Тайна гибели Санта Центурии

Тайна гибели «Санта Центурии». Повесть - историческое расследование.

Пролог
Как удивительно устроена человеческая жизнь. Насколько она многогранна, насколько причудливо играет разноцветными оттенками вещей, смыслов и содержаний. Как много всего она вмещает, и ты не перестаёшь удивляться, доставая из кладовых памяти всё новые и новые детали, и самое удивительное, что всё это происходило именно с тобой. На фоне мириадов пустяков, на фоне рутины, постоянных забот, вдруг замечаешь нити, которые факт за фактом, событие за событием связывают настоящее и прошлое. И эти нити не обрываются, не прячутся, они просто тонут во мгле других событий, чьей-то рутины и чьих-то забот, уходя ещё глубже в далёкое-далёкое прошлое. И вот, ты… который стоишь здесь, в настоящем…  ухватил одну из нитей и потянул. Потянул тихо и осторожно, чтобы не спугнуть дыхание истории, эту неуловимую пыль тайны скрытой от нас людьми и веками. Эта пыль невесомым облаком овевает тебя, когда из глубины неведомого прошлого, встают герои и события, о которых ты не имел ни малейшего представления. Это облако тихо ложится на глаза, когда со страниц ветхого го письма эти люди начинают говорить с тобой, эту пыль порой можно почти почувствовать кончиками пальцев, когда разворачиваешь очень старый документ, написанный на другом языке за много лет до твоего рождения. Эта невесомая пыль, как туман встаёт перед мысленным взором, когда за мутной мглою начинают прорисовываться и проступать лица и фигуры. И в какой-то момент то, что было загадкой и тайной, вдруг доверяется тебе, как самому близкому другу и рассказывает всё до конца. И ты сидишь, открыв рот, потрясённый, слушая людей прошлого, которым ты смог стать, таким вот близким другом… просто однажды тихонько потянув за эту невидимую нить.
*****
Впервые о «Санта Центурии» я прочитал, будучи лет десяти или одиннадцати. Мама тогда стопками носила мне книги из Ленинградской городской библиотеки. Книги про путешествия, про приключения и про животных. Я читал запоем. Неведомые миры манили меня к себе, и моё воображение рисовало мне удивительный прекрасный мир наполненный приключениями, пальмами, тропическими морями и экзотическими животными.И вот, среди однажды принесённых мамой книг, была и эта. Название было под стать приключенческому роману: «Повенчаны с Морем». Кажется так. Или «Навеки с морем»… что-то похожее или близкое по смыслу. К моему некоторому разочарованию это не был приключенческий роман. Это был набор историй о пропавших без вести кораблях. Разные происшествия, по своему интересные, к тому же, снабженные комментариями от  советского издательства, и даже некоторым набором иллюстраций.  Я бы, конечно, предпочел книгу с богатым сюжетом и героями, которых любишь, как родных братьев, с которыми ты проходишь все опасности и горести, с которыми радуешься, вместе обретая желанную победу… и которым, да, которым, от всей души хочется подражать… Но книга, повторюсь, имела несколько иную направленность. Была там история и про, набившего всем оскомину, «Летучего Голландца» и про Бермудский треугольник, и про «Марию Селесту». Все, известные широкому кругу читателей, истории там были. Почему же мне запомнилась, казалось бы, ни чем не примечательная на фоне остальных, история о пропавшей шхуне? Сам рассказ был вполне себе короткий. Тысяча семьсот какого-то года быстроходная шхуна-клипер «Santa Centuria» вышла из порта Валетта на Мальте и взяла курс на Гибралтарский пролив. Кораблю предстояло выйти в Атлантический океан, обогнуть Африку и придти в Макао. Ничего себе поездочка. Да. До постройки Суэцкого канала тогда оставалось каких-то сто пятьдесят с лишним лет, поэтому судам, шедшим из Европы в Азию, приходилось делать такой огромный крюк. А это, по самым скромным подсчётам, примерно полгода пути. Кстати, до пункта назначения судно успешно дошло. В порту Макао шхуна выгрузила кардинала ФранческоПонти инескольких монахов-капуцинов, приняла на борт груз пряностей, почту представительства  Святейшего престола Папы Римского в Китае и Сиаме и отправилось обратно. Судно отметилось в порту Катан-Паданга, недалеко от входа вМалаккский пролив, где пополняло запасы пресной воды и продовольствия и… пропало навсегда. Малаккский пролив, с его россыпью островов, уже тогда был любимым местом малайских, китайских и, кто его знает каких ещё там, пиратов. Но шхуна «Санта Центурия» была одним из самых быстрых судов своего времени, на борту было несколько пушек, и вся команда имела ружья и мушкеты. Командовал шхуной отставной офицер британского флота. Пираты, вздумай они напасть на своих джонках и тихоходных судах, получили бы достойный отпор. Однако, что-то пошло вопреки изначальному плану. Судно вошло в Малаккский пролив и пропало.
Так почему же в моём детском уме засела эта, банальная по своей сути,  история? На то были две причины. Первая, на счёт «Санта Центурии» в книге имелась иллюстрация. Литография. Очень скрупулезно выполненный черно-белый рисунок. И было пояснение: «Папа Римский Пий VI благословляет отплытие клипера «Santa Centuria» в порту Валетты. Мальта». Причал, стройный силуэт шхуны, команда на борту с обнажёнными головами, поднятый якорь и стоящий на помосте понтифик с поднятой рукой, осеняющий клипер крестным знамением, благословляя в долгий путь.
Вторая причина, по которой мне запомнилась эта шхуна, это крайне ехидный комментарий от советского издательства. Мол, посмотрите, даже молитва самого Папы Римского не уберегла шхуну от беды. Это вызвало улыбку и у меня. Рождённый и воспитанный в атеистическом Советском Союзе я мог только посмеяться над дремучими убеждениями людей живших в далёком прошлом. Я тогда был абсолютно уверен, что никакого Бога нет и быть не может.  Настолько же сейчас, милостью Божией,  я уверен в обратном.

Вот так, заочно, и познакомились мы с этой шхуной. Жизнь шла своим чередом. Я переходил из класса в класс, стал пионером, и, когда мне исполнилось двенадцать  лет, мы переехали в Нальчик, в Кабардино-Балкарию. Новая обстановка, новая школа, новые друзья и новые враги. Всё новое. На уроках по истории древнего мира мы наперебой с ещё одним мальчишкой рассказывали о богах и мифах древней Греции, чем приводили учительницу в восторг, а одноклассников в тихое недоумение. Тимур Этезов, балкарец. На этой почве мы с ним и сдружились. Оказывается, знания черпали мы с ним из одного источника – Кун. Мифы Древней Греции и Древнего Рима. Он тоже интересовался историей, приключениями, тайнами морей, и в  наших разговорах мы улетали далеко-далеко в воображаемые миры. Мы делились впечатлениями, обменивались книгами и журналами. Этот журнал принёс мне именно он. Никак не могу вспомнить название. То ли «Вокруг Света», то ли «Моря и Океаны». Не помню. Там то и была статья… Уже знакомая мне «Санта Центурия» и её  английский капитан. Тот человек на шхуне на переднем плане, на той старинной литографии, капитан судна.Так я познакомился с Джоном Балтимором. В статье было несколько общих предложений о нём. Так, мол, и так, этот морской офицер, находясь на службе британской короны, проиграл морское сражение за Сан-Мигуэль, главный остров на Азорском архипелаге и вынужден был с позором уйти в отставку. По молодости лет я не придал тогда значения этим словам, лишь много позже я нашёл это место на карте. Группа островов между Европой и Америкой. Ближе к Европе. Идеальная база и порт для тех, кто путешествует в Новый Свет и обратно. Середина восемнадцатого века, отчаянная война  между Францией и Англией за обладание колониями, в самом разгаре.  Азорские острова – ключ к Новому Свету. Тот, кто владеет Азорским архипелагом, держит за горло все морские перевозки между континентами. И кроме моря, другого пути в те времена просто не было.
После проигранного сражения Джон Балтимор уходит с английской военной службы. Нанимается сначала к одному богатому дожу в Венеции и водит торговые суда по всему Средиземному морю, а затем его перенанимает Мальтийский Орден (читай Ватикан), чтобы совершить тот самый рейс. Так вот, причем, тут был Папа Римский. Тогда мне ещё совсем не казалось странным, что сам Папа, лично благословляет клипер в путь. Кто их знает, этих Пап… Может они с каждым кораблем так.

