Судьба василия праха xxiii глава

Как только я отошёл от дома моего покойного "отца", сразу же начался на удивление очень маленький и тёплый дождь, несмотря на то, что на улице почти заканчивается осень. Я шёл по пустой улице и по поломанной дороге, вспоминал все моменты, прожитые с ним.

Как мы вместе шли в библиотеку. Как мы вместе завтракали. Как гуляли и обсуждали множество литературных произведений, даже иногда из-за этого происходили очень забавные споры.

Как только я начал вспоминать о его покойной супруге, ко мне подбежал какой-то таинственный незнакомец и отдал книгу с запиской: "Для моего любимого Василия...!" Вот это меня окончательно добило, и я вновь упал на эту твердую землю и расплакался чуть ли не как маленький ребёнок...

В моей груди моя душа, мой богатый и внутренний мир, который я строил с детства, как и все, потихоньку ломался, трескался. И я так лежал на этой холодной дороге очень длительное время, а если точнее, то до самой ночи. Я уснул со слезами уже посреди дороги. Грустный и со слезами, лежал, смотрел на луну, и как только я приглядывался в неё, видел отражение Быльмонова. В моем организме даже от этого не хватало воды, что я теперь плакал уже пустыми, но очень искренними слезами, обнимая подарок от Леонида Карловича...

Что позже я уснул, разбудил меня рано утром один с виду добрый старичок.

— Эй ты, пьяница, вставай и прочь отсюда! Разлёгся здесь, как у себя дома! Какой ужас, какую наглость нам время дало... — кричал хриплым, больным голосом старик на всю опустевшую, туманную улицу.

— Извини меня за то, что я вас перебиваю. Но я не настолько пьяный человек, чтобы валяться прямо на дороге. И это чистая случайность... — сказал я старику полухриплым голосом, но с честностью и добротой в глазах.

— Мне-то что, твоя случайность! Погляди на себя! Пыльный и грязный! Словно бродяга какой-то! Я тебе сказал: брысь, кушь-кушь! — крича, начал махать на меня костылём старичок.

Я, обнимая книгу, подбежал к дому и поднялся к Кольцовскому. Как я вошёл в квартиру, все спали. На моё удивление, было всё на месте. Все бутылки, которые лежали по всяким углам. Табуретка, которая лежала полуживая на кухне. Алексей до сих пор спал, и на удивление, в том же положении. А Екатерину, как с моего вопроса, её не слышно.

Решил я пойти в свою комнату, чтобы лечь немного и нормально подремать. Пока я шёл до дивана, я думал только об одном: "А неужели они тоже мертвы... Да не быть этому! Лягу, посмотрю сны немного и увижу."

И положив книгу рядом, я лёг и сразу же уснул.

Проснулся и удивился, что сна на сегодня никакого нет. "А может, это и к лучшему?" — спросил я себя вслух. Пройдя к кухне, там Кольцовский молча, сидя на табуретке, смотрел, как садится остро-оранжевое солнце.

Я решил присесть рядом, и по его глазам можно было прекрасно понять, что он трезвый как камыш. Сидели мы так минуты три, и вдруг он говорит, тяжело вздыхая:

— А, знаешь что, Прах? Этот мир одновременно и серый, и красочный. Вот без рома мне мир абсолютно серым был и не имел особого смысла. А вот после пьянки, вечером, когда тебе ветер треплет твои чудесные волосы, смотря на закат, ты понимаешь, что в этой жизни стоит ценить всё и всех на свете. Как людей с душой или без...