлежащее очень серьёзному ведомству, очень серьёзной страны. А в нём он был главным. Главный, это значит – важный. Значимый. А чувствовать свою значимость очень приятно. Это вам любой психолог-фрейдист скажет. Он любил работу за то чувство самоуважения, которым она баловала его вот уже пять лет. И даже не потому, что он тут первый, то есть – самый умный, самый компетентный и всё такое. А потому что он тут – Первый. Да, именно так, с большой буквы. Первый.
Ведь именно он, штатный аналитик АНБ, первый обратил внимание начальства на те маленькие факты и совсем мелкие фактики, которые всплывали время от времени: то в многочисленных отчётах сотрудников работавших за рубежом, то в оговорках известных людей, а то и в газетах (особенно в разделе «курьёзы»). Именно он сумел систематизировать и дать правдоподобное объяснение тем маленьким деталям, а то и большим кускам информации, которые на первый взгляд не могли быть приложены ни к одному делу, и на основе которых нельзя было дать ни одного внятного вывода. Никто не мог этого сделать, а он смог. Не только увидеть во всём этом систему, но и «достучаться до небес», то есть получить финансирование под свою идею. А это нелегко, ох как нелегко. Тут не только сама информация должна быть серьёзной, тут надо правильно её донести до тех лиц в Администрации, которые ведают финансовыми потоками. А на этих постах как правило стоят люди, дающие деньги, мягко говоря... с большой неохотой. Линдон пришёл к ним вместе с начальником своего отдела. Его внимательно выслушали и похоже оказались сильно впечатлены. Они выделили ему деньги. Мало того они создали Управление. Такое небольшое Управление в структуре АНБ США. И первым в этом управлении стал он – Линдон Филипп. Нет, конечно, над ним были формальные начальники, но в сути этого дела они понимали столько же, сколько эскимос в принципах построения фонетического ряда в стихотворении на вьетнамском языке. Они важно хмурили брови получая очередные доклады от Линдона, но ни в чём ни проконтролировать ни поправить по сути не могли. Потому что Управление Линдона занималось сбором и анализом качественно иной информации. И в основе этого направления снова стоял он – Линдон Филипп. Приятно быть отцом – основателем чего-то нового. Это в наше-то время, когда всё кругом уже, казалось бы давно открыто и изучено.
Сначала, конечно, было не Управление, был отдел. Да и денег сперва давали немного, руководству Агенства ведь приходилось урезать другие отделы (читай: свои премии) но так было только до первых результатов. Как только аналитики на местах в анализе обрабатываемой информации начали применять принцип «дуршлага Филиппа», (как его скромно назвал разработчик) так начала проступать некая непонятная, но день ото дня всё более странная картина. К слову сказать большинство аналитиков понятия не имело, почему их заставляют проделывать с получаемой информацией такие странные комбинации, но честно отрабатывая свою хорошую зарплату, они прилежно делали всё необходимое и отсылали все полученные данные в Аналитический Центр АНБ. В Центре полученную информацию распределяли по соответственным отделам, а эту, прошедшую «дуршлаг» откладывали в особую папку со странной аббревиатурой NSSIA и доставляли в ведомство Линдона. Как только он сумел доказать основные принципы своей гипотезы, деньги потекли полноструйным ручейком. Его отдел были вынуждены превратить в Управление. Им выделили всё правое крыло трёхэтажного серого здания в глубине парковой зоны территории Агенства Национальной Безопасности, позволили Линдону по своему усмотрению набрать себе сотрудников и, хоть и с санкции начальства, но разрешили использовать агентурную сеть в США, в Южной Америке, Африке и большинстве стран Европы. Соответственно появились филиалы. В Рио, в Брюсселе, в Лагосе. Поэтому Линдон имел все основания гордиться собой. Картина же, которую он нарисовал руководству АНБ, чтобы добиться финансирования и создания Управления, в кратком изложении выглядела следующим образом:
A) На мировой арене действует некая неизвестная сила.
B) Эта сила заведомо не может представлять ни одно из ныне существующих государств.
C) Уровень технических возможностей этой силы (предположительно) выше общемирового.
D) Эта сила оказывает влияние на развитие международной обстановки.
F) Цели этой силы, её структура и основные принципы действий, неизвестны.
Исходя из вышеперечисленного Линдон Филипп предлагал поступенчато принять меры:
1) Используя «дуршлаг Филиппа» собрать и систематизировать сведения о «силе».
2) Понять её происхождение, основные принципы, цели и действия.
3) Войти во взаимодействие с «силой» с целью использовать её в своих интересах.
4) По возможности подчинить её себе.
«Дуршлаг Филиппа» действовал таким образом: из всего массива информации в огромном объёме стекавшейся в аналитический отдел, он вычленял только те события и проишествия, которые соответствовали следующим критериям:
1. Подразумевали под собой применение технических средств.
2. Не могли однозначно ответить на вопрос «Кому это выгодно?»
3. Отличались явной (или видимой) бессмысленностью действия.
Когда, отобранная таким образом информация оказывалась у Линдона на столе, аналитики его Управления приступали к детальной проверке этих фактов. Что-то отсеивалось сразу, что-то приходилось уточнять и дополнять перед тем как сделать выводы. Но порой кое-какие данные заставляли сразу сделать стойку, словно гончую взявшую след. Взять хотя бы инцидент в Белом Доме. Тогда во время торжественного приёма вместо гимна США, вдруг заиграл гимн Кубы. В самом конце, голос, так похожий на голос кубинского лидера произнёс зетейливую фразу на испанском, которая заканчивалась словами: «...норте американо». Сгоряча был уволен техник, чьи родители имели несчастье иммигрировать с Кубы много лет назад. Однако конфуз повторился. И ещё раз. И ещё. Аппаратуру разобрали по винтикам. Всё проверили по многу раз. ... И ничего не нашли. Лучшие специалисты Америки клялись, что нет никаких следов какого-либо постороннего проникновения. И техника и запись гимна – всё в полном порядке. Появилась теория о психотропном оружии, но соответствующие эксперты с сожалением признали, что в современном мире такого оружия пока нет. К тому же, появись оно, степень воздействия на психику была бы очень индивидуальной. То есть, если бы это были голоса, то все бы слышали их по разному. А так все могли засвидетельствовать, как бодрый голос команданте, громко объявил о своём мнении по поводу США. Нашлись горячие головы, которые бросились было писать ноту протеста кубинскому правительству, но вовремя одумались, представив как это будет выглядеть со стороны. Теория Линдона тогда пришлась как нельзя кстати. Ему разрешили встретиться с президентом.
- Посудите сами, господин президент, - тихонько убеждал он, - тут явно имела место провокация на очень хорошем техническом уровне. Цель её непонятна до сих пор. Любой вероятный противник, обладай он подобными техническими возможностями, не стал бы так глупо их афишировать. Если есть технология позволяющая подобным образом влиять на приборы, да ещё и в таком защищённом объекте, как Белый Дом, то по всем логическим предпосылкам, такой козырь вхолостую засвечивать нельзя. Поверьте мне, я служу в разведке не первый день. Тут имеет место быть нечто качественно иное.
- Мистер, как вас там... – раздражённо бросил президент, - я скажу вам честно: я плохо понимаю ваши резоны тайной войны. И я абсолютно не представляю, что вы имеете ввиду под «качественно иным»... Зато я отлично понимаю, что произошло на приёме. И вытянутые лица послов Великобритании и Франции и их жён, стоят у меня перед глазами до сих пор. А ещё мне до сих пор хочется провалиться куда-нибудь поближе к центру Земли, от того позора, который я испытываю. Я склонен думать, что это, как раз и был удар. По имиджу нашей страны. Что вы ещё мне скажете? Что это были не кубинцы?
- Господин президент, дело в том, что тот уровень техники, с которым мы столкнулись в нашем случае, по самым скромным подсчётам позволяет нанести гораздо более эффективный удар. Например, отключить средства ПВО или электричество, как это было в Нью-Йорке в 77 году.
Про себя Линдон добавил – «или заставить сдетонировать наш ядерный запас», - но вслух договаривать не стал. Незачем было так травмировать и без того нервного и не самого умного президента в истории Америки.
- Всё то, что вы сказали, господин президент, я имею в виду ваши предположения на счёт удара по имиджу, в свете всего случившегося с вами, выглядит вполне разумным. – Слегка польстил ему Линдон, - если бы не другие, не менее странные случаи. И произошедшее в Белом Доме прекрасно вписывается в общую картину всех этих непонятных проишествий.
Линдону тогда удалось успокоить его, мало того, даже существенно увеличить бюджет своего отдела. В прессу ничего не просочилось. Но самое главное - Линдон начал интуитивно подходить к пониманию некой равнодействующей доминанты в цепочке этих событий. Вернувшись к себе, Линдон включил компьютер и стал сортировать имеющуюся информацию по новой системе. Сначала ничего не выходило, но Линдон не огорчился. Вся работа по сбору данных осуществлялась по принципу «найди то, не знаю, что», поэтому погрешности просто обязаны были быть. Тут сведения запоздали, там были признаны не имеющими отношения к делу, а в этом случае вообще не попали в поле зрения агентов. Всё это Линдон должен был учесть. Он ввёл необходимые поправки в настройку программы и снова прочесал базу данных. В этот раз компьютер выдал некоторую зависимость. Получалось, что если отсеять ряд событий, как попавших в сбор по ошибке, проступает интересная последовательность. Странные происшествия теперь проявлялись в некой иной системе. Линдон потёр глаза, ещё раз взглянул на экран. Теперь выходило, что эти «казусы», как он называл их про себя, возникали не стихийно а... биполярно, что-ли? Допустим в стране «А» произошло какое-то странное событие, которому не могут дать оценку ни политологи, ни военные, ни технические специалисты. Но что-то в самой ситуации словно бы намекает на причастность страны «В». Как намёк на причастность Кубы в инцинденте в Белом Доме. Через определённый промежуток времени что-то равносильное по своей несуразности или странности возникает в стране «В». Значит, если его догадка права, то совсем скоро нечто похожее или свершенно непохожее, но должно произойти на Кубе. «Политическая равнозначность казуса»... так, наверное, можно назвать этот феномен. Если его догадка верна... Линдон немного посидел, всё так же глядя на экран компьютера, затем встал, прошёл в туалетную комнату, вымыл лицо холодной водой. Подошёл к окну, понаблюдал как ветер гоняет осенние листья по парку, снял очки, потёр лицо руками, вернулся к столу и снова взглянул на экран. Потом уже не колебаясь поднял трубку внутреннего телефона.
- Соедините меня с господином директором. – сказал он.
Скандальный кубинский успех
Операцию решили назвать «Карибский микроскоп».
- Самое важное - ни во что не вмешиваться, и наблюдать. Только наблюдать. – инструктировал Линдон своих подчинённых. – Местной агентуре вбейте в голову то же самое. Наблюдаем и только. По возможности незаметно.
Главное, было совершенно непонятно, где на Кубе это произойдёт и на кого, и по какому признаку, следует обращать внимание. Агентуры на Кубе хватало, но существовал риск провалить разом всех, кто будет участвовать в операции. Даже не в операции, а... непонятно в чём, основанной опять-таки на принципе - «принеси то, не знаю, что». Но и упускать этот случай было нельзя. С другой стороны Линдон был уверен, что и кубинские спецслужбы не смогут просчитать их интерес, когда они и сами его понимают весьма отдалённо. Но из-за этой проклятой неопределённости риск был очень большой. Тогда одному из аналитиков в штате Линдона Филиппа пришла в голову идея «заретушировать» возможное странное поведение агентов... алкоголем!
То есть если, мол, неизвестно, что придётся делать участникам операции, то нужен хотя бы некий предварительный мотив оправдывающий их действия в глазах правоохранительных органов и спецслужб Кубы. Конечно у этого плана имелись свои явные недостатки, но в этих условиях, более дельной идеи никто предложить не смог.
Из-за полного отсутствия информации принялись фантазировать на тему возможного места и времени возникновения «казуса». На основе имеющихся данных выходило, что это будет какое-либо мероприятие. Так или иначе связанное с правительством или заметными людьми страны. Стали узнавать на счёт официальных мероприятий. Их оказалось не так уж мало. Особое внимание обращали на те, в которых предполагалось участие кубинского лидера. Наиболее вероятными (насколько можно было эту вероятность определить), представлялись следующие варианты: 1.Открытие музыкального молодёжного фестиваля в Гаване. По предварительным данным команданте должен был обратиться к молодёжи с приветственной речью. 2.Рабочая встреча с президентом и двумя министрами Аргентины. 3. Посещение сиротского приюта в пригороде. 4. Лекция в Национальном Университете имени Эрнесто Че Гевары студентам факультета международных отношений.
Из всех мероприятий, эти выглядели наиболее перспективными. Линдон, получив санкции руководства, начал готовиться к операции. Совершенно не представляя с чем придётся столкнуться он решил действовать с максимально широким охватом. Все эти мероприятия, за исключением, разве что, встречи с президентом Аргентины, должны были проходить при достаточном стечении народа. Да и эта встреча с аргентинцами не смущала Линдона. Он твёрдо верил своей интуиции: если там, за закрытыми дверьми что-либо случиться, виновного или виновных внутри не окажется, как их и не могло оказаться внутри Белого Дома во время недавнего инцидента. Значит кто-то или что-то будет (на что Линдон так надеялся) снаружи. Что-то, что сможет дать хотя бы ключ к пониманию этих явлений. На открытии музыкального фестиваля Линдон намеревался действовать так: рассеять в округе агентов с приказом обращать внимание на любое проявление нестандартности в любой ситуации. (Не слабая формулировочка, конечно, но большего объяснять было нельзя). Особое внимание уделить задним площадкам сцены. В толпу замешать американских студентов и молодежь из местного агентурного резерва с любительскими видеокамерами с чётким приказом каждому снимать свой участок. Для конспирации всем участникам в обязательном порядке повелевалось глотнуть немного виски.
Однако на Музыкальном Фестивале ничего примечательного не произошло. Бессменный лидер Кубы приехал к открытию, сказал пламенную речь, не преминув осудить очередные проявления империализма со стороны США. Затем под гром аплодисментов он даже подпел первому конкурсанту, который весело пританцовывая исполнил всемирно известную песню «Quantanamera».
После этого он спокойно помахал всем рукой и уехал.
Встреча с аргентинцами тоже ничего не принесла в смысле результатов. Оставался детдом и лекция. Линдон чувствовал себя с каждым разом всё хуже. Из Агенства то и дело приходили звонки и люди стоящие выше него с разной степенью раздражённости и нетерпения интересовались результатами. А получив ответ об отсутствии оных, начинали намекать, не пора ли, мол, прекращать этот ненужный балаган. И день ото дня эти начальственные намёки становились всё громче и громче.
В этот раз объект должен был выступать с лекцией перед студентами. Неожиданно пришла информация, что с утра состоится открытие большого госпиталя, построенного каким-то американским благотворительным фондом, и команданте приглашён осветить своим присутствием это мероприятие. Поначалу Линдон не придал этому особого значения. За дни проведённые на Кубе, он как-то успел свыкнуться с мыслью, что если «казус» и произойдёт, то только во время выбранных ими собраний. Вот что значит стереотипы мышления. Они, как видно, проявляются даже у хороших аналитиков. Линдон, конечно же, был хорошим аналитиком, но тут дал осечку и решил ничего не предпринимать в связи с изменением планов объекта. Тем более в актовом зале университета и около него уже были расставлены местные агенты и «туристы» с видеокамерами. Однако и тут вмешался случай, в виде очередного звонка из Агенства. Линдону в полуприказном порядке посоветовали сворачивать операцию. Понимая, что убедить начальство уже не удастся, Линдон скрипнув зубами, решил схватиться за соломинку и послать несколько человек в больницу.
И... как это часто бывает, кукиш вылез там, где его совсем не ждали. На открытии госпиталя с самой современной аппаратурой, честь «первой ночи» предоставили кубинскому лидеру. Подключив, еще крепкое, тело команданте к диагностической аппаратуре, американский врач, гордясь возложенной на него честью, набрал на клавиатуре команду приступить к диагностике. Аппаратура тихо зашелестела, команданте удобно откинувшись в большом кожаном кресле-кровати, с лёгкой улыбкой наблюдал как журналисты щёлкают фотокамерами.
- Дорогие господа, - обратился врач к журналистам, - позвольте сначала выразить своё уважение мужеству команданте, который, как и положено отцу нации, первый принял на себя удар наших очередных происков...
Журналисты весело засмеялись, кубинский лидер тоже громко хмыкнул. Ободрённый успехом своей шутки, врач успел ещё сказать что-то о будущем сотрудничестве, о добром соседстве, как вдруг обнаружил, что присутствующие давно уже не слушают его, а с отвисшими челюстями смотрят на монитор. Врач недоумённо повернулся в ту сторону. На экране монитора на испанском и английском языках красовалась надпись гласящая: «пациент скончался более суток назад». Где-то с минуту царило молчание. Потом кто-то робко щёлкнул фотоаппаратом. Диагностическая машина в ответ мигнула и выдала следующую надпись: «учитывая степень разложения, труп рекомендуется немедленно кремировать». Щёлкнула ещё чья-то камера.
- Минутку, господа, - опомнился врач, - тут явно какой-то сбой. – Краснея от стыда, он снова набрал программу диагностики сердечно-сосудистой системы. Аппаратура буквально через секунду выдала очередной вердикт: «Диагностика сердца невозможна по причине отсутствия такового». Тут уже и журналисты, сообразившие, что на их глазах происходят вещи поинтереснее банального открытия больницы, открыли неистовую стрельбу из фотоаппаратов. Снимки вышли отличные – строгий анфас пожилого лидера, отвисшая челюсть врача и жизнерадостная надпись на мониторе. Врач ничего не понимая смотрел на технику и без всякой нужды нажимал на разные кнопки. Да. Это был «казус».
Однако команданте сумел обратить этот скандал в успех. – Наши сердца неподвластны тупой технике янки, - громко заявил лидер по-английски, чем ещё сильнее смутил присутствующих штатовских врачей. А потом в своей манере привычно добавил что-то про «гринго» и «норте американо» на испанском.
Линдон узнал о казусе, когда команданте уже прибыл в университет. Скрипнув зубами, он приказал внешнему кольцу снять наблюдение, а сам отправился в госпиталь. Журналистов там уже не было, врачи и технический персонал растерянно тестировали аппаратуру. На экране весело помаргивало сообщение: «спасибо за внимание». Отключили всю систему, запустили по новой. Все функции были в норме. Никто ничего внятного сказать не мог. Линдон вздохнул, потёр лицо, вышел наружу и распорядился узнать, кто из сотрудников управления и местной агентуры присутствовал на месте во время «казуса». Оказалось, что из сотрудников, никого. Распоряжение было отдано, когда участие сотрудников Агенства и их места в университете были определены и утверждены самим Линдоном. Заместитель, услышав приказ послать пару-тройку агентов в госпиталь, решил не отрывать их от обговоренных ролей, а отправить в госпиталь местные кадры. Кого конкретно, заместитель вспомнить затруднился, надо было снова выяснять у самих кубинцев. Линдона начинало трясти.
- Стенли, - прорычал он, - найди тех, кто был здесь. Немедленно. И вытащи из них всё. До последнего. Пусть по минутам, по секундам распишут, где они были и что видели. По мгновениям. – Уже орал он. – Ты меня понял!
Успех пришёл, как это тоже порой бывает, откуда совсем не ждали. Оказалось, что один из кубинских агентов, посланных в больницу, вопреки строжайшей инструкции, перебрал по части «конспирации». Он-то и обратил внимание на худенькую девочку-подростка, которая сидя на корточках, пряталась за мусорными баками во дворе новой больницы и глупо хихикала, сжимая двумя ладошками какой-то странный продолговатый предмет. Для нищей, у девочки была слишком белая и чистая кожа, для богатой слишком простая одежда. Да и хихиканье в ладоши за мусорными баками и строительным хламом, само по себе... как-то не обычно. Агент был предупреждён о необходимости обращать внимание на странности вокруг, но совершенно не подумал бы отнести к таковым эту девчонку. Просто усугубив «конспирационную дозу» пивом, он почувствовал острую необходимость «подоить амиго», и для этого искал укромное место. Мусорные баки, точнее простанство за ними, показалось ему вполне местом вполне укромным.
- Сеньоритта, что случилось? – спросил он. Сперва ему показалось, что девочка тут по той же нужде, что и он. Потом он решил, что она плачет. И только приглядевшись, он понял, что это не рыдания, а смех.
Но на его появление девчонка отреагировала крайне странно. Перестав хихикать, она резко подняла голову и так и застыла с крайне испуганным выражением лица.
- Сеньорита, что вы тут делаете? – улавливая некую несуразность ситуации, уже гораздо более строгим тоном осведомился агент. К слову сказать, он и понятия не имел, что происходит сейчас за стенами больницы.
Девчонка, сжимая в руке странный продолговатый предмет, медленно выпрямилась и что-то сказала на незнакомом языке. Агент переспросил. В следующий миг она, пронзительно завизжав, кинулась вперёд. Прямо на него. Вернее прямо в него. Так показалось кубинцу. Пространство между стеной и мусорными баками было настолько узким, что разминуться им бы ни за что не получилось. Всё произошло очень быстро. Удивлённому агенту, совершенно не связывавшему своё странное задание и эту девчонку, показалось, что его в живот, а потом в лоб, ударил таран. На самом деле девчонка, взяв с места скорость и понимая, что обойти неожиданное препятствие никак не удастся, с разбега «вступила» ему в живот, ударяя и одновременно отталкиваясь от него. Нога на живот, нога на плечо, колено задевает лоб и... она падает. Но падает уже по другую сторону, за спину агента... поднимаясь на ноги она уже готова была лететь дальше, путь к свободе открыт. Но в этот самый момент полуоглушённый мужчина спиной валится сверху на неё. Отчаянными рывками, высвобождаясь из под упавшего на неё грузного тела, она вдруг почувствовала, как на её голени сомкнулись его пальцы. И она закричала снова. Громко. Пронзительно. Переходя на ультразвук. Ошеломлённый агент, машинально попытался схватить её и второй рукой, но в этот момент девчонка резко и неожиданно сильно ударила его своим худым кулачком прямо в глаз. Кубинцу показалось, что перед ним распахнулся космос с множеством звёзд и галактик, летящих ему навстречу. Конечно он тут же забыл о своём намерении схватить её второй рукой. Отчаянно мотая головой и выставляя перед собой руки для защиты, агент неожиданно ухватился за что-то твёрдое. Инстинктивно делая рывок на себя, и проворачиваясь, словно бы закрываясь спиной, он упал на другой бок. Шипя и ругаясь, он медленно поднялся, сначала на колени, потом на ноги. Девчонки рядом уже не было. Пострадавший глаз почти ничего не видел и стремительно заплывал. Агент, прижимая его одной рукой, вышел во двор. Он успел увидеть как худенькое тело, взлетев по одному из растущих во дворе больницы деревьев, стремительно махнуло через стену. На предмет, зажатый в руке, он обратил внимание только когда его «амиго» вновь напомнил, что ждёт помощи и кубинец вспомнил, зачем он вообще пришёл сюда - за мусорные баки.
Этого агента с заплывшим глазом, Линдон допрашивал лично, вытягивая из того мельчайшие подробности произошедшего во дворе больницы. Всё ещё боясь поверить в успех, он рассматривал предмет, попавший им в руки. Даже не предмет, а Предмет. Артефакт. Это был совершенно чёрный, слегка сплющенный продолговатый овал. Он чем-то напоминал миниатюрную доску для сёрфинга. Размером примерно с ладонь, он был абсолютно гладкий, с одного края в него было вдето кольцо из тяжёлого белого металла. Напоминало платину. И ещё было странное ощущение – Предмет, как бы прилипал к ладони, когда его брали в руку. Не то что-бы именно прилипал... а возникало чувство, что внутри чёрного материала происходил некий прилив по направлению к поверхности, которая соприкасалась с рукой.
«Имеет ли эта девочка со странным артефактом в руке отношение к произошедшему в больнице?» – такой вопрос Линдон себе даже не задавал. Имеет. Безусловно. Самое прямое отношение. Иначе и быть не могло. Для его управления это был рывок вперёд. Это был успех.
Управление Линдона получило ещё более широкие полномочия и ассигнования. Внешний облик и возраст описываемой девочки-подростка Линдона удивил, но не смутил. В этой истории всё с самого начала было необычно. То, что это простой ребёнок, Линдон и мысли не допускал. История вышла на новый круг развития. И ещё у них появился Предмет.
Однако, тут ждало разочарование. Эта штука не поддавалась никакому анализу. Ни просканировать, ни определить состав, ни функциональное назначение не получалось.
*****
Сообщение об инциденте на «Свободной Минесотте» почти сразу попало к Линдону. Внимательно изучив справку, он набрал номер информационного отдела. Выяснилось, что для подробного разбирательства авианосец снят с боевого дежурства и своим ходом движется к берегам Америки. Капитан, старший офицерский и технический состав уже доставлены военным бортом на одну из баз на территории США. Линдон выслушал, потом снова поднял трубку и попросил соединить его с директором Агенства. А ещё через час он выглянул из кабинета и сказал своему секретарю – Готовьте вертолёт. Мы летим в Северную Дакоту.
Однако допрос членов экипажа «Свободной Минесотты» ни к чему не привёл. Все они, правда, немного с разными подробностями, описывали одно и то же: непонятно почему, двигатели вышли из строя, а динамики не затыкались ни на секунду. Долго выясняли, что за песня. В итоге выяснили. Песня на русском языке. Из мульфильма. Немного погодя Линдону доставили и то и другое.
Линдон просмотрел мульфильм, приказал прокрутить его команде авианосца, которую при первых же звуках песни чуть не вывернуло прямо там, в кабинете. Однако дальше пойти не смог. Смущал ещё тот факт, что мультик был сделан хоть и на русском языке, но на армянской студии, а сейчас Армения была отдельная страна. Учитывая принцип политической равнозначности вставал вопрос: где пройдёт встречный «казус» в России или в Армении? Ответа на него не было.
Так прошло две недели. С побережья пришёл сигнал, что «Свободная Минесотта» прибыла в порт приписки. Линдон немедленно вылетел туда. Там его ждал очередной сюрприз – «предмет» начал пульсировать. Линдон сначала не связал этот факт с приближением к «Миннесоте», но немного погодя призадумался. Получалось, что артефакт реагирует на какой-то источник или раздражитель, находящийся на авианосце, или вблизи него. – Что это? – думал Линдон. – Своеобразная антенна? Некий распознаватель... какое-то другое многофункциональное устройство? – По первоначальным выводам выходило, что на авианосце, или где-то рядом с ним можно найти нечто новое. Или кое-кого... Линдон ещё только прикидывал, как поступить: приказать ли взять прилегающий район в оцепление или повременить, как вдруг пульсация стала резко ослабевать. Возникало впечатление, что раздражитель удаляется от «предмета». Линдон поднял на ноги всех в округе. Он потребовал карту местности, а перед военными поставил вопрос: подозреваемый удаляется от базы; назвать возможные пути его отхода. Военные такую постановку вопроса понимали очень хорошо. Они сразу же назвали несколько вариантов. Линдон задумался. Сейчас всё зависело от его интуиции. Предмет был только один, соответственно путь из нескольких возможных мог быть выбран только один. После минутного колебания Линдон выбрал шоссе идущее в крупный город. – Там, между прочим, есть международный аэропорт. – подумалось ему. Через десять минут военный хаммер уже мчал Линдона по широкому автобану. «Предмет» молчал. Чем ближе был город, тем сильнее нервничал Линдон. Наконец, когда до города оставалось километров двадцать, «предмет» снова начал слабую пульсацию. Аналитик моментально вспотел, артефакт казалось прилипает к ладони и внутри него идёт какая-то работа, иногда возникало впечатление, что он хочет что-то сказать Линдону. Чем ближе был город, тем сигнал становился стабильнее.
Когда они уже въезжали в мегаполис интенсивность сигнала начала стремительно падать. Линдон в отчаянии скрипнул зубами – было похоже, что что-то или кто-то удаляется от них на огромной скорости. За каких-то полминуты пульсация сошла на нет.
- Самолёт, - подумал Линдон, опуская напряжённую спину на сидение, - с такой скоростью, только самолёт. – Сержант, - Линдон повернулся к водителю, - поворачивайте в аэропорт.
Через сорок минут Линдон держал в руках список бортов внутренних и международных рейсов вылетевших из аэропорта Лос-Анжелеса между 16.20 и 16.45. Таких самолёта было всего четыре: в Нью-Йорк, в Амстердам, во Владивосток и в Берлин. Когда взгляд упал на «Russia. Vladivostok» у Линдона захолонуло сердце. Неужели? Однако почти сразу выяснилось, что рейс этот транзитный, к тому же чартер, он шёл из Мехико а в Лос-Анджелесе из самолёта никто не высаживался и дополнительной посадки тоже не было.
- Как долго простоял этот самолёт в аэропорту? – спросил Линдон.
- Где-то часа полтора. Он заправился, ещё раз были проверены все системы перед дальним перелётом. – ответил сотрудник аэропорта.
- Пассажиров выпускали погулять в аэропорт? – снова задал вопрос Линдон.
- Да, конечно, во время транзитных остановок, мы всегда делаем так.
Линдон посветлел лицом. Попрощавшись с работниками аэропорта, он быстрым шагом покинул служебное помещение.
Владивосток. Конец января.
Настроение Лики Ким буквально за какую-то минуту стремительно поменялось три раза. От расслабленно-удовлетворённого, благодаря успешно сданному экзамену, к гневно-возмущённому, когда её сбил с ног, какой-то малолетний урод, мчавшийся не разбирая дороги. И наконец к ошеломлённо-паническому, когда у неё на глазах, непонятно откуда взявшийся бандюга (с которого, как показалось Лике, недавно сняли скальп), почти в упор, застрелил подростка. Забыв обо всём на свете, она быстрее лани шмыгнула обратно, в двери Академии, откуда вышла всего несколько секунд назад. Пролетев мимо толстой тётки-вахтёрши, она спятившим метеоритом забежала на третий этаж, инстинктивно, чисто по-женски (или по детски), спрятавшись от всех проблем связанных с мужчинами в самом «надёжном» женском месте – в туалете. Тоже в женском, разумеется. Закрывшись в кабинке, она опустилась на корточки, вжалась спиною в стену, обхватила себя руками и замерла боясь вздохнуть.
Прошло минут двадцать. Никто в туалет не ворвался, никаких криков со стороны лестницы слышно не было. Стояла обычная тишина, которая устанавливается в ВУЗах только во время сессии. Лика распрямилась, щёлкнула шпингалетом и осторожно выглянула из кабинки. В туалете никого не было. Тихонько ступая по кафелю, она дошла до двери и остановилась. В голове царил полный сумбур. Только что на её глазах застрелили парня. Прямо возле дверей Академии. А она это видела – значит она свидетель. Лика испуганно остановила свою ладонь, которая уже потянулась к ручке двери. Стоп. Что делать? С другой стороны всю жизнь в туалете не просидишь. Рано или поздно выйти придётся. Лика Ким вздохнула. Ну что за судьба у неё такая. Как только жизнь наладится, обязательно надо случиться какой-нибудь гадости, которая всё разрушит. Ещё полчаса назад всё было так хорошо. Маэстро Айзеншмидт похвалил её, сказал, что она подаёт очень большие надежды, что у неё есть персональное, очень тонкое восприятие Шопена. Другие члены экзаменационной комиссии тоже милостиво склонили головы, показывая, что они полностью согласны с мнением маэстро. Польщённая и гордая, с пятёркой по специальности, она как на крыльях выпорхнула из аудитории и побежала к остальным девчонкам, которые сидели через два класса по коридору, ожидая своей очереди.
- Верхотурова, к гинекологу! – весело крикнула она влетая в комнату. Девчонки кинулись к ней, наперебой спрашивая про экзамен. Только Настя Верхотурова, то ли хакаска, то ли якутка, худая и жилистая, печально вздохнув сняла куртку, в которой имела обыкновение сидеть даже в аудитории, взяла сумочку и обречённо вышла в коридор. - Настя, всё не так страшно! – успела крикнуть Лика ей в спину. Верхотурова обернулась, неразборчиво сказала, что-то, судя по тону, пессимистичное, и скрылась за дверью.
- Они сначала решили азиатками размяться, – желчно сказала Аня Рогачёва, кивая в сторону ушедшей Насти Верхотуровой. – Мы с Макаровой и Ковальцовой будем у них на основное блюдо, а на десерт пойдут Бурбулис и Зайерман - вот увидите.
Девочки засмеялись, только Маша Зайерман подняла голову от стола, поправила на носу массивные плюсовые очки и принялась недоумённо смотреть на однокурсниц. Девочки относились к Маше покровительственно. Она постоянно витала где-то в облаках и на грешную землю спускалась по какому-то своему особому графику. Она забывала всё, что только можно. Она могла придти на занятия в домашних тапочках. Зимой. Могла перепутать аудиторию и тихонько там сидеть, ожидая урока, когда он уже полным ходом шёл в соседнем классе. Однажды даже по рассеянности вместо сумки взяла из дома кошку. Так и заявилась в Академию с перепуганным животным на руках. Как она умудрилась доучиться до третьего курса, и как она осваивала фортепиано до поступления в Академию, для Лики оставалось загадкой.
- Всё хорошо, Маша. – Лика погладила её по голове. Зайерман облегчённо улыбнулась, сквозь толстые линзы посмотрела на Лику и сказала – Я свою фамилию услышала, подумала, что меня уже вызывают.
- Ах ты, Маша-растеряша, опять где-то в космосе витала, - засмеялась Лика, - только что позвали Верхотурову, а тебя, как самую интерестную оставят на десерт.
- Девочки, - неожиданно жалобно протянула Лена Макарова, - я так есть хочу. На меня всегда перед экзаменами жор нападает. – Она умоляюще посмотрела на Лику, - Ликочка, миленькая, ты ведь уже отстрелялась, сходи, купи мне чего-нибудь пожалуйста... Рогаликов или коржик... а я тебе денюжку дам. Ну пожалуйста... Ну даже пли-и-из.
- И мне, - неожиданно пропищала Маша Зайерман.
- Ну и мне тогда, - решила не отставать от коллектива Аня Рогачёва.
Лика притворно вздохнула. – Ну ладно, что с вами поделаешь, давайте ваши деньги, и оглашайте список, чего купить-то. Только это... моё пальто в гардеробе, ничего, если я куртку Верхотуровой накину?
- Ничего, я думаю. Ты же быстро, туда и обратно. – Рассудительно сказала Рогачёва.
Стоя перед дверью туалета, Лика мучительно раздумывала, выходить ей или нет. Этот бандит, застреливший пацана тоже не может стоять там вечно – всё-таки центр города. - Наверное он уже убежал. – подумала Лика и тихонько выглянула в коридор. Там было пусто и тихо, еле-еле из-за закрытых дверей аудитории долетали звуки фортепиано. Кто-то из её однокурсниц мучил Шопена перед экзаменационной коммисией. Лика на цыпочках дошла до лестницы и с тревогой посмотрела вниз. Никого. Она короткими перебежками добралась до класса, в котором сидели девчонки.
- Ким, тебя за смертью посылать! – возопила Рогачёва. – Где наши конфетки-бараночки?
Лика быстро закрыла за собой дверь и плюхнулась на стул.
- Ой, девчонки... Вы не поверите. Только что какого-то парня застрелили, прямо перед Академией. У меня на глазах. Я так перепугалась, что думала с ума сойду.
Сначала все застыли, недоумённо открыв рты. Потом как по команде заохали и засыпали градом вопросов. Лика отвечала, опасливо косясь в сторону двери. – Вы простите, девчонки, но мне не до покупок было. Вот ваши инвестиции. – Лика положила деньги на парту перед собой. Её руки дрожали.
- Так. – Твёрдо сказала Аня Рогачёва, самая храбрая из них. – Это уже беспредел, я пойду вниз и посмотрю, если там правда кого-то убили, то надо звонить в милицию. Я иду, кто со мной?