Потом ещё прошли годы.  Много лет. Я закончил девять классов, успел немного поучиться в кулинарном техникуме, опять вернуться в школу и закончить одиннадцатый класс в 1994 году. Это было лето богатое на события. Я провалил поступление в Пятигорский Иняз, причем завалил именно русский, не английский. Понаставил запятых, где надо и где не надо. От этой болезни не вылечился до сих пор, так что прошу меня помиловать в этом случае. Зато удалось (моим родителям) поступить (меня) в КБГУ на платное отделение факультета социальной работы. И в этот лето я впервые пришёл в корейскую миссионерскую церковь. 
За годы учёбы в университете я едва ли вспоминал «Санта Центурию». Какое было дело молодому студенту до маленькой заметки в книжке прочитанной много лет назад… На четвертом курсе я всерьёз приналёг на корейский язык. Примерно через год начал понемногу переводить  в церкви. А через два года после окончания университета я уехал на учёбу в Корею. Как, и благодаря чему так вышло - история отдельная, к нашему повествованию имеющее опосредованное отношение. Важно, что я туда уехал. Потому что именно там… я вновь столкнулся с этим звучным именем – Santa Centuria, или Святая Сотня, если по-русски.

*****
Первый год учёбы на языковых курсах в Корее. Университет Кёнгхи. До сих пор помню этот симпатичный кампус и помпезные здания в готическом стиле среди сопок и скал. А как там красиво весной!.. Это была моя первая весна в Корее. Апрель. Как сейчас помню – 13-е число. Запомнил, потому что это день рождения моего отца. Но не только. В этот день я начал осознанные поиски того, загадочно пропавшего корабля. А вышло это так: я сидел на лекции по культурологии, одуревший от весны, от цветущей сакуры, от солнечного света и от улыбок японки МамиНадзавы, сидевшей рядом со мной. И вдруг, среди всего этого весеннего буйства молодых чувств, я услышал давно знакомое мне сочетание двух латинских слов. Санта Центурия. Это сказал преподаватель. Потускнело весеннее светило, опали цветы сакуры, МамиНадзава отодвинулась куда-то за Окинаву, и я будто бы вернулся в темную кухню в холодной Ленинградской коммуналке, и одновременно оказался рядом с Тимуром Этезовым сидящим на нагретой солнцем крыше гаража за 5-й школой города Нальчика.
- Кто-нибудь слышал о Санта Центурии? – повторил свой вопрос преподаватель.
Я, робко оглядевшись на класс (семеро студентов из Китая, один тайванец, трое из Японии, включая улыбашку-Мами, одна с Тайланда, двое из Казахстана и четверо, в числе которых был и я, из России), нерешительно поднял руку.
- Что ты знаешь? –  приподнял бровь преподаватель. Остальная аудитория смотрела с какими-то сонными лицами. Никто больше не поднял руки.
- Эта шхуна пропала в Малаккском проливе в 1787 году. Думают, что она стала добычей пиратов.
- В 1786. – механически поправил учитель. (Я до сих пор помню его лицо, а вотего имя моя память уже не достанет из глубины прошедшего времени). – Хорошо, - продолжил он, - ты первый, который что-то ответил на этот вопрос…  Так вот, - сказал он, обращаясь уже ко всем. – Там был один выживший - Элиот МакГилн, которого утром следующего дня подобрали малайские рыбаки. Он был ранен и плавал, держась за доску от корабля… - Преподаватель обвёл всех взглядом. Класс смотрел скучающе. Один я подался вперёд.
- Малайцы притащили его в деревню, как могли, ухаживали за ним. А через несколько дней он умер.
- Значит, это были, всё-таки пираты? – воскликнул я.
- Да, конечно. Скорее всего.
- Он что-то рассказал? – нетерпеливо спросил я.
- Да, наверное, - лицо лектора оставалось бесстрастным – наверняка он что-то рассказал, пока ещё мог говорить.
- И что? – я ожидал услышать ответ.
- И ничего. Я ж говорил вам, как важны языки. (Видимо речь шла именно об этом, пока я в окно любовался сакурой и лыбился в ответ японской студентке.) Никто из малайских туземцев не знал английского. Никто. Вообще. Да и кто бы их научил? И зачем?– преподаватель улыбнулся. - Он так и умер. И никто не понял из его слабой речи ничего…
На перерыве я подошёл к нему и ещё раз спросил об имени погибшего моряка с Санта Центурии. Элиот МакГилн. Шотландец по национальности. Подданный его величества короля английского ГеоргаIII. На мой вопрос, где можно найти источник, лектор сказал, что это можно сделать в университетской библиотеке.
Уроки закончились. Я не пошёл в кино с Мами. Я пошёл в библиотеку. Так начались мои поиски.

Глава первая. Жил да был епископ.
Как, по-вашему, выглядит библиотека? Скучное неприметное здание, где-нибудь на окраине городского парка. Входишь, предъявляешь читательский билет. Стоишь в маленькой очереди за стойкой, и тётка неопределенного возраста, с волосами собранными в пучок на затылке, в обязательных роговых очках, выдаёт тебе очередную стопку книг. Ты расписываешься и идёшь домой переваривать следующую порцию чужих фантазий. Так? В моём советском прошлом – да. А в Корее всё выглядело иначе.
Библиотека университета Кёнгхи – огромное многоэтажное здание в готическом стиле. На входе пропуск только по студенческим билетам. Таковой у меня имелся. Там я впервые проникся осознанием, что библиотека, это не сборник книжек художественной литературы. Это гигантское хранилище разнообразной, в первую очередь, научной информации. Диссертации, исследования, монографии и… исторические документы. Шёл 2002 год, оцифровка научных работ и документов только начинала производиться в Америке и Европе, хотя мне все эти нюансы были абсолютно неизвестны на тот момент.
Я поднялся на нужный этаж, ещё раз предъявил студенческий билет и прошёл в тихий кабинет. Женщина за столом удивлённо уставилась на меня из-за линз в роговой оправе. Хоть тут было что-то знакомое. Когда у неё прошёл первый ступор от моего появления, (видимо нога европейца ещё никогда не ступала на этот этаж) и я немного путано объяснил, что мне надо, она засомневалась и позвала ещё какую-то сотрудницу. Та, хоть и была помоложе, увидев меня, удивилась не меньше первой. Когда я повторил, что ищу «энциклопедию Британника», она начала что-то выяснять у меня на английском. (Да, это были те годы, когда белых иностранцев в Корее было ещё очень и очень мало).  Наконец, когда я произнёс имя лектора по культурологии, дело сдвинулось с мёртвой точки. Меня позвали куда-то вглубь вереницы пустых кабинетов.
- Вообще-то мы не допускаем посторонних к такие старым книгам – она смущённо глядела на меня. – Но раз (эх, никак не вспомню его имя) профессор ….. вас направил сюда, то ладно. Только с книгой надо обращаться очень осторожно. Это подлинник 1813 года. Другого такого в нашей стране нет. Присядьте вот здесь.
Я сел за стол, ветровку и рюкзак положил рядом на стул. Через минуту женщина вернулась и положила передо мной на стол большой фолиант в светло-коричневом переплёте.
- Очень осторожно, - опять сказала она.  – Это второе издание. Давайте лучше я сама открою…

Вам знаком запах старых книг? Это запах Истории. Это попытки людей живших и умерших задолго до вашего прихода в мир, что-то рассказать вам. Это как тихий крик, который слышится сквозь шелест старых жёлтых страниц «Мы тоже жили! Мы любили, мы страдали. Мы творили! Помните о нас!». Наверное, именно тогда я впервые услышал этот безгласный крик. Его нельзя услышать на бегу, его нельзя услышать мимоходом, между делом. Его нельзя передать в двух-трёх словах. Его можно услышать только здесь – «в пыли туманных библи;тек». В тишине, вдыхая пыль Истории.
Это был седьмой том “ENCYCLOP;DIA BRITANNICA.VOL.  R-T”. Кожаный переплёт. 1813 год. И когда я прикоснулся к этим старым страницам, мой разум пронзила мысль – этот год! Бородинское сражение было буквально вчера! А сейчас, на момент выхода вот этого конкретного тома, наши войска находятся в Париже. Отгрохотали пушки на Монмартре. Александр Первый купается в лучах славы Освободителя Европы. Русские офицеры и солдаты пьют в Парижских кабаках. А французские трактирщики, бегая с заказами, учат самое известное русское слово - «быстро!», давай, мол, выпить-закусить, да поживее! Французские бистр; появятся именно тогда. 1813 год… В этот год родился Джузеппе Верди и скончался Михаил Илларионович Кутузов: «ты сер, а я, приятель, сед»… О! Пушкину 14 лет. Год его первых стихов!

Так и мне узнать случилось,
что за птица Купидон;
Сердце страстное пленилось;
Признаюсь – и я влюблён!..

Эти мысли пронеслись за несколько  мгновений, пока руки женщины открывали передо мной страницу с литерой «S». Санта Центурия оказалась в самом начале. Итак, перевод с английского (учите языки, юноша, учите!).
«Быстроходная шхуна-клипер, построенная, по прямому заказу Папской Области на судостроительной верфи в Генуе в 1771 году. Отличалась повышенной маневренностью и ходовыми характеристиками. Одно из лучших судов данного класса для своего времени.  Годы службы 1771 – 1786 (1787?). Использовалось для особых заданий Папского престола. Вооружение 8 пушек.  Экипаж от 8 до15 человек.
Капитаны:  Кантони Санджори (итал: Cagntoni Sangiori) 1772-1778. Итальянец.
Гийом  д;Эфонт (фр. Giomme d`Efonte) 1778-1781. Француз.
Джон Балтимор  (англ. John Stewart Baltimore) 1781-1786 (1787?).
Шхуна вышла в своё последнее плавание 17 марта 1786 года при личном присутствии и благословении Папы Пия VI.  Цель поездки: доставить кардиналаФранческоПонти и пятерых монахов-капуцинов в штаб-квартиру католической миссии в Макао длямиссионерского служения. Обратно привезти епископаСкорцоВиллари, его адъютанта, почту и другие грузы. Санта Центурия прибыла в порт  Макао 9 сентября 1786 года. В обратный рейс клипер отправился с задержкой 24 октября 1786 года, в связи с болезнью епископаВиллари.  В середине ноября, при выходе из Малаккского пролива шхуна подверглась нападению пиратов. Пережил нападение матрос Элиот МакКилн, который умер на острове Луонг (Малый Никобар.LittleNicobar) несколько дней спустя. Туземное население ничего по этому поводу пояснить не смогло.  Сей факт стал известен из записей епископаСкорцоВиллари, который посетил остров в мае 1787 года по пути в Рим».
На этом сведения, данные в энциклопедии Британника, заканчивались. Понятно, что тогда я не читал сразу с листа, я старательно переписал всю заметку, а переводил уже в общежитии.  Когда я вышел из кабинета, кажется, женщины-библиотекари испытали облегчение. Кто этих иностранцев длинноносых знает. Ушёл, и гора с плеч. Однако, я заявился ровно через неделю. Почему? Всё дело в нашем внимании. Мне не всегда удается замечать то, что находится перед носом. Вы тоже не заметили? И я не заметил. Точнее, заметил позднее, когда переводил незнакомые слова из энциклопедии. Что не так? Не что, а кто. СкорцоВиллари, вот кто. Санта Центурия должна была забрать его, поэтому задержалась, пока он болел. Должна была забрать, и не забрала. Выходит так. Как он оказался на этом острове через полгода после отплытия Санта Центурии? Значит, на шхуну он не попал. Выходит, что отправился он на родину только через полгода после отхода клипера. Не слишком шустро. Мда, это вам не на следующий рейс в аэропорту сесть с небольшой доплатой. Восемнадцатый век на дворе, дела делаются, мягко говоря, не быстро. Пока болел, пока дожидался оказии, пока доплыл.
Культурология была через неделю. Преподаватель поинтересовался, был ли я в библиотеке. Надо же, вспомнил. Я ответил, что да, мол, был, всё так, как уважаемый профессор говорил. Только вот не МакГилн, А МакКилн (в корейском языке буквы «К» и «Г» иногда читаются одинаково).  Он покивал и спросил, не искал ли я епископа? Того самого, что сделал записи. Я ответил, что нет. Он сказал, что если мне интересно, то можно поискать там же.
Пока шли уроки, я сидел и лениво размышлял, а стоит ли снова лезть в эти архивы. Санта Центурия потонула, все погибли, епископ не даст соврать, так что тут всё ясно.  И всё же, что-то беспокоило меня, какая-то мелочь, некая лёгкая нестыковочка. Странность. Я сходил на обед, и собрался уж окончательно махнуть рукой на все эти древности, как остановился перед большой картой, висящей в фойе перед входом в столовую. Не настоящей картой, а просто контурном оформлении на всю стену в виде огромной Евразии. Контур с Америками висел на противоположной стене фойе. Глаза поневоле нашли Малаккский пролив. Так прошла Санта Центурия, и так же плыл  его преосвященство СкорцоВиллари. И вдруг вопрос сам собой вспыхнул в моей голове – а откуда епископ узнал о гибели клипера? Он ведь не мог случайно оказаться на том острове! Чтобы приехать, записать и ещё дать знать всему миру имя погибшего шотландского моряка, надо это знать!  Этот Виллари явно знал куда ехать и кого искать. Но как?  Восемнадцатый век на дворе. Спутниковую связь изобретут ещё не скоро. А от Макао до Никобарских островов ого-го, и всё морем. И я устремился в библиотеку.
Теперь всё было быстрее. Только том другой. Второй. На литеру «Си» - СкорцоВиллари.  Никого не было.  Библиотекарь стояла и молча смотрела на меня. Я растерянно хлопал глазами.  Скорцо… Скорцо…  Наверное литера «S», и я подняв на женщину виноватые глаза попросил принести прошлый том. Седьмой.
Но и там меня ждало разочарование. Никакого СкорцоВиллари  на букву «S» не было. Библиотекарша сочувствующе смотрела на меня. Я со вздохом встал. Глупый мальчик из Нальчика... Ты ожидал, что перед тобою откроются все тайны, только открой книжку на нужной странице? Мда… стыдно признаться, но в глубине души, я надеялся именно на это. Глупый маленький мальчик. Я сконфуженно направился к выходу. Портреты почтенных мужей прошлого с белыми и жёлтыми  лицами с презрением смотрели мне в спину с высоких стен. Глупости всё это. Какие ещё тайны прошлого? Я ускорил шаг.
Лифт опускался медленно, останавливаясь на каждом этаже, впуская и выпуская студентов, магистров, докторов всяческих наук. - Скорцо-Скорцо, почему тебя там нет? Ты ведь епископ,а ведь  это почти как генерал, только у католических попов… Скорцо… Про тебя должно быть сказано, хоть что-нибудь. Скорцо- Скорцо… Как же тебя найти? - Я вышел из огромного здания библиотеки и направился  к выходу из кэмпуса. Скорцо…
Вдруг я подпрыгнул. Идиот!!! Да не Скорцо! А Виллари!!! По фамилии искать надо. Я развернулся и пулей полетел обратно. Снова библиотека, вестибюль, лифт… А, ну его! И я рванул вверх по лестнице. Пятый этаж? Плевать,  и не на такие бегали.
Когда я влетел, красный и запыхавшийся, опять в тот же самый кабинет у тёток произошло что-то вроде нервного хихиканья.
- Простите. – задыхаясь прохрипел я.  – Я ошибся. Мне нужен том на литеру «V».
Это был восьмой том VOL. U-V. Его бережно положили передо мной.
- Может, я поищу? – спросила библиотекарь . Я помотал головой.
- Если можно, то я сам. Я осторожно. – пообещал я.
Дрожащими руками я принялся листать страницы. Вот оно!!! Виллари Скорцо. Епископ! Годы жизни…