- Только не я, – сказала Лика, - с меня хватит.
Неожиданно вызвалась Бурбулис, потом Ковальцова, витающая где-то Зайерман подняла голову, недоумённо похлопала глазами и тоже сказала что идёт. У Лики сложилось полное впечатление, что Маша, как обычно, делает это инстинктивно, толком не понимая, о чём идёт речь. Девочки вышли.
Пару минут спустя с экзамена вернулась Верхотурова и кислым голосом сообщила, что у неё четвёрка, а комиссия с нетерпением ждёт Макарову. Потом с тусклым любопытством уставилась на Лику. Лика Ким только сейчас сообразила, что всё ещё сидит в Настиной куртке.
- Извини, - она слегка смутилась, - я тут на минутку выбежать хотела, - сказала Лика, снимая куртку. Неожиданно что-то тёмное с глухим стуком упало на пол.
- Это твоё? – Лика удивлённо смотрела вниз.
- Нет. - Верхотурова равнодушно мазнула глазами по странному предмету, упавшему на пол из расстёгнутой куртки. – Это не моё. – Она взяла свою сумку, накинула куртку и вышла из комнаты. Лика осталась одна. Она нагнулась и подняла странную вещь. Это был чёрный и продолговатый предмет, примерно с ладонь длиной, и плоский - чем-то похожий на миниатюрную доску для серфинга. С одного конца было вдето массивное кольцо из тяжёлого белого металла. Лика сжала её в ладони и вскрикнула от неожиданности. Ей показалось, что вещь живая, что она сама льнёт к ладони, а где-то внутри твёрдого чёрного тела бьётся маленькое сердце.
Чип и Дейл спешат на помощь
Звали их, конечно, не так. Вполне нормальные американские имена: Стивен Роуз и Эндрю Бойл.
Стивен был ещё достаточно молод, лет двадцать восемь на вид, не больше. В меру полноват, среднего роста, блондинистый. Лицо, (не хотелось бы, раньше времени создавать какие-то предубеждения в сердце у читателя, относительно совершенно незнакомого ему, во всяком случае - пока, человека, но что поделать, раз лицо молодого человека было именно таким) устойчиво сохраняло выражение некоего, плохо скрытого превосходства над окружающими. Причина этого недолго оставалась тайной: как только напарники облегчённо откинулись в креслах, молодой Стивен сразу же открыл рот и выразил лёгкое недоумение в связи с тем, что их, людей выполняющих столь ответственную миссию, посадили в эконом-классе, рядом со всякими русскими и мексиканцами. Следом Роуз поведал, что ему - человеку, получившему классическое американское образование, в лучших учебных заведениях страны, у которого к тому же и дядя сенатор в Конгрессе, не по душе равнять себя эконом классом, пусть даже и на время, с этими...
- Нет, ну посудите сами, Бойл, - воззвал он к флегматично слушающему его напарнику, - ну что, нашей конторе трудно было заплатить за нас лишних пятьсот баксов и посадить в первый класс? Или хотя бы сказать, - «парни, вот вам на билеты, если хотите в первый класс, доплачивайте сами», я бы доплатил. Честное слово, не сидеть же вот с этим все двенадцать часов! – Стивен Роуз покосился на толстого небритого мексиканца, который развалился в кресле по соседству с его напарником. – Хорошо, что хоть не со мной рядом, - пробормотал он уже тоном ниже. Немного поворчав, он снова вернулся к дяде сенатору и отцу, работающему в его аппарате.
- Мы классическое семейство южных штатов. Городишко Каньон в Техасе основал мой предок. Полтораста лет мы там заправляли всем... Живущие в том месте люди многим нам обязаны. Государство ценит нас. Сейчас вот дядя в Конгрессе входит в республиканский блок. Я наверное, когда закончится контракт с конторой, тоже пойду в политику. Наша страна нуждается в умных людях у руля власти. А то... – он опять покосился на мексиканца, - слишком много... несообразностей вокруг. Да-да, вот именно. Несообразностей.
Его напарнику, Эндрю Бойлу, со снисходительной улыбкой слушавшему эту самовлюблённую филиппику, было на вид лет сорок - сорок пять. Коренастый, невысокий, с тремя продольными морщинами на лбу, сероглазый, в своём мятом тёмно-сером костюме – он напоминал забитого сотрудника средней руки какой-нибудь финансовой структуры, которого послали в командировку, потому-что больше никто в такую даль переться не хочет, а этот, мол, возражать не посмеет, поедет как миленький. Бойл работал в Агенстве уже давно и привык, что такие командировки, ничего хорошего, кроме нервотрёпки не сулили. Он уже давно не имел иллюзий относительно таких вот поездок. Тем более им придётся работать вместе с русскими, (а куда ж от них денешься на территории России-то?), а значит, они и будут полностью контролировать ситуацию, а им со Стивом достанутся лишь объедки. И то, в случае удачи. Зато по возвращении домой начальство насядет на тебя и начнёт требовать результатов. А ты отдувайся за всё, и за русских, и за напарника, похоже, не самого умного, и за этих «объектов», которые, если верить инструктажу, ненормальные дети, развлекающиеся тем, что сталкивают лбами страны, отношения которых и так далеки от идеальных. Совершенно непонятно, как будет выглядеть их работа с русским в реальности. Плохо, когда едешь, потому-что тебя послали, а приказы, как известно, не обсуждаются, а сам понятия не имеешь, с чем придётся столкнуться. И совсем непонятно, как себя вести, если русские решат не отдавать второй «предмет», если всё-таки он попадёт им в руки. Так можно и своего лишиться. Бойл знал, что именно, и в каком объёме, его контора решила довести до сведения российских властей. Сам он имел чёткие инструкции, что говорить можно только в рамках легенды - «от сих и до сих». И самое противное чувство вызывал «предмет».
- Запомните, Бойл, - инструктировал его Линдон перед отъездом, - вы просто оперативник, который знает только свою конкретную цель, так и говорите в случае чего русским. Всё то, что мы решили нужным сообщить их начальству, мы уже сделали. Поэтому и получили разрешение послать вас. Самое главное: ваша задача, это получить второй «предмет». Правдами или неправдами, но привезите его сюда. Запомните: у вас, перед русскими есть огромное преимущество - вы знаете, когда объект близко, а они даже понятия не имеют о его существовании. Тот «предмет», что мы даём вам, единственный, которым мы располагаем. Единственный. Поэтому относитесь к нему, как к самой ценной вещи, которую вы когда-либо держали в руках. Тем более так оно и есть. Никогда и нигде не оставляйте его. Он всегда должен быть при вас. Когда «объект» будет близко, «предмет» даст вам знать об этом. Импровизируйте на месте. Знайте – русские абсолютно не представляют, по какому делу вы приехали, в отличие от нас. Следовательно, это во многом развяжет руки вам. Главное, держите палец на пульсе событий и ни в коем случае не расставайтесь с своим «предметом». Он не сканируется, не излучает радиацию и не определяется никакими детекторами. Никто понятия иметь не будет, что у вас при себе есть нечто...такое. Действуйте. В случае успеха я сумею быть благодарным. Good luck!
Эндрю Бойл поёжился в самолётном кресле. «Предмет» находился под мышкой, в удобном кожаном чехле, наподобии кобуры. Ситуация была - полный шит. Этот Линдон Филипп ничего конкретного не сказал, что будет в случае неудачи (например: потеряй он «предмет»), но тут и койоту понятно, что он вылетит из Агенства как мексиканец-нелегал из Штатов, попавшийся в руки иммиграционной службы. И это, когда до полной выслуги осталось всего четыре года.
Его молодой напарник совершенно не высказывал беспокойства по поводу грядущей миссии, он сидел рядом и продолжал беззаботно рассуждать обо всём, что приходило ему в голову.
- Я думаю, нашей конторе совершенно не нужно было информировать этих русских. Зачем? Сказали бы, что выполняем, задание Правительства США и потребовали бы содействия.
Бойл, весь погружённый в свои невесёлые мысли, сначала подумал, что ослышался. – Что ты сказал? – переспросил он Роуза.
- Я говорю, что незачем было информировать русских о нашей миссии.
- А как... – Бойл даже не нашёлся, что сказать, - Э-э... как ты собираешься выполнять задание? – Бойл недоумённо уставился на своего молодого напарника. Тот пожал плечами.
- Да, обыкновенно. Предьявить удостоверения, сказать, что мы выполняем важное задание правительства. Они дали бы нам машину и оружие. Ну и может быть несколько человек для помощи. Что ещё надо?
Эндрю Бойл просто потерял дар речи. Сначала мелькнула было мысль, что Стивен просто шутит, но посмотрев на кивающего головой напарника, он с ужасом понял, что тот говорит вполне серьёзно. – Боже мой! – подумал Бойл, чувствуя, что у него вспотели ладони, - кого они мне дали в напарники. Это же какой-то прекраснодушный придурок. Он что, в кинотеатре подготовку проходил? Неужели сотрудник Агенства может так рассуждать? – Однако вслух свой вопрос он сформулировал по-другому.
- Ты как давно работаешь в Агенстве, сынок?
- Не так давно, Эндрю. Кстати, можно я буду называть тебя просто Эндрю, это сближает, не находишь? – Эндрю, всё ещё не в силах придти в себя, машинально кивнул. – Я успешно прошёл тесты и поступил в отдел пропусков. Мой дядя сказал, что работа в таком месте как Агенство, очень плодотворно скажется на моём дальнейшем послужном списке и на карьере политика.
- Как же, «успешно сдал тесты»... – устало подумал Бойл, - Дядя подсуетился, не иначе. Отдел пропусков, это почти единственный отдел, где сотрудник не допускается к серьёзной агентурной информации. Ну, может ещё и уборщики... Племянничку хороший послужной список нужен. – Однако вслух он сказал совсем другое.
- Скажи-ка, Стиви, раз уж мы на ты, - уже немного придя в себя спросил он, - а в эту командировку ты как попал? Из своего отдела...
Стиви довольно улыбнулся. – У меня в резюме имеется запись, что я прослушал курс русского языка у самого профессора Уильяма Мак-Клуни. Я думаю, поэтому.
- То есть, ты хорошо говоришь по-русски? – уточнил Эндрю.
- Ну... – Роуз слегка замялся. – Профессор Мак-Клуни считается одним из лучших в области славянистики. А я слушал курс у него. Целых два семестра. К тому же у меня классическое американское образование. – Снова напомнил Стиви.
Бойл бессильно откинулся на спинку кресла. - Вот она, бюрократическая машина.- грусно подумал он. – Команда подобрать сотрудников спустилась с самого верха. Но на каждом уровне, находилась замороченная своими проблемами голова, не желающая возиться с этим лично, которая в свою очередь перепоручала это нижнему звену... И вот команда дошла до рядового исполнителя. А тот не желая долго мучиться просто ввёл в поиск «русский язык». А всё дерьмо расхлёбывать опять мне. Бюрократия погубит Америку.
Самолёт загудел и завибрировал стальным корпусом, готовясь к взлёту. Впереди их ждали двенадцать часов полёта, потом Москва, потом, если всё пойдёт по плану и ситуация не изменится, их ждал Владивосток. Вытянув ноги, и стараясь расслабиться, Бойл решил про себя, что в России особо усердствовать не будет. Никому это не нужно. Главное обойтись без потерь. Русские с них глаз не спустят - это точно. Ещё за этим придурком Стиви постоянно приглядывать придётся. А то наломает он там дров со своим классическим американским образованием... Пусть всё пройдёт тихонько: «С русскими встретился, обо всём договорился, честно поездил по этому... как там его... Владивостоку, но никакие «объекты» им не попались. Вот и вся поездка». Что ж, отсутствие результата, тоже результат. Привезёт он свой «предмет» домой в целости и сохранности, сдаст по назначению, и довольно. А играть в супершпионов пусть едут другие. Сейчас же, главное попытаться хоть немного поспать, а то эта смена часовых поясов, работе не очень-то способствует. Гул двигателей перешёл в размытый свист. Самолёт оторвался от взлётной полосы. Ну вот... Часок подремать перед тем, как начнут разносить еду, потом можно попросить грамм пятьдесят виски, одеяло и нормально поспать до посадки в Москве.
А между тем его напарник, о котором у Бойла уже сложилось стойкое впечатление, не думал прекращать свои словесные излияния. Увидев, что Бойл его уже не слушает, он, совсем уж запанибратски толкнув его локтём в бок, сказал.
- Мне знакомые ребята говорили, что русские девушки тащатся с американцев, да и вообще все русские тоже. Если они узнают, что ты американец, всё – считай, любая твоя. Ещё парни говорили, что они там все мечтают замуж за американца выйти. Пообещаешь ей, что в Америку с собой возьмёшь, и дело в шляпе.
Эндрю Бойл вздохнул.
- Знаешь, Стиви, году так... в девяносто втором - девяносто третьем, может быть так оно и было. Но с тех пор многое изменилось. И Россия и русские.
- Да нет, Эндрю, ребята точно говорили. На американцев там вешаются все. – Убеждённо проговорил Стив. Он слегка замялся. – Слушай, Эндрю, мы ведь там не будем работать круглые сутки? Будут же свободные минутки, а?
Бойл слегка улыбнулся.
- Стиви,сынок, ты, кажется, расчитываешь хорошо провести время?
Роуз хохотнул. – Эндрю, не надо быть занудой. Time for business, time for fun! Разве я не прав?! Да и ты тоже ведь в душе не прочь немного развлечься с милой русской кошечкой. Небось, дома жена старая, мозги каждый день пилит, ты и рад, что свалить можно. Только не надо мне говорить, что ты не думаешь о девочках. Все вы старые потаскуны такие. Дома паиньки, а стоит куда-нибудь отъехать, как на баб кидаетесь. Помоложе, да погорячее. А, Эндрю? – Уверенный, что полностью просчитал ход мыслей напарника, молодой Роуз ехидно захихикал.
- Попридержи-ка язык, Стиви. – Бойл холодно посмотрел на него. Попал он с напарником, что ни говори. К старшим явно особого уважения не питает, не может налюбоваться собой, ненаглядным. Что такое - думать, перед тем как говорить, - тоже не имеет понятия. Мальчишку надо научиться держать в руках, а то поездка и впрямь выйдет дерьмовая.
- Ладно, Эндрю, не кипятись, подумаешь. – Стивен Роуз беззаботно толкнул его плечом. Самолёт набрал высоту. Потухли табло «застегнуть ремни», сидевший по соседству мексиканец громко сказав «сорри», стал протискиваться к проходу. Роуз недовольно посмотрел ему вслед.
- Нет, в следующий раз, я буду требовать первый класс.
Эндрю Бойл начинал чувствовать нешуточное раздражение. – Щенок, - думал он. – Сопливый щенок. Ничего, сейчас я найду, как засунуть гремучую змею тебе в штаны. А то до Москвы мне заснуть не дашь.
- Слушай, Стиви, ты говорил, что хочешь после службы в Агенстве, в политику податься? – с видимым живым интересом осведомился Бойл. Стив Роуз с готовностью стал рассказывать о том, какие у него замечательные планы на будущее, какая у него классическая семья южных штатов, как он будет двигаться по карьерной лестнице и как дядя-конгрессмен будет ему помогать.
- Вот уж действительно, говори с человеком о том, что ему интерестно. Основы психологии. – думал Бойл, всячески поддакивая и с улыбкой наблюдая как Стивен Роуз говорит о самом интерестном для себя – о себе, любимом. Через слово поминая своё классическое американское образование, Роуз даже поделился своей сокровенной мечтой. – Я думаю, что место в Конгрессе для меня не предел. – Он кивнул с важныи видом. - Я планирую забраться повыше.
Дождавшись, когда Роуз окончательно увидит себя в эмпиреях, Бойл вздохнул и сочувственно произнёс.
- Мне очень жаль расстраивать тебя Стиви, но ты знаешь... эта поездка в Россию, может испортить тебе всю карьеру. Даже наверняка. – Бойл вздохнул с видом искреннего сожаления.
Стивен Роуз моментально выпрямился в кресле.
- То есть как, «испортить карьеру»? Почему? – срываюшимся от волнения голосом быстро спросил он.
- Ну вот смотри, - рассудительно начал Бойл с невозможно сосредоточенным видом. – На каждой ступеньке твоей карьеры, твоё дальнейшее повышение будет зависеть от конкретных людей - твоих начальников, которые будут решать: повышать тебя или нет.
- Ну? – ничего не понимая, спросил Роуз.
- Ну и вот... И каждый раз эти люди будут смотреть на твой послужной список. А там, среди всего прочего будет стоять запись: «работал в России». И каждый раз у твоих начальников будет возникать вопросы: «А что если русские завербовали Стивена Роуза? А что если он работает на КГБ?» Понимаешь меня, Стиви?
У Роуза был такой вид, будто он действительно у себя в трусах, вместо привычного предмета, нащупал гремучую змею.
- Но... подожди. – промямлил он. – Я же не собираюсь работать на КГБ. Я люблю Америку.
Бойл сочувственно вздохнул.
- Всё верно, Стиви. Всё верно. Но ты пойми, что люди, которые будут решать, идти тебе на повышение или нет, от этих сомнений избавиться не смогут. И когда им придётся выбирать между тобой и кем-то «чистеньким»... они предпочтут чистенького. Ты пойми одно, сынок, – мягко убеждал он напарника, - все эти начальники, политики и чиновники, они мёртвой хваткой держатся за свои кресла и до смерти бояться всяких скандалов. И каждый раз, глядя на твой послужной список, они будут думать: «А не сяду ли я пожизненно, за то что выдвинул на руководящий пост русского шпиона?» И твоё честное слово, что ты не агент КГБ, тут не поможет. – Бойл опять тяжело вздохнул. – Поверь старику, уж сколько я подобных случаев повидал... Одна сомнительная запись может всю жизнь поломать. Жаль, очень жаль. С дядей конгрессменом твои шансы действительно были неплохи...
Роуз впал в ступор. Он настолько был подавлен сказанным, что не обратил никакого внимания на мексиканца, который вернулся из туалета и пропихиваясь между напарниками, снова лез на своё место.
Бойл опустил спинку кресла и блаженно вытянулся на сидении. – Ну вот, - подумал он накрывая ноги пледом и устраиваясь поудобнее, - теперь щенок заткнулся, и наверняка промолчит до самой Москвы. А в России, надо будет ему намекнуть, что знаю как выпутаться из этой ситуации и он будет мне в рот заглядывать. Он у меня научится старших уважать, или я съем своё удостоверение без кетчупа и соли. – Довольный своим остроумным ходом, Эндрю Бойл наконец-то заснул.
Расчёт Бойла оказался верен на сто процентов. Стиви глубоко задумался и следующие несколько часов просидел молча, иногда время от времени тихо шевеля губами, будто оправдываясь в чём-то. Наконец, после долгих и мучительных раздумий молодого американца тоже сморил сон.
Москва. Очень серьёзная организация.
- Хомяков! Хомяко-о-ов! – разнеслось по пустому коридору. – Егорушка, твою так...!
Где-то снизу, этажа так с первого, донёсся торопливый топот. – С буфета мчится, - догадался полковник Острохватов, - ну и кадр, это ж надо было его в наш отдел направить. – Интересно, сшибёт кого на лестнице, или нет, - поймал он себя на мысли. - Не-а, сегодня же суббота, сотрудников мало, только дежурные и ещё пара-тройка разных тел на всё здание. Был бы будний день, кого-нибудь сшиб бы обязательно... неинтерестно даже как-то. – вздохнул Острохватов, наблюдая как с дальнего конца коридора, там где находилась лестница в буфет, появилась и быстро приближалась бомбой летящая фигура младшего лейтенанта Егора Хомякова. – Интерестно, успеет затормозить, или в меня врежется? – лениво подумал полковник делая шаг в сторону в самый последний момент. Егорушка немного пролетел «за полковника».
- Товарищ полковник! – испуганно вытянулся по стойке смирно Хомяков.
- Его-о-орушка, - нараспев протянул полковник, - ты какого... такого, гуляешь по буфетам в рабочее время?
- Дык, суббота, товарищ полковник. – Несколько, даже удивлённо, промямлил Егор.
Полковник покачал головой. Вот ведь дитя ещё этот Егор. Егорушка, как называл его весь отдел. Счастливое дитя – для него суббота, всё ещё означает выходной, ещё детские понятия в голове сидят. Высокий, румяный, весь прям пышет здоровьем, детинушка – кровь с молоком. Добавь ещё ярко-голубые глаза, нос картошкой и широкую белозубую улыбку. Егорушкой его называли, то ли потому, что его широко распахнутые голубые глаза глядели на мир с очень уж детской доверчивостью, то ли от того, что весь его облик, очень уж напоминал Иванушку-дурачка, то ли ещё почему. Но он и впрямь был - «очень уж». Не сказать, конечно, чтобы он был глуп, нет, все тесты сдавал вполне хорошо, в нормативы укладывался, но... при этом умудрялся оставаться каким-то неуклюжим и деревенским. Вот и сейчас он замер по стойке смирно, преданно глядя на полковника, слегка подавшись вперёд и чуть улыбаясь. Ну полный Иванушка-тормозок. – То бишь, «Ivan the Break-up», ежели по-английски, - подумал полковник, а вслух рявкнул.
- Егорушка, ду ю спик инглиш?
- Йес, так точно, товарищ полковник! – браво гаркнул в ответ младший лейтенант Хомяков.
- Молодец, - полковник хлопнул его по погону, - значит поедешь встречать американских гостей в Шереметьево. Антонов уже предупреждён - он тебя в курс дела введёт, так что хватай бушлат и давай вниз. Да, и в кабинет ко мне загляни, я тебе их имена дам. И вот ещё, для них номер в гостинице забронирован, но ты их мне сначала сюда доставь. Переговорим с ними, и там ясно будет, в гостиницу их селить или сразу назад, в аэропорт отправлять. Всё ясно?
- Так точно.
- Ну, давай, бежи, Шумахер.
Глядя, как со двора выезжает служебная «нива», полковник Острохватов задумался. Судя по тому, что ему сообщили, у американцев, скорее всего, имеется аналог их службы. Что, в общем-то, вполне объяснимо. Если все эти «странности» бросились в глаза нам, то почему бы янки их должны были проморгать. Они вышли с нами на связь, потому что у них безвыходная ситуация. В России им что-то надо. В чём у них расчёт? В том, что мы и не подозреваем о чём-то таком? Во всяком случае, замотивировали они свой приезд несколько неубедительно. Им надо во Владивосток. Зачем? Что их там привлекло? – Они что-то знают, чего не знаем мы. – решил Острохватов. - Жаль только, что нам сообщили поздновато. Не успели подготовиться от и до. Ладно, на этот случай вполне действенные «экспромты» в запасе есть. Выкрутимся. Для дела будет лучше, проглотить для видимости ту легенду, которой они нас накормят, а для надёжности, приставить мальчиков из владивостокского филиала, под видом простых ментов. А, что? Если мы верим, что они простые копы, значит и они должны поверить, что мы простые менты, у которых своих забот выше крыши. И главное - дать приказ, не спускать с них глаз ни днём, ни ночью. Полковник задумчиво перебирал лежащие перед ним бумаги. – По нашему делу, по нашему, - решил он. – Когда от копчика до затылка, будто заряд электрический бегает, то это верняк. Моя «копчиковая» интуиция меня ещё не разу не подводила. Сейчас янки привезут сюда. Первое – внимательно их выслушаем. Второе – сделаем вид, что не очень-то прониклись, и вроде как потеряли интерес. Американы должны поверить, что нам, в общем-то, начхать на них. Третье – отправим их в гостиницу и начнём работать. По-настоящему. От прослушивания номера до круглосуточного наблюдения. Людей конечно маловато, но да ничего. Два янки, это не батальон, справимся как-нибудь. По нашим данным, они в России никогда не были, значит, вряд ли потеряются. Им надо в Приморье. Если они и выкинут фортель, то только там. Что же им всё-таки там нужно? Неужели, это в связи с недавним инцидентом, со стрельбой в центре города? Очень похоже. Ладно, Москва не сразу строилась. Сейчас главное – задурить американцам голову. А для этого составим «натюрморт».
Полковник открыл сейф, достал оттуда початую бутылку коньяка, стакан. Выложил на стол сигареты, потом набрал воздуха, открыл рот и совсем уже было собрался позвать Хомякова, чтобы тот сбегал в буфет за пивком, как вдруг вспомнил, что отослал его в аэропорт. – Старею, что-ли, - рассеянно подумал Острохватов. – Ладно, сходим сами, раз адьютант отсутствует.
Через полчаса всё было готово. Оставалось только немного подождать. Полковник, коротая время, рассеянно листал инструкцию по выявлению «объектов»
Для служебного пользования.
УРВС
Служебная Инструкция Управления по Расследованию Внештатных Ситуаций.
- Объект интереса УРВС как правило действует в одиночку.
- В экстренных ситуациях проявляет нетипичную для большинства людей реакцию.
- Слабо реагирует на механические повреждения (пулевые, ножевые ранения, и т.д.)
- Хорошо плавает и ориентируется под водой.
- Объект, как правило, использует заурядную неприметную внешность (подросток, пожилая женщина и т.д.).
- По имеющимся данным объект....
Оперативные меры по проверке наблюдаемого лица.
1. Проверка на «нетипичность реакции». А) Неожиданный громкий шум (петарда, выстрел, резкий гудок или свист). Если наблюдаемое лицо относиться к объектам интереса УРВС, его реакция, будет резко отличаться от реакции окружающих людей. Б) Проверка на «грубость». Объект не ответит на грубость и постарается уйти из поля зрения. В) Проверка на «общение»...
2. Проверка на «физические потребности». Если лицо относится к объекту интереса УРВС, то при длительном наблюдении бросается в глаза, то что оно может долгое время обходиться без оправления естественных физиологических потребностей: приём пищи, посещения туалета, гигиенических процедур и т.д.
3. Проверка на...
Самолёт, натужно гудя двигателями, шёл на посадку. Бойл проснулся совсем недавно, выпил две чашки крепкого кофе, съел пирожное и чувствовал себя собранным и отдохнувшим. Роуз же, измучавшись от своих переживаний, проснулся от толчка, когда шасси Боинга соприкоснулись с российской землёй. Громко засвистели двигатели обратной тяги, заставляя самолёт терять скорость.
- Ну, вот мы и приехали. – Скупо улыбнулся Бойл.
Стиви Роуз помотал головой, потёр глаза, хмуро посмотрел в иллюминатор и ничего не сказал. – Переживает парень, - подумал Бойл. – Ладно, можно немного и медку добавить - от упавшего духом тоже пользы мало...
- Стиви, послушай. Если ты на счёт карьеры беспокоишься, то есть пара способов всё поправить. Я подумаю и кое с кем посоветуюсь. – Роуз посветлел лицом. - А сейчас по делу, - резко сменил тон Бойл. - Все наши разговоры, все обмены мнениями, только когда мы будем одни, и только когда я скажу. Не забывай также о субординации. Тебе всё понятно? – Роуз молча кивнул. Бойл довольно улыбнулся, - вот таким, дружок, ты мне больше нравишься, подумал он. – Ничего, я из тебя сделаю хорошего мальчика, а то ишь, классическим образованием своим давить на меня вздумал...
- И упаси тебя... брякнуть русским, про дядю-сенатора, живо в оборот возьмут, пикнуть не успеешь. – На всякий случай припугнул ещё раз Бойл. – Слушайся меня и всё у нас будет o'key. Понял, бадди?
Самолёт замер у здания аэровокзала, подтянули трап-кишку, пассажиры, измученные долгим перелётом торопливо повскакивали со своих мест и стали толкаться в проходе. Наконец открыли дверь, и людской поток медленно пополз наружу. Внутри трапа уже было холодно.
- Сайбериа, – ежась от холодного сквозняка, протянул Роуз.
- Нет это пока Москва. – сосредоточенно сказал Бойл.
- Ну да, я и говорю...
Неожиданно Роуз почувствовал, как кто-то хлопает его по спине. Стиви вздрогнул и обернулся. За спиной шёл мексиканец-сосед по креслу. Он посмотрел на Роуза с доброй улыбкой, воздел толстый палец к потолку и сказал с жутким акцентом – «Раша из вери колд».
Стоя в очереди на паспортный контроль Роуз попробовал было возмутиться, что американцев не пускают вперёд, но Бойл так на него цыкнул, что он испуганно замолк. – Слушай, бадди, ты перед вылетом инструктаж проходил? - Роуз кивнул. - Тебе ясно было сказано, выполнять приказы? - Роуз опять кивнул. – Так вот, если, будешь открывать свой рот, где не надо, и запорешь нам дело, я на тебя такой рапорт напишу, что тебя не то, что в Конгресс, даже в бар ниггерам виски разносить не возьмут. Понял?!
Дальше дело пошло нормально. Прошли контроль, получили багаж, вышли в зал прилёта. Сомнительного вида небритые мужики выкрикавали «такси-такси» и пытались схватить за рукав. «No» покачал головой Бойл и прошёл немного вперёд. Пожилой сухопарый мужик в потёртой кожанке и молодой румяный парень в бушлате сразу бросились ему в глаза.
- Стивен Роуз? – спросил молодой парень, широко улыбаясь и делая шаг вперёд.
- No, I am Andrew Boile. - Бойл пожал ему руку.
- Вэлком ту Раша! – Радостно проговорил молодой протягивая руку и Роузу. Тот пожал её с видимой опаской. – Степаныч, - воскликнул молодой обращаясь к мужику в кожанке, - скажи что-нибудь гостям, а то неудобно...
- Йес! – сконфуженно сказал тот. – Блин, Егор, я ж по-ихнему ни бельмеса.
- О-о, - протянул Бойл, - это не есть проублем. Я немного работал с русский коулег. Поэтому я говорю русский. Мой партнер, – Бойл кивнул в сторону Роуза, - тоже учил русский в университет.
- О, блин! Молодцы, а! Смотри, Степаныч, не то, что ты! Во, как говорят. – Ну что, гости дорогие, - сказал он, снова обращаясь к ним. – Пойдёмте до машины.
По дороге Бойл весело общался с русскими. Молодой парень назвался - «Yegor», а пожилой -«Antonoff». Бойл до этого был в России только один раз, в начале девяностых, тоже в Москве, и сейчас ему было интерестно посмотреть как изменилась русская столица за эти годы. Он с удовольствием восстанавливал навыки русского языка, болтая о том и о сём. Бойл никогда не считал себя докой по части языков, но ему повезло встретить хорошего учителя. Перед тем, как работать в Коста-Рике, он проходил курс испанского у Йозефа Блисковитца, а перед первой поездкой в Россию, он снова попал к нему. Блисковитц был гений, полиглот. В Агенстве он работал преподавателем по основным европейским и нескольким азиатским языкам. – Запомните, - твердил он каждый урок, - все мы, живущие на этой Земле (будто был кто-то живущий не на этой Земле), говорим на одном и том же языке. Язык каждого народа - это всего лишь вербальная реакция на стандартные жизненные ситуации, которые и в Америке и в Японии, совершенно одинаковые. Все они, и японцы и немцы и испанцы, говорят об одном и том же. От нас же требуется «открыть понимание». Если оно у нас открыто, язык заучивается сам собой. Бойл долго не понимал этих слов, но окончив курс и уже работая в Коста-Рике, он честно старался «открыть понимание», как об этом говорил профессор Блисковитц. И однажды у него получилось! Правда, не совсем так, как он это себе представлял, но получилось. Бойл, про себя, назвал это по-другому - «плыть на одной эмоциональной волне». И действительно, стало получаться гораздо лучше, а новые слова запоминались и входили в обиход автоматически. С русским было немножко сложнее, но только сначала, когда Бойл по привычке пытался плыть на «испанской эмоциональной волне». Русская «волна» была качественно иной, но Бойл в итоге это почувствовал и за две недели научился изъясняться довольно сносно. Видать кто-то решил отразить это обстоятельство в его досье, чему Бойл теперь и обязан этой поездкой. Бойл разговаривал с весёлым Егором и степенным Степанычем и постепенно настраивался на «волну». А Роуз, койота ему в штаны, хмуро смотрел в окно и всю дорогу молчал.
Уже в городе, русские почему-то затормозили у какого-то маленького магазина и Егор весело спросил.
- Ну что, гости дорогие, какое пиво будете? Или чего другого купить? – Бойл немного опешил и растерянно взглянул на Роуза. Не дождавшись ответа, русский подмигнул и сказал, - ничё, разберёмся, - и метнулся к магазину. – Выходной же сегодня, - объяснил он, садясь на сиденье с упаковкой баночного пива. Одну банку он дал Бойлу, вторую он положил на колени Роузу, третью откупорил сам и протянул водителю. Русский Антонов, словно бы он был не за рулём, как ни в чем, ни бывало, стал прихлёбывать из банки. - Да, русские мало изменилась за это время, - подумал Бойл. Свою банку он открывать не стал, то же самое он показал глазами Роузу.
- Он же за рулём, - прошипел ему на ухо, Стив.
- Я не слепой, - также тихо огрызнулся Бойл. – Помолчи.
Подъехали к пятиэтажному серому зданию. На проходной в стеклянной будке дремал здоровенный мужик в сером камуфляже. Он вопросительно открыл левый глаз. – Свои! - весело гаркнул выпивший пивка русский Егор. – Эти с нами, - он мотнул головой в их с Роузом сторону. Мужик в будке пошевелил внизу рукой, что-то еле слышно квакнуло, дверца открылась, и русские дружно устремились вверх по лестнице. Американцы затопали следом.
На третьем этаже русские завернули и постучали в неприметную серую дверь. – Тут наш начальник, - пояснил Егор. – Полковник Острохватов. – И, не дожидаясь приглашения, вошёл. Полковник Ostrokhvatoff, видимо дремал в кабинете – когда они вошли, он встрепенулся в кресле, поднял на них заспанные глаза, ойкнул, и приглаживая растрёпанную седую шевелюру, неуклюже поднялся, приветствуя гостей. – А-а, как же, как же... Э-э, Хеллоу. Вэлком ту Москоу. Ай м глед ту си ю. – Полковник улыбаясь поздоровался с каждым за руку. Ощутимо пахнуло спиртным. – Ду ю спик рашен? – осведомился Ostrohvatoff, торопливо застёгивая пуговицы на мундире.
- Да, говорим немного. – широко улыбаясь в ответ сказал Бойл.
Острохватов вопросительно воззрился на Роуза.
- Ниемножка, - выдавил тот своё первое русское слово.
- Что ж, хорошо. - Русский полковник тихонько икнул. – Сейчас, - торопливо сказал он, оглядываясь на стол, где стояла ополовиненная бутылка коньяка, пустая бутылка из под пива и надкушенный бутерброд. – Сейчас, - повторил он, - я мигом... – Он схватил было коньяк, на секунду замялся, потом сказал. - У нас сегодня суббота, выходной, в общем... может это... за знакомство?
- Нет, спасибо. – Торопливо сказал Бойл. – Мы самолёт, летели долго. Очень устал. Лучше говорить и гостиница.
- А-а, хорошо, хорошо. Ладно. – Полковник с готовностью убрал бытылки под стол, спрятал бутерброд за вазу, жестом пригласил американцев садиться и сел сам. Было заметно, что ему жутко неловко перед иностранцами. – Ну, что там у вас... Я не очень в курсе, вроде пропал там у вас кто-то... Э-э... – полковник наморщил лоб. – Самбади дисапиаред? Райт?
- Да, exectly, пропал. – Печально вздохнул Бойл. – Наш сотрудник посольства пропал. Поехал с проверка консульство Владивосток. Там что-то случилось... Когда вернулся Москва, печальный... и снова ехать Владивосток хотел. Прошёл два неделя. Он пропал. Из консульство сказали, что его снова видели Владивосток, но это есть неточно. Москва посольство большой, все его искать, но Владивосток консульство маленький там искать не могут. Вот... – Бойл полез в портфель и вытащил фотографию Кливленда Фарелла, рядового сотрудника посольства США, который вот уже которые сутки безвылазно сидел на территории Владивостокского консульства, строго проинструктированный на случай любого варианта развития событий.