«Виллари Скорцо Треччини  (Villari Scorzo Treccini ). Урождённый граф Треччини. Епископ католической миссии в китайском Макао. 1705-1787. Родился в Пиккардии в родовом поместье Треччини. Будучи юношей, дал обет безбрачия, чем вызвал гнев отца. Уехал в 17 лет из Пикардии в Сиенну. Поступил в Сиенский университет. Изучал богословие, латынь и греческий. Окончил университет в 1729 году со степенью  магистра теологии. С 1727-1739 преподаёт в Сиенском университете. В то же время изучает медицину и химию.В 1739 доктор теологии. В 1740 году получает перевод в Рим, где работает при канцелярии Святейшего престола в Ватикане. В 1746 году направляется с миссией в Голландскую Ост-Индию. Несет миссионерское служение  до своего отъезда в апреле 1787 года в Рим. Умер по пути в Италию в июле 1787 года на борту двухпалубного английского военного линейного фрегата «Олд Глори». Похоронен в море командой корабляблиз Кейптауна в виду Мыса Доброй Надежды. Весь архив епископа был передан в канцелярию святейшего престола его слугой Джокко Тестардини».

Вот и всё об этом человеке, как говорила Шахерезада. Умер дедушка и не доехал до дома. Похоронен в море. Сколько там бишь ему было? 82 года… Ого. Крепкий дед. Сегодня мало кто доживает до таких лет, а уж в те времена… Та-ак, и прожил он в Ост-Индских краях аж 42 года. Ладно, пусть будет 41, один года на туда-сюда. Всё равно, очень много. Целая жизнь.  Не очень-то спешили его заменить. А как он попал на остров Луонг и откуда знал, где искать бедолагуМакКилна, так ничего и не понятно. Зато есть новые зацепки. Можно теперь поискать сведения по английскому фрегату «Олд Глори» и ещё, теперь мне известно имя его слуги – Джокко Тестардини.  Только где их искать? Если в энциклопедии сведений немного, то должны быть узкоспециализированные источники. О кораблях, например. Это было так давно, что никакой государственной тайны уже не составляет. Не должно составлять. И о таком епископе, явно непростом, должны быть ещё сведения. Его слуга вёз целый архив… Ага, на итальянском. Кто бы мне его ещё дал… и перевёл заодно.
Темнело. Надо было уходить. Я сложил тетрадь с переписанными данными, и совсем собрался было встать, как мне в голову пришла ещё одна мысль. А что если поискать самого МакКилна? Прямо здесь в энциклопедии… А вдруг есть?
Так я учился тянуть за ниточки…

Глава вторая. Моряк, ты чей?
Нет, в тот же день мне уже ничего не выдали. Тёткам надо было уходить.  Ничего, я припёрся с утра. Они уже меня не пугались и потихоньку стали разрешать заходить в хранилище. Полки, полки, полки, стеллажи и стеллажи. Старые книги, словари старых слов, работы на латыни, копии. Много старых книг на китайском языке. Старые корейские книги. Стеллаж с разными энциклопедиями стоял в глубине этой  большой и темной комнаты. Я уже был учёный и Элиота МакГилна не искал на «Е». Понятно уже, что надо на «М».
Ох… Сколько там было этих Маков. Одних МакДональдов штук сорок. Та-ак, что там у нас по алфавиту за буквой «Ди»… Дональды -Ди, э-э-э… затем Си - И - Эф… Мак.. Мак-Джи,  какой-то там… я осторожно перелистывал страницы. Эйч, далее Ай-Джей… Ага! – Вот: «Кей». Мак К-К-К-К…
Есть! Ёжики шотландские! Есть!  МакКилн Элиот. Попался! Итак…
«МакКилн Элиот, британский моряк (17… - 1785-86) единственный выживший при гибели торгового ост-индского брига «Stella Maris». Умер и погребён на острове Луонг - Малый Никобар».
Здрассссьте! Какая ещё Стелла Марис? Он же с Санта Центурии. Я вновь и вновь перечитывал текст на английском. Правильно ли я понял? Да, впрочем, тут всего две строчки. Бриг по-английски так и будет «brig». Ост-Индский -всё верно, ту т по другому-то и не прочитать. А Стелла Марис  уж никак не прочитать как Санта Центурия. То быстроходная шхуна-клипер, а это торговый бриг. Что-то тут не так. Я сидел и соображал. Так, для начала надо переписать заметку в тетрадь. А далее… а далее искать эту Звезду Морей, по-латыни Stella Maris. Я продолжал тянуть за ниточку, а клубок катился дальше.
«Стелла Марис» нашлась на литеру «S». Я быстро пробежал глазами заметку.
Так… Двухмачтовый бриг. Антверпен. Заложен в 1760, спущен на воду в 1761. Принадлежит торговому дому «Якобсон и сыновья» в Амстердаме, перевозит грузы Ост-Индской компании.  В последний рейс вышел из Макао 24 октября 1786 года в сопровождении мальтийской  шхуны «Санта Центурия». Пропала без вести».
Ага, во-о-от оно, в чём дело. Два корабля вышли вместе из порта Макао. И это значит… А что это значит? Я сидел и не знал, что тут подумать.
Ну... ладно, кто у нас там ещё? Джон Балтимор, человек и кетчуп. А ещё город такой есть… Ищем на литеру «В» Baltimore, ясное дело.
«Baltimore John Stewart … 1744-1786 (1787?) Балтимор Джон Стюарт, морской офицер флота Его Величества Короля Английского. Был снят со службы после скандалас потерей базы на острове Сан-Мигуэль,(Азорский архипелаг). Два корабля, которые были под командой Д.Б. совершили ошибочный манёвр, открывподход к порту для французских кораблей. База Сан-Мигуэль была захвачена французским десантом, и вернулась в английское владение в 1790 году. Д. Б.с 1782 года состоитна частной службе в Венеции. Пропал в Малаккском проливе в 1786 году,командуя шхуной Санта Центурия… Жена Матильда Балтимор…» Ну, это я знал и раньше. Разве что узнал имя жены. Ценная информация, что ни говори…
И что дальше?  Я не знал.
А дальше мне не везло. Клубок встал на месте и не хотел распутываться. Нет, я нашёл и фирму «Якобсон и сыновья», и «Ост-Индскую Компанию», и их основателей, и у меня уже гудела голова от обилия имён и иностранных слов, но, ни Санта Центурия, ни даже, Стелла Марис,  более не упоминались. Я сидел, растирая лицо руками, и никак не мог сообразить, что же делать дальше. Уже перевалило за полдень. Я убрал очередной том на полку, собрал тетради, словарь и пошёл на выход. Обе женщины что-то ели, ах да, ведь уже обед. Я попрощался с ними.
- Завтра придёте? – донеслось до меня, когда я уже взялся за ручку двери.
-Да, приду. – ответил я. Но это оказалось неправдой. Назавтра я не пришёл.

Не пришёл, потому что приходить было незачем. Я так и так крутил в голове известные мне факты. Так моряком, с какого корабля был, всё-таки, бедолага МакГилн? С другой стороны, какая разница, если оба корабля погибли от нападения пиратов? С Санты он или со Стеллы, какая разница? Один выжил, мог бы многое рассказать, но его никто не понял. (Ага, учите языки, юноша).  Хотя зачем нищим рыбакам туземцам английский язык? На случай если кого-нибудь выкинет к ним с проходящего судна? Не каждый день, поди, выкидывает. Типа, «буль-буль, вы кто? Хэллоу. До юспик инглиш?» А ему в ответ – «О, да! Ми есть глюпий малайский рибак. Ви хотеть рассказать нам что-нибудь?»
Смешно. Но как, всё-таки,Скорцо Виллари догадался заехать на тот остров? Откуда он узнал имя моряка? Мало ли островов, мало ли моряков… просто догадаться тут нельзя, тут можно только знать. Но откуда он знал? Вот в чём вопрос.

Глава третья. Как карта ляжет. Географическая.
А с Мами Надзавой я в кино, всё-таки сходил.  Фильм мы посмотрели, в кафе посидели, съели мороженое и выпили кофе - всё как полагается, только разговор не клеился. Я ей рассказывал о пропавших кораблях, а она хлопала глазами, улыбалась и спрашивала, какие у меня любимые комиксы. Под конец кофе я почувствовал, что выдохся. У неё на лице отразилось неподдельное сочувствие, когда я сказал, что в России комиксы не читают (2002 год, тогда и вправду не читали). Такая большая страна и не читают комиксы? Ей это было тяжело понять. На том и расстались. Она была симпатичная, со стройной фигурой, с круглым лицом, большими глазами и большим улыбчивым ртом. Глаза для комиксов, рот, чтобы улыбаться, а фигура, чтобы такие дурни как я, водили её в кино. Ей тоже со мной было неинтересно. На уроках она ещё иногда мне улыбалась, «но как-то не взаправду и очень издалека»… Впрочем, для меня это было уже не актуально.
Я продолжал учить корейский в Кёнхи и уже готовил документы в Ёнсе на магистратуру. И чего я выбрал эту психологию? Сейчас бы дал кто-нибудь выбор. Но тогда – это было тогда. И я был тогдашний и думал и рассуждал по-тогдашнему, и по-другому не мог.
А потом ко мне приехала мама, вместе со своей подругой Аллой. В общем, мне было ни до чего. Про Санта Центурию я тоже на время забыл. Мы вместе провели весёлый месяц. Потом наступило жаркое корейское лето, и все, кто мог, уехали из общаги. Даже мой чудо-сосед Ван Сэнг и тот уехал в свой коммунистический Китай.  А я остался один в комнатеи почти один на этаже. Я подрабатывалкак мог, копил деньги, осваивал азы компьютерной грамотности и робко пробовал пользоваться интернетом. А по вечерам я задыхался от духоты в общаге и мечтал поехать в Таиланд.
С этих мечтаний, собственно и начался второй акт Марлезонского балета. Я стал внимательно рассматривать карты. Таиланд (где там Ко Самуи и Пхукет?), Камбоджа, Лаос. Пальмы, пляжи, редкие ещё отзывы в интернете. Малайзия, Сингапур,  в общем, всё то, что во времена Санта Центурии называлось Ост-Индией. Санта Центурия… я ухмыльнулся, вспомнив свою беготню по библиотеке. Наивно. Я сделал приближение на ноутбуке и рассматривал Малаккский пролив. Длинный морской проход между  Малайзией и Индонезией, Россыпь больших и мелких островов на входе в пролив, да, тут и вправду есть, где затаиться пиратам, а потом и затеряться.  Длина пролива 957 километров. Это ж, сколько времени надо, чтобы пройти его в те времена? Дней семь? Десять? Смотря на чём плыть… А сколько ещё плыть до Европы? И где ж ты Малый Никобар?  А, вот, Никобара, ни Малого, ни Большого я не находил. Возможно, острова были слишком маленькими, и их просто не было на карте. Как на карте России, порой не сыщешь, какой-нибудь Свинохрюкинск.  Я лениво скользил глазами по проливу. Сингапур, Куала-Лумпур, Танджунгбалай, Панкаланбрандан, Иди-Тунонг… так, Бирёен, ещё какой-то, и вот, конец пролива: Банда-Ачех. Ещё острова после выхода из пролива. Сабанг самый большой, другие поменьше. А где, собственно Никобар, который маленький? Ага, а вот и он, то есть они – Никобарские острова, только гораздо севернее того пути, которым должно было бы двигаться судно. Точнее суда, они ведь плыли парой. (Мда… мы с Тамарой…). Странно, почему на них напали там? Это же почти  открытое море. Нападать в таком месте на быстроходный клипер, к тому же вооружённый, не очень удобно. Или я чего-то не понимаю? Но Санта Центурия была «отягощена» Стеллой Марис… Может в этом дело? Судя по карте, после Банда-Ачех, корабли должны были двигаться в сторону Шри-Ланки, потом Мадагаскар, затем Кейптаун (здесь английский фрегат «Олд Глори» опустил в воду тело СкорцоВиллари), затем вдоль западного побережья Африки до Гибралтара, а там уже и Средиземное море, почти дома. Откуда здесь Никобарские острова? Тем более Малый Никобар, который лежит ещё севернее? После Банда-Ачех они должны были идти прямиком на  Шри-Ланку, тьфу ты – Цейлон, Шри-Ланка, это ведь недавнее название. (Цейлонский чай, спасибо – напомнил).
Я засматривал карту Никобарских островов. На БольшомНикобаре есть зачатки цивилизации. Может и тогда были? Тогда туземцы могли сообщить о белом человеке, который спасся. А могли не сообщать. Кто их знает. Может вообще, съели.  Эх, почему ж аборигены съели Кука? Никто не знает – молчит наука.
Эти заметки и свои вопросы, я коротко набросал в тетрадь и закрыл её. До следующего раза.