- Вот, - Бойл посуровел лицом, - его зовут Кливленд Фарелл. Он хорошо говорит русский, лучше, чем я. Он долго работает в Россия. Он последнее время много пил русский водка и ещё... наши... посольство думают он... это - fall in love with somebody in Vladivostok.
- А! Влюбился что ли? – понятливо хохотнул полковник. – Бывает.
- Да. – Вымученно улыбнулся Бойл, - но это неточно.
Глядя, как русский полковник рассеянно его слушает, Бойл успокоился. Похоже, русские и вправду не подозревали об их двойном дне и истинной цели. Вон, полковник, у них выпивший на службе. Рядовые тоже не лучше. - «Каков поп, таков и приход» - вспомнил Бойл русскую поговорку. Легенда вроде прошла, теперь главное по ходу дела ошибок не сделать. Если объекты во Владивостоке, говорил Линдон, то «предмет» должен дать знать. Сейчас надо ещё чуть-чуть поговорить с этим русским полковником, и сославшись на усталость, попросить отвезти их в гостиницу. Там в номере тоже надо держать ушки на макушке, могут быть жучки. Не потому-что их подозревают, а просто так, для порядка.
Поговорили ещё немного. Острохватов сочувственно кивал, но по его виду было понятно, что он ждёт-не дождётся, когда дорогие гости уберутся восвояси. Когда протокол общения был соблюдён и американцы выжидательно заёрзали на стульях, полковник решил, что гостей можно отпускать.
- Ну, - Острохватов встал и снова пожал им руки, - тогда, не смею задерживать. Антонов отвезёт вас в гостиницу. Вы когда вылетаете? Завтра? А билеты купили?
- Из посольства купили. – ответил Бойл.
- Ах, да! Вот ваша регистрация. – Полковник протянул им заполненные бланки с печатями. – Завтра Антонов отвезёт вас в аэропорт. Гуд бай.
Выходя в коридор, Бойл успел услышать, как в кабинете тихонько звякнула бутылка.
Икебана специального назначения
Старший лейтенант Лютиков нервно барабанил пальцами по рулю, дожидаясь пока старший же лейтенант Ромашов, вернётся из МакДоналдса. Стоял яркий солнечный день, приморский морозец давал о себе знать и в машине, а есть хотелось так сильно, что Лютиков согласился на фаст-фуд. Вообще-то между напарниками существовал строгий договор: один раз они едят то, что хочет Ромашов, следующий раз, то, что хочет Лютиков. Вначале совместной работы они пытались убивать двух зайцев сразу, но из этого, кроме гиганской потери времени, как правило, ничего другого не выходило. Скрепя сердце, напарники заключили «кушательный договор». Сегодня была очередь Ромашова выбирать еду, так что Лютиков покорно промолчал, а есть и вправду очень хотелось.
- Вызываю седьмого! Вызываю седьмого! – вдруг ожила рация.
Морщась от досады, старший лейтенант ответил. – Седьмой слушает.
- Седьмой! К шефу на ковер.
- Вас понял. – вздохнув, ответил Лютиков.
- ...вазелин купите по дороге, – глумливо посоветовала рация.
- Да пошёл ты...
Лютиков бросил рацию на сидение. Им теперь этот промах будут до самой пенсии вспоминать. Пацана, за которым столько охотились, получается, упустили по их с Ромашовым вине. Вычисляли, выслеживали, кропотливо обкладывали со всех сторон... Ну не должен был уйти, поганец! По Суханова, везде, где только можно людей поставили. Ментов привлекли, из этих – из ППС, дали ориентировку брать только по команде. Надо же, вывернулся – сучонок. Рванул вниз по спуску этому долбаному... как там его, Петра Великого улица эта, что-ли? Пацана они упустили, и начальство оттянулось на них. – Ромашке ещё ничего, а меня вон как разукрасило, - в который раз уныло подумал Лютиков, разглядывая своё лицо в зеркальце заднего вида. Зрелище действительное было малоаппетитное. По лицу и лысому черепу, и там и сям, темнели пятна запёкшейся крови, концентрируясь в основном на левой стороне. То ли недобитый терминатор, то ли прокажённый, то ли ещё какая нечисть. Вон, даже в кафе не зайдёшь, в машине жрать придётся. Лютик приоткрыл дверцу машины и досадливо сплюнул на снег. – Уйти, что-ли, - пришла в голову мысль. – В УБОП, вон, звали...
Наконец из распахнутых дверей показался старший лейтенант Ромашов, он же Ромашка, с большим пакетом в руках. Правда только для Лютика, ну справедливости ради стоит сказать, что иногда и для начальства. Ну и ещё иногда за глаза...
Ромашов плюхнулся на сидение. – Вот дружок, мама пришла – пожрать принесла. Налетай. – Лютик со вздохом принялся разворачивать свой гамбургер. – Что опять не так? Что вздыхаешь? – с набитым ртом поинтересовался Ромашов.
- Да... – Лютиков не выдержал и матюкнулся, - начальство снова на вздрючку вызывает. Аппетит вон пропал.
- Да сколько можно! – воскликнул Ромашов. – Они ж нас в могилу сведут. Когда работать, если нас постоянно .... будут?
- А Гриценко ещё и вазелин по дороге купить посоветовал. Каз-зёл...
- Козёл, - согласился Ромашов. – Блин, пожрать не дадут.
Напарники в молчании доели гамбургеры, и допили колу.
- Ну что, поехали? – спросил Лютик, вытирая руки салфеткой.
- Поехали, - кивнул Ромашов. – Только ты это... на Алеутской сверни налево...
- Зачем? – удивился Лютик.
- Я там аптеку хорошую знаю... – заржал напарник.
- Шутим, значит?! Ничё-ничё, сейчас к шефу приедем, там и пошутишь, - проворчал Лютиков, трогаясь с места.
*****
Начальник Приморского отдела УРВС, майор Володарский, а для большинства подчинённых попросту - шеф, вот уже восемь дней находился в самом отвратном настроении. Приморский филиал был основан два года тому назад. Прилетели из самой Москвы, тщательно отобрали людей, ввели в курс дела, распределили должности и обязанности. Володарский тогда только-только получил майора, а на новой должности, как ему намекнули, светил скорый полковник. После назначения он принялся за дело с огромным рвением. Главное – надо было собирать информацию и отслеживать всякие «странности». А этим у нас в основном занимается милиция. Поэтому его отдел и входил в структуру МВД, но подчинялся напрямую Москве, а уж кому там подчинялись московские коллеги, Володарский не знал, но от этого чувствовал особую важность и секретность выполняемых задач. Его отдел, как уже говорилось, собирал информацию и собрал её достаточно, чтобы иметь более-менее чёткое представление об «объектах интереса». Дел за этот год тоже было сделано немало... но в основном не по профилю. Загвоздка была в том, что отслеживая и анализируя «странности», или события, которые выглядели как таковые, сотрудники Володарского, как правило, натыкались на реальные преступления и обычных преступников. Задерживая оных, они вынуждены были сдавать их «по назначению», то есть тем следователям, которые вели эти дела в обычном порядке. А по своей специализации, с реальными «делами», было, ой как, негусто. Обещанного полковника ему тоже пока, почему-то, не дали. В тридцать девять лет стать полковником – это очень хорошо. И сам ты в самом соку. А что? Сорок лет, это очень хороший возраст, для тех, кто понимает, конечно. И звание под стать возрасту, и внешне – косая сажень в плечах, чуть благородной седины в висках, крепкое тренированное тело. Так и хочется сказать: «Ах, какой мужчина! Настоящий полковник!» Но Москва что-то тянула, а Володарскому очень хотелось стать полковником. И тут вдруг такая удача – вышли на конкретный «объект». Следили долго, проверяли, боялись ошибиться. Потом сомнений не осталось - точно «объект»! Решили брать. Для Володарского это твёрдо означало полковника. Мало того, его имя войдёт в историю. Вернее в «специсторию» для узкого круга допуска, но всё равно. Первый пойманный объект – это история! И вдруг такой облом. Ушёл объект. Просто из рук выскользнул. Канул в море, в буквальном смысле этого слова. Всё, ищи-свищи... Поэтому-то Володарский и находился в отвратном настроении. Сообщению, пришедшему по факсу из Москвы, расстроенный майор не придал особого значения.
- Ну что? - свирепо спросил он, разглядывая стоящих перед ним Ромашова и Лютикова, - «Я упала с самосвала, тормозила головой» - так теперь ваша причёска называется, старший лейтенант? - плюнул ядом Володарский. - Ромашка с Лютиком, икебана, блин, хренова. Где теперь нам его ловить, не придумали ещё? Как нам дальше работу вести нашу, а? Кого нам теперь отслеживать: всех помойных бабушек, бомжей или интеллигентов очкастых? А? Я вас спрашиваю.
Майор перевёл дух. – Ладно, хрен с вами. С Москвы телега пришла, американцы к нам едут сотрудника своего искать пропавшего... Там какой-то столичный умник решил, что они, может быть, к нашему делу отношение имеют. Хотя, кто его знает, может и имеют. Но это вряд ли, вряд ли... А раз от вас толку, как от козла молока, то поедете их встречать. Сегодня. И за ручку по городу водить будете, и переводить, и всё что скажут. Понятно.
- Да мы по-английски не шибко-то, - начал было Лютик.
- А мне наплевать! – рявкнул майор. – Я сказал, переводить будете, и задницу в туалете вытирать заботливо, и всё что попросят. А главное, чтобы глаз с них не спускали. Если обнаружится, что и вправду по нашим делам прибыли гости эти, сразу мне доложете. А так... селите их во «Владивосток», консульство им там забронировало вроде. Короче, разберётесь. И чтобы днём и ночью бдели, понятно?
- Роман Витальевич, а кто нас сменять будет? – слегка поеживаясь, спросил Ромашов.
Володарский издевательски засмеялся.
- Никто, старлей, никто. Считай, что в штрафбат попали. Понятно? И, короче, пока кровью не искупите... Я бы и заградотряд с пулемётом поставил, да некого, сижу вот, грустный.
Более молодой, а потому и более эмоциональный Ромашов, хотел было возмутиться вслух, но опытный Лютиков быстро наступил ему на ногу - «не надо, мол». Володарский хмуро наблюдал за ромашовскими внутренними борениями, видимо имея, что сказать на любые возможные возражения младшей по чину стороны. Открывший уже было рот Ромашов медленно, через силу его закрыл.
- Ну так вот, - продолжил майор, роясь в лежащих на столе бумагах, - зовут этих кренделей американских... – он вчитался, - Эндрю Бойл и Стивен... постой-ка, - майор всмотрелся ещё тщательнее, - Ро-уз, - медленно, по слогам, прочитал он. – Не, ты смотри! – он довольно заржал. – Роуз, это ж Роза, по нашему-то. Хха-ха! Ну точно, цветник какой подобрался! Лютик, значит, Ромашка и Роза. То-то мне с самого начала, вам отдать этих янки захотелось. Душа моя нежная гармонии требовала, видно. Ну, блин, полная икебана! Ой, не могу!!!
Отсмеявшись, майор отдал им факс с именами американцев и велел убираться в аэропорт. Проходя по коридору, бедолажные стралеи услышали чьё-то издевательское пение: «Ромашки спрятались, поникли лютики...»
- Гриценко, скотина! – Ромашов, негодуя, бросился было на обидчика, но бдительный Лютиков и на этот раз удержал напарника от опрометчивого шага.
- Ничё-ничё, - он придержал его за рукав, - пускай зубоскалит, бить его не надо... Мы пойдём другим путём.
Любой, кто живёт в столице Приморья и прилегающих районах, уверенно скажет вам, что добираться из Владивостока в Артём, то бишь в аэропорт, не имея в запасе часов двух-трёх форы на непредвиденные пробки - самое дохлое дело. Особенно днём, особенно по гололёду. Пока напарники выезжали из города на трассу, ехать было можно, хоть и медленно, но верно. Но на самой трассе, где-то между «Океаном» и «Сахарным Ключом» они встали прочно, и явно надолго.
- Во-о-от, - с тихой злобой протянул Лютик, - теперь и в этом пустяковом деле облажаемся. А Володарский будет орать, что мы даже гостей из аэропорта встретить не можем. Сам, гад, вызвал нас в последний момент. Сейчас три, самолёт в шестнадцать двадцать сядет, а сколько мы здесь простоим, никто не знает. Облажаемся, как пить дать, облажаемся. Пришла беда, открывай ворота.
- Знаешь что, Лютик! – резко вскинулся вдруг доселе молчавший Ромашов. – Я тебе историю одну расскажу. Про себя историю, чего уж там... Был я, значит маленький, в детский садик ходил. То есть не сам ходил, конечно, водили меня туда папа и мама. А в садике, если ты помнишь, тихий час есть. После обеда. А воспитательница наша, нам вкручивала, что кто не спит во время тихого часа, тот типа плохой, и вообще полная мразь. А я, как раз заснуть не мог, ну, не знаю, возбудимый был такой, что-ли, или ещё там чё... Плохим-то я быть не хотел. Я лежал и не шевелился - делал вид, что сплю. А когда она проходила мимо, зажмуривался крепко-крепко, изо всех сил. Чтобы как можно сильнее спящим выглядеть. И боялся до жути, что она меня расколет и накажет, да ещё и родителям пожалуется. И так каждый день, пока я в садик ходил. А потом ещё долго себя в душе полным гадом считал, что не спал на тихом часе, как хорошим детям и положено. Лет в пятнадцать только меня осенило, что херня это всё: спал, не спал - какая разница. Я эту воспитательницу возненавидел тогда. Вбила в голову дрянь всякую, а я этому верил и жил с этим. Книжку она читала, не хотела, чтоб отвлекали её. – Ромашов выругался. – Я даже ещё в детстве в милицию решил пойти, чтобы никто не догадался, что я на самом деле плохой, понимаешь?
Повисла пауза.
- Да-а, - задумчиво протянул Лютиков, - история...
- История как история, не хуже других, - огрызнулся Ромашов, уже жалея о своём порыве.
- Да я и не говорю ничего. Всё правильно. Я тоже к таким мыслям приходил. Во взрослой жизни ты избавляешься от того говна, что тебе в детстве напихали в голову. Чем быстрее избавился, тем быстрее стал свободным. Для меня тоже открытием было, что далеко не всё то, во что я верил, было правдой. Начиная с Деда Мороза и кончая... другими вещами.
- А с этим пацаном... Вот скажи мне, положа руку на сердце - в чём наша вина? Разве мы не выложились, разве не сделали всё что могли? А всё равно мы виноваты, мы плохие.
Ромашов осёкся, перевёл дух и сказал, - Теперь, когда кто-нибудь своевольничает, властью своей давит, как воспитательница та, или вон – как Володарский сегодня, я звереть начинаю. Следить мы, значит будем и днём, и ночью, и ещё без смены. А есть когда, а мыться, а спать? Блин, сейчас слово скажу нехорошее! – Он резко выдохнул, подумал, но не сказал.
- Оп-паньки! – воскликнул Лютик, включая зажигание, - неужели тронулись?! Ничё, Ромашка, не дрейфь, всё не так уж плохо!
Огромный массив легковых машин, автобусов и фур наконец-то двинулся с места. На черепашьей скорости проехали Сахарный ключ, потом движение пошло чуток быстрее, и ещё километров через пять, можно было двигаться уже где-то под сорок. Замаячил реальный шанс успеть в аэропорт.
И снова Чип и Дейл
- Я всё-таки не понимаю, Эндрю, зачем нам выплясывать перед этими русскими. Им же плевать на нас, помогать они нам тоже не хотят. Надо было сразу лететь во Владивосток, а то через полмира шляемся как бродяги. Сначала двенадцать часов до Москвы, потом восемь до Владивостока, и ради чего?
Бойл страдальчески поморщился. Он уже очень устал от своего напарника. Мало того, что он был откровенно недалёк, так ещё имея своё собственное суждение решительно обо всём происходящим вокруг, он ни на минуту не закрывал рта. Ему не нравилось всё вокруг: номер в гостинице (вполне на взгляд Бойла приличный), еда, которая тоже была вполне ничего, во всяком случае, не хуже чем в обычной забегаловке в Штатах. Не нравился Стиви Роузу и русский аэропорт: сначала он возмущался, что его заставили пройти через металлодетектор в Шереметьево, потом, что попросили поставить вещи на рентген. Он возмущался так искренне, что можно было подумать, будто в Америке с мерами безопастности дело обстояло по-другому. Потом он не захотел лететь русской авиакомпанией, мотивируя это тем, что они, мол, ненадёжны. В самолёт его пришлось запихивать чуть ли не пинками. Особенно обижало Роуза, что люди не падали в обморок от восхищения, узнавая, что он американец. В Россию, Роуз специально взял с собою большой пуховик под цвет американского флага и тёплую вязаную шапочку с большой яркой надписью «I love New York». Когда в Москве эти вещи были вынуты из багажа, Бойл просто за голову схватился. Он схватил напарника за руку и вытащил в коридор.
- Стиви, ты спятил?!!! Ты что, будешь ходить по России и каждому Ивану за милю показывать, что ты из Америки? Ты на задание приехал или по девочкам? Ты что, совсем крейзи?!!! – В пустом коридоре Бойл уже еле сдерживался и орал почти в полный голос. – Ты долбаный фрик, Стиви! Как такого идиота догадались послать, я не понимаю! Ты профнепригоден. Ты можешь запороть всю работу, ты понимаешь это? Проклятая бюрократия! Что, никто не догадался внимательнее просмотреть твоё дело. Увидели, что «русский язык» написано и послали долбаного стьюпита! Проклятая бюрократия! – Бойл ещё долго не мог успокоиться. Он кричал, что напишет на него самую поганую характеристику, что его с треском вышибут из Агенства и так далее и тому подобное...
Стиви, конечно, опять прикусил язык и на время присмирел. Но не надолго. До аэропорта. На прощанье даже не прожал руки ни Антонову, ни румяному Егору. Бойлу было стыдно. В самолёте Стиви снова принялся за свои рассуждения. Бойл уже просто терпел и страдальчески морщился время от времени.
Внезапно он понял. Понял, почему Стиви Роуз так себя ведёт. Всё достаточно просто: Роуз принадлежал к новому поколению сытой и преуспевающей Америки, плюс дядя-сенатор, плюс это его классическое... плюс мощная идеология, подпитываемая буквально всем – фильмами, где все тупые уроды, только американцы умницы и красавчики. Новостями, где добрые американцы пытаются исправить этот мир, сделать его чище и справедливее. Тотальным психологическим прессингом, что всё самое хорошее заключено в Америке и американцах. Стиви Роуз просто дитя своего времени. Он искренне считает так. И он также искренне обижается на Бойла, когда тот его ставит на место. Сам он - Эндрю Бойл, человек старшего поколения, выросший в мире с более реалистичным восприятием жизни. Его отец воевал во Вьетнаме, и его рассказы о войне Эндрю помнил до сих пор. Помнил он и Уотергейтский скандал, когда консервативный Никсон вынужден был с позором уйти в отставку. Помнил, как пьяный отец ругался, узнав из новостей о кубинском крахе в Заливе Свиней. Бойл искренне любил свою страну, но он был избавлен от массы ненужных иллюзий, которые современная Америка тоннами закачивает в общественное сознание. Роуз же впитал всё то, чем его кормили, а в Агенстве, он не проходил спецкурса, который очищает сознание от многих штампов. Его никто не готовил к агентурной работе. А из-за тупой бюрократической ошибки он попал на задание, к которому его нельзя допускать на пушечный выстрел. Вот такое вот барбекю. – Надо будет ещё разок поговорить с парнем, - подумал Бойл, закрывая глаза и пятаясь расслабиться в самолётном кресле.
Братья по разуму
- Внимание всем встречающим! Произвёл посадку самолёт Аэрофлота сообщением Москва-Владивосток. Рейс Эс. Ю. Номер такой-то. Внимание всем встречающим! Произвёл посадку...
- Уф, успели. – Напарники стояли в зале прилёта. Справедливости ради стоит сказать, что «залом», это можно было назвать только условно: длинное узкое помещение аэровокзала, с одного конца которого стояла очередь на посадку, с другого, перед закрытой железной дверью, толпились встречающие. Прошло ещё полчаса. Наконец двери распахнулись и измученные долгим перелётом пассажиры рейса Москва-Владивосток, повалили наружу.
- Слушай, а как мы наших американов узнаем, а? У них же на лице не написано... – спросил Ромашов.
- Не знаю, - рассеянно ответил Лютик. Он проводил злобным взглядом какого-то то ли китайца, то ли корейца, который подозрительно косился на его пятнистое лицо.- Может они негры будут...
- Смешно, – кивнул Ромашов. – А всё-таки?
- Да не знаю я. Поймём, как-нибудь. Меня не это беспокоит. Ты английский как... нормально знаешь?
- Ну, как сказать, «нормально»… В пределах школьной программы, ещё фильмы без перевода смотрел одно время, ну и на курсы ходил когда-то, – пожал плечами Ромашов. – Ну и подзабыл уже кое-что.
- Ага, а я вот в школе немецкий учил. Английский только по фильмам нахватал немного...
- Да ладно, докумекаемся. Может они русский знают?
- Может, - вздохнул Лютик.
Неожиданные звуки со стороны зала прилёта заставили их внимательно посмотреть в ту сторону. Там, в проёме железных дверей случился небольшой затор. Какой-то толстоватый парень в пухлой куртке, раскрашенной под американский флаг, с большим чемоданом в руках и дебелая тётка в толстой шубе застряли в дверях. Они, ругаясь в полголоса, одновременно лезли вперёд, причём уступать, явно, никто не хотел. Прислушавшись, Ромашов определил, что парень в яркой куртке ругается вроде как на английском, а здоровенная тётка, точно по-русски. Вот она поднажала, ещё раз поднажала, звучно, с чувством матюкнулась... и вырвалась вперёд. Парень же, не устояв перед напором, сначала был вжат в металлический косяк, а потом рухнул на пол.
- Ну, вот и наши клиенты, - Ромашов толкнул Лютика локтём в бок и направился к двери, втайне гордясь этой маленькой победой России.
Парень, не выпуская из рук чемодана, что-то шипя по-английски, вставал на ноги.
- Эндрю Бойл? – спросил Ромашов, подходя к парню.
- What? – парень удивлённо воззрился на него. - Oh! No... I'm Rose, Steaven Rose. Andrew is... he is over there. – Он показал рукой, куда-то за спину.
Немного погодя, из железных дверей показался невысокий мужичок в сером пальто с помятым грустным лицом.
- Я - Эндрю Бойл, – сказал он, подходя к ним и пожимая руки, - здравствуйте.
Парень в американской куртке, ругаясь, отряхивал свою одежду и чемодан, и как будто забыл поздороваться. Закончив приводить себя в порядок, он поднял глаза и увидел лицо Лютикова, который дружелюбно тянул к нему ладонь для рукопожатия.
- Шит! – Роуз испуганно дёрнулся назад. Чемодан снова упал на пол. Ромашов поднял его.
- Донт ворри. Итс нот дизиз. Хи джаст фелт даун энд скретч хиз фейс. – С улыбкой сказал он американцу. Бедный американец кивнул, но руку жать не стал. Впрочем, Лютик её уже не тянул.
Загрузились в машину. Вопреки ожиданиям, зато в соответствии с законом подлости, трасса на пути в город на этот раз была свободна. Роуз всю дорогу молчал, а Бойл наоборот разговаривал. Говорил он по-русски через пень-колоду, но тем не менее вполне сносно. Он поделился с ними, что очень переживает по поводу пропавшего сотрудника посольства, с улыбкой сказал, что во всём виноваты красивые русские девушки, потому что, по некоторым данным, причиной всему является страстная любовь.
Стемнело. Подъезжали к Владивостоку. Говоривший Бойл вдруг тихонько вскрикнул, судорожно дёрнул рукой к груди и замолчал.
- Что! Сердце? – Испуганно вскинулся Ромашов. – Только этого нам не хватало, - с ужасом подумал он. – Объект упустили, теперь ещё гость заграничный у нас на руках умрёт. Хана нам точно. – Что? – повторил он, с тревогой вглядываясь в лицо Бойла.
Старший американец глубоко вздохнул, закашлялся, махнул рукой – «ничего, мол», - и слегка ссутулился на сидении.
- Может в больницу? – оборачиваясь, спросил Лютиков.
- Нет, нет, всё хорошо. Это иногда случаться после флайт... самолёт. Всё хорошо. – Ответил Бойл.
Приехали в гостиницу. Зарегистрировались. Оказалось, что американское консульство во «Владивостоке» забронировало два одноместных номера. Поднялись вместе на седьмой этаж. Дали на всякий случай визитки с номерами своих телефонов. Пожелали гостям спокойной ночи, Ромашов договорился заехать за ними завтра в девять утра. На том и расстались.
Простившись с американцами, напарники позвонили шефу, сказали, что гостей встретили и доставили в отель. На что шеф лишь коротко хмыкнул, сухо приказал вести дальнейшее наблюдение и бросил трубку.
- Ну, чё будем делать? Замену он присылать не собирается. – уныло спросил Ромашов.
Лютик досадливо сплюнул на снег. К вечеру мороз усилился. Начинался снегопад. Снова хотелось есть, да и уставшее тело и нагруженные нервы требовали отдыха.
- Я, значит, так думаю. – Лютик снова сплюнул. – Если нашему шефу по-фигу, то и нам стахановцами быть тоже не очень надо. Так сказать, строгость приказов шефа, во многом смягчается необязательностью их скрупулёзного выполнения. – Перефразировал Лютик известное выражение.
- Ух, ты! Во выдал! – восхитился Ромашов. – А практически, как ты это видишь?
- А так. Сейчас мы едем ко мне, тут недалеко, сам знаешь. Лезем в горячий душ - по очереди, - почему-то уточнил он. – Съедаем что-нибудь купленное по дороге, выпиваем горячего чайку, потом ложимся и спим несколько часов в тёплой постели. А утром, если шеф вздумает проверить, часов так с шести утра будем бдить в машине возле гостиницы. Как тебе план?
- Лютик, ты гений! – чуть не прослезился Ромашов.
- Я знаю, - скромно ответил тот.
Так они и сделали. По дороге купили пельменей. Приняли горячий душ и с наслаждением вытянувшись под тёплыми одеялами, моментально уснули.
Однако долго проспать друзьям не пришлось. В два часа ночи их разбудил звонок сотового телефона.
- Алло? - Ромашов нащупал в темноте телефон и прижал трубку к уху. – Слушаю.
- Я есть очень извиняться. Но у меня проублем, - донёсся до него встревоженный голос американца Эндрю Бойла. – Дело в том, что мой напарник... Стивен Роуз. Он пропал.
Есть!
Он даже не сразу понял. А когда до него дошло, он чуть не выдал себя. «Предмет» ожил. Ожил! Он мягко вибрировал в футляре под пиджаком. А это могло значить только одно – «объект» находился здесь, неподалёку, в зоне действия «предмета». Бойл даже чуть не задохнулся от неожиданности. Русские переполошились, подумали, что у него что-то с сердцем. Ну, это ничего, это пусть. Русских он успокоил, а себя в душе обругал. Это же надо – так выдать себя. А всё этот долбаный Стиви. Из-за его капризов можно вообще свихнуться. Послали, (фак!), напарничка, которому самому нянька нужна. Чуть про задание не забыл.
Оказавшись в номере, Бойл подавил радостное возбуждение и желание позвонить в консульство: там имелся экстренный канал связи с Линдоном Филиппом. Терпение... и никаких резких движений. Русские на легенду похоже купились. Влюбиться, напиться, плюнуть на служебные обязанности, это вполне по-русски. В Агенстве работали очень хорошие консультанты. Настоящие профессионалы по СССР и постсоветской России. Они сказали, что такого рода легенда будет вызывать у русских подсознательное доверие. Похоже, они были правы. Милиция вон, как это по-русски – «ни ухом, ни рылом». Да и откуда бы им догадаться, такое, если специально не знаешь, ни в каком страшном сне не привидится.
Так, ладно. Завтра с русскими поедем в консульство, отметимся, что приехали и начнём накручивать по городу. Определим локейшн, а там уже и без русских можно походить, вроде как гуляем и наслаждаемся видами Владивостока. Если носитель другого «предмета» определится, можно будет думать дальше. Может привлечь двух-трёх сотрудников консульства – Линдон в случае идентификации объекта оговаривал и такой вариант. А может, и своими силами справимся. По ситуации, по ситуации... Русские полицейские пока нужны, но потом надо будет придумать, как от них отлипнуть... Значит, сначала их надо так замотать, чтобы потом они с радостью отпустили нас побродить по городу вдвоём со Стиви.
Эндрю принял душ и лёг в постель, но заснуть он не смог. Снова и снова он брал в руки гибко пульсирующий «предмет». Возникало очень отчётливое чувство, что предмет был живой. Он то прилипал к ладони, то, как будто по нему проходили упругие волны, при всём при этом он оставался таким же твёрдым, как и всегда. Внезапно он осветился мягким лазурным светом. У Эндрю Бойла пресеклось дыхание, до того этот свет был прекрасен. Он снова дотронулся до «предмета». Возникло ощущение, будто его гладкая поверхность ласкает кожу руки. Бойл ещё никогда не испытывал подобных чувств. Он держал эту удивительную вещь в руках, и ему казалось, что его зовёт к себе что-то чистое, извечно доброе... то, что он всегда хотел обрести. Выполняемая миссия показалось такой глупой и никчёмной, как и большинство дел на этой Земле. – Стоп. – Сказал себе Бойл. – Откуда эти мысли? Ничего себе. – Он положил предмет на стол и потряс головой. Сходил в ванную, умыл лицо холодной водой, вернулся, положил предмет обратно в футляр и лёг в постель. Но заснуть ему не удалось. Он снова встал и посмотрел на часы. Они показывали двадцать минут первого ночи. – Надо заглянуть к Роузу, может он ещё не спит. Заодно и поговорим, - решил Бойл. Он надел брюки, рубашку и вышел в коридор. Дверь Роуза находилась напротив и через одну влево. Бойл постучал. Никакого ответа. – Спит, что-ли? – подумал Бойл и постучался ещё раз. Громко. Снова не услышав ответа Эндрю не на шутку встревожился. Судя по отсутствию звуков, напарника в номере не было. У Бойла похолодело сердце. – Нет! Только не это! – с ужасом подумал он. – Неужели этот придурок ушёл? Не может быть!
Бойл растолкал дремлющую консьержку и с горем пополам упросил её открыть номер Роуза. Если до этого и были призрачные надежды, что Стиви не услышал его стука (может в ванной был, может, выпил и спит), то теперь подтвердились самые худшие опасения – Роуза в номере не было! Для очистки совести Бойл прошел в бильярдную, заглянул в оба гостиничных ресторана, осмотрел бар и зал с игровыми автоматами. Долбанного Стиви нигде не было. Бойл даже застонал от отчаяния. Он вернулся в номер и сел на кровать. Надо было что-то делать. Немного поколебавшись, он снял трубку гостиничного телефона и набрал номер русского Ромашова. – Алло? – услышал он сонный голос.
Приморская «Пурга»
Лютиков с Ромашовым облазили всю гостиницу, Роуза действительно нигде не было. Ни дежурная по этажу, ни администратор на входе, ни консьержка на этаже тоже ничего не прояснили. Спросили у охранника, но тот сказал, что сменился в двенадцать ночи и никого приметами похожего на Роуза не видел.
- Вот как этот мистер бегал – он показал на Эндрю Бойла, - это я видел, а его друга нет... – сохраняя степенную важность проговорил охранник.
- А кто дежурил до тебя? – быстро спросил Лютиков. Охранник, подозрительно косясь на его лицо, сказал, что это служебная информация и разрешение на неё надо получить у администрации отеля.
- Слышь ты, служивый! – Лютиков вытащил своё удостоверение. – Мы тоже не в ларьке овощном работаем. Кто до тебя был, говори, давай!
- Серёга был. – недовольно сказал охранник.
- Телефон Серёги?
Охранник сказал. Позвонили Серёге. Тот ещё не спал. Ответил, что да, действительно, был парень-иностранец в куртке, раскрашенной под штатовский флаг. Он спрашивал, где ближайший ночной клуб. Ну, Серёга и объяснил ему, как пройти в «Пургу».
- Эндрю, - Ромашов повернулся в Бойлу, - ваш друг пошёл в найт-клаб. Секьюрити, ху ваз бефо хим сэд соу.
Бойл в ответ красноречиво скрипнул зубами, сжал кулаки и промолчал, однако направление его мыслей напарники без труда прочитали по его лицу.
- Как говорит наш Гриценко - «бежи за вазелином», – хмыкнул Лютик. – Ты знаешь, где эта «Пурга» находится? – спросил он Ромашова.
- Знаю, - кивнул он, - тут недалеко. Направо от морвокзала. Поехали, на месте покажу.
- Мистер Бойл, - обратился он к американцу, - ёр френд суппоуз ту би ин «Пурга» найт-клаб.
- Что есть «пурга»? – поинтересовался Бойл.
- Кайнд оф близард.
*****
Машина, натужно воя мотором, пробивалась через мешанину снега. Улочки за Морвокзалом очистить от снега ещё не успели, к тому же ночью погода испортилась, и разыгралась, если не пурга, то неслабая метель, уж точно. Сквозь пелену падающего снега, даже в свете фар было видно максимум метров на десять. Буксуя и трясясь, кое-как, доехали до «Пурги». Лютик остался у входа, а Ромашов с американцем быстро спустились вниз.
Дискотека, носившая немного сомнительное название «Пурга», располагалась в подвале бывшего Главного Почтового Управления Приморского Края. Его работники в советское время любили в шутку говорить, что работают в ГПУ. После развала Союза почтампт переехал на улицу Светланская, а освободившееся здание поделили между собой разные фирмы и фирмочки. Подвал достался дискотеке, или как это модно сейчас говорить – ночному клубу. Назвали клуб по аналогии со знаменитой московской «Метелицей», но немного по своему - «Пурга». То ли организаторы клуба не учли местной специфики (у приморской молодёжи слово «пурга» служило синонимом слова «фигня»), то ли специально добивались такого двойственного звучания, но дискотека в отличии от московской «Метелицы», так и не стала местом отдыха золотых vip-клиентов. Там собирались в основном приблатнённые студенты, полукриминальный торговый элемент, во множестве обитающий во Владивостоке, туда приходили оттягиваться моряки, вернувшиеся из рейса. А ещё иногда, по предварительной договорённости, туда приводили туристов, сначала запугав тех, что именно здесь собирается знаменитая «русская мафия». Туристы, заказав по «обязательному» дорогому коктейлю, долго вкушать рашен экстрим почему-то не хотели и максимум через полчаса, вместе с гидом, уходили в места поспокойнее, чтобы там выпить и обсудить свою храбрость. Исключение, как гласит молва, составил один немец, который пришёл в «Пургу» уже пьяный и обидевшись на слово «фашист», смачно дал в ухо какому-то моряку. Но моряк был не один. Моряк был с друзьями. Драка вышла - просто заглядение. Немчина оказался не промах, да и здоровьем не был обижен, он в десять секунд раскидал моряков, потом сам пару раз очень чувствительно получил в челюсть. Моряки, немного протрезвев от ударов, насели на немца дружнее. Трое дюжих охранников работавших в ту ночь с ситуацией справиться не смогли и вызвали милицию. В отделении, не желающих успокаиваться, и моряков, и немца, по доброму российскому обычаю, «слегка» пригасили резиновыми дубинками. Когда тишина была установлена, начали разбираться, кто есть кто. И у немца и у моряков, как ни странно, документы оказались при себе. Иностранца хотели было сразу отпустить, но тот вдруг проявил солидарность с подельниками и дал знать на смеси русского с английским, что-то вроде, мол - вместе пришли, вместе и уйдём. В общем, раньше уходить отказался наотрез. Суровые сердца приморских моряков дрогнули и прямо там, в камере был заключён мир между народами. Вся компания, к великому ужасу, персонала «Пурги», снова завалила туда уже на следующий вечер. Как гласит та же молва, выяснилось, что дед у немца, как и дед у одного из моряков, оба погибли под Ленинградом. Дальше, как говорят, снова была драка, но в этот раз, объединённый русско-германский фронт, неслабо врезал американским морякам. Однако, в эти слухи, как в явный перебор, Ромашов уже не верил. А то, что одетого в такую куртку американца, недисциплинированная, зато жутко патриотичная (особенно в пьяном виде), приморская молодёжь могла вульгарно побить, он не сомневался.