Глава четвертая. Ехал грека через море.
Жизнь шла своим чередом. Я съездил в Таиланд. Со мною собирались друзья с общаги, но, как это обычно бывает, когда доходит до дела, у одного понос, у другого золотуха, а третьего, вообще, мама не пускает.  И я поехал один. Я побывал в Бангкоке, в Патайе (не понравилось), и потом кто-то из местных посоветовал мне поехать на остров Ко-Самет.  Я слышал про Ко-Самуи, очень известный курортный остров, но про Ко-Самет я не знал. Неудивительно; что я вообще знал о Таиланде? Ничего. Вот я и поехал. Оказалось как раз на мой вкус и кошелёк. Дешёвое бунгало (без горячей воды, но мне -студенту - было всё равно), дешёвая еда на пляже, белый песок и пальмы. Да, те самые кокосовые пальмы, о которых я столько читал в детстве. Теперь я мог их видеть собственными глазами. Всё было хорошо, недоставало только присутствия кого-нибудь из друзей. Не с кем было разделить впечатления. Книжка, что я взял с собой, была прочитана. Я как раз пообедал, и делать было нечего. Только сидеть в шезлонге под пальмой и смотреть на изумрудное море. Тоже неплохое занятие. Жалко, что быстро надоедает.
С этим молодым греком я познакомился прямо там, на пляже. Высокий, худощавый, как легкоатлет со старинных амфор, он вытянулся на соседнем шезлонге, что в ряд стояли на песке. Я не помню, как мы разговорились. Он, был не один, а с друзьями. Он так сказал. Их я так и не увидел. Да и грека этого я видел только этот раз.  Они все были дайверы, ныряли где-то неподалёку. А грек (кажется Никос звали) сказал, что совсем недавно погиб его друг, тоже дайвер. Трудно воссоздать разговор, который прошёл много лет назад, но на память я приведу самую важную его часть.
Когда я рассказывал ему о своих попытках разобраться с исчезновением Санта Центурии, он слушал совершенно серьёзно. Иногда кивал головой. Когда я с усмешкой над своими надеждами рассказал, что ничего не добился, он, подумав, ответил, что надо продолжать поиски.
 (Разговор наш шёл по-английски, само собой разумеется).
- Где искать-то? В библиотеках? – иронично спросил я. Моей иронии он не поддержал.
- Все открытия такого рода и делаются в архивах и библиотеках. – Он был совершенно серьёзен.
- В смысле? – мне это совершенно не показалось правдоподобным.
- В прямом. Проблема не в том, что информации нет. Она есть. Люди пишут  отчёты, письма, особенно по службе, ведут дневники, порты ведут учёт судов, которые проходят через них. И так далее. Просто эти кусочки информации пылятся на разных полках, в разных странах и мало кому хочется искать их и соединять. Иногда в одном и том же источнике можно найти разные кусочки.
- В энциклопедии, что я смотрел, один и тот же моряк был приписан к разным кораблям, только в разных статьях. – Вспомнил я про беднягу МакКилна.
- Да. – он кивнул, - Запросто. Энциклопедии составляют люди. Много людей. Всё идеально состыковать невозможно. Сейчас есть компьютеры и то получаются ошибки, а уж тогда…Всё ведь на бумаге было. Несколько лет прошло и никому ничего не надо. Отправляется всё это в архивы… Вот и копаются, находят, сравнивают. Бывает, одни и те же люди появляются под разными именами. Так что… - он пожал плечами, - искать можно. Если захочешь, конечно.
- С какого конца бы начать? – подумал я вслух. Грек впервые улыбнулся.
-Скажи, если бы я интересовался каким-нибудь российским событием, произошедшим лет двести назад, и сетовал, что в энциклопедии Британника о нём  недостаточно информации, что бы ты мне посоветовал?
- Искать в российских источниках, разумеется. Там информации явно больше, чем в английской энциклопедии.
- Ну вот. Ещё много до чего можно добраться. Ты ещё толком и не начинал искать. – Он ещё раз улыбнулся.
Всё верно. Я чувствовал себя глупым мальчишкой, которого натыкали носом. Вежливо, по дружески, но всё же…  Просторы для поисков были широчайшие. Надо просто поездить по разным странам, посидеть в архивах, изучить пару-другую иностранных языков, истратить дикую кучу денег на переезды, житьё-бытьё, и в итоге… может быть… я точно пойму, что Санта Центурию утопили пираты. Что и так было известно. Далась мне эта шхуна…
Мы немного помолчали. Я думал о том, что скоро вернусь в Корею, у меня начнется магистратура, лекции, доклады. А вот это море останется здесь, и где-то тут, совсем недалеко - южнее, возможно лежит на дне та самая Санта Центурия. У неё разбиты борта, рядом валяются обросшие ракушками и водорослями пушки, мимо лениво проплывают рыбы, и нет в этом никакой тайны.
А о чём думал Никос, мне было неведомо. Вспоминал погибшего друга? Наверное. Я стряхнул свои грустные мысли и  пошёл ещё раз окунуться в море. Отплыл метров на сто, несколько раз нырнул, полежал на спине, потом развернулся и не спеша, короткими гребками направился к берегу. Может позвать этого грека перекусить вместе? Или не стоит навязываться? Он тут с друзьями…
Когда я вышел на берег, на наших местах никого не было. Моя, небрежно брошенная просторная тайская рубаха лежала на шезлонге, придавленная прочитанной книгой, чтобы не унесло ветром. Такой маленький милый жест. Я огляделся вокруг. Никоса нигде не было.
Я сел на шезлонг, вытянул ноги и закрыл глаза. В голове продолжали вертеться фразы… Все открытия делаются в библиотеках… Ты ещё не начинал искать.

Глава пятая. Тестардо – значит упрямый.
Не помню я, какая была фамилия у этого итальянца. Звали его Джузеппе, и мне каждый раз хотелось добавить «Гарибальди». Для всех родившихся и выросших в Советском Союзе, Джузеппе, это именно Гарибальди. Будто других Джузеппе и быть не может. (Ах, да, ещё Верди есть). Он был на пару лет постарше меня. Немного повыше. Кучерявый и шумный. Тот тип людей, которые уверены, что именно его везде и все ждут, и именно ему все и всегда рады. Он приехал в Корею на год раньше меня. Мы иногда здоровались, встречаясь в коридоре общаги. Иногда виделись на кухне, где он мог громко возмущаться по поводу того, что микроволновку или электроплиту уже занимает чья-то еда. Нет, он ничего не делал плохого, (не сбрасывал чужую еду на пол, например) просто выпустив пар и поразмахивав руками, он  уходил восвояси и приходил чуть позже. Но всё это было громко и у меня волей-неволей вызывало некоторую неприязнь. Не ты один живёшь на свете, мол.  Но, в общем, парень он был неплохой, как я понял это позже, обратившись к нему за помощью. А шум, постоянно производимый им, ну… это просто шум, ничего более. «Итальянцы! Экспрессивная нация», прав был Миронов, что уж тут говорить.
В общем, в коридоре общаги я и обратился я к нему по поводу того, где и как искать информацию о епископе Скорцо Виллари. С тайным намёком, что может быть, Джузеппе и поищет её для такого хорошего русского парня. Мы ведь в одной общаге с ним живём, даже на одном этаже. А это, что ни говори, обязывает…
Мою просьбу он выслушал несколько удивлённо, потом, тряся головой и размахивая руками, сказал:
-О! Да в Италии всякий мнит себя потомком знатного рода, только заикнись, он тебе вывалит  кучу справок и архивных выписок. Ты только съезди в Италию! Ты только спроси. У меня друг всем говорит, что он потомок Борджиа, и бумажки всем суёт. Мы с ним спорим часто. Он, idiota divertente, за моей сестрой ещё ухлёстывать пытался, но моя мама однажды вышла с большим острым ножом и сказала, что ему piccoli testicoli отрежет. Никакой Борджиа не поможет. А другой мой приятель…
- А ты не знаешь, с чего начать поиски?  В Италию мне ехать трудновато.
- А! Ничего, ты приезжай, можешь остановиться у моей мамы. Мы в Браччано живём, это совсем рядом с Римом, это почти Рим. Мама сейчас с моей сестрой и братом живут там. Я скажу, что ты приедешь, только не вздумай за моей сестрой ухлёстывать.  Она у меня красивая, но брат за тобой присмотрит…
- Джузеппе погоди, мне твой совет нужен. Не могу я в Италию ехать.
- А что, ты съезди, у нас там настоящая пицца, не то, что здесь продают, только с моей сестрой вдвоём не ходи, пусть брат идёт вместе с вами. Можете маму тоже пригласить! Она у меня любит ходить в рестораны. – Он размахивал руками, улыбался и говорил не останавливаясь. – Когда мой папа ещё не убежал от нас…
- Джузеппе. – опять перебил я этот поток, -  я не поеду в Италию. Мне нужно, чтобы ты помог мне найти сведения о епископе СкорцоВиллари. – У меня начало складываться ощущение, что итальянец  почуял, что его хотят напрячь и пытается просто увильнуть, завалив меня потоком слов.
- Ну, как я тебе найду? Вот если б я был дома, то я бы… - он наконец начал отвечать на мой вопрос, хотя и не в том ключе, что мне бы хотелось.
- А твой брат, или твоя сестра? Можно их попросить? – как можно мягче спросил я.
Он перестал улыбаться, опустил руки и пробормотав что-то по-итальянски (видимо нелестное в мой адрес), посмотрел мне в глаза. С минуту он раздумывал.
- Ладно, я спрошу сестру, сможет ли поискать. – нехотя ответил он. – как там имя его?
- Скорцо. Скорцо Виллари. – боясь, что он передумает, быстро ответил я.
- Хорошо, я запомнил. – Он кивнул и направился к своей комнате. – Я пойду, запишу.
- Да и ещё, - я догнал его. – Ещё одно имя. ДжоккоТестардини. Это его слуга.
- Тестардини? – Он захохотал. – Testardo – по-итальянски «упрямый». Прям как ты, «il mio amico testardo» - он показал на меня пальцем.  – Я запомню. Тестардини! Сегодня же напишу сестре.
Я стоял и раздумывал, что мне, конечно, его никак не проконтролировать. Если он не захочет связываться и в итоге не станет писать, то мне придётся напрягать других людей.  Это всегда тяжело и ненадёжно. Ладно, подожду. Потом буду пробовать ещё. Меня никто не торопит, надо только не бросать. Тестардо – значит упрямый. Значит, фамилия этого Джокко, по-нашему Упрямцев.  Ну-ну. Будем подождать.