В «Пурге», ни в баре, ни в танцзале Стивена Роуза не было. Начали опрашивать барменов. Те сначала пожимали плечами, потом один из них вспомнил, что да, мол, был тут кто-то в такой куртке. Начали опрашивать охрану. Выяснилось, что Роуз приходил. Сначала выпил в баре, потом пошёл танцевать, потом вроде бы вернулся в бар, но не один, а с какой-то девушкой. Потом девушка вернулась в танцзал, а Стивен выпил ещё и снова пошёл танцевать. Снова вернулся, снова пил. Потом к нему кажись кто-то подсел. Да, точно. О чём-то они говорили по-английски. Охранник не понял ни слова, но сказал, что говорили они громко. Возможно, ругались. Потом иностранец ещё пил, а совсем недавно ушёл с какими-то ребятами.
У Ромашова всё похолодело внутри. – Не понос, так золотуха, - убито подумал он. – Летс гоу, - крикнул он Бойлу, направляясь к выходу.
- Лютик, - крикнул он напарнику. – Он недавно с какими-то ребятами ушёл. Минут десять назад. Вроде он там ссорился с кем-то.
Лютик мотнул головой и выругался. Вот так фекалина. В такой ситуации ничего хорошего ждать не приходилось. Кто эти ребята, куда они повели пьяного американца...
- Значит так, Лёха. – взял дело в свои руки Лютиков. – Тут, в общем, направлений, куда они уйти могли, не так много. Бойл пусть начинает делать круги по спирали вокруг клуба. В соседние дворы пусть заглянет. Ты, давай, на Эгершельда. А я на машине вниз, и по Алеутской проедусь. Давай, если что, звони. Точка встречи здесь.
Ромашов в двух словах объяснил план Бойлу. Тот, видно, мужик опытный, ни возражать, ни спорить не стал. Сразу понял, что в условиях неизвестного города, для него лучший план – это вести поиск держа в поле зрения знакомый клуб.
Ромашов петлял по улочкам в районе Эгершельда. Они не могли далеко уйти. В ночном городе голоса пьяной компании должны быть слышны за версту. - Если они сразу не зашли в ближайший двор и не поднялись в квартиру, мы их должны найти, - думал Ромашов, выбегая на следующую улицу. Метель немного спала, да и фонари горели, но ни американца, ни других прохожих видно не было. Внезапно в кармане у Ромашова зазвонил телефон. Это был Лютик.
- Алло! – Ромашов поднял трубку.
- Ромашка, это я. Слушай, нашёл я его...
- Так, давай, скорее к клубу! – выкрикнул Ромашов. – Он там как, целый?
- Он-то целый... так... по роже получил пару раз, да куртки своей лишился. Только вот к клубу спешить не надо. Американец, пьяный в зюзю, вещи интерестные болтает... Про их спецмиссию. Хрен его знает, Лёха, ты по-английски лучше меня волокёшь. Надо бы ловить момент, да поспрошать его маленько, пока он бухой. Ты к «пирамиде» как скоро подойти сможешь?
- Ну, минут за пять-семь добегу...
- Добро, - выдохнул Лютик. – Я тогда тоже туда подъеду, чтобы этот Бойл нас раньше времени не засёк. Представляешь, я его аж на Фокина подобрал, там, где валютчики стоят обычно.
Пирамидой напарники называли место на площади напротив морвокзала. Это было серое трёхэтажное здание. На первом был обычный гастроном, на втором - столовка, на третьем – кофейня, причём, как утверждали местные ценители кофе, весьма недурная. Крыша третьего этажа была сделана из стекла в виде призмы. Со стороны и вправду возникало ощущение, что на крыше стоит стеклянная пирамида, наподобие Луврской.
Когда Ромашов добежал до площади, машина была уже там. Он открыл дверь и плюхнулся на переднее сидение.
- Вот, полюбуйся. – Лютик мотнул головой назад. Ромашов обернулся. На заднем сидении в пьяной нирване, глупо улыбаясь, покачивался Стивен Роуз. На лбу у него краснела шишка, на скуле наливался здоровенный синяк, а изо рта тянулась вниз ниточка слюны. – Я до улицы Фокина доехал, смотрю, в сугробе барахтается что-то тёмное, остановился, вылез посмотреть – точно, он. Без куртки своей и без шапочки. Лежит, орёт по-английски. Даже попытался мне по морде заехать. Я его насилу в машину запихал, а он давай нести какой-то бред. Я сначала значения не придал, а потом слышу, он вроде говорит, что русские, мол, никогда не догадаются, что они тут делают. Типа, спешиал эйджент, и всё такое... Надо бы разговорить товарища, тем более, вон он сам в бой рвётся.
Ромашов кивнул, - Да, надо бы... Грех не попробовать.
Он повернулся к Роузу.
- Стиви, Стиви, как ты, дружок? – сказал он по-английски.
Пьяный Роуз попытался сфокусировать взгляд на нём. – Эндрю, где ты был? – спросил он. В машине было тепло и его стремительно начинало развозить.
- Да, это я, Эндрю - твой напарник. Ты помнишь нашу миссию? – не моргнув глазом, спросил Ромашов.
- Пп-омню, - икнул Роуз.
- Какая у нас миссия, Стиви?
- Аа-аакх, - что-то нечленораздельно пробормотал Роуз, - я... я вижу, ты не Эндрю, - внезапно сказал он, - ты из этих... русских. Тебе нельзя рассказывать про предмет...
- Про какой предмет, Стиви? – проникновенно спросил Ромашов.
- Про тот, что у тебя, Эндрю, - пробормотал Роуз, видимо снова принимая его за своего напарника.
- Да, да. Ты прав. Ты молодец, Стиви! – торжественно сказал Ромашов. – А вдруг русские узнают, про предмет?
- Ха! – воскликнул Роуз, заваливаясь вперёд. – Эндрю, - хихикая и кривляясь в пьяном угаре, он поднёс палец к носу Ромашова. – Эндрю, - повторил он, - меня специально инструктировали на этот случай. Ни за что не допустить этого. Эндрю-у-у. – Роуз вытянул губы трубочкой и снова захихикал. – Ты думаешь, я стьюпит, не-е-ет, Эндрю, я не стьюпит. Русские ничего не знают об обджектс. А мы знаем, что он здесь и... – Роуз схватил Ромашова за грудки и притянул его ухо к своему рту, - завтра... мы его поймаем. Андестенд? ...только, - он показал пальцем на Лютика, снимавшего всю эту сцену на камеру сотового телефона - ему ничего не говори. Итс топ-сикрет! Андестенд?
За следующие десять минут Роуз выболтал напарникам практически всё, что знал сам. Теперь сомнений не оставалось: в Америке существует организация с аналогичными целями и задачами. Заграничные гости приехали как раз по их делу. Ну и, что вселяло надежду, «объект» или даже «объекты» до сих пор должны были находиться во Владивостоке. Стиви Роуз, разговорившись, принялся повторять одно и то же, по второму кругу.
- Слышь, Лёха, – задумчиво сказал Лютик. – Сдаётся мне, шефа беспокоить пока не надо.
- Почему? – удивлённо поднял брови Ромашов.
- А потому, что здесь, если подумать, можно неплохо сыграть... Сейчас время нужно, чтобы взвесить всё. Меня беспокоит то, что если этот Стиви сейчас не заткнётся, Бойл поймёт, что мы всё знаем... и кто его знает, какой фокус он выкинет в этом случае. Он-то далеко не такой придурок, как вот этот. – Лютиков мотнул головой в сторону Роуза. - А времени у нас может не остаться.
– Дело говоришь, - Ромашов кивнул. – А нашего американца, мы сейчас заткнём. – Он усмехнулся. – Давай-ка, дуй к любому круглосуточному.
Из магазина Ромашов вышел, держа в руках бутылку пива и чекушку водки.
- Что сначала лучше? – спросил он напарника.
- Я думаю, - Лютик задумчиво поскрёб пятнистую голову, - дай ему сперва водки, а заполируем пивком.
Водку Роуз пить сначала не хотел, он хватал Ромашова за рукав, звал домой и что-то твердил про классическое американское образование. Потом всё таки выпил с полчекушки, но сказал, что это - шит. Лютик тут же откупорил и подал ему пиво. Его американец принял гораздо лучше и почти сразу высосал всю бутылку.
- Ну вот, и умница, хороший янки - с теплотой в голосе сказал Лютик, садясь за руль. – Видишь, Ромашка, сказал он напарнику, - Не было бы счастья, да несчастье помогло. Всё не так уж плохо!
Перед клубом напарники снова решили разделиться, чтобы не вызывать никаких сомнений. Ромашов вылез за два квартала, предусмотрительно выкинул пустые бутылки и побежал к «Пурге». Минут через пять он был на месте. Замёрзший и перепуганный Бойл уже стоял перед входом.
- Я осмотреть двоур вокруг, - кинулся он к Ромашову, - но он есть нигде нет.
- Всё в порядке. Эврисинг из окей. Донт ворри, май партнер файнд ёр френд. Хи из каминг нау.
- Oh, thank you. Oh my... Спасибо! – радостно воскликнул Бойл. – Thank you!
Через десять минут подъехал Лютиков. Испереживавшийся Эндрю Бойл бросился к машине. Сначала он горячо пожал руку Лютику, потом распахнул заднюю дверь и заглянул внутрь. На сидении, блаженно улыбаясь, спал Стивен Роуз.
Давайте поговорим...
Эндрю Бойл в который раз за последние несколько суток находился в гадком настроении. И причина этого настроения в данный момент лежала у него на кровати и спала беспокойным алкогольным сном. Больше всего бесило Бойла даже не то, что этот ненормальный Стиви решил ослушавшись уйти в самоволку, и даже не то, что он надрался и получил по тупой голове - больше всего его бесило то, что и ключи от номера Стиви, пропали вместе с его дурацкой курткой. Они втроём еле дотащили пьяного Роуза до лифта, и как-то само собой так получилось, что положили его в номер к Бойлу, и, конечно же к нему на кровать.
Когда они вернулись в отель, было уже полчетвёртого. Русские положили Роуза на живот, и спросили когда приходить.
– Может в одинадцать? – поинтересовался русский Ромашов.
- Нет, - Бойл покосился на Роуза, - лучше в двенадцать.
Русские понятливо кивнули, сочувственно повздыхали и ушли, почему-то на прощанье, пожелав удачи. Как только за ними закрылась дверь, Бойл устало опустился в кресло. Он только тогда почувствовал, как он вымотался: напряжение, и тревога вызванная отсутствием Роуза, схлынули, и теперь Бойл ощущал только дикую усталость. Ноги как будто сами подламывались в коленках. Он посмотрел на спящего Стиви, который, так неожиданно занял его кровать, и попробовал устроиться в кресле, но от этого начала ныть поясница. Бойл встал, немного сдвинул тело Роуза и попытался улечься рядом. Было очень неудобно, но в итоге ему удалось задремать. К сожалению, ненадолго – организм Стиви Роуза решил поблевать. Он уделал кровать, уделал ковёр, уделал новые туфли Бойла, стоящие перед кроватью - точнее наполнил их с горкой. Бойл от полной неожиданности произошедшего принялся тоскливо ругаться, совершенно не представляя, что теперь делать и как всё это убирать. В комнате плотным занавесом повис рвотный туман. Бойл, охая, стеная и склоняя Роуза на все лады (больше всего было жаль туфель), перевернул его голову на другую сторону. Потом открыл окно, чтобы хоть немного разбавить вонь висящую в номере, но очень быстро замёрз и вынужден был закрыть окно. Завернулся поплотнее в одеяло и снова прилёг. Но и на этот раз поспал совсем недолго. Организм Роуза, немного отдохнув, решил снова поблевать, а так как голова его была повёрнута в другую сторону... В общем Бойл проснулся от странного ощущения, будто что-то тёплое липкое льётся ему в ухо. Оказалось, что не только в ухо...
Отмывшись в душе и сменив одежду, отупевший от всего пережитого, Эндрю Бойл поймал себя на мысли, что думает о том, как бы убить Стиви Роуза, причём думает он об этом без всякого внутреннего сопротивления. – Хорошо бы подушкой придушить, или на спину повернуть – вдруг снова блевать начнёт, тогда и рук марать не придётся, - автоматически выдавал решения мозг Бойла. Он ещё раз посмотрел на спящее тело, плюнул на загаженный пол и вышел в коридор.
Очнулся он от того, что кто-то тряс его за плечо. – Вставайте, мистер, не положено. Идите к себе в номер и там спите, - басил ему кто-то в самое ухо. Бойл поднял голову и увидел, что лежит, свернувшись калачиком, на кушетке в самом конце коридора. Перед ним стояла толстая вахтёрша в синем халате со шваброй и с суровым выражением лица.
– Ишь, разлеглись они. Пить надо меньше! – проворчала она недовольно громыхая ведром. – Чего в номере не спится?
Бойл не стал ей объяснять, чего ему в номере не спится, он с трудом поднял затёкшее тело. Зашипел, разминая поясницу и с трудом переставляя деревянные ноги, поплёлся в номер. Там всё было без изменений. Разве что по количеству «осадков» можно было сделать вывод, что Роуза выворачивало ещё пару раз. Эндрю Бойл посмотрел на часы – без пяти десять. Через пару часов приедут русские, а Стиви и не думал просыпаться. – Хоть бы сдох совсем. Одно мучение с ним. – подумал он, подходя к окну. За остаток ночи все тучи развеялись, с голубого неба ярко светило безмятежное солнышко, а выпавший снег так играл на солнце, что остро захотелось плюнуть на все дела, и просто жить и радоваться жизни.
Но порадоваться жизни Бойлу сегодня не пришлось. На то, не считая пьяного напарника и заблёванной комнаты, нашлись и другие причины. Во-первых, русские приехали гораздо раньше оговоренного срока. С гнусными улыбками обвели взглядом комнату и предложили спуститься в ресторан. Во-вторых, они сказали такое, что у Бойла сжались все внутренности: захотелось стать маленьким и тихонько сгнить где-нибудь в уголке за плинтусом.
Для начала они попросили показать «предмет». Бойл сперва даже не испугался, думая, что они имеют ввиду не «предмет», а какой-то предмет (правда, пока непонятно какой). Но следующие слова русских быстро расставили всё по местам. Бойл подавленно молчал.
- Мистер Бойл, вы поймите, вам ведь сейчас деваться просто некуда. Никто ведь не может помешать нам просто его забрать. Силой. Прямо сейчас. Ваш расчёт был на то, что мы ничего не знаем, но мы знаем, как видите. Поэтому, предлагаю договор. Вы помогаете нам найти «объект» который нас интересует, а взамен мы позволим вам с напарником без потерь уехать из страны. – Улыбаясь, говорил Ромашов.
Мозг Бойла лихорадочно искал выход. – Броситься в консульство? Но чем там помогут? Отпираться от всего? Тогда предмет и правда, быстро найдут. Кстати где он? В комнате на тумбочке. Шит! – Выхода не было.
- Откуда вы знаете про «предмет»? – наконец открыл рот Бойл.
- Это не важно, мистер Бойл. Мы знаем, этого достаточно. Давайте не будем тратить время на переживания, а займёмся делом. Если нет, то мы прямо сейчас забираем предмет и докладываем вверх по начальству, что вы приехали совершенно не по поводу пропавшего сотрудника посольства.
- А что вам мешает сделать это прямо сейчас, без всяких договоров? – чувствуя, как пересохло в горле, спросил Бойл. Русские усмехнулись.
- Мы могли бы и не говорить, но чтобы вы поняли, что мы вас не обманываем, мы объясним свой интерес. Видите ли, мистер Бойл, мы с напарником крепко проштрафились и очень хотим реабилитироваться. Если мы сдадим вас, это конечно зачтётся нам в плюс. Но в небольшой. Потому что дальше всю работу по разработке вас и поимке «объекта» возьмут на себя другие люди. Они и отличатся, они и награды получат. А мы останемся со своим маленьким плюсиком, который нам ничем не поможет. Вы следите за моей мыслью?
Бойл кивнул.
- Ага, ну вот... А если мы сдадим уже пойманный «объект», да ещё и с «предметом» - у него ведь должен быть свой «предмет», ведь верно? – То наши прошлые промахи уже никто не вспомнит, да и награда стороной не пройдёт. Понимаете меня? Начальству мы скажем, что взяли «объект» благодаря тому, что неустанно дежурили по городу анализируя все имеющиеся данные. То есть, всю заслугу припишем себе. Вы же вообще не будете упоминаться. То есть – вы сами по себе, «объект» сам по себе. Всё просто.
- А что вам помешает, кроме «объекта» с «предметом» сдать начальству ещё и двух шпионов с ещё одним «предметом»? – недоверчиво спросил Бойл. – Так ведь гораздо роскошнее.
- Согласен, - кивнул головой Ромашов. – Но вы забываете, что в этом случае выяснится, что мы нарушили строжайший приказ и не сообщили о вас сразу. К тому же провели операцию по захвату «объекта» на собственный страх и риск, рискуя, что всё пойдёт прахом. А за это нас по головке не погладят. Даже очень. Нарушение прямого приказа - а это очень серьёзно. Так что сдавать вас нам нет резона. Всё опять-таки просто.
- А если мы никого не поймаем, то в этом случае вы можете сдать нас начальству. Хоть наш «предмет» заимеете. Разве нет? – криво улыбнулся Бойл.
- Нет, - просто ответил Ромашов. – По той же причине. Получается, что мы не только своевременно не доложили о вас, но ещё и всё дело запороли напрочь. А это вообще плохо пахнет. Так что мы рискуем не меньше вашего. Вместе возможно выпутаемся, если вы согласитесь, конечно. А если нет, то сейчас просто звоним, докладываем, получаем свой плюсик и умываем руки. А дальше уже ваши проблемы. Ну что, будем ещё спорить?
Спорить Бойл не стал. Ему отчётливо вспомнились те мысли, которые одолевали его по пути в Россию. Измученного всеми перипетиями Бойла тянуло согласиться. Деваться было некуда. Придётся принять предложение русских, это, похоже, действительно единственный шанс уехать домой, хотя бы без потерь. Спокойно доработать до пенсии, и гори оно всё огнём. – Хорошо, я согласен, - скрипя зубами, выдавил Бойл. – Но это я, а как быть с моим напарником? У него могут быть свои инструкции на любое изменение первоначальных планов. – Русские переглянулись и хохотнули. - Ваш напарник, мистер Бойл, будет шёлковый. Мы сами поговорим с ним. Не волнуйтесь, он будет вести себя хорошо.
Стиви Роуз очнулся только после двух часов дня. Он поднялся со страшной головной болью, долго не мог понять, где находится. После всего произошедшего, ругать его, у Бойла просто не осталось сил. К тому же русские и не думали их покидать. Они сидели в номере, рассматривали «предмет», вертели его в руках и вместе гадали, что бы это могло быть. Когда зашевелился его напарник, русские оживились и с неприкрытым любопытством стали наблюдать за Роузом. Потом один из них, лысый Uriy Lutikoff, не обращая внимания на стоны Стиви, раздел его догола, потом загнал в ванную комнату. Судя по воплям Роуза, русский поставил его под ледяной душ. Вопил Стиви долго, а когда он вновь появился из ванной, то его глаза смотрели по сторонам уже более осмысленно. Одевался Роуз тоже очень долго – его всего трясло. Сначала он никак не мог попасть ногами в трусы, потом не мог надеть брюки – жаловался на слабость, так что в брюки его вдевали уже втроём. С майкой и рубашкой вышло немного лучше. Потом Роуз заявил, что ему надо прилечь и прицелился было плюхнуться на заблёванную кровать, но русский Ромашов вовремя его перехватил и усадил в кресло.
- Мистер Бойл, - обратился он к Эндрю, - вашему другу надо выпить бутылочку пива и побыть на свежем воздухе.
- Нет, нет, - в испуге закричал Бойл, - хватит, никакого спиртного!
Русские снова засмеялись. Лысый заботливо зашнуровал ботинки на ногах Стиви и вытащил его из кресла.
Когда они стояли возле магазина, наблюдая, как несчастный Стиви Роуз, морщась и постанывая, пьёт пиво из горлышка, рядом раздался пропитой голос. – Мужики, бутылочку не оставите? – Стиви Роуз оторвался от пива, покосился на голос и вдруг заплакал. Рядом, воняя мочой, перегаром и ещё какой-то гадостью, с выжидательным выражением на лице, стоял бомж. Но плакал Стиви Роуз не по этому – на вонючем бродяге была надета шикарная тёплая куртка под цвет американского флага.
- конец первой части -
Часть вторая – Сбоку что-то видно
Эх, Дубинушка, ухнем...
В этот день на полигоне «Краснооктябрьский» было особенно оживлённо. И неспроста. Именно на сегодня был назначен испытательный пуск Дистанционно Управляемой Баллистической ракеты секретного Неглинского ракетного завода, под рабочим кодом ДУБиН-0211, «Дубинушки», как ласково называли её конструкторы-разработчики. Особенностью этой ракеты было то, что её можно было применять на любых расстояниях – от очень больших, до сверхмалых. Ракета имела двигатель отклоняющегося вектора тяги, наподобии самолётного, только немного крупнее и кое в чём проще, возможность «прирастать крыльями» во время полёта, превращаясь тем самым из баллистической в крылатую, и корректор направления и скорости. Дистанционно управлять «Дубинушкой» можно было со спутников, а в радиусе трёхсот километров, «в пределах прямой видимости», как выразился ведущий конструктор, это можно было делать напрямую - с пультом в руках. Проще говоря, ракета могла лететь хоть со сверхзвуковой скоростью, хоть зависать на месте. Она могла выходить в стратосферу, могла лететь над самой землёй. У нее имелось собственное навигационое оборудование, позволяющее загодя засекать и уклоняться от любых типов ракет-перехватчиков. Немаловажно, что мощность двигателя позволяла брать с собой почти неограниченное для такой ракеты количество горючего. Как говорили создатели «Дубинушки», теоретически, если за то время, пока ракета идёт на цель, что-либо изменится, можно заставить ее вернуться и, дистанционно заблокировав взрывной механизм, тихонько посадить на родном полигоне, а затем, пристыковав новые блоки с сухим ракетным горючим, снова поставить на боевое дежурство. Разумеется и цена у «Дубинушки» вышла – закачаешься, но она безусловно того стоила.
На ответственный пуск приехал сам президент. Его посадили перед центральным пультом. Надувшийся от важности министр обороны что-то объяснял президенту, тыкая толстым пальцем то в монитор, то в карту. Судя по тому, как иногда страдальчески морщились стоящие рядом разработчики, он не блистал точным знанием предмета. Но суть он растолковал президенту, в общем, верно.
Ракете полагалось стартовать с полигона «Краснооктябрьский», пролететь над рядом небольших городов вдоль побережья, замедляя время от времени скорость, потом выйти на цель на полигоне «Барсучья падь» в Хабаровском крае, но, получив новую ориентировку, развернуться возле самой точки удара, направиться по новому адресу тоже на полигон, но уже на Камчатке и поразить условную цель там. У этого пуска, кроме основной, была ещё и побочная цель. Проверить, как смогут засечь полёт РЛС из тех городов, в районе действия ПВО которых будет проходить маршрут.
Испытания по всем параметрам должны были пройти успешно, военные уже втихомолку поздравляли себя и мысленно вертели дырки для медалей. Настроение царило самое благодушное, никаких сбоев не предвиделось. Много шутили, кто-то даже предложил пустить «Дубинушку» в Вашингтон, сделать круг вокруг Конгресса и вернуться домой. Посмеялись. Через несколько минут доложили президенту, что к пуску всё готово. – Давай! – сказал президент. Главный разработчик набрал на пульте код и предложил высокому гостю самому нажать кнопку «пуск».
– Ну, Дубинушка, ухнем! – Президент, не колебаясь, нажал красную кнопку.
- Сама пойдёт, – сказал кто-то из военных.
И Дубинушка пошла. По огромному монитору можно было, и видеть, и слышать, как со стартовой площадки в трёх километрах отсюда пронзительно взвыли двигатели и вертикально вверх упруго ушла махина в тридцать семь тонн.
- На высоте тридцати пяти километров она развернётся и пойдёт по маршруту, - пояснял президенту главный конструктор. На цифровом дисплее можно было видеть, как яркая пульсирующая точка шла строго в небо. Вот она вышла на заданную высоту, развернулась в сторону первой цели и набрала сверхзвуковую скорость. Военные зааплодировали. Президент, не отрываясь, смотрел на электронную карту на мониторе. Через двадцать минут ракета вышла на дистанцию прямого поражения. Ещё через несколько минут, когда до полигона «Барсучья Падь» оставалось всего сто пятьдесят километров, ракета начала торможение согласно заданной программе действий. Зависнув на мгновение уже над самым полигоном, в прямой видимости офицеров, залёгших в бетонных окопах, она снова с громким рёвом ушла обратно в небо.
- Ну вот, теперь Дубинушка идёт на Камчатку. Через тридцать одну минуту, - главный конструктор взглянул на часы, - она поразит цель на полигоне «Дальний».
- Какой заряд у ракеты? – спросил президент.
- Просто чугунная болванка.
Внезапно кто-то из разработчиков, оттолкнув главного конструктора, бросился к пульту.
– Что случилось? – Поднял брови тот.
- Ракета изменила курс!
Президент снова повернулся к монитору. Маршрут следования Дубинушки был помечен светло-зелёным пунктиром, а пройденный путь - красной линией. И на мониторе было отчётливо видно, как красная линия неожиданно взяла влево от зелёного пунктира.
- Куда это она? – удивлённо задал вопрос министр обороны.
Старший конструктор не ответил. Он, пока что спокойно, проверял заданные параметры и связь с ракетой через спутник. Системы показывали, что всё в норме, но с ракетой всё-таки творилось что-то странное. Внезапно красная линия резко взяла ещё левее, немного прошла вглубь континента и снова поменяла направление. На мониторе резво запрыгали цифры – ракета набирала максимальную скорость.
- Куда она летит? – с детским выражением на лице повторил свой вопрос министр обороны.
Его вопрос опять был проигнорирован. Главный конструктор отдавал какие-то команды, разработчики, раз за разом лихорадочно проверяли программу и связь. Ответ каждый раз был один и тот же – всё в норме. Но ракета упорно летела не туда. Причём летела с дикой скоростью.
- Так куда же она летит? – в который раз повторил свой вопрос министр обороны. Главный конструктор вытер испарину на лбу. Он медленно, словно на плечи ему давила невыносимая тяжесть, повернулся к президенту и сказал.
- Господин президент, мне очень хотелось бы ошибиться, но... ракета летит обратно, то есть... прямо сюда. Вам необходимо срочно эвакуироваться.
Президент медленно поднял глаза на министра обороны, тот стоял весь потный и всем своим видом показывал, что он тут не при чём, но готов эвакуироваться прямо в эту секунду. Причём больше от президента, нежели от ракеты.
- Там ведь болванка... – неуверенно начал, было, он. Главный конструктор устало прикрыл глаза.
- А вы представляете, какой ударной силой обладает масса в три с половиной десятка тонн, летящая со свехзвуковой скоростью? – нервно выкрикнул за него кто-то из разработчиков.
Президент нахмурился.
- Почему это произошло? – обратился он к конструктору.
- Я не знаю, – помертвевшими губами произнёс тот.
- Ладно, - президент поднялся со стула, - жду ваш подробнейщий отчёт. Не далее чем через три дня. Поехали.
Главный конструктор медленно опустился на оставленный президентом стул. – Лексей Саныч, пойдёмте! – крикнул кто-то. Конструктор только покачал головой. – Идите... – сказал он. – Я остаюсь. – Он смотрел на монитор – ракета была уже совсем близко. – Значит так надо, - прошептал главный конструктор и перекрестился. Сзади раздался шорох. Алексей Александрович обернулся, и его седые брови удивлённо изогнулись.
- Серёжка, Руслан, с ума сошли! Уходите немедленно!
- Нет, Лексей Саныч, мы с вами. – Молодые конструкторы приблизились. – Мы её вместе делали. Значит и всё вместе... – Не обращая внимания на протестующие жесты седого начальника, они встали рядом.
- Ракета теряет скорость. – сказал Руслан показывая на монитор. Действительно, цифры на дисплее показывали, что скорость Дубинушки сильно снизилась. Теперь она летела, как выражался главный конструктор со «среднепассажирской». Но была уже совсем рядом.
*****
Кортеж из трёх мерседесов, двух волг и одного бентли быстро ехал по трассе. Президент сидел во второй по счёту машине – в «волге». Настроение было скверное – приходилось убегать от своей же ракеты. Ситуация глупая, комическая и совершенно непонятная. Через три дня конструкторы должны полностью отчитаться перед ним за эту муть с ракетой. Он уже решил, что назначит независимую коммисию. Даже две. Можно привлечь сразу и арзамасских и московских специалистов. И чтобы ни словечка в прессу...
Президент не успел додумать эту неприятную мысль до конца. Его прервал крепнущий рёв. Казалось, что даже трава по обочинам дороги пригибается к земле от свистящего грохота. – «От топота копыт пыль по полю летит», почему-то вспомнил он детскую скороговорку. Что-то большое и тёмное заслонило обзор впереди. Кортеж взвизгнул тормозами и остановился. Громкий гул ощутимо ослаб. Над дорогой, метрах в полтора от земли, прямо перед машинами, шелестя двигателем на малых оборотах зависла ракета Дубинушка.
В машинах никто не произнёс ни слова. Так прошла минута. Ракета висела в воздухе над дорогой. Сидящие в машинах молча потели. Первым не выдержал президент. Он решительно распахнул дверь и пошёл к неожиданному препятствию. Остальные даже не пошевелились, только зачарованно наблюдали, как глава государства, обойдя стоящий впереди мерседес, подошёл к висящей в воздухе махине.
Президент сделал шаг вперёд. Ракета слегка попятилась. Ещё один шаг. Ещё немного назад. Так прошло ещё минуты три. Президент смотрел на ракету. Ракета смотрела на президента. В машинах никто не шевелился.
- Ты чё? – наконец спросил президент.
Ракета легонько покачала литой чугунной боеголовкой – ничего, мол.
- Ну, так иди домой! – раздражённо приказал глава России.
Ракета кивнула, загудела движком, поднялась метров на десять, развернулась и послушно полетела в сторону полигона. Президент вернулся в машину. Охрана смотрела на него с немым ужасом. – Поехали, - распорядился он, а про себя подумал, что, пожалуй, две комиссии для такого дела будет маловато. Надо назначить три. Это для начала...
*****
Дубинушка же, подлетев к полигону «Краснооктябрьский», поднялась метров на сто, повернулась в сторону земли, выключила двигатель и под прямым углом упала вниз. Земля рядом с командным пунктом вздрогнула. Ракета наполовину вошла в грунт рядом с входом в ангар и торчала нелепым обелиском. А на главном дисплее командного пункта засветилась яркая надпись: «Приходи, кума, любоваться».
Владивосток. Конец января.
«Предмет» отчётливо пульсировал. В самом центре города пульсация была особенно выраженной. Своеобразный треугольник в самом центре города, то есть в тех районах, которые вплотную примыкали к бухте Золотой Рог. От морвокзала и ж/д. вокзала, вдоль по Алеутской до Семёновской и сектор вдоль изгибающегося берега, между улицами Суханова и Светланской. Получался своего рода воображаемый бумеранг вокруг бухты.
Напарники с американским коллегой колесили уже битых три часа по улицам Владивостока – сигнал был стабильный. Но очень уж общий – неконкретный. Объект находился в этом секторе города, большего сказать было нельзя. Они высматривали в толпе прохожих худого подростка лет пятнадцати, подростки, конечно же, встречались, но нужного им не было.
- Слушай, Лютик, а с чего мы решили, что он в зелёной куртке своей будет? Мы ж её издырявили. Он сто раз уже переодеться мог.
- Да, верно, - согласился Лютик, - только я вот ещё, что в толк не возьму... Мы ведь его голимо вели, травили...
- Ну и... – покосился на него Ромашов.
- Ну и чуть не взяли. Так?
- Ну и что? – снова спросил он.
- Да то, что какого лешего он всё еще здесь отирается. Причём чётко в этом секторе. Мы ж его примерно так и вели. – Лютик сделал круговое движение рукой, подразумевая данный участок города. – А ему как будто намазано здесь.
- Да, действительно. Странно это как-то. – Ромашов задумался, а Лютиков между тем продолжал.
- Подростков этих здесь на каждом углу. Вон взять хотя бы того, - он мотнул головой в сторону проходящего мимо пацана в мешковатых штанах, коричневом пуховике и в бейсболке. – Чем не наш клиент? Похож ведь.
- Да, вроде похож, рост даже тот. Хотя ты знаешь... лица его я не разглядел. Вернее не запомнил. Заурядное лицо было, самое обычное – фиг вспомнишь.
- Да уж, лицо. – Лютик поднёс руку к своей лысой голове. Чёрные корочки запёкшейся крови уже понемногу начали отходить, и от этого лицо становилось ещё страшнее, как будто по нему проехал танк или гусеничный бульдозер.
Внезапно подал голос американец, сидящий на заднем сидении, не выпуская «предмет» из рук. Он заёрзал и объявил, что ему есть, что сказать.
- Я думать, что если наш обджект есть в этот трайангл... - Бойл потыкал пальцем за окно.
- Треугольник, – кивнул головой Ромашов, понимая, что американец имеет в виду участок города, где сигнал наиболее сильный.
- Йес, треугольник. Мы должен ходить-смотреть. Он есть где-то тут. Ауч!!! – Внезапно вскрикнул он. «Предмет» в его руке начал ожесточённо пульсировать и неожиданно засиял льдисто-голубоватым светом.
- Он есть где-то тут! – почти выкрикнул Бойл. – Уже отель один раз так был! Он совсем right here… Рядом… здесь.
Лютиков притёр машину к обочине прямо за автобусной остановкой на Центральной Площади. Все трое прильнули к стёклам. Мимо сновали люди, как раз рядом с машиной проходила небольшая стайка девушек. О чём-то оживлённо разговаривая и смеясь, они задержались у лотка с горячими пирожками, потом всей гурьбой пошли на остановку автобуса. Среди девчоночьих шубок и пальто ярким пятном резала глаз светло-салатовая куртка.
- Слушай, - Лютик задумчиво потёр лоб, – Что-то мне это напоминает...
- Ты про куртку? – спросил Ромашов.
- Ага. Ты тоже заметил? Где-то вот совсем недавно что-то такое было вроде.
Оба напарника во все глаза смотрели на худенькую черноволосую девушку азиатского типа, то ли китаянку, то ли кореянку, которая вместе с остальными подружками залезала в подъехавший автобус. Автобус закрыл двери, фыркнул, выпустил облако сизого дыма и с натугой тронулся с места, меся снег колёсами. Предмет перестал сиять.
- Слышь, Ромашка. Помнишь тот день, когда мы за пацаном тем гнались? – Лютик хмуро смотрел вслед уходящему автобусу.
- Рад был бы забыть, а что?
- Помнишь, он внизу спуска того долбанного, - Лютик опять машинально потрогал коричневые корки на лысой голове, - пацан наш девчонку сбил с ног...
Ромашов поражённо уставился на него.
- Думаешь? – внезапно осипшим голосом спросил он.
- Выходит, что так. – Лютик пожал плечами, - посуди сам: пацан думает, что ему хана, мы уже его почти за хвост держим. Самое ценное у него (предположительно) - это вот такая фиговина, – Лютик мотнул головой в сторону заднего сидения, где сидел старший американец. – Добежать до моря он не успевает, он же не мог угадать, что мне кровью глаза зальёт, да еще, и ты меня уронишь сзади. Вот и пихает он эту штуку, кстати, подвернувшейся девчонке. Я вроде как припоминаю, что она точно узкоглазая была.
- А может и эта с ним заодно? – Ромашов показал глазами в сторону удаляющегося автобуса.
- Вряд ли... Откуда тут два объекта сразу?
- А может она не объект, а вербованная? – не сдавался Ромашов.
- Не катит. Пацан сам слежку заметил только у отеля Хёндэ, вот и рванул по ближайшему маршруту. А предупредить её он бы не смог, мы же с него глаз не спускали.
Неожиданно подал голос до этого молча ёрзавший на заднем сидении Бойл.
- Тоуварищ, почему мы стоять? Мы надо ехать за автобус. Фаст!
- Да знаю я этот маршрут, - сказал Лютик, трогаясь с места, - теперь уже не уйдёт. – Он довольно хохотнул – Не ссы, Америка, прорвёмся! – и, видимо почувствовав прилив бесшабашной весёлости, старший лейтенант Лютиков запел разухабистым сочным баритоном.
Помню открылася дверца у ящичка
Я не сводил с неё глаз.
Деньги советские ровными пачками
С полок глядели на нас.
- Вот, выдаёт-а, - Ромашов покрутил головой. – Ты где такой гадости нахватался, скажи мне?
- Я мент, убивший в себе интеллигента. Красная Армия всех сильней! Йуу-ухха! – продолжал радостно вопить тот, нагоняя автобус с девушкой-азиаткой в салатовой куртке.
Однако судьбе и в этот раз было угодно распорядиться иначе, и долго радоваться старлеям не пришлось – у Ромашова пронзительно затренькал телефон. Он ругнулся и полез в карман, на телефонном дисплее высветился номер майора Володарского. Пришлось поднять трубку.
- Ну что, лоботрясы? Дрыхнете, небось, – раздался голос начальства.
- Никак нет, товарищ майор, оказываем посильное содействие американским гостям в поиске пропавшего соотечественника. Всё согласно приказу. На данный момент отрабатываем очередной сектор города, - отрапортовал Ромашов почти правду.
- Ладно, прервитесь пока. Закиньте янки в гостиницу и с лысым бегом ко мне. У нас тут очередной шухер нарисовался, так что живо руки в ноги! – Володарский бросил трубку.
Ромашов вздохнул, спрятал телефон и убитым голосом сказал Лютику разворачиваться. Напарник ругнулся в сердцах, просклонял Володарского, весь этот новый шухер, всех объектов сразу, но всё-таки, послушно развернул руль в сторону конторы. Тут уже завопил американец, тыча пальцем в уходящий автобус.
- Эндрю, - Ромашов повернулся к нему, - наш босс вызывает нас. Ви хев ту гоу. Сорри.
- Ничё, Америка, ничё, мы уже знаем, где она учится и как выглядит. Остальное - дело плёвое. Ничё, всё не так уж плохо, – успокоил американца со своей стороны Лютик.
Напарники так и не вспомнили, что девушка, которую они мельком видели возле Академии Искусств, была длинноволосой, а та, что садилась в автобус в ярко-салатовой куртке, носила короткую причёску. Не обратили они внимания и на то, что рядом находилась ещё одна девушка азиатской внешности, но уже в длинном сером пальто, и на то, что она тоже вместе с остальными подружками села в этот автобус. И, конечно, они совсем уж не обратили внимания на то, что пацан в коричневой куртке и бейсболке, которого они успели мельком обсудить, зашёл за ними следом.
Москва. Очень серьёзная организация.
- Хомяков! Хомяко-о-о-ов! – полковник Острохватов орал, не вставая с кресла. Он, конечно, мог бы поднять трубку и вызвать подчинённого по телефону, но ему по-детски, почему-то, очень хотелось пробить своим голосом две двери, коридор и докричаться напрямую. Послышался торопливый топот ботинок, распахнулась дверь, и в кабинет влетел младший лейтенант Егор Хомяков. Он вытянулся перед столом начальства и, усердно выпучив глаза, с вечной полупридурошной улыбкой на широком румяном лице браво гаркнул.
- Младший лейтенант Хомяков по вашему приказанию прибыл!
- Тебя что, стучаться не учили, когда к старшему по званию в кабинет входишь, а? – полковнику захотелось немножко смутить вечно улыбающегося Хомякова. Острохватов грозно сдвинул брови. На лице младшего лейтенанта, к тайной радости полковника, проступило недоумение.
- Това-а-арищ, полковник... – Егор растерянно развёл руками, - вы ж меня сами вызвали...
- Да шучу я, шучу. Специально тебя с панталыку сбиваю. Тренинг это такой, понял? Настоящего мента в тебе закаляю, чтоб тебя ничто: ни начальственный гнев, ни вооружённый бандит с лыжни твоей свести не могли. Ву компренэ, Егорушка? – улыбаясь в усы, сказал Острохватов.
- Натюрлих, - весело пожал плечами Егор.
- Ладно, присаживайся, лейтенант. Вольно. – Полковник почесал шевелюру мозолистой пятернёй. – Про инцидент на испытаниях слышал? Во-во. Сейчас нашего брата дрючат, мама не горюй. Как будто от этого что-то изменится. Хорошо, хоть с должности никого не сняли, как это принято обычно. Президент наш, мужик с головой, понимает, что только хуже будет. Фигнёй-то этой только наше подразделение занимается, а ситуацию нашу сам знаешь – где очередной прыщ вылезет, попробуй, предскажи. Информации реальной тоже – кот наплакал. Сотрудников со специфическим опытом по пальцам пересчитать можно. Я, кстати, один из них. Не для хвастовства говорю, а как есть. Вот и выходит, что если сместят с должности меня или кого-нибудь из руководства, то вообще некому этими делами заниматься будет. Президент, вон, на нас теперь внимание пристальное обращать будет. В этой ситуации всё очень по-разному выйти может. Если сцапаем кого или на безобразия эти свет пролить сможем – награды и финансирование. Если ничем не блеснём – огребём по-полной. Вздрючку, ведь, и не лишая должности, провести можно. Ещё как можно. Высокое начальство при желании может устроить «райскую жизнь» простым людям, вот таким, как мы с тобой, – полковник доверительно наклонился в сторону Хомякова, вздохнул и продолжил. – Так что, нам бдительности терять нельзя... – он выдержал паузу и, наконец, приступил к главному.
- Вот что, лейтенант... Дела у нас идут не очень. Там с ракетой этой и так куча спецов возится – проверяют, что да как. Но, как мы с тобой понимаем, ничего они там не найдут. А не найдя, снова примутся нас драть, потому как больше некого. Ловишь мысль? Ага. И вот в тот момент нам хорошо бы уже с результатами быть, – полковник нервно побарабанил пальцами по столу, опять немного помолчал, затем продолжил. – Есть у меня идея... Вернее мысль, от отсутствия других идей. Всё у меня те американцы из головы не идут. Я Володарскому всё отписал, честь по чести отправил, а он, как воды в рот набрал. Я звонил ему вчера, но он виляет что-то... Сказал, мол, лучшие сотрудники приставлены к янки этим, работают... и чувствую, не договаривает он... – Полковник посмотрел на Хомякова. - И тут у меня есть две версии, лейтенант. Первая – он один наше дело поднять хочет. Вторая – плюнул он на эту версию, на американцев этих рукой махнул.
- А третья? – почти шёпотом спросил Егор.
- А какая третья? – недовольно осведомился Острохватов.
- То, что они ни каким боком к нашим делам не... – Он не успел договорить, полковник с маху припечатал свою ладонь к столу.
- Нет, Хомяков, нет! Имеют они отношение, я это копчиком чувствую. Мой копчик ещё ни разу не ошибался. Ни разу. Я бы тебе даже показал его... но невместно как-то перед младшим по званию... Субординация, брат, ничего тут не поделаешь. – Полковник, сохраняя серьёзное выражение лица, виновато развёл руками. Егорушка растерялся во второй раз и захлопал глазами.
- Ладно, - Острохватов полез в ящик стола, доставая какие-то бумаги. – Теперь к твоей задаче: сегодня полетишь во Владивосток, там, в одноимённой гостинице проживают наши янки. Поселишься там же. Бронировать мы тебе не стали, постарайся сам узнать, на каком этаже они расположились, и воткнуться по соседству. Посылаю тебя втихаря, санкции на то у меня нет. Для всех ты на больничном. Насморк с триппером у тебя на время командировки. Справку сделаем. – Он протянул Егору билет, деньги в конверте, маленький сотовый телефон и новую сим-карту в упаковке. – Так. Почему именно ты летишь? Ты их в лицо знаешь, по-английски это... «как там, бишь, твою вошь» болтаешь. Ну, и доверяю я тебе, если честно, - полковник пристально посмотрел Егорушке в глаза, - ты уж не подведи старика-то.
- Так точно. – Младший лейтенант, польщённый доверием, даже попытался встать по стойке «смирно», но Острохватов жестом руки остановил его.
- Тебя-то, дружок, они, кстати, тоже в лицо знают... Поэтому прямо сейчас зайдёшь к нашей Наденьке, она тебе и на репку твою румяную, и на щетину, и на волосы даст специальных препаратов. Я ей уже звонил, так что она в курсе. Потом домой – собираться. Вылетаешь в ночь, утром там. С собой что брать, соображай сам. Этих янки тебе пасти придётся, так что исходи из этого. Та-а-ак, ну, вроде всё. – Острохватов поднялся из-за стола. Встал и Егор.
- Ну, Хомяков, ни пуха тебе, ни пера! – сказал полковник, пожимая ему руку.
- Об лопату! – браво гаркнул в ответ Егорушка.
Полковник засмеялся, - импровизируешь... ну-ну, в нашем деле это порой, ох, как важно.
Владивосток. Конец января.
На Светланской было полно народу. В этот утренний час все спешили на работу. Проталкиваясь сквозь прохожих, застревая сапогами в сером месиве снега, Лика Ким торопилась на экзамен. После обильных снегопадов власти Владивостока каждый раз из специальных машин посыпали тротуар какой-то химической гадостью. Снег почему-то от этого не таял, он становился рыхлым, грязно-серым и каким-то вязким. Через него еле-еле могли проползти корейские автобусы, в последние годы наводнившие Приморье, произведения же отечественного автопрома, всякие ПАЗы и ЛИАЗы, застревали в нём намертво. Приходилось выходить, не доехав, и переть пешком, тоже воюя со снегом. Зато эти движения были поступательные - вперёд, а не на месте, хоть и медленно, но верно. Сегодня была история восточной музыки. Это не спецпредмет, а вполне себе обычный рядовой экзамен. Можно было даже не приходить – преподаватель сказал, что четвёрка автоматом ей в любом случае обеспечена. Но после некоторого раздумья Лика решила, что девушке имеющей особое видение произведений Шопена и к тому же расчитывающей поступить в аспирантуру, больше всего подойдёт пятёрка, пусть даже и не по спецпредмету.
Полторы недели, прошедшие с того злополучного дня, ничем не омрачили её существования. Даже перед девчонками было неудобно в тот день. Трупа не обнаружилось, крови тоже, милицейских машин также поблизости не было, так что даже Лика слегка засомневалась. Как говорится , «А был ли мальчик?».
Впереди по курсу ожесточённо крутил колёсами встречный автобус. Серая каша летела в стороны, но автобус не трогался с места. Лика издалека видела лицо водителя, и, как ей показалось, могла прочесть по губам конкретные слова, которые он говорил, отчаянно буксуя в снегу. Не вслух, конечно, не вслух. Из-за автобуса вдруг повалили люди - водитель открыл двери. Среди них Лика заметила салатовую куртку, ну, как же – Настя Верхотурова. Спешит на экзамен. Нигде не потеряется, даже при всём желании. За версту видно. Лика ещё раздумывала, окликнуть ей Настю или нет, как вдруг увидела, что к ней быстро подошёл высокий молодой человек, что-то сказал и взял под локоть. Со своего места Лике было видно, как Настя испуганно заозиралась, дёрнулась, но в то же мгновение сзади неё возник невысокий мужик в сером пальто, с мятым и несвежим лицом. Молодой, продолжая что-то говорить, показал красное удостоверение и потянул Настю в машину. Мужик в сером пальто, блокируя её сзади, двигался следом. Равнодушная толпа спокойно проходила мимо, на возню двух мужчин и девушки в салатовой куртке никто не обращал внимания. Перед самой машиной Верхотурова отчаянно попятилась и попыталась вырваться. Бесполезно - эти двое действовали очень слаженно. Раз-два-три и она была уже в машине, зажатая между двумя мужчинами. Сидящий за рулём сразу тронулся... Сидящий за рулём! Сердце Лики Ким оборвалось и мгновенно рухнуло куда-то в желудок. Она его узнала. За рулём сидел тот самый лысый бандит, который стрелял в мальчишку. Лика инстинктивно попятилась. Машина набрала скорость и скрылась из глаз, увозя с собой Настю. Лика Ким стояла посреди улицы и судорожно хватала ртом воздух. Потом медленно, по шагу, она подошла к тому месту, где недавно стояла машина. Почему бандиты увезли Настю? Зачем им Верхотурова? Внезапно, в какое-то мгновение, до неё дошло. - Куртка! – поняла она. – Всё дело в куртке. Бандитам Настя не нужна, они решили, что это я! Они хотят поймать меня!
Лика почувствовала, как тошнотворно-липкий ужас наполняет её сердце. На неё охотятся бандиты. Колени предательски подогнулись, и она чуть не рухнула на грязный снег. Сделав два шага до столба, Лика обессиленно облокотилась на него. Казалось, не хватает воздуха. Она расстегнула верхние пуговицы пальто. Что теперь делать?
- Эй, красавица, тебе плохо? Может подвезти? – из притормозившей рядом тойоты-камри выглядывал странного вида мужик. Черно-бурые волосы, больной серый цвет лица, щетина и на этом фоне дикими квазарами сияли яркие голубые глаза. – А то я смотрю, тебя прихватило... Может сердчишко пошаливает? Так давай в аптеку заедем... или просто покатаемся. Весь до самого багажника к твоим услугам. – Черно-бурый Сероморд или Серомордый Голубоглаз, как окрестила его тут же про себя Лика, смотрел на неё со странным интересом. – Я ж тебе помогу – всё, что скажешь, сделаю. – Он улыбался. – Поехали, пообщаемся.
- Псих, - решила Лика. – Очень вовремя, ничего не скажешь, – она отрицательно помотала головой, резко развернулась и пошла в обратную от Академии сторону. Она не видела, как Сероморд долго смотрел ей вслед, а потом развернул машину и уехал в том направлении, куда скрылись бандиты, похитившие Настю Верхотурову.
Лика шла и решала, как ей теперь быть. – Так, на экзамен мне нельзя. Поймут, что Настя не та, кто им нужен, начнут искать меня. Значит, домой тоже путь заказан. Блин, что же делать? Опять полоса пошла... Куда теперь бежать и как дальше жить – вот, в чём вопрос. – Она шла, невидящим взглядом смотря вперёд. В голове царил сумбур. Она даже не могла предположить, что может оказаться в таком положении. Она – простая девушка, играющая на пианино.
На улице было оживлённо, основная масса народа шла навстречу. Её задевали, толкали, спеша и не замечая. Ноги вязли в снегу. Хотелось упасть, закатиться под асфальт и отключиться от всего.
- Что ти думаешь, тибе адному трудна-да?! – раздался рядом густой мужской голос с кавказским акцентом. – Лика повернула голову. В метре от неё шёл какой-то толстый небритый кавказец и говорил по сотовому телефону. Громко.
- А я тибе так скажю! – продолжал он убеждать невидимого собеседника. – У нас на Кавказе говорят: «Если ни знаишь, что делать, иди к друзьям». Ти панимаешь? Иди к друзьям. Так я тибе и гаварю! – Смешной мужик воздел сосискообразный палец кверху и неожиданно подмигнул Лике. Или ей это просто показалось. Потом он сбавил ход, и Лика за толпой потеряла его из вида. Хорошо ему – «иди к друзьям». А вот её в первую очередь у подруг и начнут искать. Так. – Лика огляделась. Она уже дошла до Центральной Площади, рядом был магазин со смешным названием «Зелёные кирпичики», а за дверью по соседству была лестница наверх, в столовую «Копейка». Отлично, то, что надо. Главное людей много. Лика поднялась на второй этаж, прошла через всю столовую и села в самом конце. – Ну вот, забилась в уголок, теперь можно спокойно подумать. Так. На меня охотятся, это факт. Тот высокий показал удостоверение, значит, бандитам помогает милиция. А это уже совсем плохо. Хотя может красная корочка липовая – вон их, сколько продаётся нынче. В сувенирных отделах даже «удостоверение алкоголика» купить можно. Но лучше пока исходить из худшего – что мент настоящий, тогда... – Тут до Ликиного слуха долетел какой-то то ли присвист, то ли шиканье. Она машинально повернула голову на источник шума – через столик от неё сидел молодой парнишка в коричневом пуховике.
- Эй, пссс! – парнишка подавал ей какие-то знаки. Лика недоумённо уставилась на него. Увидев, что его заметили, парнишка улыбнулся и кивнул ей с важным видом.
- Сегодня псих косяком пошёл, - подумала Лика, косясь на подростка, - наверное, у них нерест.
Внезапно Лика увидела, что малолетний придурок - «си-бемоль» ему в четвёртую октаву - встал и направляется прямо к ней. Она напряглась.
- Привет, - подросток плюхнулся на стул рядом с ней.
- Чё надо? – Лика решила сразу показать, что он тут гость нежеланный.
- Что, правда не узнала? – он улыбался.
- Чё надо? Говори и проваливай. – повторила Лика ледяным тоном.
- Ладно, - подросток убрал лыбу с лица. – У тебя есть, кое-что, что принадлежит мне. Я прошу тебя это отдать обратно.
Когда Лика заходила в столовую, на входе маячили охранники, она огляделась вокруг - как обычно бывает в таких ситуациях, поблизости никого из них не было. Парнишка видно был настырный и сам уходить не желал. У Лики от досады сжались зубы.
- Слышь ты, контуженный, я тебя знать не знаю. Ничего твоего у меня нет. Проваливай, понял?
Подросток покачал головой. - Нет, ты знаешь меня. Пару недель назад я сбил тебя с ног возле твоего института. Тогда ещё немножко стреляли. Помнишь?
В первую секунду Лика остолбенела. Этот малолетний псих был тем самым ненормальным, из-за которого она вляпалась в эту бандитскую гадость. Это по его вине она не находила себе места, это по его вине она не попала на экзамен и, наконец, это по его вине какие-то уроды похитили Настю Верхотурову. Лицо Лики вытянулось.
- Так это ты тот... – она сдержалась и не сказала последнего слова.
- Так получилось, – подросток пожал плечами. – Ситуация не оставляла мне иного выхода, – он развёл руками, селяви, мол. - Ну вот, когда ты меня узнала, уже не будешь отрицать, что моя вещь у тебя.
- Значит, так получилось... – Лика уже вполне совладала с собой. – Я тебе расскажу, как ещё получилось по твоей вине. Ещё получилось, что я живу в страхе за свою жизнь, получилось, что я не попала на экзамен, получилось, что бандиты похитили мою однокурсницу, и ещё получилось, что я не знаю, как мне дальше жить. Вот как получилось. Тебе ясно?
Подросток сосредоточенно наморщил лицо, скосил глаза на свой лоб и немного подумал. – Ладно, - сказал он в итоге. - Я этого не знал. Верни мне мою вещь, и я попытаюсь помочь тебе.
Лика рассмеялась. – Нет, дружок, - сказала она. - Ты мне сначала поможешь, и только потом я подумаю, отдавать тебе эту штуку или нет.
- Да ты пойми, она мне очень нужна. Правда. А тебе я смогу помочь, только если ты вернёшь мне её назад.
- Знаешь что, дружок... Кстати, как тебя зовут?
- Никак... неважно. – Отмахнулся подросток.
- Хорошо, значит, будешь Дружком. Вполне мило... и тебе идёт. Так вот, Дружок, я ведь не слепая, может быть немного дура, но не слепая. Я видела, как бандит тебя застрелил. Своими глазами. С тех пор прошло чуть меньше двух недель... Когда ты успел вылечиться и отчего такой бодрый, объясни-ка мне.
- Ну-у... – Он немного замялся. – Скажем так... он меня легко ранил, вот я и сумел убежать от него... от них.
- Врёшь, врёшь. – Лика покачала головой.
Парень насупился, - Мы никогда не врём. Мы просто не можем... не способны говорить неправду. И я тебе не вру. Моя рана мне позволила убежать, – убедительно сказал подросток.
- Кто это «мы»? Юные тимуровцы, гроза бандитов?
- Неважно, - мальчишка будто сожалел, что сказал лишнее.
- Дружок, - Лика наклонилась к нему через столик, - я ведь видела, как в тебя минимум две пули попали. Поначалу я от страха сама не своя была, но за это время всё вспомнила, в голове по полочкам разложила, как по нотному стану. Я, конечно, в этих автоматах-пистолетах и прочих мальчиковых игрушках не разбираюсь... Но даже мне понятно, что человек с двумя пулями в спине много не набегает. Вот и объясни мне, Дружок, почему тебя пули не берут? Давай, как на духу, как это «у вас» принято...
Парнишка насупился, заёрзал на месте и потом, наконец, выдавил - не могу.
- Я так и думала, - Лика встала со своего места. Решение, казалось, само пришло ей в голову. Всё было просто и изящно, как ранний Моцарт. Ну, конечно, – «иди к друзьям». Она повернулась к мальчишке, - найдёшь меня завтра здесь же и представишь на моё рассмотрение план о том, как вылезать из этого болота. А если нет, - тут она сложила из тонких пальчиков банальную дулю и поднесла её к самому носу паренька, - вот тебе, а не твоя вещица! – Она подхватила с соседнего стула сумку и направилась к выходу.
- Постой, - окликнул её подросток.
- Что тебе? – Лика обернулась.
- Положи её в воду... тогда тебя не найдут.
- Хорошо, - она кивнула. – До завтра.
Лика вышла на улицу с другой стороны здания. Так, теперь надо было найти исправный таксофон и... и молиться, чтоб он не поменял номер. Пока Лика болтала с этим загадочным Дружком, ей на ум начали приходить кое-какие плюсы её положения. Родители уехали в Хабаровск к родственникам, вернутся только через несколько дней. Это безусловный плюс. Хотя бы не придётся морочить им голову правдоподобными объяснениями. Следующее – внешность. Она больше всего выдавала Лику. Конечно, в приморье много корейцев, китайцев и других монголоидов, но если будут искать, то среди бледнолицего большинства всё равно не затеряешься. Но... искать-то будут узкоглазую девочку... а она станет узкоглазым мальчиком. Долой косметику, длинные волосы под чёрную лыжную шапочку, и да здравствует пацанячье шмотьё. А её худощавость ей только поможет. Но главное... главное, чтобы он не поменял номер телефона.
Владивосток. Примерно в то же время.
Миша Сидоркин был с детства человеком увлекающимся. Не в смысле женского пола, вернее, не только в этом смысле. Вообще. Новое дело, будь то кулинария или волнующий взгляд симпатичной однокурсницы, зажигало его на все сто процентов. Первые несколько месяцев, а иногда почти и целый год, он мог предаваться новому увлечению весь без остатка. Он почти сразу добивался успеха в любом начинании, однако, как только он, по собственному выражению, «всасывал систему», то есть находил ответ на интересующие его вопросы или поднимался в какой-либо области до нужной отметки, его увлечённость моментально теряла остроту. То, чем он с таким остервенением занимался ещё месяц назад, переставало его волновать. Хуже того, вызывало чувство оскомины. Ненаучное понятие «всосать систему» или «пропилить систему» родилось у него лет пять назад, когда он с удивлением обнаружил, что любое дело, абсолютно любое, в итоге сводится к ряду основных правил. Остальное лишь дополнения и мелкие детали. Как только он вычленял этот основняк – всё, система была «пропилена», и интерес потерян. К своим двадцати семи годам он перепробовал огромный диапазон разнообразных занятий. Он немного был и ветеринаром и журналистом, успел с год походить на тэквондо, поразить домашних изысканными блюдами. Он разводил кроликов и учился играть на пианино, летал на дельтаплане и копался с археологами на Сахалине и Алтае. Разные люди в разное время пророчили ему будущее блестящего архитектора, животновода, яхтсмена. Однако... как только основной интерес был удовлетворён и «система всосана», огонь в душе угасал. Сейчас Сидоркин тянул лямку третьего курса юридического факультета ДВГУ. Первый год он блистал среди студентов и преподавателей. Второй год он по инерции как-то просуществовал получая четвёрки и выслушивая удивлённые реплики преподавателей, мол, что с тобой, возьми себя в руки и т.д. и т.п. Третий курс вообще вызывал одно чувство мучения, как нудная тупая зубная боль. В итоге Миша начал маяться. На лекции ходил в лучшем случае через раз, стал покуривать, чего никогда не делал раньше, целыми днями мог шляться по городу, бездумно пяля глаза в белый свет.
То, что случилось на его глазах около двух недель назад, снова вернуло его в жизнь, причём в самое нужное ему русло – в русло юриспруденции. В тот день он стоял у гранитного парапета морского порта, глядел на тёмное, наполовину покрытое льдом море и думал о том, что лучше: уйти отшельником в тайгу или сразу утопиться. Вдруг на его глазах двое взрослых мужиков, почти в упор, расстреляли выскочившего из-за деревьев худенького мальчишку. Всё произошло прямо перед его носом. Сидоркин видел, как в паренька попало несколько пуль, но тот, тем не менее, перекинул себя через парапет и гибко, по-рыбьи, изогнувшись, ушёл на глубину. Миша не поверил своим глазам. Потом один из тех мужиков, не кровавый, а другой, достал рацию и сообщил, что пацанчик ушёл в море. Только потом они заметили и самого Михаила. Тот высокий показал ему удостоверение, сказал, что они - милиция. Сидоркин поверил сразу, и стрельба в центре города, и спокойное поведение, и удостоверение... явно это были «органы». Но какие? Михаил знал, что их нынче много развелось – всё-таки третий курс юрфака... Но пацан-то, пацан!!! Какой-то Ихтиандр Невмиручий. Его буквально изрешетили, а он под воду ушёл. Тупорылая пуля, выпущенная из пистолета Макарова, прицельно бьёт недалеко – максимум на пятьдесят метров, но обладает большой останавливающей силой. Попади ей в любого здоровяка, пусть даже вскользь, пусть даже в мясо, тот сразу сядет на задницу и начнёт жаловаться на жизнь. А этому как наплевать – поплыл себе в пучину. Сидоркин поднял все источники, до которых позволяли дотянуться интернет и возможности университетеской библиотеки. Закон о милиции. Закон об оружии. Разнообразные уставы и инструкции силовых ведомств... Так что мозг Михаила Сидоркина был занят новой интереснейшей загадкой, когда у него дома в десять часов утра неожиданно зазвонил телефон.
Это была Лика Ким - его старое, но незабытое увлечение. Единственная загадка, которую он не сумел разгадать. Не смог. Не получилось. Он раз за разом изобретал всё новые способы ей понравиться. От цветов в окно до попытки подвезти на кое-как одолженном через десятые руки белом мерседесе. Ему тогда было всего двадцать один, ей вообще семнадцать. Сколько лет-то прошло. Её внимания он в итоге добился, но не такого как хотел. Они так и не стали встречаться как парень и девушка. Подружились – да. Чувство влюблённости прошло, а уважение и какое-то лёгкое дыхание загадки осталось. А потом она с родителями вообще переехала в другой район, он принялся увлечённо рвать жилы над решением другой головоломки, и их отношения как-то сами-собой сошли на... нельзя сказать «сошли на нет»... С одной стороны, их как бы и не было вовсе, с другой стороны, они помнили друг о друге. Михаил неоднократно говорил, что Лика может расчитывать на его помощь, что бы ни случилось. Вот сейчас именно так и произошло. Лика позвонила и попросила о помощи.
*****
Они ехали на его «Форде-Скотине», как Михаил в шутку называл свой Скорпио, за город, на дачу.
- Сейчас там мой брат друга своего приютил, но дача большая, комнат много, друг другу не помешаете. – Сидоркин крутил баранку. Позади осталось оживлённое шоссе, он свернул на периферийную дорогу. – Отец, когда дачу строил, принципиально хотел в дебри забраться, чтобы не мешал никто партийные доклады писать. Так залез, что и теперь, когда столько лет прошло, туда дорогу так и не провели. Так что придётся немного на грунтовке потрястись. Я ж говорю – глухомать.
- Это хорошо, - Лика улыбнулась. – В моём случае, чем глухоманистее, тем лучше. – Она смущенно покосилась на Михаила, - Миш, а я точно там не помешаю. Неудобно. У брата ещё друг там... Вынуждена была тебя о помощи попросить, а самой неудобно.
Сидоркин засмеялся, - Ох, Ким, ты не изменилась, как была гордячкой, так ей и осталась. Не хочешь никому обязанной быть. Неудо-о-о-обно ей, видите ли. Это всё гордыня твоя непомерная. Точно тебе говорю. За ней охотятся какие-то отморозки, а ей неудобно.
- Да ладно, должна ж я была для приличия немного вслух попереживать. – Лика улыбнулась.
Сидоркин хмыкнул.
– Ладно, считай, что приличия соблюла. А на счёт удобно-неудобно... Брата моего ты знаешь, он тебя тоже. Дружбан тот его тоже, вроде, парень нормальный. Кстати, писатель. Человек, так сказать, творческого труда. Любопытный момент – путешествует на машине с собакой. Кличка у неё интересная - то ли Прокопий, то ли Евстафий... в общем, как-то так. Называет её другом. Ха! – Сидоркин снова хмыкнул. – Эти творческие люди все немного с прибабахом.
- В чём тут прибабах? Собака и есть друг человека. Или забыл? – Лика посмотрела на Михаила и улыбнулась. Напряжение, сковавшее её из-за утренних проишествий, прошло. Присутствие рядом старого друга успокаивало. Закрытое тёплое пространство машины и стены сосен по обеим сторонам дороги создавали ощущение безопасности и отделённости от остального мира. Машину тряхнуло, с периферийной дороги они съехали на грунтовку и теперь петляли между деревьев. Сидоркин кивнул, соглашаясь.
- Ну да, ну да. Как же... Конечно, друг. Я его пару раз успел увидеть, так, в общем, ничего, поболтать с ним интересно.
- С Прокопием? – весело спросила Лика.
- Что? А, нет. С писателем этим, конечно... Брат ему сказал про устройство моей головы, так тот, прикинь, подумать обещал, куда это приложить можно. Интерестно, что он там надумает. Я сам за двадцать семь лет ничего не придумал, а он вот вызвался... Братухе хорошо, у него под его бизнес голова заточена, а у меня вот под всё сразу и ни подо что конкретно.
- Да, грустно, – улыбнулась Лика.
- Вот и я говорю, грустно. – Весело мотнул головой Сидоркин. – Кстати, мы почти приехали.
Совет в деревянном доме.
Лика напрасно беспокоилась. Мишкин брат её сразу узнал и искренне обрадовался. Писатель тот, Павлов, как он представился, тоже отреагировал на её появление радушно. Пожал руку и сказал, что ему очень приятно познакомиться с такой красивой девушкой. Даже пёс обнюхал её, как показалось Лике, вполне благожелательно. Так что все приняли её хорошо и никаких неудобств она не испытывала.
Дом был большой, двухэтажный из толстых кедровых брёвен. Ей сказали располагаться в комнатке наверху, мыть руки и спускаться вниз к столу.
После обеда, когда все четверо Миша, Лика, Мишин брат Александр, Павлов – тоже, кстати, Александр как выяснилось, расположились за столом, а пятый – пёс Силантий – под столом, Лика рассказала свою историю. Всю. Про салатную куртку, выстрелы перед Академией, про странный предмет, про похищение Насти Верхотуровой, и, наконец, про загадочного подростка. Больше всех был ошарашен Сидоркин. Даже не самой историей, а как он выразился «мистическим совпадением». Оказалось, что он собственными глазами видел как парнишка, получив ещё несколько пуль в спину, нырнул в море. Странную штуковину рассмотрели все по очереди, даже Силантий понюхал, потом бережно опустили в аквариум. Предмет вильнул, опустился на дно и, пугнув рыбок гурами, уютно устроился в углу между камнями.
- Да-а, история. – задумчиво протянул Мишкин брат. – В любом другом случае я бы решил, что меня разыгрывают. Но своего брата я знаю, врать он не будет. С Ликой я тоже знаком. Допустить, что они сговорились, чтобы как-то нас надуть, не могу, точнее не хочу. Хотя мысль мелькала, если честно... Только с какой целью им это делать? Что думаешь, Сань?
Лика посмотрела на писателя. Тот сидел с наморщенным лбом и поочерёдно обводил взглядом всех присутствующих. Потом пожал плечами и сказал.
- Первая мысль, конечно, что нас зачем-то дурят. Но если ты не усматриваешь цели этой разводки, то я её тем более не вижу. Если они нас не разыгрывают, - Павлов бросил взгляд на Лику и Михаила, - то возникает вопрос: может быть, разыгрывают их? А они в свою очередь говорят нам чистую правду – то есть то, что видели собственными глазами. Если этот вариант верен, то возникает вопрос, что хотят с тебя поиметь. Это ведь ты у нас бизнесмен, я тут оказался случайно, спонтанно даже, можно сказать. Ты, до недели назад, вообще, не знал, что я приеду. Да я и сам не знал. А история эта началась, если опираться на их показания, около двух недель назад. Вот и давай подумаем, могут ли тебя разводить, и если да, то, что может быть их целью.
- Всё правильно, но есть одно «но». – Вмешалась Лика, - я с Михаилом не общалась уже несколько лет. Так, звонили друг другу пару раз, не более. Это как же меня просчитать надо, что я кинусь звонить не кому-то из близких знакомых, а именно Михаилу, с которым уже не вижусь столько времени. Так что уж сразу задавайте вопрос: верить мне или нет? – Лика почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы обиды. Ей не верили, а она, как дура, размечталась, что помогут...
- Лика, Лика, подожди, - мягко перебил её Александр. - Вопрос так не стоит. Ведь мой брат видел то, что прекрасно подтверждает твои слова. То есть, получается, что мы снова возвращаемся не к вопросу – верить тебе или нет, а – верить ли вам обоим. Но его мы уже прошли. Я склонен верить. И потому, что целей и смысла вам так нас обманывать не вижу, и чисто по-человечески. Не сердись и не обижайся. Никто не хочет тебя обидеть недоверием, просто для полной оценки ситуации нам надо рассмотреть все варианты. Понимаешь?
- Да, извини за эмоции. – Лика кивнула головой и опустила глаза.
- Ну чё, Сань, есть ещё мысли? – он обратился к Павлову.
- Относительно того, доверять или нет, то я тоже склонен верить. Не знаю почему, просто верю. Вокруг нас действительно много чего непонятного происходит, просто мы далеко не всегда видим это. Иногда это скрыто от нас, а иногда мы просто не хотим внимательно по сторонам смотреть. И ещё, верю, потому-что... – Он осёкся на полуслове, замолчал, наклонился и потрепал лежащую у его ног собаку по загривку. Потом, спустя какое-то время, продолжил. – Вообще-то мне простительно вам верить... я вон, сколько фантастику пишу – всегда в душе было ожидание, что что-то такое когда-нибудь и меня коснётся, так что моя вера в этом вопросе немногого стоит. – Он разогнулся, поднял голову, и Лика увидела, что он улыбается. – Шучу, шучу. – Павлов снова откинулся на спинку стула.
– Думаю, что раз вопрос с доверием решён, то и с помощью вопрос не стоит. – задумчиво проговорил старший Сидоркин.