Глава шестая. Неотёсанный дедушка.
Джузеппе, как ни странно, сдержал слово. Он сам нашёл меня, где-то, через неделю после нашего разговора. Он издалека  замахал руками - «il mio testardo amico russo», - заорал он на весь коридор. – Мне ответила моя сестра. Она что-то раскопала! Я ж говорил, она у меня «ragazza davvero inteligente». (Настоящая девочка-умница. итал).
Я сдержанно кивнул, боясь радоваться раньше времени. 
- Так. – он остановился задумавшись. Давай свой имейл и я тебе перекину. -  Я написал.
- Когда перекинешь? – спросил я.
- Ну,- он возвёл глаза к потолку, -  я сначала собирался сварить спагетти, потом сделать не спеша «passeggiata pomeridiana» (послеобеденную прогулку. итал). Потом у меня назначена встреча с одной корейской сеньоритой… - увидев моё вытянувшееся лицо, он расхохотался. – Шучу немножко. Сейчас вышлю!
Я пулей рванул в свою комнату…
«Уважаемый Маттео, вам пишет Ромина, сестра Джузеппе. Мой брат сказал, что вас очень интересуют два человека, которые жили 200 лет назад. Он дал мне их имена, и вот, что мне удалось узнать. Скорцо Виллари, это достаточно известный католический миссионер в Китае и странах Юго-Восточной Азии. Во многих католических школах и церквях висят его портреты. Он оставил после себя немалый архив, насколько мне известно, он находится в Ватикане. Сам миссионер был погребён в море, потому что умер по дороге в Рим. Его погребли в виду мыса Доброй Надежды, самой южной точки Африканского континента. По поводу его дневников: я не знаю, есть ли копии в печатном виде, но я могу отправить запрос в канцелярию Ватикана, если вам это нужно.
Далее, по поводу человека по имени Джокко Тестардини.  В Италии до сих пор живут его потомки, это можно найти на государственном сайте, где можно отследить родословные дворян и разных известных людей. Это имя там тоже есть, хотя этот человек не был ни известен, ни именит. Разве что своим господином. Он прислуживал много лет уважаемому миссионеру, о котором я уже вам говорила выше. Высылаю вам электронный адрес, который указан на сайте. По нему вы можете связаться с его потомками. С наилучшими пожеланиями, Ромина Луиза Бартони».
Вот это был ответ. Коротко, но по существу. За скобками осталась та работа, которую проделала эта, неизвестная мне девушка. Написав в ответ письмо полное благодарности, я задумался, глядя на электронный адрес, который мне дали. Как написать? Здрасьте, я какой-то ненормальный русский, который интересуется вашим покойным пра-пра-прадедушкой. Нет ли у вас какой-нибудь его тайны для меня? А то корабль найти хочется, аж кушать не могу… Писать надо было сейчас, пока железо было горячо. И я написал. Представился, объяснил, кто я такой, сказал, что много слышал об уважаемом епископе, и хотел бы разобраться, в причинах пропажи Санта Центурии.  Также добавил, что очень хотел бы побольше узнать об их почтенном предке, и буду рад любой информации и помощи. Я отправил письмо и перевёл дух. Следующий шаг был сделан. Надо было опять  немного подождать.
Темнело, порабыло перекусить. Я собрался уже выходить, как вдруг тихонько мяукнул мой ноутбук. Мне пришло письмо.
«Здравствуйте. У вас есть МСН мессенджер? Дядя хотел бы посмотреть на вас».
 И всё. Я снова опустился на стул. Мессенджер у меня был…

Когда загорелся экран, я ожидал увидеть строгого носатого мужчину, пожилого дядю, но на меня смотрело застенчивое девчоночье лицо. Светлые кучерявые волосы, большие серые глаза и тонкая шея. Девочке на вид было лет пятнадцать. Она, увидев меня, сразу покраснела и заулыбалась. Девчонка была очень хорошенькой.
- Здрасьте. – проулыбалась мне она. И замолчала.
- Здравствуйте, - ответил я. – Доброе утро. У вас в Италии ведь утро?
- Да, - продолжая краснеть и смущённо улыбаться, сказала мне она. И снова замолчала, то отводя глаза, то снова смотря в экран.
- Я писал вам про вашего… э-э-э…  предка,  Джокко Тестардини. Вы ответили мне… - я тоже терялся, не зная,  как построить разговор с этой красивой застенчивой девочкой.
- Да. Наш «venerabile nonno», мы так называем его. Наш почтенный дедушка…  А,.. а вы, правда, сейчас в Корее живёте?
- Да, верно. Я студент магистратуры. Учусь здесь. – подтвердил я.
- Я тоже хотела бы побывать в Корее. Вы знаете группу «Клик Би»? – вдруг спросила она.
- Знаю.
- А вы их видели? Были на их концерте?
- Ну-у, нет. У меня немного другие интересы. – Я немного соврал. Группу я видел и даже был на концерте, хотя сам там был не зрителем, а массовкой. Там, кроме всех прочих, выступал некий Ричи – американский кореец, который начинал сольную карьеру на исторической Родине, и на концерте ему была нужна массовка, его «американская команда», куда попал и я. Мы «поиграли» на инструментах под фонограмму и моя работа на этом была окончена. Вот на том концерте я и видел мальчиков из «Клик Би». Никаких эмоций я при этом не испытал. Но не рассказывать, же этой девочке о том случае. Зачем?
- Да? Жаль. А мне они так нравятся. – она уже не так смущалась. – Я бы очень хотела поехать и познакомится с ними…
В это время за её спиной раздался грубый мужской голос.  Она обернулась и что-то ответила. Говорили по-итальянски. Мужской голос продолжал что-то недовольно бубнить. «Сейчас отключится», подумал я. Вдруг девушка звонко рассмеялась.  Она повернулась к экрану.
- Дядя говорит, что он принял бы вас за кого угодно, но только не за русского. Может за корейца.
Голос снова что-то недовольно пробубнил за экраном. Кучеряшка опять засмеялась. Видимо, опять по поводу моей персоны. Что ж, я был согласен на такие жертвы, если из этого разговора выйдет что-то путное.
- Мой дядя очень добрый и весёлый, -  уже забыв о недавнем смущении, сказала она. А «добрый и весёлый» голос опять выдал какую-то длинную фразу на итальянском.  Самого доброго весельчака видно не было. Голос продолжал бубнить, и как мне казалось, отчитывать мою собеседницу. Но она только кивала и повторяла «си-си, хо капито, ва бене, ва бене»… Мужской голос удалился. Девушка повернулась ко мне.
-Дядя сказал, что вы ему понравились (Однако!) И он сказал выслать вам дедушкины записи.
- Дедушкины записи?
-Да, эти  э-э-э… его записки. Наш «venerabile nonno» делал записи. Они очень короткие. Иногда  длинные. Но они немножко … странные. Наш дедушка был … - она замялась, подбирая слово –uomo rozzo. Такой грубый, некультурный… мужик. – Она захихикала. Видимо дядя был под стать прадедушке, судя по голосу.
- Он, когда приехал из Китая был уже пожилой, но он… - она покрутила рукой, вспоминая английское слово, - умудрился … да, жениться на молоденькой курочке из деревни. - Она снова засмеялась. - Поэтому есть наша семья. Мы часто говорим «Grazie peressere nostro nonno!». Это наша семейная поговорка: Спасибо, что ты стал нашим дедушкой. Он ещё успел увидеть трёх сыновей. Но потом умер.  Мой дядя тоже Тестардини…

Мы ещё поговорили какое-то время. Потом я дал ей свой почтовый адрес, и она сказала, что пришлёт мне дедушкины записи. Нет, не оригинал, конечно, а отпечатанную копию. Отец дяди, которого я так и не увидел, в своё время понаделал копий семейной реликвии, чтобы вся родня могла читать, а сама тетрадь хранилась где-то в сейфе. Но она мне была не нужна. Отпечатанная копия была гораздо удобнее. Оставалось, опять-таки, ждать.