- Я лично буду помогать Лике, а вы как хотите, - немного запальчиво на Ликин взгляд, выкрикнул Миша.
- Мишка, не спеши, никто тебе в помощи не отказывает, - Александр немного помолчал. Потом в раздумье, сфокусировав свой взгляд на Лике он сказал, обращаясь явно не к ней, - давайте-ка нальём ещё кофе, и разложим эту историю, вернее ту её часть которая нам известна, по полочкам и посмотрим какие выводы у нас получатся. Устроим мозговой штурм, так сказать.
- Принимается, - ответил Павлов, с таким видом, будто они с Александром здесь был вдвоём. – Что, кофе опять мне варить?
- А как же. Кто у нас спец по кофию? – ответил Мишкин брат, снова повернулся к Лике и неожиданно подмигнул ей. – Не боись, сестрёнка! Всё не так уж плохо.
Пока Павлов варил кофе, Александр шелестел блокнотом, а Мишка возился в чулане, Лика засмотрелась на пса. Какой-то он был... как бы точнее выразиться... немного не собачий. Ага. Несобачий Собак. Лика сначала даже не поняла, что в этом Силантии её так насторожило. Пёс выглядел несколько нетипично. Вроде псина как псина. Перемесь дворняги с носорогом. Отнюдь не маленький и не сказать, чтоб уж очень крупный. Широкогрудый, лапы немного коротковатые, но мощные. Да и сам пёс выглядел сильным и уверенным в себе. Только весь какой-то тихий. Вот и сейчас, наблюдая как он лежит под стулом, как поводит мордой в сторону Павлова, Лика почувствовала эту самую «нетипичность». Несобачность. Пёс как пёс... но какой-то не от мира сего, что ли. И глаза. Главным были его глаза. Они смотрели с какой-то серой печалью. Как будто оплакивали кого-то. Странно, вроде не старый. Пушистый. Только грустный. Бабака Саскервиллей печального образа.
- Давно у вас собака? – спросила она писателя в спину.
Павлов оглянулся, - А, Силантий, что ли? Нет, с год примерно... Он снова отвернулся к плите и принялся помешивать сандаловой палочкой кофе в турке.
- Он что, молодой такой? – удивилась Лика.
- Нет, ему лет семь уже. Это Михал Иваныча, деда моего. Я его после смерти деда в город к себе забрал. – Он помолчал и продолжил. – Дед у меня лесником долгое время работал, а Силантий при нём лет пять-шесть состоял. Я сначала думал, он следом умрёт – есть ничего не хотел. Плакал только. А я его поесть уговаривал, сидел с ним рядом, гладил. Потихоньку он поправился, в себя пришёл... Теперь мы с ним не разлей вода.
- А разве собаки плачут? – наивно спросила Лика.
- Плачут... как и все живые существа. – не оборачиваясь, ответил Павлов.
Минуту спустя вернулся Михаил, возившийся в чулане. – Во, нашёл! - радостно объявил он, держа в руке охотничье ружьё. Лика, прям, приросла к месту. Старший Сидоркин тоже выразительно крякнул. Павлов скосил глаза в его сторону, - Миша, зачем это?
- На всякий случай. – покачивая ружьё в руке, сказал Михаил. – Случаи ведь разные бывают. Разве нет?
- Ты болен, мальчик. Иди выпей зелёнки. – непререкаемым тоном сказал Александр. – И чтобы подобных инициатив больше не поступало.
Мишка вздохнул, пожал плечами и поплёлся обратно в чулан. Когда он вернулся, кофе был уже готов, все расселись по креслам и по деталям принялись восстанавливать всё то, что было известно на сегодняшний день. В итоге выходило, что есть какие-то «люди» (вряд ли тот пацан один такой), которых довольно сложно убить из пистолета, которые к тому же хорошо себя чувствуют под водой. За ними охотится некая контора. Судя по тому, что они не стеснялись палить средь бела дня, и, судя по рации (не боятся радиоперехвата), это всё-таки государственная структура. Милиция или работающая под милицейской вывеской организация. Это в свою очередь могло быть в равной степени и хорошо и плохо. Если это госучреждение, Настю Верхотурову могут допросить и отпустить, поняв, что ошиблись. Но тогда начнут искать Лику, причём с милицейским размахом. И, кто знает, в какую тайну Лика, а с ней уже и они все оказались втянуты, как поступит в этом случае эта организация. Нет никакой гарантии, что их отпустят с извинениями. Если это всё-таки бандиты, то Настю могут просто убить. Зачем лишние свидетели? Но с этой стороны, на бандитов можно навести милицию. Столкнуть лбами. И ещё оставался парнишка, которому нужна была его штуковина.
- Ты когда с ним встречаешься? – спросил Александр Лику.
- Договорились завтра, там же.
- Там же, это где? – уточнил он.
- Столовая «Копейка» на Светланской. – ответила Лика.
Александр согласно покачал головой, знаю, мол, потом посмотрел на Павлова. Тот кивнул и сказал. – Да, я тоже думаю, его надо сюда привезти и поговорить с ним, сказать, что если не поедет, то не получит назад свою штуку, - Павлов показал в сторону аквариума. – Думаю, он согласится, похоже, она ему очень нужна. А когда мы с ним поговорим, глядишь, всплывёт что-то новое... Так что пока любые решения по этому делу, думаю, будут преждевременны.
- Согласен. – кивнул Александр. – Итак, вон уже… засиделись до вечера. Ладно, - он поднялся, - мне пора, завтра с утра созвонимся и решим, как за пацаном тем ехать. Думаю, даже мне сподручнее его привезти сюда будет. А ты, - обратился он к Лике, - не стесняйся, будь как дома. Павлова не бойся, он и мухи не обидит. Силантий, как я успел понять, тоже парень добрый. Где тут чего лежит, ты уже видела. До завтра.
Утро раннее...
Спать в доме, сложенном из толстых кедровых брёвен, оказалось просто здорово. Лика заснула моментально, как в пропасть ухнула. Лёгкий хвойный запах, мощные стены и главное - твёрдое убеждение, что она теперь не одна со своими бедами, сделали своё дело. Сон был глубокий, ровный, без сновидений, а пробуждение лёгкое и ясное. Она встала, умылась и спустилась вниз по лестнице сделанной из толстых и тяжёлых дубовых плашек. Они слегка поскрипывали под ногами в тёплых меховых тапочках. За окном было ещё темно, еле слышно завывал ветер, гуляя между соснами, а в деревянном доме было тепло и уютно. К своему удивлению Лика увидела, что на кухне уже горит свет, в этот самый момент сзади раздался странный звук: какой-то сочно-зонкий... то ли удар, то ли шлёпанье, как будто палкой с размаху шмякнули по влажной глине. Лика обернулась – позади неё стоял пёс Силантий и пошлёпывал хвостом себя по бокам. Вот откуда был такой звук.
– Привет, - шёпотом сказала Лика.
- Привет, - также шёпотом шлёпнул хвостом Силантий.
- Чего вы там шепчетесь, заходите. – Раздался из кухни голос Павлова. Лика толкнула дверь и прошла на кухню. Силантий скользнул следом и залёг под столом, положив морду на стопы хозяина.
- Доброе утро. – Павлов приветливо улыбнулся. Он сидел в углу стола, под включённым деревянным бра и что-то печатал на ноутбуке. Одет он был в какую-то потрёпанную майку со смешной надписью - «Не обижай меня, я лысый». - Чего это ты в такую рань. Уже выспалась?
- Да, - глядя на майку Лика улыбнулась в ответ. – До звона в голове, даже странно как-то... Лика села за стол. Неяркий свет и аромат свежемолотого кофе вперемешку с хвойным запахом дома, создавал ощущение уюта и безмятежности. Как в детстве, когда не надо никуда спешить, не надо переживать о том, что и как устроится, что ты должна, а чего нет. Можно просто сидеть... и чувствовать себя хорошо.
- Это благодаря кедру. В деревянных домах спать здорово. Я когда к деду в гости приезжал, на полгода вперёд высыпался. Когда я стану большой и сильный, - тут Павлов негромко засмеялся, - обязательно построю себе что-нибудь подобное.
- А сам что так рано встал? - Лика совершенно естественно обратилась к нему на ты. – Ранняя пташка или не ложился?
- Ранняя... всегда рано встаю. Мне с утра пишется легче, особенно если в голову идея долбанёт.
- И что, долбанула? – снова улыбнулась Лика.
- А как же, вчера, когда засыпал.
- И что? Бессмертный роман?
Павлов засмеялся, - ох, девчонки, ох и любите вы подковырнуть нашего брата. – Отсмеявшись, он посерьёзнел. – Нет, на бессмертный роман пока не потянуло, а так... маленький рассказик вышел. Когда созревает идея, игнорировать её нельзя, вот с утра и набросал.
- А можно глянуть? – осмелев, попросила Лика.
Павлов хмыкнул. – Ну, гляди. Я как раз собирался ещё кофе варить. На тебя сделать?
- Я бы сама не посмела попросить. Чувствую, что с просьбой почитать рассказ, итак пересекла все границы дозволенного. – Скромно потупившись, сказала Лика. Павлов рассмеялся.
- Да, скромность украшает человека. Девушку тем более. Ладно, я пока буду с кофе возиться, ты почитай, если хочешь. – Он встал, подошёл к плите, открыл кофемолку, пошумел туркой, налил холодной воды... Но Лика на него уже не смотрела, придвинув компьютер к себе, она начала читать.
Система
«В это утро он проснулся раньше положенного, за полчаса до сигнала Системы. Он даже слегка испугался этого. Но сегодня был особенный день, поэтому Нам легко себя извинил. Сегодня ему исполняется девятнадцать лет со Дня Соединения, а это очень важная дата. Ведь это та дата, когда он перестаёт быть подростком, а становится настоящим взрослым. Правда не простым, как мама и папа. Они ходят в Работу, а он в Школу. Поэтому и во взрослой жизни он будет другим. Ему поменяют всё и обновят Систему. Нам даже зажмурился от предвкушения. Некоторые неясные намёки матери и степень баллов по шкале послушания, давали надежду, что Систему вообще дадут новую. Нам никогда ещё не видел, чтобы кто-нибудь в девятнадцать лет заслужил бы такую награду, но от матери и от отца он слышал, что раньше - да, такие случаи бывали. Но то - раньше, а теперь... Всё давно уже не так хорошо, как это было в старые времена. Тогда люди и Системы жили в мире, устройство Вселенной было гармоничным, без хаоса, без сорных проявлений. Зато сейчас мир, казалось, сошёл с ума. Вчера на учебном форуме Нам случайно зашёл в учительский ресурс и, испугавшись своей ошибки, он тут же выскочил оттуда. Но он успел мельком прочесть, что есть сумашедшие, которые говорят, что Система не нужна. Нам что-то слышал об этом от других учеников Школы, но всерьёз допустить, что кто-то настолько лишился рассудка, не мог. Система грозно мяукнула и объявила, что он превысил допустимый уровень познания. Нам кинулся проверять баллы и увидел, что их стало на десять меньше. Система была строга, но справедлива. – Вот она - цена ошибки. Вот она - цена случайности. – горько думал Нам, смотря на шкалу. Утешил он себя тем, что Уровень Послушания и Соответствия всё равно был очень близок в Максимуму. Даже с учётом этой оплошности надежда получить новую Систему не умерла. Вот и сегодня, проснувшись в свой девятнадцатый День Соединения с Системой он в первую очередь немного помечтал о том, что ему полагается за его высокие баллы. Новые мониторы, новые питательные добавки, новые школьные друзья или всё таки дадут новую Систему. От этой мысли у него часто-часто заколотилось сердце.
- Время подъёма. Поднимайтесь. – Добрым голосом сказала Система.
Нам с готовностью встал с кровати. Заправил её. Прошёл в санитарную комнату и сел в ванную. Помедлив мгновение, он набрал в грудь воздуха и лёг в гигиенический раствор. Отсчитав в уме десять секунд, он поднялся и открыл рот. Санитарный манипулятор приблизился к ротовой полости и начал производить необходимые процедуры. В то же самое время другой манипулятор, щекоча нижнюю часть тела, выполнял свои функции.
Выйдя из санитарной комнаты, Нам подошёл к головному блоку Системы, приложил руки к Контактной Панели и начал читать Утренний Размер.
В это утро я благодарю Систему.
Я должен жить в послушании.
Я должен жить в послушании.
Я должен жить в послушании.
И я хочу жить в послушании.
Потому что Система умна.
Потому что Система добра.
Потому что Система хороша.
Повторив Утренний Размер три раза, как и следовало Нам сел перед пищеблоком.
- Сегодня вам следует принять следующие продукты: пищевую смесь номер пять, пишевую смесь номер одинадцать и одно яблоко. Пищу надо принимать в данной последовательности...
Нам послушно извлёк упомянутые продукты из пищеблока. Сначала смесь номер пять. Затем одинадцать, ну, и напоследок... яблоко. Вот так вкуснятина. Он всегда хотел съесть ещё одно, но Системой этого не дозволялось. Что ж, Система умна, поэтому стоит её слушаться. Нам снова вспомнил то, что случайно успел прочесть на учительском ресурсе: «живут без Системы...» «отвергают Систему», «едят то, что хочется» «... потерянные для Системы люди».
Нам тогда ужаснулся. Как это можно - отвергнуть Систему. Да люди Системе обязаны всем, буквально всем. Нам вспомнил и почувствовал, как липкий кошмарный ужас снова начинает подниматься из глубин сознания. Жить без Системы! Да как об этом только мысль повернулась подумать. Кто эти несчастные, эти безумные? Как они могли так упасть? – Нам вдруг почувствовал жалость к ним. Он слышал от матери давным-давно, что вроде как, иногда, очень редко находятся враги Системы, которые ведут себя настолько смешно и глупо, что пытаются жить без неё. Вне Системы. Нам тогда смеялся над ними и радовался своему превосходству. Радовался тому, что он-то в отличии от тех глупцов знает, что в жизни правильно. И Система ему не враг, Система ему – первый друг. У него всё так, как и должно быть. Он вообще один из самых лучших в Школе, а это давало очень приятное чувство.
- Пора идти в Школу. – Объявила Система.
Нам с готовностью сел перед монитором и вошёл в Школу. Первый урок по седьмому проявлению Системы прошёл нормально. Нам старательно вводил в базу памяти новые сведения. Потом второй урок по тому же предмету. Потом небольшой перерыв. Нам чувствовал украдкой бросаемые на него взгляды других учеников. Конечно, новость, что у него сегодня День Соединения, уже облетела всю Школу. Он молча отходил в сторону с важным и загадочным видом. Перемена кончилась, снова потекли занятия. Последний урок тянулся совсем медленно. Когда он, наконец, закончился, школьники, не спеша, обмениваясь мнениями по поводу задания на дом, выходили из Школы по коридору. Дальше корридора идти было некуда – там Школа заканчивалась и приходилось снова выходить домой. Пока коридор не кончился, Нам успел немного поболтать с отличницей Лило и с торжеством ощутить на себе завистливый взгляд Клоба. Этот Клоб был вторым после Нама, но как он ни силился, стать первым ему не удавалось. Потому что лучшим в классе был Нам. Даже удаление вчерашних десяти баллов не повлияло на эту разницу в положении. Скоро и Лило обгонит этого Клоба. Она молодец – она старательная девочка. Кроме того, что она была очень сипатичной, а её успехи в освоении проявлений Системы говорили о том, что и как человек она просто... просто как пищевая смесь номер один!
Нам вышел из Школы. Мысли о Лило не оставляли его. Сегодня, как это часто бывало после общения с ней у него сладко защемило внизу живота. Он протянул руку и легонько сжал там. Однако Система сразу это заметила.
- Замечено проявление излишней возбудимости. Необходимо пройти в санитарную комнату. – раздался голос Системы.
Нам вздохнул, - ну вот, так и знал, что это будет, - подумал он. Он послушно встал и прошёл в санитарную комнату. Эта процедура была неприятной. Система надевала прибор на низ живота и где-то с полчаса Нам чувствовал покалывание, потом появлялась резкое болевое ощущение, как будто вводили толстую иглу, и всё заканчивалось. Было непонятно, зачем Система это делает, но она умна. Значит надо её слушаться.
Нам вытерпел процедуру. Он и правда после этого почувствовал себя гораздо спокойнее. – Система добра. Система умна. – начал он Предобеденный Размер.
А в обед произошло чудо. Впрочем ожидаемое. Неожиданно загорелся монитор и к нему пришла мама. Нам радостно кинулся к ней.
- Здравствуй, сынок! – голос у мамы был ласковый, добрый, почти как у Системы. – Помню, помню, - мама закивала головой, - у тебя сегодня День Соединения. Ну, конечно. Мы с отцом решили добавить тебе немного баллов. Вообще-то Система не одобряет этого, но в твоём случае разрешались исключения. – Мама снова ласково улыбнулась. – Я специально пришла чуть пораньше. Вышло решение о вручении тебе новой Системы. – Мама что-то набрала на своём системном пульте, и её баллы упали на шкалу Нама. Потом загорелась надпись: «Внимание. Замена Системы»
- Новая Система приветствует Нама. – раздался самый прекрасный в мире голос.
Нам задыхался от счастья. Вот! Вот миг триумфа! Вот миг упоительного восторга! Вот миг ликования. У него увлажнились глаза. Он смотрел на улыбающееся лицо матери и смеялся от ощущения невыносимого счастья переполнявшего его сердце.
Потом зажглись мониторы учителей и одноклассников. Все поздравляли его, желали быть разумным, желали всегда слушаться Систему.
Система объявила праздничный обед. Это была питательная смесь номер один и добавки 42 и 79. А ещё Нам впервые попробовал один чудесный напиток. Он был сладкий и шипящий, Нам даже казалось захмелел. На бутылочке было написано «Кока-Кола». Умница Лило сказала, что слышала от кого-то, про этот напиток, но думала, что это сплетни, ведь так давно уже никого не награждали. Нам даже не смог бы сказать, что ему больше всего приятно: вкус напитка, внимание Лило или завистливый взгляд Клоба.
Позвонил отец. Сказал, что не сможет прийти – монитор забарахлил, поэтому поздравляет только по аудиофону.
Потом все разошлись.
Нам остался один. Он чувствовал себя героем. Не напрастны были эти годы, его старание, его послушание. Теперь он и вправду герой. – Интересно, а может герой позволить себе одно яблочко вне плана? – подумал он. Новая мысль так захватила, что он даже застыл на какое-то время. – Но ведь прямого указания от Системы не поступало? – боролся он с собой. Однако мысль была так нова и так соблазнительна, что Нам не удержался. – Не отнимут же Систему назад. – подумал он подходя к пищеблоку. – А вдруг отнимут? – обожгла сердце встречная мысль. Он подошёл к пищеблоку и потянул дверцу. Она не подалась. Он потянул ещё раз. Дверца не открывалась.
- Приём пищи не разрешён. – Сказала Система. – Этот новый голос внезапно показался чужым и холодным. – Почему мне нельзя ещё одно яблоко? А что если дёрнуть сильнее? – Нам даже не испугался этой явно еретической мысли. Хмель от всеобщего признания и восхищения ещё не осел в голове а вкус нового напитка казалось продолжал будоражить кровь. Нам сильнее дёрнул дверцу. Внутри что-то треснуло и пищеблок открылся. Нам взял яблоко.
- Система вычетает двести восемьдесят баллов за прямое непослушание. – снова раздался голос.
Нам почувствовал как сердце проваливается вниз и чуть не задохнулся от нахлынувшего страха. Двести восемьдесят баллов были гиганской суммой. Просто огромной. Он посмотрел на яблоко и машинально откусил кусочек. Всегда такое вкусное оно показалось пресным и безцветным. Он, не чувствуя ног, сполз по стенке и замер. - Как же он теперь... Как завтра в Школе посмотрит в глаза Лило? А Клоб? Теперь он станет первым. Хотя нет, он уже им стал. Дефицит в двести восемьдесят баллов быстро покрыть просто невозможно. Клоб теперь первый. – Нам в отчаянии закрыл лицо руками и застонал. – Почему, почему? Да, он ослушался, но почему Система сняла так много баллов? – Он зарыдал.
Нам не заметил как заснул. А когда он очнулся, обнаружил, что лежит не в кровати, а на полу, прямо там, где плакал. Рядом валялось надкушенное яблоко. Он бросил взгляд на часы – оказывается, он пропустил Вечерний Размер. И давно уже должен быть в кровати. Что это значило, он не мог понять, но Система молчала. Молчала. Она не запретила ему заснуть на полу, она не заставила его соблюсти Вечерний Размер. Она не проконтролировала ни санитарную процедуру, ни вечерний приём пищи. Нам тихонько встал и внимательнее посмотрел вокруг. Система молчала. Он подобрал яблоко. Откусил. Система молчала. Он взял из пищеблока какой-то незнакомый фрукт. Система молчала. Он подошёл к монитору и зашёл в учительский ресурс. Система молчала. Он начал читать. Система молчала. Переходя из ресурса в ресурс, он чувствовал, что волосы начинают вставать дыбом. Это, конечно, было ложью. Эти ненормальные внесистемники считали, что есть лишь один «...» (какой-то незнакомый термин, Нам не смог его прочитать), в общем, что-то вроде Системы, но её нельзя увидеть, а можно только знать, что она есть. Вот так бред. Систему можно видеть, слышать, вот её главный блок. Она следит, она повелевает. А эти... Живут без Системы, верят, что есть другая, невидимая... как они выживают там, снаружи? Кошмар.
Нам внезапно почувствовал голод. Он доел яблоко. Потом съел фрукт, потом ещё один. Он зашёл на недозволенные ресурсы. Он не верил, но он читал. Он не верил. Он читал. Он даже однажды засмеялся над такими глупыми утверждениями, что яблоки растут на каких-то «деревьях». Это знает любой, даже самый глупый ученик в их Школе, что яблоки находятся в пищеблоке. Но всё равно он читал. Он не верил. Он читал.
Он читал.
- Клайв! Клайв! – мать Нама звонила его отцу по аудиофону. – Клайв! – кричала она в трубку.
- Что такое! Я же из-за тебя баллы теряю. Сейчас не время для общения! – раздался в трубке недовольный голос отца Нама.
- Клайв, наш сын!
- Что наш сын? – возмущённый голос отца стал слегка тише. – Ну, говори.
- Наш сын Нам. Он... он разбил Систему и ушёл к внесистемникам. – прорыдала она в трубку.
- Как разбил Систему?! Как ушёл к внесистемникам?! Что ты несёшь? Он же лучший в Школе. Этого просто не может быть!
- Клайв, это правда! – Мать сильнее сжала трубку аудиофона.
- Система прерывает общение, – раздался добрый голос. – вам необходимо вернуться к работе.
Мать Нама бессильно опустилась на стул перед конвейером.
Её глаза были полны слёз и боли»…
- Прочитала?
Лика словно бы очнулась. Она тряхнула головой, сгоняя впечатление от рассказа. – Да. – Она помедлила. – Скажи, - обратилась она к Павлову минуту спустя, - ты будешь его издавать?
- Издаёт издатель, писатель только пишет.
- Ну, я в смысле...
- Не знаю, - Павлов пожал плечами. – Может, потом вставлю куда-нибудь, может, сборник коротких рассказов сделаю, может ещё как... Кстати, ты первая кто увидел, - Он важно изогнул бровь. – Это, между прочим, делает тебя особенным человеком... и накладывает определённую ответственность.
- Да? Интерестно.
- Вот смотри, - Павлов достал с полки большую кружку с толстыми стенками и начал наливать в неё дымящийся кофе. – Я писатель, я просто пишу, я создаю героев и обстоятельства. Они полностью вымышлены мною. То есть, по сути, это всего лишь моя фантазия и не более того... Но когда эту фантазию прочитает другой человек, то эти герои и ситуации, в которых они действуют, перестают быть только моими. Понимаешь? Прочитавший человек как бы закрепляет их в жизни. И для меня они становяться вроде как настоящими. Ведь свидетель тому уже не я один. Так что, получается, написал рассказ я, а оживила персонажи именно ты. Теперь у меня не поднимется рука стереть или исправить что-то в этом рассказе. Получится сродни убийству. – Хоть Павлов и улыбался, говоря это, Лика почувствовала, что говорит он вполне серьёзно. – А это всё накладывает на тебя некоторую ответственность, не находишь?
- Постараюсь оправдать. – Лика согласно кивнула головой.
Какое-то время они в молчании пили кофе, потом Павлов неожиданно предложил, - Я сейчас с Силантием гулять пойду, не хочешь составить компанию?
Лика посмотрела в окно. Уже начинало светать, мгла на улице из тёмно-синей стремительно превращалась в дымчато-белёсую, и уже можно было разглядеть сосны, растущие вдоль забора. Лике вдруг захотелось ещё поговорить с этим необычным человеком, захотелось погулять с его собакой, захотелось увидеть, как утренний зимний ветер будет сметать снег с сосновых веток, и она согласно кивнула головой.
– Пойду. – просто ответила она.
*****
- Скажи, а почему ты решил стать писателем? – спросила она Павлова, когда они, не спеша, шагали по скрипучему снегу. Тот пожал плечами.
– Не знаю, я не решал. Просто это само собой так получилось... Настал какой-то момент в жизни, что я не смог по-другому. Всё, что варилось внутри, просто стало выливаться наружу.
- Но с чего-то это ведь началось? – не унималась Лика.
- С чего-то, наверное, началось... – Павлов усмехнулся, - Только с чего, не помню. Вообще-то мысли такие, они с детства были. Что-то типа «вот если бы я был писателем уж я бы...», а так чтобы серьёзно подумать... Хотя, ты знаешь, был момент в пионерлагере. Лет в пятнадцать я что-то вроде стихов написал. Ответ, так сказать, на признание в любви.
- Ого, - сказала Лика, - признание в любви – это, конечно, мощный стимул для творчества.
- Ещё бы. Только было не совсем про любовь. Девочка у нас в отряде была, хорошенькая – спасу нет. Ну, просто куколка. – Начал рассказывать Павлов. - Даже со старших отрядов ребята заглядывались на неё, я уже о наших не говорю... Девчонка эта не скучала, конечно. Внимания ей было много, пацаны все из кожи вон лезли, чтобы ей понравиться. Ну, а я принципиально в сторонке держался - не хотел мельтешить, как все. С детства не люблю таких вот «коллективов». А ей, не знаю, обидно, наверное, стало, что я один такой, гордо в сторонке стою... Ну, и решила она меня как-нибудь расшевелить. Пару раз, вроде как между делом, заговаривала со мной, типа случайно, рядом оказывалась, ну и всё такое... Я, чувствуя за всем этим что-то мутное, встречных реверансов делать не спешил. Интуитивно понимал, что, стоит мне ответное внимание проявить, меня сразу в дальний ящик задвинут. Так что терпел, хоть и нравилась она мне. Она даже вслух бросила, что типа, мол, от неё нос воротят. В шутку, конечно, но с лёгкой обидой. Потом подбегает ко мне маленькая девчонка из младшего отряда, конверт в руки суёт, «от неё» говорит. А на конверте крупными буквами «ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ» написано. Я понимал, конечно, что настоящие признания в любви так, открытым текстом, не подписывают, но... вот ты знаешь, всё же ворохнулось в душе какое-то сладостное предчувствие – а вдруг? Отошёл я подальше за домики, развернул послание дрожащими руками, стараясь, чтобы даже шорох бумаги не слышен был. С замиранием сердца начал читать, а там написано было так.
Я Вас люблю, как булку с мясом,
Вы мне дороже двух котлет.
Хотела Вам в любви признаться,
Но опоздаю на обед.
Таких стишков в то время много гуляло. Глупо обижаться на это, конечно, шутка она и есть шутка... но вот что-то заклинило меня. На себя наверное злой был, что размечтаться успел уже о любви неземной. Решил я в порыве мести ответный стих накарябать. И хорошо стало получаться, ты знаешь... В общем со злости накатал я ей такие строки.
Как жаль, что Вы так низко пали,
Иль это я ошибся в Вас.
Хотя в начале был в восторге,
От Ваших рук, от Ваших глаз.
Зачем любви порыв высокий,
Вы уподобили еде?
Что ж, я теперь от сна очнулся,
Вы ныне неприятны мне.
Не смею больше Вас тревожить,
Не опоздайте на обед.
На булку с мясом Вы похожи.
Моей любви простыл и след.
- Смешно. – Лика улыбнулась, - но только как-то... наотмашь, вхлёст.
- Да, сам знаю. – улыбнулся Павлов. - Получается, что она меня по-дружески пихнула в бок, а я в ответ кулаком врезал. Ну, что вы хочете, мой юный друг - юность, максимализм, нежелание замечать полутонов. Только чёрное или белое. – Он хмыкнул, - Тогда и себя воспринимаешь только в двух видах – либо ты герой, либо полный мизерабль. По-другому не получалось. Не умел я ещё с самим собой в мире жить. Сравнительно недавно с собой помирился и понимать начал, что нет на свете хороших и плохих. Добрых и злых. Трусов и героев. Все нормальные, только слабые. Ну и по ситуации... Жизнь сразу множеством новых смыслов заиграла. И новых вопросов... Я вот иногда Силантию завидую – вот, кто живёт на свете без сомнений. – Павлов наклонился и потрепал бегущего рядом пса по загривку. Силантий поднял свои глаза на хозяина, повёл носом и зажмурился. – Для него всё просто. Есть хозяин, его желание - это желание собаки. Как хозяин прикажет, так она и сделает. Если надо – будет защищать, пока не умрёт. Всё просто и благородно. А у людей насколько сложнее... Разбираться всю жизнь приходится. Ещё Соломон сказал - «Это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нём». – Павлов немного помолчал, потом наклонился, зачерпнул снега, ловко слепил снежок и закричал, - Силантий, лови! – и запустил белый комок далеко-далеко между деревьев. К удивлению Лики флегматичный Силантий преобразился в мгновение ока. Взяв с места в карьер, он за считанные мгновения догнал снежок и быстрее молнии взметнулся вверх – только толстенькие лапки мелькнули между соснами. Лика успела разглядеть, как пес сомкнул челюсти на снежке. – Вот такие герои живут среди нас. – Подытожил Павлов. – Это ещё что, домой придём, я тебе фокус с колбасой покажу, уплачешься.
Окраина Владивостока. Где-то на даче.
Бойл не находил себе места от злости. Всё, что начиналось так хорошо и многообещающе, в итоге выливалось в какой-то глупый фарс. Во-первых, у девчонки, которую они взяли, при себе «предмета» не оказалось. Во-вторых, что больше всего тревожило Бойла, его предмет перестал издавать сигнал, пульсация прекратилась. Ну и в-третьих, разумеется, был Стиви Роуз. После той ужасной ночи на дискотеке и не менее ужасного следующего дня Стиви пошёл вразнос. Он, то снова напивался и плакал по своей куртке, то рвался, пытаясь выйти на улицу, чтобы найти «Lienochka». Бойл уже отчаялся повлиять на напарника и в итоге махнул рукой. Из гостиницы им пришлось съехать, на это тоже нашлись свои причины. Во-первых, конечно, это Стиви, который на следующий вечер после той злополучной ночи, переживая потерю куртки, напился снова, но до номера выпитое не донёс, а извергнул все на первом этаже, прямо перед стойкой администратора. Причём Стиви, облегчив душу, в номер подниматься передумал, а отключился прямо там, на кресле в фойе. Бойлу было очень стыдно. Помогать тащить пьяного Роуза в номер, охранник на входе отказался наотрез, и дело было бы совсем плохо, но нашёлся добрый человек, помог. Оказалось, что он живёт на том же этаже, что и он с Роузом. Вдвоём они дотащили Стиви до лифта, поднялись на свой этаж и кое-как плюхнули тело на кровать в номере. Парень, который помогал Бойлу, сочувственно крутил чёрной головой и печально кривил серое лицо (болеет, наверное), его голубые глаза были полны сострадания и отзывчивости - видно было, что переживал не на шутку. Хороший человек. Вот бы все русские были такие. Он ещё сказал, что понимает, как тяжело в незнакомой стране, когда и помочь-то некому. Даже дал свой номер телефона и сказал звонить, если понадобиться помощь. Его слова упали на благодатную почву – Бойл был тронут, телефон с радостью принял, от души поблагодарил и сказал, что позвонит. Измотанный всеми перепитиями, Эндрю и подумать не мог, что добрый человек, помогая тащить грузное тело Роуза, успел ловко разместить несколько крохотных радиомаячков и на пьяном Стиви и на самом Бойле. На следующий день напарник снова наблевал в фойе. И на следующий...
В общем, из гостиницы пришлось съехать. Ещё и потому-что, пленную девчонку в гостиницу не повезёшь. Лысый русский сказал, что они поедут на «dacha» к его другу. Друг, мол, разрешил потому-что Лютиков сказал, что встретил любовь всей жизни и, наверное, женится. Бойл удивился и сказал, что это невозможно - везти захваченную девушку в чужой дом, но русский Ромашов его успокоил и сказал, что в России это никого не удивит. Главное сказать, что у тебя большая любовь и друзья тебе на время дадут своё загородное ранчо. Эти русские точно, полные крейзи. Но деваться было некуда, и Бойлу пришлось согласиться. На следующий вечер они втроём вытащили бесчувственного Роуза, (опять нажравшегося, а как же) из номера и чуть ли не под аплодисменты администрации отеля погрузили его в машину. Дача была примерно в часе езды от города. Хороший кирпичный дом, изнутри обшитый деревом, но самое главное, это был забор из высоких и толстых деревянных досок. Снаружи вообще ничего не видно, даже самого дома. Внутри был камин, а перед ним... Бойл сначала даже не поверил своим глазам - медвежья шкура, настоящая. Эндрю удивлённо спросил у лысого русского, кем работает его друг. Но в ответ тот пожал плечами и сказал, что друг работает обычным инспектором в дорожной полиции. Бойл сначала не поверил, а потом в какой-то момент даже пожалел, что не родился в России. На следующее утро они поехали за девчонкой - то ли алеуткой, то ли эскимоской. Ромашов сказал, что в России тоже живут такие народы. Взяли её без проблем. Она почти и не сопротивлялась. Вот что значит быстрота и слаженность. Отвезли на дачу. Бойл от такой удачи даже позабыл про «предмет», а когда хватился, то он молчал, как дохлая рыба.
Начали допрашивать девчонку, но та держала рот на замке, словно воды в рот набрала. Первым с ней бился Лютиков: сначала просто говорил, потом угрожал, потом уговаривал и что-то обещал. Никакой реакции. Сидит, упёрла себе глаза в пол и молчит. Потом на сцену вышел Ромашов, он распинался примерно по тому же сценарию. С тем же, правда, успехом. С единственной разницей, что на него девчонка время от времени всё же бросала взгляд исподлобья. Но продолжала молчать. Хоть ты тресни. Потом все выдохлись. Заперли девчонку в ванной, посадили на крышку унитаза и пристегнули за руку наручниками к трубе. Если что, и попить и пописать – всё было под рукой. Пообедали. Немного отдохнули. Решили снова попытаться разговорить пленницу. Русский Ромашов пошёл за ней в туалет. Вернулся один. Ругался. Потом пошёл вместе с лысым. Ругаться начали оба. Оказалось, что алеутка заперлась изнутри. Теперь оба русских уламывали её через дверь. Сначала грозили немыслимыми карами, потом обещали с три короба всяких расчудесностей. Хитрая азиатка молчала, и дверь открывать не спешила. Ломать дверь из карельской берёзы лысый русский не разрешил.
Потом эта проблема проявила себя с другой стороны – господам похитителям самим захотелось в туалет. К прискорбию Бойла другого санузла на даче не имелось. Сначала терпели, потом плюнули и решили пойти на улицу. Русские, криво ухмыляясь, отлили на забор, а Бойл себе этого позволить не смог. Его проблема, как бы это выразиться... была калибром потяжелее. Садиться под тем же забором прикрывая задницу от мороза, Бойлу, ну очень не хотелось. Скрипя зубами, он поделился своей бедой с русскими. Те хохотнули и дали пару циничных советов. В эти мгновения Бойл готов был разбомбить всю Россию вместе с этими русскими, из-за которых столько проблем, вместе с «объектами», вместе с той хитрой тварью, что заперлась в туалете, и вместе с этим долбаным ранчо. Однако, делать было нечего, терпеть уже не оставалось сил. Пришлось взять лопату, старый журнал и удалиться за сарай. Таким униженным Эндрю Бойл себя ещё никогда не чувствовал. Сидя в закутке между стеной сарая и забором, он дал себе слово, что всё, в Россию больше ни ногой. Лучше пусть увольняют. Плевать. Однако и здесь ему расслабиться не дали. Соседская собака, учуяв источник новых ароматов, подбежала к забору и подняла жуткий лай. Бойл от стыда закрыл лицо руками. Хорошо хоть забор был из досок, а не из металлической сетки.
Потом очнулся Роуз. Он совершенно не удивился, обнаружив себя в незнакомом месте, молча, с таким видом, будто жил здесь всю жизнь, прошёл мимо разинувших рты русских на кухню, попил водички из крана, вернулся в комнату, лег на кровать и снова заснул. Стиви, наверное, был единственным, кому в данный момент было более-менее хорошо. Только бы его в туалет не припёрло.
Потом русские уехали в город за продуктами, а Бойл остался охранять алеутку и беречь сон Роуза. Прошло уже часа четыре как они отсутствовали, Бойл жутко проголодался и от этого был злее злого.
Те же и Дружок
Несмотря на опасения Лики, Дружок приехать на дачу согласился сразу. То ли чувствовал, что подвоха нет, то ли ему действительно штуковина нужна была позарез. Короче, привёз его Александр в середине дня на машине.
В дом Дружок зашёл безо всяких опасений, послушно разулся, прошёл в зал и наконец, снял свою бейсболку. Лике показалось, что Павлов слегка охнул. Удивился и Силантий - он подошёл к парнишке и очень долго и старательно его обнюхивал. Потом повернулся и посмотрел на Павлова. Писатель только пожал плечами.
Внешне парнишка был, ну самый что ни на есть типичный. Светло-русые волосы, бледное лицо, серо-водянистые глаза. Это в частностях, а в общем... непонятно, как будто всё расплывчато, заретушированно, глазу было не за что ухватиться. Когда он говорил, создавалось впечатление, что он делает это немного через силу, будто мышцы лица не совсем приспособлены под мимику. Странный он был, непонятный. Никакой. Просто пацанчик, которых много. Сто раз встретишь, не заметишь.
Он сел за стол и объявил, что готов к переговорам. Александр, Павлов, Мишка, да и сама Лика почувствовали себя немного неловко. Все расселись по местам, потом Александр, как хозяин дома, «открыл» переговоры. Сначала он подробно описал все те неприятности и беды, что Лика уже пережила, потом, не жалея красок и подробностей, изложил какие беды и несчастья её могут ожидать в будущем. И не только её, но и их всех, как лиц уже причастных к происшедшему. Видно было, что вести переговоры ему не впервой. В бизнесе без этого никак. Слушая его, Лике даже стало жаль Дружка, до того ужасной была картина. Сам паренёк всю речь Александра слушал не перебивая. Таким уверенным в себе как вначале, он уже не выглядел. А хозяин дома своё «выступление» закончил интересной фразой.
- По тем сведениям, что мы уже имеем о таких как ты, нам ясно, что вы можете оказывать сильное воздействие на события. Вы очень слабо уязвимы и имеете свои цели. Но скажи, пожалуйста, зачем же помимо воли вовлекать в свои игры совершенно непричастных людей?
- Я не специально. – Парнишка покаянно повесил голову. – Просто неожиданно я понял, что меня могут поймать. Выхода у меня не было. Уже один ..... (какое-то странное слово) попал в руки тех людей, что охотятся за ними. К счастью, они не понимают, что это такое. Но если к ним попадёт другой ......, то многое, далеко не всё, но многое им станет понятным. Нельзя в руки людям давать такую власть. Нельзя допустить, чтобы они завладели ими. Вот. – Подросток вздохнул и тоскливо посмотрел на аквариум. Лика только сейчас поняла, что он ничего не возразил на слова Александра о «воздействии на события» и «слабоуязвимых». Поняла и восхитилась. Вот она, манера ведения переговоров. Делаешь вид, что тебя волнует одно, а на деле выясняешь совсем другое – то, что тебе действительно нужно знать. Дружок съел наживку и не заметил.
- Значит, вы этими штуками балуетесь, а за это за вами охотятся? – словно бы даже небрежно, с насмешкой, протянул Александр.
- Но мы же хотим сделать лучше! – с горячей убеждённостью воскликнул подросток. – Мы хотим заставить вас обратить внимание на всё то, что вы делаете неправильно. Мы хотим, чтобы вы поняли, что надо жить по-другому! – Он внезапно осёкся, замолчал и испуганно обвёл глазами всех присутствующих.
- Значит «вы» знаете, как нам надо жить, а на деле вас вот-вот сцапают спецслужбы. – Констатировал Александр. – А вы уверены, что поступаете правильно, что вразумлять неразумное человечество нужно именно таким образом? Ты уверен, что последствия будут именно такими, как вы ожидаете? Охоту за вами спецслужб, вы ведь явно не планировали. – Александр говорил негромко, но очень веско, как будто гвозди вбивал. Лика опять восхитилась, как он с каждым вопросом вытягивает из паренька всё новые подробности.
- Да, я знаю, мы вышли за рамки. Решили пойти коротким путём. Это ошибка, теперь я признаю. – Дружок грустно кивнул.
- А я вот думаю, не лучше ли для меня, как для человека, просто не отдавать тебе эту штуку, а сдать по назначению. – Александр наклонился к нему, - Кто знает, чего вы натворить за это время успели?
- Мы ведь никому не сделали плохо? – Удивлённо поднял брови Дружок.
- А ты в этом уверен? – Опять с нажимом спросил у него Александр. Дружок растерянно обвёл всех взглядом. – Да. – Наконец ответил он. Но голос был совсем не твёрдый.
- Да? А Лика, а Настя? А почему мы здесь собрались?
- Саша, хватит, не пугай его. – Сказал вдруг Павлов. – Обещание Лики остаётся в силе. Поможешь нам вытащить её однокурсницу и урегулировать эту историю, твою штуку тебе вернут. – Сказал он, обращаясь уже к подростку. Тот кивнул. Краем глаза Лика увидела, как Александр улыбается, видно было, что он с удовольствием бы ещё поиграл в «переговоры».
- Ладно, - Александр откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Ждём ваших предложений. Однако помни, пока не будет результатов, ты свою штуковину даже не понюхаешь. Итак, вещай.
- Сначала надо узнать, где они. А для этого мне надо дотронуться до моего ......
- Нет.
- Но вы поймите, у них есть другой такой, а я могу сказать, где они, только дотронувшись до своего.
Он в итоге их уговорил. Штуковину вытащили из аквариума и дали ему прикоснуться. Она сразу начала вибрировать. Подросток несколько секунд постоял с закрытыми глазами, держа пальцы на черном боку «игрушки». Сама она находилась всё это время в руках у Александра.
- Они недалеко. – Сказал он, когда чёрный предмет, вильнув между рыбками, снова лёг на дно аквариума. – Они на дачах. Ваша Настя тоже там.
- Итак, твои предложения? – нетерпеливо спросил Михаил.
Паренёк рассказал. Александр сначала громко хмыкал. Даже Павлов крутил головой. Всё предлагалось сделать очень просто и даже примитивно.
- Да это им комариные укусы. – Поморщился Александр.
- А куда они денутся? – Возразил парень. – В их ситуации.
Александр подумал и потом спросил, - а если они разделятся?
Тут идея пришла в голову Мише Сидоркину. Он даже вскочил от возбуждения.
- Саш, - воскликнул он обращаясь к брату, - ты Таньку-Пудель помнишь?
- Толстуху?
- Ага, её. Она сейчас на актёрском учится. Надо ей позвонить – пусть должок вернёт и потренируется, как говориться, «в поле».
План Дружка и Мишкину идею вертели и так и этак. В итоге ни к чему придраться не смогли. Даже Силантию дело нашлось. Просто и со вкусом. На том и порешили.
- Кстати, Миша. – Окликнул Павлов Михаила, когда они, одетые в белые балахоны, выходили из дома. Я вот тут над твоей темой подумал. Ну, про тебя и твои увлечения. Вот ты утверждаешь, что стоит тебе понять основные принципы и разобраться в системе, как тебе становиться скучно, и пропадает интерес, так?
Михаил кивнул.
- Ага, хорошо. А ты не думал о том, как твои бессистемные увлечения уложить в систему. То есть найти то место работы, тот вид деятельности, где надо будет постоянно сталкиваться с тем, что часто придётся вникать в новые проблемы?
- Это как? – спросил Михаил.
- А так. Может тебе на руководящий пост пробиваться надо. Ведь что такое руководитель? Это, по сути тот человек, который должен хорошо разбираться во всех видах народного хозяйства, хотя бы для того, чтобы на каждый конкретный участок работы понимающего человека поставить. Отраслей много, а уж видов деятельности там – проедай свои системы сколько влезет. – Павлов мечтательно закатил глаза. – Конечно, руководителем тебя сразу никто не сделает, но ты для начала пойми систему, как им стать. Тоже под твой мозг задачка. Ну, а потом давай: строй целину, поднимай БАМ, засевай моря, осушай пустыни. Станешь толковым руководителем, будешь страну вперёд двигать.
Сидоркин с сомнением хмыкнул, но потом задумался. Спустя полчаса хотел что-то спросить, но стало не до разговоров. Они уже пришли.
Теория комариных укусов на практике
Этот день для Лютикова с Ромашовым начался с предыдущего вечера. Когда они, приехав поздно вечером с продуктами, водой и туалетной бумагой, не смогли открыть ворота дачи. Ключ в скважину входил не до конца – создавалось впечатление, что кто-то нарочно что-то туда запихнул. Но Лютик эту мысль отбросил сразу. Ну, кому это могло быть надо? Да и то, что они здесь, никто, кроме них самих понятия не имел. В итоге все попытки открыть привели к тому, что у него задубели руки на морозе. Потом настала очередь Ромашова корячиться с ключом... в конце концов пришлось оставить машину возле ворот, а самим лезть через забор. Бойл их появлению очень обрадовался, бедный американец, по его собственному выражению, был голоден как медведь гризли ранней весной.
Поели. Потом все вместе пошли к туалету и немножко поупражнялись в уговаривании открыть дверь. Бесполезно. Девчонка даже не отвечала. Порой только лёгкое движение выдавало, что там есть кто-то живой.
Пришлось снова идти во двор. А затем, когда все собрались ложиться спать, проснулся Стиви Роуз. На этот раз он возжелал в туалет. Объяснить, что туалет во дворе на заборе, они попросили старшего Бойла. Стиви долго не мог понять, почему вместо тёплого туалета его ведут на мороз. Наконец, и эта проблема была решена. Кое-как улеглись. Только молодой американец, не зная, чем себя занять, словно сомнамбула, бродил по дому. Он, то включал телевизор, то принимался снова хлебать воду, то открывать и закрывать шкафы, пока, наконец, не затих.
Разбудила Ромашова ругань Лютика.
- Хозяйский бар нашёл, скотина!
Ромашов с трудом разлепил глаза. Прямо перед ним, в одних семейных трусах, стоял Лютиков – в одной руке он держал початую бутылку «Столичной» в другой Стиви Роуза. За шиворот. Американец пошатывался и безразлично пялил глаза в пустоту.
- А я, блин, думаю, что это он по шкафам шарится?! А он гад, спиртное искал.
- Что случилось? – спросонья, не въехав в обстановку, спросил Ромашов.
- Да этот урод хозяйский бар обнаружил и успел полбутылки выжрать! – Злобно кривя покрытое корочками лицо, воскликнул Лютик. – Не, я главное слышу, что он успокоился вроде как... Заснуть уже хотел, но решил для очистки совести глянуть. Захожу сюда, а он... бутылку из бара достал и хлещет, гад. Прямо из ствола. А ещё говорят, что это русские бухают!
Тут Стиви Роуз, до сих пор стоявший с отсутствующим видом и прилежно пучивший глаза в пространство, зашевелился и что-то пробормотал. Лютик перевёл взгляд в его сторону.
- Чего это он? – спросил он Ромашова.
- Опять в туалет хочет. – Зевая перевёл Ромашов. – Но уже по большому.
В общем, в ту ночь долго не могли заснуть.
******
А с утра позвонил Володарский и потребовал прибыть в контору. Злые и невыспавшиеся напарники, настрого запретив американцам выходить из дома, снова перелезли через забор и сели в холодную машину.
- Печку включи быстрее. – Ёжась от холода, проговорил Ромашов.
- Тебе хорошо, ты хоть с волосатой причёской. – Устраиваясь на водительском месте, сказал Лютик. – А мне, по-твоему, каково?
- Купи себе платочек, как бабушки носят. – Запахиваясь поплотнее, заботливо посоветовал Ромашов.
- Да пошёл ты. – Беззлобно огрызнулся напарник, поворачивая ключ в замке зажигания.
Машина заурчала двигателем, потом чихнула и замолкла. Лютик ругнулся и снова повернул ключ. Двигатель снова сделал несколько оборотов и заглох. Снова поворот ключа. Снова то же самое. И опять. И ещё раз.
- Да, что ты будешь делать! – Лютик вышел из машины, поднял крышку капота, что-то там посмотрел.
- Может вода в радиаторе замёрзла? – подал голос, мало сведущий в вопросах техники, Ромашов.
Лютиков в ответ только ругнулся. Он вернулся в машину, закрыл дверь и стал дуть на озябшие руки.
- Фигня какая-то, Ромашка. Не заводится. – Он снова повертел ключом зажигания. - Опять двадцать пять.
Так провозились ещё с полчаса. Снова позвонил Володарский.
- Ромашов, вы чё не торопитесь? Или передумали на работу ходить? – голос был злой.
- Машина сломалась, товарищ майор. Старший лейтенант Лютиков пытается починить.
- Так, значит, лысый трудится, а ты отдыхаешь, так? Где вы встали? – спросил Володарский.
Ромашов замялся, говорить, где они на самом деле, это значит вызвать массу вопросов, поэтому он соврал.
- На Второй Речке. Машину починим и приедем.
- На Второй Речке, говоришь, ну-ну... – голос майора был полон сомнений, - Значит так, кончай там лысого гонять, - Володарский заржал довольный двусмысленностью, - садись на автобус и езжай ко мне. Одна нога здесь, другая там. Всё. – Майор бросил трубку.
Ромашов вздохнул, убрал телефон и хотел было уже поделиться новостями с напарником, как вдруг из-за машины раздалась его ругань.
- Не, ну ты посмотри, а! Да что за ...........!!!
- Что случилось? – Ромашов вылез наружу.
- Да какая-то скотина морковку забила внутрь выхлопной трубы. – Лютиков чуть не плакал, - Глубоко, блин, по самые гланды. Ну.........! Даже здесь нельзя машину оставить!
*****
Ромашов зашёл в автобус. Людей в этот час для трассы, ведущей в столицу Приморья, было немного – все сидячие места заняты и ещё человек десять стояло. Ромашов в который раз недобрым словом помянул того, кто заставил его ехать на общественном транспорте. Конечно, из-за вечных пробок скорость личного автомобиля по Владивостоку и прилегающим дорогам была бы не на много выше, но стоять на забитых трассах в нём было комфортнее, это как минимум. – Всё-таки ментура - это не моё, - привычно уже думал Ромашов облокотясь на поручень и наблюдая, как на остановках входят и выходят люди. – Давно я так не ездил, - поймал он вдруг себя на мысли, - оторвался от народа. Ближе к нему надо быть, ближе. Может уйти. Ну его... Не маленький уже, с пистолетом бегать. Есть ведь хорошие работы. С животными возиться, например. Строить что-нибудь, хоть видишь плоды своего труда. А тут, как дурачок, с табельным пистолетом наигрался, а дальше, что делать, не знаю. Да и среди людей вращаться надо чаще. Вот ведь, стоит только вырваться из привычного круга вещей, как мысли новые приходят, без милицейского шаблона. – Ромашов вздохнул, - надо чаще бывать с народом, а то...
Додумать свою мысль до конца у старшего лейтенанта Ромашова не хватило времени. Не успели захлопнуться двери за очередной партией пассажиров, как на весь салон автобуса раздался причитающий звонкий голос.
- Вот ты где, Ирод - губитель жизни моей!
Ромашов поднял взгляд - прямо перед ним стояла здоровенная толстая деваха. Ростом она была примерно с него, но зато в ширину раза, наверное, в три больше. Смотрела она точнёхонько ему в глаза.
- Убийца ты, убийца. – вновь заголосила она. – За что ты жизнь, всю душеньку мою растоптал?
Ромашов слегка попятился и оторопело оглянулся назад. Нет, сомнений больше не оставалось – толстая румяная женщина обращалась именно к нему.
- Опять, - вруг зарыдала она, - опять уходишь. Опять бросаешь, - она неожиданно вытянула руку и схватила его за пальто, - опять губишь меня несчастную. Губитель ты мой, губитель! У-у-у!
- Да, что такое! Женщина, кто вы? – У ошарашенного Ромашова наконец-то открылся дар речи. – Отпустите меня.
- Нет, не уходи! – Незнакомая толстуха уже ревела в три ручья.
- Да я не знаю вас. – пролепетал Ромашов, тщетно пытаясь оторвать её руку от своего пальто.
- Отрёкся, бросил. – Слёзы, размывая косметику, текли по толстым щекам. – И от меня отрёкся и от деток крохотных. А в чём моя вина? В том, что люблю-у-у-у. – Она замотала головой, не в силах справиться с охватившим её горем. – Крошки-то, малютки-то, в чём виноваты?
- Женщина, да послушайте, - Ромашов даже нервно хихикнул. – Да я не знаю вас, правда, честное слово. – Он дёрнулся назад, пытаясь вырваться из цепких пальцев, но женщина неожиданно подалась за ним и с готовностью бухнулась на колени.
- Крошек, крошек пощади. Не губи нас, Ирод. – Она обхватила его ноги и прижалась к ним щекой. Приморский народ в суровом молчании наблюдал эту сцену.
- Люди, я её не знаю. Правда! – Ромашов вдруг сам почувствовал, насколько фальшиво прозвучали его слова. Ни сочувствия, ни понимания в глазах ехавших в автобусе он не нашёл. А толстая деваха продолжала исполнять свою арию.
– Клялся ведь, что любишь! Говорил, что не деньги для тебя важны, а я. – Её снова затрясло от рыданий. – Вернись, губитель мой любимый, вернись - я всё прощу-у-у-у!
Всё это, по мнению Ромашова, сильно отдавало дешёвой комедией. Он только сейчас заметил, что сам всё это время стоял, согнувшись, пытаясь отодрать толстуху от своих ног. Поспешно распрямился. Виновато разведя руками, он поднял брови и недоумённо усмехнулся, показывая окружающим всю абсурдность и нелепость ситуации. Однако по лицам пассажиров можно было ясно видеть, что их симпатии точно не на его стороне. Ситуация перестала быть личной, она стремительно становилась общественной. Тот народ, с которым Ромашов ещё совсем недавно хотел чаще бывать, столпился вокруг, с осуждением глядя на него. Пожилая тётка учительского вида укоризненно качала головой.
- На деньги, значит, позарился? – азартно спросил крепкий молодой парень, стоявший с тремя друзьями сразу после учительницы.
- Да какие де... – начал, было Ромашов, но никто его не услышал.
- Да-а-а, всю отцовскую пенсию-у-у. Всё забрал. Детишек оставил малых.
- Вот, гад! – С чувством сказал другой парень. – Даже по роже видно - дешёвка!
Толстая деваха, обретя неожиданных союзников, заголосила с новой силой.
- Малышей оставил, крохотулек, ангелочков.
- Вот, козёл! – вставил свою лепту третий парень.
- Уж я любила, уж я его лелеяла, А он что обещал... Не могу без тебя, не могу, губитель юных лет моих! – она с яростным пылом вновь прижалась к Ромашовским ногам.
- Таких в наше время сразу под суд отдавали! – встрял дедок с рюкзаком на плечах. – Чтоб неповадно было общественные устои разлагать. А то, ишь, вздумали! При советской власти такого не было.
- Вот-вот. – Добавила тётка в очках. – На пятнадцать суток бы загремел, глядишь, одумался бы.
Ромашов, чувствуя, что ничего поделать уже не сможет, что как бы он ни оправдывался, ему уже никто не поверит, обречённо ждал остановки, чтобы резко рвануть наружу. Как назло автобус прочно встал в пробке, а в зеркале заднего вида была видна любопытная рожа водителя.
- А всё дерьмократы страну развалили! – Злобно сверкая глазами на Ромашова, будто он тут был главный демократ, выкрикнул дедок с рюкзаком.
- Да харю ему набить и всё! – Крикнули далёкие от глубокого политического анализа ситуации, молодые парни.
Чувствуя, что инициатива ускользает из рук толстуха вновь заголосила и выдала фразу, от которой у Ромашова подогнулись колени.
– Ой, горе моё-о-о-о! Добро бы к женщине ушёл, так нет...- Она выдержала эффектную паузу. - К мужику подался-а-а! С ним теперь живёт.
Автобус замолчал. У всех отвисли челюсти. Ромашов воспринимал реальность, словно в дымке: дымчатые скривившиеся лица вокруг, дымчатые спинки кресел, дымчатые поручни и дымчатая рожа водителя в зеркале заднего вида. Время будто замедлило ход. Тишина надавила на мозг.
- Тьфу, срамота! – сплюнул дедок. Время снова пошло с прежней скоростью.
- Так он ещё и педик?! – заржали ребята. – Ну, точно, на роже написано - педик.
- Сами вы педики! – Не подумав брякнул Ромашов. На этот раз его очень даже хорошо услышали. Раздалось традиционное «чё-о-о-о?», и все четверо двинулись к нему. – А ну, водила, открой дверь! – заорал один из них. Разумеется, тот просьбу моментально выполнил. Толстуха, как по мановению волшебной палочки, от Ромашова отлипла, и он за какую-то секунду оказался на трассе вместе с четырьмя злыми и очень решительно настроенными парнями.
*****
Лютикову ещё два раза пришлось лазить через забор. Первый раз, чтоб взять инструменты в сарае, точнее даже не инструменты, а инструмент. Длинный стальной прут с крюком на конце, вроде того, что раньше использовали угонщики. Им он добрый час ковырял застывшую на морозе морковку, которую неизвестный недоброжелатель запихал в выхлопную трубу. Перчаток и уж тем более варежек старший лейтенант не признавал, о чём жалел всё это время. Приходилось прерываться и дуть на онемевшие руки. Ну и второй раз Лютиков полез через забор, чтобы положить инструмент назад. Порвал джинсы. Причём, на интересном месте. – Ничего, - подумал он, - сейчас домой заеду да переоденусь, благо по пути.
Дачный посёлок, где располагалась дача его друга-гаишника, стоял на отшибе. Здесь и земля была подешевле, и места поглуше. Друг работал в ГАИ, то есть в ГИБДД, совсем недавно, года четыре. Так что пока смог построить только простенькую одноэтажную дачку. Зато добротную, с четырьмя комнатами и одним, блин, туалетом. Записал недвижимое имущество на имя жены, опасаясь, что его, как «оборотня в погонах», привлекут за взятки. По гаишным меркам дачка была, прямо скажем, небольшой, и вряд ли инспекционные органы обратили бы на неё внимание, особенно по сравнению с теми дворцами, которые строили себе другие дорвавшиеся до денег представители ГИБДД, думая, что теперь всё можно, и всем на всё наплевать. В последнее время такие вот дворцевладельцы как-то часто стали садиться в тюрьму, и его друг искренне радовался, что построил дачу неприметную и в таком глухом месте. На даче сам друг бывал крайне редко, так, от случая к случаю. Другова жена тоже к загородной жизни никакого влечения не испытывала. На вопрос Лютика, а зачем он собственно эту дачу строил, гаишник почесал репу и сказал, что «у них» так принято. Если у тебя есть радар, свисток и полосатая палочка, то должна быть и дача, а то, вроде как, профессиональное несоответствие получается. В общем, чтобы не выделяться «из среды» дача была построена. Небольшая, добротная, но вниманием хозяев сильно обиженная. Да ещё и на куличках. – Я, наверное, от этой дачи гораздо больше выиграл, чем сам хозяин, - думал Лютиков, заведя, наконец, машину, выруливая по заледенелой грунтовке и петляя между деревьев. – Жаль добираться неудобно... и выбираться тоже.
Блин! – На узенькой заснеженной дорожке лежала здоровенная суковатая коряга. Точнее, сухое бревно с сучьями. Посмотрев направо, Лютиков увидел рядом с дорогой, между соснами, огромное высохшее дерево - толстое и разлапистое как коррупция. На нём было заметно то место, где росла эта толстая суковатая ветка. – Наверное, ночным ветром сбило, - подумал Лютиков, вылезая из машины.
Так, значит, эту корягу лучше всего оттащить вправо, туда, где и растёт дерево-мать. Лютиков подошёл к неожиданному препятствию, прикидывая, с какой стороны её сподручнее будет хватать. Ага, если взять за эту ветку и приналечь, то волоком к обочине оттащить можно. – Тогда за дело. – Лютиков, растерев руки, которым вновь суждено было мёрзнуть на морозе, схватился за ветку.
Неожиданно рядом с ним раздалось злобное рычание. Прямо из-за коряги вдруг показалась свирепо оскалившаяся собачья морда. Лютик от неожиданности разжал пальцы и отпустил сук, за который успел схватиться. Вслед за мордой, показался и её обладатель. Крепкий и широкогрудый пёс с оскаленной пастью, чуть пригибаясь к земле и широко расставляя лапы, неторопливо и неотвратимо, словно в замедленной съёмке, переползая через корягу, двигался на Лютика. Уши у собаки были прижаты, а в маленьких глазах стояла такая лютая злоба, что старший лейтенант испуганно попятился. Он не понимал, откуда здесь могла появиться собака. Ладно, если бы рядом был чей-нибудь дом, тогда понятно... Но тут был лес.
- Собака, чего тебе? – Растерянно спросил он. Вместо ответа пёс только сильнее зарычал и припал к земле, изготовившись к прыжку. – Сейчас прыгнет, - пронеслось в голове у Лютикова. Пёс и в самом деле сделал рывок, но не прыгнул, а обошёл сбоку, оттесняя от машины к противоположной обочине.
– В лес он меня загоняет, что ли? – успел подумать Лютиков. В этот самый момент пёс прыгнул. Инстинктивно закрываясь руками и делая уклон в сторону, старший лейтенант мельком увидел прижатые уши пса и его клыки, которые с утробным рыком щёлкнули возле самого уха. Собачье тело ударило вскользь, лапы шкрябнули по груди, но он всё равно чуть было не потерял равновесие от толчка. С трудом удержавшись на ногах, он увидел, что его неожиданный враг снова изготовился к прыжку. Неспешно, словно бы вытягивая из Лютика терпение, пёс бочком обходил его, снова пытаясь оттеснить к левой обочине.
- Да какого, собственно, хрена, я тут туплю с тобой! – Пришла в голову спасительная мысль. – Я ж при оружии! Мент я или где?! – Радостно оскалившись, Лютиков выхватил табельный «макаров». - Хана тебе, волчина! – заорал он. В морозном воздухе звонко клацнул затвор.
Однако прицелиться пёс ему не дал. Громко гавкнув, он сделал какой-то странный, несобачий кульбит боком в сторону ближайшего дерева и в мгновение ока скрылся из глаз. Выстрелить Лютик так и не успел.
- Вот, все вы так, - пытаясь унять сердцебиение, прошептал он, глядя на деревья за которыми скрылась собака. – Стоит достать ствол, сразу шёлковыми делаетесь. – Он сплюнул на землю, рукавом куртки вытер испарину на лбу, спрятал пистолет в подмышечную кобуру и, схватясь за сук, наконец-таки оттащил корягу на обочину. Всё, теперь можно ехать.
Лютиков с облегчением плюхнулся на сидение. – Деньги советские, ровными пачками, с полок глядели на нас, - пел он себе под нос, заводя машину. Ключ сделал проворот, мотор благодушно зурчал, потом вдруг чихнул и заглох. Ещё не подозревая лиха, он снова повернул ключ. Мотор снова сказал «Бр-р-р», потом «Апчхи!» и снова замолчал. В сердце у Лютика зародилось нехорошее подозрение. – Нет, только не это... – Опасаясь оказаться правым, он вылез из машины и медленно обошёл её. – Нет, только не это... – Он задержал дыхание и, боясь поверить своим глазам, посмотрел вниз. Так и есть – в отверстии выхлопной трубы виднелась морковка, забитая внутрь «по-самое-не-могу».
*****
Намучавшись за ночь от ругани русских и возмущённых воплей Стиви, Бойл добирал упущенный сон днём. Нет, он, конечно, проверил, всё ли заперто, везде ли выключено электричество. Перед тем как уйти на диван в гостиную Эндрю ещё раз подёргал дверь в туалет - заперто. Упрямая алеутка продолжала держать оборону. Ладно, пускай пока сидит, зато никуда не денется. Бойл разжёг камин, улёгся на диван, накрылся стёганым одеялом, и ему стало так тепло и уютно, что он моментально провалился в сладкую дремоту. Ему приснилась мама, удивительно – ведь он почти её не помнил, а тут вдруг увидел её лицо. Мама склонилась над ним, такая добрая и тихая. Она гладила его тёплой ласковой рукой, говорила хорошие слова... и Бойл заплакал во сне. Он тоже что-то говорил маме сквозь слезы, и мама отвечала ему. А потом Бойлом овладел глубокий сон. Спокойный, без сновидений. Влага на глазах высохла, образ матери ушёл из головы в сердце, и Бойл так никогда и не узнал о своём случайном сне. Сейчас он крепко спал.
Проснулся он от того, что в дверь отчаянно молотили. Не в ворота, а в дверь. Значит, вернулись русские. – Странно, - мелькнуло в голове у Бойла, - у них же есть ключи. – Он встал, потянулся. Стук на время прекратился. – Удивительно, - подумал Бойл, - что могут сделать с человеком несколько часов сна. Первый раз в России поспал нормально. – В душе царил покой и такая безмятежная расслабленность, что американская жизнь, Управление, Линдон Филипп, разные инструкции казались каким-то ненужным и далёким бредом. В камине тлели огоньки, и Эндрю улыбнулся им. Хорошо.
Стук в дверь повторился. Бойл ещё раз потянулся и пошёл открывать. К его удивлению это были не лысый и не молодой. На пороге стоял мужичок маленького роста, в больших роговых очках с толстыми линзами, в тренировочных штанах, тапках-шлёпках на босу ногу и военном бушлате, накинутым на голое тело. Из бушлата торчало кругленькое волосатое пузо. Глаза мужичка смотрели на Бойла со злым подозрением. Бойл в свою очередь вопросительно уставился на него.
- Ну, ты чё? – мужичок начал беседу первым. На Эндрю явственно пахнуло алкоголем. Бойл продолжал непонимающе таращиться на него.
- Ну и чё? – продолжил логическую связку гость. Бойл пожал плечами.
- Долго будешь дурочку валять? – снова спросил мужичок. Бойл опять не нашёлся, что ответить. Мужичок сделал шаг вперёд, Бойл инстинктивно попятился. Мужичок мотнул курчавой с проседью головой и поманил Бойла пальцем. Эндрю слегка нагнулся.
- Она ж у Нинки породистая. – доверительно сказал странный гость. – Я твоего пса, как мужика, понимаю, конечно. Но Нинка меня больше сюда не отпустит. Скажет, что ежели ты нашу Роксану, - тут мужик икнул, - нормально выгулять не можешь, то больше не пущу. Вот так. – Он печально скривил губы.
- Я не понимаю, - сказал первую реплику Бойл.
- Да что тут понимать. – Он повысил голос, - Ты свою псину убери!
- Что есть «псина»? – озадаченно поинтересовался Бойл.
- Ась? – мужичок удивлённо подался вперёд.
- Что вы надо? – неуверенно пояснил свой вопрос Эндрю. Мужичок призадумался, внимательно обвёл Бойла взглядом и тоже неуверенно спросил.
– Нерусь, что-ли?
Бойл не ответил. Ему только сейчас в голову начало приходить, что ворота заперты, и как этот абориген мог попасть на участок, совершенно непонятно. К тому же он был очень странно одет.
- Кто вы есть? – теперь уже с подозрением спросил Бойл глядя на мужичка сверху вниз.
- Не, точно нерусь. – задумчиво констатировал тот. Внезапно за спиной послышался шорох, и, хмуро сопя и пошатываясь, на крылечко вышел Стиви Роуз.
– «Hi» - сказал он, обращаясь ко всем.
- О, ещё один! – удивился мужичок и задумчиво почесал пузо. - Ладно, пошли! – Он уверенно потянул Бойла за рукав и Эндрю, как и был – в тапочках – пошлёпал за ним по снегу. Хмурый Стиви совершенно естественно пошёл за ними следом. Они обогнули дом и упёрлись в забор.
- Во, гляди! – Мужичок отодвинул доску, - вот так всё было. И псина твоя вот так залезла. А если Роксанка от твоего кобеля понесёт, то я врагом народа сделаюсь для Нинки, понял! – Вслед за этим мужичок махнул рукой и полез на соседнюю территорию, Бойл машинально полез вслед за ним, Стиви, опять совершенно естественно, протиснулся следом.
По соседскому двору весело бегали две собаки. Одна была чёрная как смоль, вроде как ризеншнауцер, другая чёрно-белая, широкая с мощными лапами. Собаки резвились, совершенно не обращая на людей никакого внимания.
- Ну вот, что я говорил! – Махнул в их сторону рукой мужичок. Чёрная собака - сразу видно девочка, то игриво приседала на задние лапы, то резко подскакивала перед чёрно-белым кобелём, который хоть и играл с нею, всё же, в движениях сохранял максимум достоинства.
- Я его отогнать пытался, так они оба рычать начинают. Потом думал в вашего с ружья пальнуть, дык, с вами проблем не оберёшься... В общем, забирайте.
Потом мужик снова зудумался, почесал пузо, поправил очки и сказал.
– Но раз вы неруси, то бишь, гости, то давай Гитлер-капут и шнеллер в бункер. Оборону вместе держать. Альзо – будем знакомиться. Ферштейн?
Бойл опять ничего не понял и старательно отразил это на лице. Мужичок досадливо вздохнул и прибегнул к уже испытанному средству – просто потянул за рукав. Пришлось зайти в дом.
В доме Бойл к своему ужасу увидел стол. А на столе... ну да. Опять водка. Он машинально попятился назад, но наткнулся на Стиви, который, подлец, водку увидел тоже и с радостью попёр в дом. Напарники немного попихались в прихожей. Тяга к алкоголю победила здравый смысл.
- Проходите, мужики. Присаживайтесь.
Бойл посмотрел на стол: остывшая уже курица-гриль без одной ножки, нарезанный толстыми кусками ржаной хлеб, чищенный резаный лук и кусок белого свиного жира, который русские едят холодным, с солью и чесноком. Бойл забыл, как это называется. Ещё на столе стояли две трёхлитровые банки. В одной плавали огурцы, в другой зелёные помидоры. Один из этих помидоров лежал надкушенный рядом с ломтём хлеба и пустым стаканом. А потом, оглядывая помещение, в углу Бойл увидел охотничье ружье, прислонённое к стене. Он поёжился и почувствовал себя ещё неуютнее. Мужичок же, сноровисто достал два стаканчика, со стуком поставил их на стол и тут же наполнил.
- Ну, за встречу! – Он поднял свою стопку и, подавая пример, залпом выпил. Стиви не задумываясь, последовал его примеру. Бойл воздержался.
- Собака... – робко попытался напомнить он. Мужичок налил по второй, икнул, достал рукою огурец из банки с сочным хрустом надкусил, опять почесал своё пузо, и вдруг сказал.
- А знаете что! Ризеншнауцер, это ж немецкая порода. Во-о-т. А ваш кобель, сразу видно, наш, русский Ваня. Из простых, но с достоинством. Так что, пускай его... – Он беззаботно махнул рукой. - Это будет моя месть немцам. – Он снова с некоторым удивлением, будто вспоминая что-то, обвёл глазами американцев.
- Кстати, Гоша Блумберг! – Он протянул мозолистую ладошку сначала Бойлу, потом Стиви.
- Эндрю... Эндрей, - на русский манер представился Бойл.
- Стифф, – глубокомысленно прошипел Роуз.
- Ну, за знакомство! – Гоша поднял стаканчик.
И Бойл решил, - Да пропади всё пропадом! Надоело. Будь, что будет. – Он поднял стакан и чокнулся с новым русским знакомым.
Жизнь продолжается. Кое-как...
Ромашов, пошатываясь, шёл по заиндевелой тропинке. Из рассечённой брови почти перестала течь кровь, один глаз видел окружающее немного вкось, онемела скула, и нос по ощущениям стал больше обычного.
Когда его вытащили на обочину дороги, он ещё не оставлял надежды объяснить всё словами. Однако ребята времени на прочувственную речь ему не оставили – тут же попёрли в атаку.
- Да успокойтесь вы! – Попытался достучаться Ромашов и тут же почувствовал, как чей-то кулак вскользь достучался до него самого. Отмахиваясь и уклоняясь, он сделал ещё одну попытку что-то сказать, но получил хлёсткий удар ногой по рёбрам. На этом его терпение кончилось.
Он увернулся он первого, того самого, который ударил вскользь, слегка пропустил за себя и носком ботинка с силой двинул по голени второму. Тут же сделал шаг назад и первому, который уже успел развернуться за его спиной, дал локтём в зубы. Ничего, конечно, не выбил, но сбить с ног, сбил. Второй вскрикнул, замешкался, согнулся, но подавил в себе желание схватиться за ушибленную ногу и ухитрился боднуть Ромашова в живот. Старший лейтенант автоматически задержал дыхание и даже сумел сделать рывок, уходя в сторону за упавшего первого. Главное - не дать себя окружить. Ромашов знал, что в таких случаях, когда идёт схватка одновременно с несколькими противниками, надо юлить, уворачиваться, чтобы они мешали друг другу, и ни в коем случае не стоять на месте. Увы, сугробы вдоль обочины не позволили Ромашову полностью выполнить манёвр ухода. Четвёртый парень, оказавшись с другого боку, левой ногой красиво выполнил «маваши-гири» прямо в правую челюсть старшего лейтенанта. - Бум-м-м – услышал Ромашов реакцию своего мозга на произошедшее. В глазах замельтешили разноцветные огоньки, и ему вдруг почудилось, что он находится где-то далеко-далеко от Земли, что там, в пыльных звёздных глубинах, маленькая голубая планета кажется такой нелепой и смешной среди торжественного величия Вселенной. – Бум-м-м, бум-м-м. – долетело до него слабое эхо с Земли.
– Пацаны, это мент! – Немного погодя донесся размытый голос откуда-то со стороны Сатурна.
...Открыв глаза, старший лейтенант Ромашов обнаружил, что вернулся на Землю. Конкретнее – на обочину, прямо рядом с точкой старта, в сугроб. Удостоверение и пистолет были на месте. – Надо было сразу сказать, что я мент, ещё там в автобусе. Ксиву засветить... – С запоздалым озарением подумал Ромашов, вставая на ноги. Вставалось не очень хорошо, за время космических странствий тело сильно отвыкло от земной гравитации. Болела голова, к горлу подступало ощущение тошноты, но с третьей попытки, он кое-как утвердился на ногах.
– Хорошо бы в больницу. Никто в таком виде не подвезёт. К Лютику. На дачу. Он мигом добросит. – Рублеными кусками проскакивали в голове мысли. – На дачу, к Лютику. Позвонить. – Он похлопал себя по тому карману, где привычно лежал сотовый телефон. Что-то нащупал. Вытащил по частям. Засыпал обратно в карман.
До знакомого дома пришлось долго идти через лес. Потом он плутал вдоль оград, между вымершими дачами, выискивая ту самую. Наконец, нашёл. Машины рядом не было, и ворота, как вспомнил Ромашов, не открывались. От мысли, что сейчас в таком состоянии ему придётся лезть через забор, его снова начало тошнить. Он сел на корточки, зачерпнул снега и прижал к разбитому лицу, потом, глубоко вздохнув несколько раз, медленно встал и решительно перелез через забор. Дверь в дом была открыта.
- Лютик! – Позвал он, заходя в прихожую. Ответом ему было молчание. Он прошёл в зал, заглянул в спальню, в гостевую комнату. Нигде не было ни души. Удивляться этому обстоятельству у Ромашова не осталось сил. – В ванную, раны промыть... – пронеслось в мозгу. Он подошёл к двери и дёрнул за ручку. Конечно, заперто. – Значит, девочка-чукча ещё там. Хоть кто-то живой в этом доме.
- Эй, послушай. – Ромашов постучал в дверь. – Мне очень плохо, нужно в ванную. Пожалуйста, открой. Я не сделаю тебе ничего. Мне правда очень плохо. – морщась от боли в голове, слабым голосом сказал он.
К его удивлению, с той стороны зашуршал шпингалет и дверь приоткрылась. Якутка выглянула, увидела Ромашова, жалостливо ахнула, широко открыла дверь и, подхватив его под руку, потянула к раковине. Краем сознания лейтенант успел заметить наручники, сиротливо болтавшиеся на отопительной трубе. Как ему промывали раны, как снимали пальто, как клали на диван и осторожно протирали рассечённые места водкой, он запомнил смутно. Ромашов закрыл глаза и провалился в глухое беспамятство. Но то, что он увидел, когда очнулся, он запомнил очень хорошо.
А увидел он, когда открыл глаза, руку, такую изящную, с тонкими белыми пальцами, с ровными красивыми ногтями. Она была у него на груди, прямо поверх рубашки. Потом эта рука переместилась и очень мягко погладила его лицо.
- Уже лучше? – спросил его кто-то.
- Да, - Прошептал Ромашов, глядя на руку. Рука снова поднялась и провела по больной скуле нежно-нежно, словно вытягивая боль прочь. Потом рука коснулась лба, и он вправду почувствовал, как тяжесть в голове утихает. Кажется, его голова лежала на чьих-то коленях.
- Кто ты? – Прошептал Ромашов, следя за рукой. Сверху хихикнули. Он посмотрел наверх и обомлел. Ничего прекраснее он в жизни не видел. Оказывается, их пленница была такой красивой. Эти глаза, странно, сейчас они совершенно не казались ему узкими, смотрели на него с таким теплом и лаской. В их бархатной глубине словно плескалась неиссякаемая бесконечность нежности. А её лицо... оно было таким удивительным. Словно неизвестный Скульптор создал вдохновенный образец изящества. Добрая Фея. Ромашов смотрел и не мог наглядеться на это чудо.
- Как тебя зовут? – Фея улыбнулась и сказала. – Настя.
- Настя. – Сердце Ромашова отчаянно забалансировало на самом краю пропасти.
- Фея Настя, - Он, словно утопая в тёплых лучах, смотрел на неё. – Фея Настя, - зачарованно повторил он. – Поцелуй меня, пожалуйста.
Ромашов видел, как, сияя бархатной глубиной, к нему наклонились два чёрных глаза и спустя мгновение почувствовал, как к его губам прикасаются её губы. Его сердце сладко замерло, потом подпрыгнуло на месте и обречённо рухнуло в пропасть.
*****
Следы вели к забору, штакетина была сдвинута вбок и далее они шли на соседский участок. Это всё было крайне неправильно. Слишком много поганых сюрпризов за сегодня, этот тоже из их числа – к гадалке не ходи. Старший лейтенант Юрий Лютиков достал пистолет и, приготовившись к любому развитию событий, скользнул в проём в заборе.
За забором следы шли к дому, в одном из следов сиротливо торчал тапочек. – Роузовский, - узнал Лютиков. – Неужели силовой захват? – Он, сжав зубы, снял пистолет с предохранителя и метнулся в сторону соседского дома. Дверь оказалась незаперта. Лютик тихонько прокрался внутрь и заглянул в комнату. Он с первого взгляда понял, что ни о каком насильственном захвате американских гостей, речи не было. В комнате шла самая обычная пьянка. Стиви Роуз уже обвис на стуле и смотрел в пространство хорошо знакомым Лютику взглядом, а Бойл, наоборот, с пьяной сосредоточенностью слушал бред какого-то волосатопузого кудрявого очкарика – судя по всему, хозяина дома. В углу, как тренированным взглядом отметил Лютиков, стояло охотничье ружьё. Однако, оружие. Он прислушался.
- Ты вот песенку про пони, знаешь? А пони тоже кони... ну и так далее. Вот это, блин, про меня! У меня ж в роду все военные... и дед, и прадед и отец. И все... Ого-го! – голопузый очкарик развёл руками показывая какие у него были предки, - Косая сажень в плечах. Богатыри – не вы... Я в десантные войска подавал, не взяли. Мал, говорят. Вот и пришлось по снабжению. На учения и стрельбы раз в полгода. Это разве военный? – Спросил пьяный хозяин с надрывом в голосе. Видать шёл процесс откровенного разговора по душам. В этот момент Бойл поднял палец к верху, ну точь в точь, как обычный российский пьянчуга, требуя внимания.
- Гошшша-а, главное не рост, а соул… душа! – И он выразительно посмотрел на хозяина. Голопузый Гоша прочувственно всхлипнул.
- Вот... даром, что нерусь. Ладно, тогда слушай. – Он махнул рукой, видимо решаясь. - Я ж от тоски той, стихи даже пробовал писать. Вот, послушай. - Волосатопузый мужичок, поправил на носу здоровенные роговые очки и отведя голову назад, нараспев продекламировал:
Нет картины прекрасней, ребята,
Чем горящий Берлин в сорок пятом...
Потом он запнулся и завздыхал.
- А вот дальше не лезет, хоть ты тресни! Не лезет и всё. – Катюш, блин, горящие фары, штыки там, в общем... и пожары. Калинка в немецком саду... – он снова вздохнул, - короче, никуда я с этим не пойду! Ни в какое издательство. Не с чем пока. – Он картинно развёл руками, словно извиняясь перед американцем за своё буксующее творчество.
Лютик спрятал пистолет и смущенно кашлянул. Взоры сидящих за столом обратились к нему.
- А вы собсссна, хыто? – Осведомился хозяин.
- А я собственно, за ними. – Лютиков показал на американцев.
- А-а-а, вы хозяин нерусей? – То ли уточнил, то ли догадался пузатик в роговых очках. Лютик машинально кивнул, что, мол, да – он хозяин. Кудрявый Гоша с печальной просьбой в глазах ещё раз посмотрел на него, но старший лейтенант только развёл руками, мол, ничего поделать не могу – надо.
– А жаль, они душевные, - с грустью произнёс очкарик, почёсывая волосатое пузо. – Ну, раз надо – забирайте. Пока, Андрюша. – Они с Бойлом обнялись. – Давай Стифку дотащить помогу.
Докладная записка
Полковнику Острохватову И. Н.
От младшего лейтенанта Хомякова Е. А.
Докладная записка.
«Товарищ полковник, выполняя ваше задание, стал свидетелем следующих событий:
Интересующие нас объекты «Цветок» и «Хорь» действительно прописались в известной Вам гостинице известного Вам города. Мне удалось без особых проблем, дав взятку администратору (размер взятки – две тысячи рублей), выяснить, где расположились объекты и поселиться рядом с их номерами (цена номера – четыре тысячи рублей, счёт сохранил). При мне объекты прожили в гостинице всего три дня, причём объект «Цветок» ежедневно злоупотреблял спиртными напитками, что создавало объекту «Хорь» большие затруднения в работе. «Хорь» в отличие от своего напарника пытается хотя бы создать видимость поиска пропавшего соотечественника. Вместе с двумя сотрудниками известной Вам организации, которым я дал клички «Златовласка» и «Выпь» (фотографии прилагаются) он ездил по городу, держась в основном выделенного мной на карте района (карта города прилагается).
На третий день ближе к вечеру «Хорь» и «Цветок», в сопровождении «Златовласки» и «Выпи» съехали с гостиницы. Причём «Цветок» находился в состоянии алкогольного беспамятства, и троим оставшимся пришлось нести его на руках. Сев в машину они уехали за город на территорию частного домовладения, где и остались ночевать. Благодаря тому, что мною заранее были установлены радиомаячки, месторасположение домовладения я установил в тот же вечер.
На следующее утро «Хорь», «Златовласка» и «Выпь» поехали в город, где на улице (улица помечена на карте) с непонятной целью произвели захват девушки монголоидной внешности, посадили её в машину и увезли на дачу. Припарковавшись поодаль от дачи, я принялся наблюдать за ней. Весь день ничего особенного не происходило. Ближе к вечеру «Златовласка» и «Выпь» выезжали в город, по всей видимости, за продуктами. Следующий день прошёл без особых проишествий, но ближе к вечеру своё присутствие обнаружила третья сила. Когда стемнело, я увидел как две фигуры, точнее три (третьей была собака) одетые в белую маскировочную одежду (на собаке маскировочной одежды не было), прокрались к воротам дачи, проделали какие-то манипуляции с замком ворот и скрылись. Следить за ними я не стал, боясь упустить из поля зрения объекты «Цветок» и «Хорь». Когда поздно вечером вернулись «Златовласка» и «Выпь», они не смогли открыть ворота, полагаю, что именно вследствии работы с замком двух неизвестных человек и неизвестной же собаки. Наутро «Златовласка» и «Выпь» не смогли завести машину вследствие моркови забитой в выхлопную трубу. Лично я, по причине наличия темноты, сам факт установки моркови, не наблюдал. Далее, объект «Выпь» ушёл своим ходом через лес, в сторону трассы, а «Златовласка» остался возле машины, пытаясь вытащить морковь. Через сорок семь минут ему это удалось, и он тоже уехал в сторону трассы ведущей в город. За это время ни «Цветок», ни «Хорь», ни захваченная девушка из дома не показывались. Спустя ещё два с половиной часа наблюдал, как через забор перелезли две фигуры в белом и собака. Понимая, что начинаются важные события, я покинул своё место и переместился ближе к забору. Через щель я увидел, как две белые фигуры с помощью гвоздодёра выломали доску в заборе и запустили внутрь собаку, а сами спрятались за старым верстаком слева от дома. Наблюдать из-за забора мне стало неудобно, и я осторожно перелез через забор и расположился на крыше сарая стоящего во дворе справа от дома. С крыши сарая я видел, что кобель, запущенный на соседский участок начал ухаживать за гуляющей там «девочкой» (простите, товарищ полковник, просто не хочется вставлять в докладную записку слово «сука», всё-таки официальный документ), породы ризеншнауцер. Собаки весело лаяли и на этот шум вышел хозяин дома. Он попробовал отогнать чужую собаку, а когда это ему не удалось, полез на соседский участок через то же отверстие в заборе. Он постучал в дом, и на стук ему открыл дверь объект «Хорь», следом появился объект «Цветок» и вследствие разговора с соседом они ушли на соседнюю территорию через тот же проём в заборе и зашли внутрь дома. Когда они скрылись из глаз, прятавшиеся за верстаком справа от дома люди, выскочили из своего укрытия и забежали в дом. Я прокрался вслед за ними и притаился в прихожей за гардеробом. Там было темно, поэтому меня не заметили. При этом, я стал свидетелем невнятного разговора между двумя неизвестными и девушкой запертой в ванной комнате. Постараюсь передать ту реплику, что я услышал, дословно и ничего не упустить.
- Настя. – Неизвестный, точнее, неизвестная, постучалась в дверь ванной. – Это я Лика, открой.
Дверь ванны открылась. Двое неизвестных зашли туда. Судя по звукам и восклицаниям, пленная девушка была пристёгнута наручниками к батарее отопления. Другой неизвестный, (судя по бОльшим габаритам и походке – мужчина) прошёл в комнату и немного погодя вернулся с ключами от наручников. Девушку освободили. Но далее, (не могу сказать точно, так как голоса из ванной комнаты доносились очень слабо) между двумя неизвестными и освобождённой девушкой произошёл спор. По тем фразам, которые я смог расслышать, суть сводилась к следующему: неизвестные уговаривали девушку быстрее уходить с ними, но та, почему-то, наотрез отказывалась это сделать. Когда неизвестные стали настаивать, пленная девушка что-то объяснила им, но очень тихо, я не смог расслышать. Вероятно, это было что-то очень убедительное, потому как неизвестные с нею согласились и тут же покинули дом, пройдя мимо меня. Пленная же азиатка, которую неизвестные назвали Настей, осталась в доме и снова заперлась в ванной. Убедившись, что меня никто не видит, я переместился в зал с камином, спрятался за шторой и стал ждать, предварительно открыв шпингалеты на окнах, чтобы иметь возможность отхода через окно, в том случае, если буду обнаружен. За окном начинало темнеть, поэтому меня с улицы почти не было видно, зато я мог наблюдать и за двором и за залом.
Спустя некоторое время (я не засекал по часам, но минут тридцать, не больше) я увидел, что через забор перелезает объект «Выпь». Со своего места мне удалось разглядеть, что его лицо было сильно разбито, создавалось впечатление, что его хорошенько избили. Он с усилием доковылял до дома и скрылся из моего поля зрения. По звукам, доносившимся из ванной, я понял, что он промывает свои раны, а пленная Настя ему помогает. Потом они зашли в зал, вернее девушка завела его в зал, потому что самостоятельно объект «Выпь» передвигался с трудом. Она положила его на диван, а сама принялась что-то искать в доме. Немного погодя она вернулась с женской сумкой, (видимо именно её и искала) села на стул стоящий за головой лежащего объекта «Выпь» и принялась копаться в ней (не в голове, а в сумке). Достала из сумки термос, (я слышал, как там булькает жидкость) отвинтила крышку, но к моему удивлению, не стала пить, а вытащила из него какой-то странный и непонятный предмет. Что-то чёрное, узкое, немного похожее на африканский наконечник для копья (нас в милицейской школе водили в музей этнографии). Девушка Настя обтёрла эту странную штуку от воды, затем приставила острым концом к голове лежащего объекта «Выпь» неожиданно резко надавила. Я не мог видеть её лица, так как она находилась ко мне почти спиной, но как предмет наполовину вошёл в голову «Выпи» я видел очень отчётливо. При этом «Выпь» не издал ни звука, только его дыхание стало более ровным и глубоким. Создавалось впечатление, что он глубоко заснул. Далее девушка что-то нажала на странном предмете, и он начал сиять зеленовато-голубым светом. Потом от него (торчащего в голове) вдоль по телу «Выпи» стали проходить ярко-розовые волны. Мне стало очень страшно, и я чуть было не закричал. Но каким-то чудом я сдержался и не выдал себя. Раз за разом волны становились всё бледнее и бледнее, пока, наконец, не исчезли совсем. Затем девушка опять что-то нажала на странной штуковине и легко (будто нож из тёплого масла) вытащила его из головы «Выпи». Я ожидал, что из раны брызнет кровь, но ничего такого не случилось. Рану мне тоже не удалось разглядеть (думаю, из-за сгустившихся сумерек). Вытащив «это» из головы, девушка снова положила «это» в термос. (Я опять услышал, как булькнула вода). Потом она убрала термос в сумку и подошла к трупу «Выпи». То есть, это тогда я думал, что он стал трупом (ещё бы, такую штуку в голову воткнуть). Только потом я сообразил, что «Выпь» продолжает дышать. Ровно и глубоко. Она подошла к телу, то есть к «Выпи», подняла его голову, положила к себе на колени и стала гладить по лицу. Потом «Выпь» проснулся и почему-то начал целоваться с девушкой. Мне это было очень странно. Я до сих пор ничего не могу понять. Однако долго удивляться мне не пришлось. Точнее, именно этому, потому как скоро для удивления появились другие причины.
В дом, а потом и в зал вошли объекты «Златовласка», «Хорь», «Цветок» и соседский мужик. Причём мужик и «Хорь» тащили под руки «Цветка», который, похоже, находился в состоянии сильного алкогольного опьянения. Когда они зашли в комнату, то все выразили удивление открывшейся картине, а именно – «Выпи» лежащей на коленях у пленной девушки. Удивления не выразил только объект «Цветок» по уже упоминавшейся мною причине. Однако и у них не получилось долго удивляться, потому что далее произошло, на мой взгляд, самое важное.
Неожиданно в зал вбежал худенький подросток. На вид лет пятнадцать, не больше. Он что-то пронзительно крикнул и бросил на пол, прямо посреди комнаты, такую же штуку, что я наблюдал у монголоидной девушки. Это сейчас я так упорядоченно всё рассказываю, а тогда никто просто не успел понять, что происходит. Этот звонкий крик или вой, как будто всё ещё стоит в моих ушах. А эта штуковина, или прибор (я не знаю) упала на пол и... Я не знаю, как это описать. Мы все оказались словно бы в киселе. Нет, никакого киселя, конечно, не было, но ощущения были именно такие – как будто воздух вокруг нас стал густой и тягучий. Потом появился свет. Сиреневый. Я не сразу сообразил, откуда он идёт, мне казалось - отовсюду. Но потом я понял – из этой штуки, что лежала на полу. Мальчишка один не утратил подвижности. Он подбежал к объекту «Хорь», полез к нему за пазуху и вытащил ещё одну точно такую же штуковину. Я даже удивиться успел – откуда у них столько этого добра. А потом... Потом я увидел его. Коренастый и толстый небритый мужик, смуглый, по виду, то ли кавказец, то ли цыган, появился словно бы ниоткуда. Я в том состоянии заметил его только потому, что на него это сиреневое излучение не попадало. И тени от него не было, и вообще его как будто не было. Но я его почему-то видел. Он то ли шёл, то ли плыл, и в руке, (вы не поверите) ну да, была та же хрень (извините за выражение). Только держал он её как-то странно, словно она у него сама перед рукой в воздухе висела. Он что-то крикнул (или мне показалось) мальчишке. Тот испуганно (вот именно – испуганно) вскинул голову и замер, увидев смуглого мужчину. Смуглый (как мне почудилось) говорил что-то очень укоризненное мальчишке. Подросток стоял, опустив голову, и выглядел виноватым. Смуглый снова что-то попенял ему, затем забрал из его руки штуковину объекта «Хорь», проделал с ней что-то странное и вложил его ему обратно за отворот пиджака. Затем он взял мальчишку за руку и начал подниматься вверх. Ещё до того, как коснуться потолка, он направил свою штуку в мою сторону, и я потерял сознание. Хотя может и не потерял, но, во всяком случае, что было дальше, я не помню. Очнулся я рано утром в своей, точнее взятой напрокат, (счёт сохранил) машине. Печка в машине работала, поэтому я не замёрз. Я вернулся к дому, но там уже никого не было. Я поехал в город, перекусил и первым делом нашёл интернет-кафе, чтобы написать вам этот доклад. Да, и ещё, я не знаю, как это объяснить, но после этого оглушения я чувствую себя на удивление хорошо, гораздо лучше, чем до. Чем это он меня? Странно...
Остаюсь ждать Ваших распоряжений.
С уважением, младший лейтенант Хомяков Е. А.
Владивосток. Начало февраля.
- Не-е-е, всё, я теперь в УБОП. Там хоть понятно за кем охотиться. А тут... – Лютиков вертел баранку, выруливая с трассы, на периферийную дорогу. Они возвращались из аэропорта. Американские гости благополучно улетели, а им оставалось лишь доехать до города вдвоём.
- Я ж, когда в объекта этого стрелял, - продолжал Лютиков, - я каждый раз в душе ужасался - а ну как ошибка, вот шлёпнем сейчас простого пацанёнка, что тогда. Как жить дальше-то... А в УБОПе хорошо. Говорят, зарплату повышать им собираются. Мой источник точный – верняк. И ребята там хорошие, с такими, ежели чего, и помирать не жалко. Хоть знаешь, за что. А у нас Володарский-кровопийца, да Гриценко-лизоблюд. Ну их, не хочу. – Лютик сквозь зубы ругнулся на подрезавший их джип. - Ну а ты куда, друже? – он повернулся к напарнику.
Ромашов улыбнулся долгой и тягучей мечтательной улыбкой. – А я, - он опять расплылся, - а я совсем ухожу. Вообще, из органов.
- Иди ты! – Поразился Лютик. – И что так?
- Да так, - пожал плечами Ромашов. – Понял я, не моё это. В милицейскую школу поступал, романтика в заднице играла, всё с пистолетом побегать хотел. Побегал. Свои три года по контракту после института я отслужил, даже больше... теперь имею право уйти. Не моё это, не моё. Теперь я это точно понял.
- Хм, стоило по морде хорошенько получить, как всё стало понятно?
- Ну да, - ничуть не обидевшись, кивнул Ромашов. – Бывает, что и «по морде» мозги на место ставит.
- Ладно. – Лютик прибавил газу, чтобы успеть проехать перекрёсток на зелёный свет. - Так что теперь? Куда?
- Да вот, есть планы... – неопределённо протянул он. – Ага, вот здесь налево, к площади сверни. – Он показал пальцем направление. Лютиков хмыкнул. Ярко-салатная куртка посреди огромной площади сразу бросалась в глаза. Ромашов открыл дверцу.
- Погоди, - Лютик придержал его за рукав пальто. – ты это... не теряйся в общем.
- Конечно, Юра. – Ромашов неожиданно назвал его по имени. – Телефоны же есть.
- Да уж, телефоны, - Лютик покосился на салатную куртку. – Вижу, ты от любви сам не свой. Ты хоть примерно скажи, чего делать-то намерен. Ну, хоть приблизительно.
- Ну, это... Мы к предкам её собрались. Ну, на знакомство... Туда, на север Хабаровского края. Там городок маленький есть. У отца хозяйство большое, тайга кругом. Она говорит, что работы много, отцу помошники нужны. Сама, после окончания, музыку в местной школе преподавать хочет. Вот примерно...
- Хм, значит, всё серьёзно. Значит, любишь боярыню, собака?
- Люблю! – выпучив глаза, торжественно выдохнул Ромашов.
- Ну, так и женись, хороняка! – Засмеялся Лютик. – Ладно, Лёха, от всего сердца – будь счастлив!
Они пожали друг другу руки. Ромашов вылез из машины и пошёл на площадь - салатная куртка радостно кинулась ему навстречу. Старший лейтенант Юрий Лютиков посмотрел ему вслед и протянул – да-а, любовь... – Потом завёл машину и влился в разноцветный транспортный поток.
Ромашов быстрым шагом шёл навстречу Насте. Немного не доходя до памятника «Освободителям Приморья», они обнялись и стояли так долго.
- Почему ты полюбил меня? – спросила Настя, когда они немного погодя, прогулочным шагом шли вдоль гранитной набережной.
- Я вдруг увидел, какая ты красивая. Увидел и понял, что пропал. – честно ответил Ромашов.
- А я тебя полюбила, потому-что сразу, как только тебя увидела, поняла, что ты хороший. – Сказала она, смущенно опустила взгляд и погладила его по руке.
- Правда? – удивился он.
- Правда. – ответила Настя и глаза Ромашова засияли от счастья.
Рейс Владивосток – Сиетл. Полёт.
Эндрю Бойл бездумно смотрел на белое молозиво за иллюминатором. Все неурядицы остались позади. Предмет он вёз домой в целости и сохранности. Правда, тот уже не подавал никаких признаков жизни, но на это ему лично было искренне наплевать. Что взял, то и отдал. Пропавший соотечественник отыскался. Что и как докладывать Линдону они подробно обговорили со Стиви. Тут проблем быть не должно. Русские сказали, что выкрутятся, что им не впервой. Молодой вон, сказал, что вообще на другую работу уйдёт. Сам Бойл мечтал о том, как вернётся домой, как обнимет жену, сядет в любимое кресло и будет смотреть телевизор. Всё подряд. Сколько можно работать? Ему теперь положен отпуск. Месяц, как минимум. Бойл даже знал, где его проведёт. Он возьмёт свою Лиззи и полетит с ней на юг, туда, где жарко. Хватит с него холодов. Бойл поневоле вспомнил тот злосчастный сарай, старый глянцевый журнал «Огонёк» для растопки камина и лопату. Его передёрнуло. Не-е-ет. Теперь, только туда где солнце круглый год. И совершенно точно, что сначала он расстреляет свой мобильник из пистолета, чтобы ни одна тварь не побеспокоила. А потом... В Мексику неплохо бы податься, в Акапулько там или в Канкун. Накупить всяких интересных книжек, сутками валяться на пляже, купаться, пить пинаколаду, есть ананасы и всякую-всячину, которую разносят местные торговцы. Лиззи ещё ни разу не была за границей - пусть порадуется. Он тоже будет радоваться глядя на неё. – Что ж, - подумал Бойл, - всё не так уж плохо. – Он улыбнулся, глядя, как сквозь облака проглянуло солнце, сощурился от неожиданного света и повернулся к Роузу.
- Ну что, Стиви-малыш, какие теперь планы?
- Я подам рапорт на зачисление в агентурный отдел. Пройду подготовку и приналягу на русский язык. Вернусь сюда, буду работать. – Сказал Роуз с серьёзным видом. – И найду Lienochka, - добавил он чуть тише.
- Дело твоё, - пожал плечами Бойл.
Напарники какое-то время летели молча. Начали раздавать напитки. Они оба отказались от виски, и каждый выбрал себе по томатному соку.
– Знаешь что, Эндрю, - сказал вдруг Стиви Роуз, - а я понял, почему русские пьют водку.
- Почему же?
- Потому-что в России пьяному жить гораздо легче. – И тут Бойл впервые согласился со своим напарником. На все сто процентов.
Приморский край. Начало февраля. Вечер.
Погрузка была закончена. Южнокорейский паром «Донг Хван» - большой и неповоротливый, словно гиганская черепаха, приглушённо ворча двигателями, медленно-медленно отваливал от кромки порта «Зарубино». Слегка скрипнули автомобильные покрышки, для избежания трения во множестве развешанные по краю бетонной платформы. Пароход, распугав чаек, громко мявкнул гудком и лениво развернулся в сторону выхода из бухты. Темнело. Пассажиры-челноки, рассовав тюки по полками, обустраивались на местах для ночлега. Моряки, идущие к своим кораблям, стоящим в Пусане и Донхэ, собравшись за пластмассовыми столиками на нижней палубе, торопливо наливали по первой. Персонал парома не спеша обходил жилую территорию, внимательно следя за порядком. Пароход, потихоньку набирая скорость, важно выходил из узкой, зажатой между сопками бухты в открытое море. Завтра будет Корея. Яркая, шумная, с тысячами машин и людей, с разноцветными огнями и рекламами. С запахами незнакомых блюд и разговорами на незнакомом языке. Будет порт «Сокчо». Будет сестра с корейским мужем. Будет комфортабельная машина и три часа езды до Сеула. Это всё будет завтра. А сейчас Лика Ким стояла одна на самой верхней палубе, где не было ни души. Шум и свет нижних пассажирских палуб сюда почти не долетал. Она держалась за поручни и бездумно смотрела, как мимо в серой дымке проплывают заснеженные сопки, как облака отдыхают на их вершинах, так низко, что порой казалось, только протяни руку и коснёшься их холодного ватного бока. Редкие снежинки иногда задевали лицо. Подул холодный ветер. Лика поплотнее обернулась шарфом, глубоко вдохнула морозный морской воздух. Она вспоминала вчерашний день. Этого немного странного... немного непонятного писателя Павлова и его собаку с печальными глазами и с таким необычным именем – Силантий. Особенно необычное ощущение возникало в сердце Лики, когда Павлов и его пёс смотрели друг на друга. Какое-то тоскливо-щемящее чувство, как будто эти двое знают что-то, что пока не дано знать никому другому. Вчера они прощались с Павловым. Сегодня утром он собирался ехать куда-то ещё. То ли в Кавалерово, то ли ещё дальше на север. Он как-то смутно обмолвился об этом.
- На пароме, значит, идёшь. Ну-ну... Желаю, как говорится, плавного взлёта и мягкой посадки. Парому. – Он рассмеялся, - То есть я хотел сказать – «семь футов под килем» и... ну, и всего хорошего. – Он улыбнулся. – Значит, в Корею... – снова то ли спросил, то ли уточнил он.
Лика кивнула.
- Да в Корею. Сестра там замужем за местным. Уже пять лет как... Меня всё звала приехать, да не тянуло что-то. Сейчас тоже не особо тянет, честно говоря, но как-то всё так сложилось. Каникулы, тем более...
Павлов согласно кивнул.
- Это правильно. Съезди обязательно. Смена декораций – это великая вещь, уж мне, писателю, можешь поверить. Многое в голове на места встаёт, стоит немного вне привычной обстановки повариться. На всё новый взгляд появляется. Мы вот тоже завтра с утра отплываем на нашей «ниве». – Павлов наклонился и потрепал Силантия по голове. Пёс благодарно посмотрел него и зажмурился.
- Ладно, давай прощаться. Удачно тебе съездить. Может, себе кого встретишь, как сестра?
- Нет, - Лика покачала головой. – С иностранцем вряд ли... Не свои они. Чужие. Как сказала одна моя знакомая – «я хочу, чтобы он и Чебурашку знал». Я общалась с ними в Академии – это другая галактика. Не хочу.
Павлов хмыкнул.
- Ладно, тогда желаю встретить нашего.
- В Корее? – улыбаясь, уточнила Лика.
- А почему нет? Всегда случается то, чего не ждёшь.
На прощание Павлов пожал ей руку, сказал, что всё не так уж плохо, развернулся и ушёл не оглядываясь. Лика долго смотрела ему вслед, он так и не обернулся. Обернулся Силантий. Он остановился, бросил на Лику взгляд своих грустных глаз, коротко гавкнул и в два прыжка нагнал хозяина.
Эти грустные собачьи глаза как будто остались вместе с ней. Словно бы даже сейчас, здесь - на верхней палубе теплохода, такой тёмной и безлюдной, эти глаза поселились в глубине её сердца, они вместе с ней смотрели на эти холодные сопки, свинцовое-черное море и серое, будто неживое, небо. Лика снова глубоко вдохнула льдистый воздух. Пора было идти спать. Она медленно, словно будучи не в силах оторваться от занимающей ум непостижимой загадки, побрела в сторону трапа, ведущего вниз - на светлые и оживлённые пассажирские палубы. Перед тем, как сделать первый шаг на лестницу, она остановилась, ещё раз обвела взглядом тоскливую панораму тающих вдали сопок, тряхнула головой, улыбнулась каким-то своим мыслям и решительно заскользила вниз по трапу.
Действительно, всё было не так уж плохо.
- продолжение следует -
Поскриптум.
Автор настаивает на том, что все события, описанные в этой книге, выдуманы им самим. Никакими артефактами он не располагает, никакие секретные докладные записки ему в жизни не попадали в руки и ни с кем из «объектов интереса» он не знаком лично. Поэтому все описанные события, не более чем совпадения. Да и те никогда не происходили с упоминаемыми людьми. Потому-что и людей тех в природе не существует. Автор даёт этому честное слово. Это может подтвердить, хотя бы Лика Ким. Сомневающиеся начальники УРВС (в частности господин Володарский) могут проверить. Хотя, да – автор настаивает, что и организации УРВС на самом деле не существует, поэтому нижайше просит её сотрудников, прекратить таскать его на допросы. Автор, даже готов официально заявить, что обо всём написанном в его книге, ему абсолютно ничего не известно. Честное слово.
Ан Ма Тэ. Сеул. Октябрь. 2007.
Всё не так уж плохо
© Copyright: Ан Матэ, 2025
Свидетельство о публикации №225040601949
Свидетельство о публикации №225040601949
Рецензии