Глава седьмая. Сердце красавицы...
Прошло, наверное, месяца три. Я был поглощён учёбой, написанием докладов, рефератов, лекциями, семинарами. Я возвращался в общежитие под вечер с головой, распухшей от общения на корейском языке, с одним желанием, принять душ, съесть чего-нибудь и разгрузить мозг. Помню, что ставил один и тот же диск с засмотренным до дыр российским фильмом. Пусть звучит на русском, лишь бы только слышать русскую речь. Про все эти поиски я помнил между делом, и уже привычно задвигал эти мысли на задний план. На переднем плане была учёба, церковь и повседневные заботы. А посылка всё не шла.
Однажды, когда я заходил в общагу, меня окликнул дядька-охранник.  Он показал мне запечатанный пакет с почтовыми печатями и спросил, есть ли в общежитии итальянцы. Я честно задумался на эту тему, глядя пакет.  Адрес на корейском был написан коряво, от руки. Посылка была адресована какому-то Маттео… фамилию было не разобрать. Надо было спросить Джузеппе, он то, точно разберётся, подумал я.
- Я спрошу, - устало сказал я. У нас тут есть итальянец.
- А-а, да, такой кучерявый и шумный… - закивал охранник. – Да, наверное, это ему.  Передашь?
- Передам, - ответил я беря пакет.
Джузеппе в комнате не оказалось. Я зашёл в свою комнату, положил посылку на соседскую кровать, бросил сверху куртку, разделся и стал готовить ужин. Ничего не хотелось делать. Голова была не своя.
Утром я снова надел куртку и ушёл на занятия. Вечером пришёл. В холле дежурил другой дед, так что про пакет я и не вспомнил. Мой сосед Ван Сэнг к тому времени съехал с общаги и соседская кровать пустовала. Куртка снова накрыла пакет на всю ночь. Только через три дня меня окликнул тот же охранник.
- Ну что, передал? – спросил он.
-Что? А! Да. – машинально промямлил я.
-Ну вот, я ж говорил, что это ему посылка была, - важно закивал дед.
Я быстро пошёл в свою комнату. Пакет лежал, где и был положен несколько дней назад. «Это не для Джузеппе, тут ведь какой-то Маттео». Я вертел пакет в руках. Надо было спрашивать итальянца. На этот раз Джузеппе был дома. Он мельком глянул на адрес и имя и недрогнувшей рукой вскрыл пакет. Там была какая-то книжечка в синей обложке. Оттуда выпал листок. Джузеппе поднял его и засмеявшись сказал. – Кажется это тебе!
- Мне? – удивлённо спросил я, и тут до меня дошло. Осёл! Маттео, это же Матвей. Именно я ждал посылку из Италии. И вот она пришла. Каким же надо быть тупицей, чтобы сразу не сообразить!
Я развернул листок и начал читать. Там крупным рубленым почерком, по-английски,  было написано.
«Уважаемый Маттео, к сожалению, моя племянница настолько же забывчива, насколько и красива. Я сам поздно спросил у неё, отправила ли она вам «дедушкины воспоминания». У неё в голове только красивые корейские мальчики. Она забыла. Исправляю ошибку и высылаю вам эту книгу. Надеюсь, она вам поможет в ваших поисках. На моей памяти вы первый, кто поинтересовался этими воспоминаниями.Чао. Винченцо Тестардини.»
У меня вспотели ладони. Я поднял глаза на Джузеппе. Он, улыбаясь, смотрел на меня.
- Слушай, - внезапно осипшим голосом сказал я, - мне снова понадобится твоя помощь.
- Я понял. – засмеялся он, - стоит только начать… Надо было мне сразу тебя отшить. Теперь уже поздно. Allora va bene… Он обернулся на свою комнату. Там виднелись разбросанные в беспорядке вещи и открытая коробка с пиццей. – Здесь пицца не та, что в Италии, - вздохнул он. – Жалкое подобие. Вот если бы ты приехал в Италию…
- Джузеппе, давай встретимся через час в моей комнате. – предложил я. Мне тоже надо было, хотя бы привести себя в порядок.
- Va bene, allora. – Снова повторил он и скрылся за дверью.

Через час он сидел у меня в комнате и страницу за страницей листал книгу. Он хмыкал, где-то смеялся, где-то качал головой. Я терпеливо ждал. Я и сам пролистал её, пока ждал его прихода. На каждой странице по несколько коротких заметок. По-итальянски, разумеется. Дата, несколько строк и всё. Затем новая дата, и не обязательно на следующий день. Некоторые заметки были длиннее, особенно те, что были в конце. Видимо, к тому моменту они с кардиналом уже были на борту «Олд Глори». А Джузеппе тем временем подходил к концу тетради.
- Смотри, - он вскинул кучерявую голову, - написано так, будто писал то ли ребёнок, то ли какой-то sciocco ignorante… невежественный болван. – Он засмеялся. – Тут вся книга так. «Я пришёл, я ушёл. Он сказал. Я сказал. Он меня ругал идиотом. Я привёл такого-то. Я его ударил. Синьор Виллари меня за это ругал. Такого-то числа я выпил лишнего. Синьор Виллари меня бранил». Видишь? Тут он помогает строить церковь, и синьор Виллари его хвалит. Тут он пропал на два дня с местной девкой и господин его снова распекает. Тут он опять работает как вол на стройке или при госпитале. К концу тетради он пишет больше, особенно, когда они плывут обратно… Всё это переводить… не знаю стоит ли?
- Всё не надо. Во всяком случае, пока…  А вот, их обратный путь, это как раз то, что мне нужно. – ответил я. – Особенно их посещение острова Луонг.
- Хорошо. Ладно. Тогда тут не так много, всего несколько страниц. Давай завтра, а? А то я что-то подустал сегодня.
- Давай. – с радостью согласился я.
Он ушёл, а я остался один в комнате. Завтра я узнаю больше.  Надо опять подождать. Теперь уж немного. Держа в руках тетрадь, я подошёл к окну и смотрел в темнеющее небо. Начинался дождь. Стоял ноябрь 2002 года.

Глава восьмая. Когда говорит осёл.
Это, вообще-то, очень специфическое занятие. Тебе читают по-итальянски, переводят на английский, а ты пишешь и думаешь, как это ловчее отобразить на русском. Вроде бы чего уж там? Всего несколько страниц, но без непонимания и затруднений не обошлось. Я, с позволения читателей, опущу все тонкости перевода, и все трудности стилизации.  Переведённому тексту я попытался придать некоторую художественность, не упустив при этом сути. Последние месяцы жизни почтенного епископа. Итак, слово Джокко Тестардини, ассистенту его преосвященства Скорцо Виллари.
    «9 октября. Кардинал Понти уже приступил к своим обязанностям. Обязанности - это сидеть и ходить важно в красной сутане. Ест он в три раза больше моего «mio capo». И ещё трое ему прислуживают постоянно. Двое где-то рыщут и всё чего-то вынюхивают. Ведут себя как хозяева. Я отмутузил одного, когда увидел его в кладовой. Они успели выпить всю малагу, которую я приготовил на отъезд.
Господин всё ещё болеет. Кардинал только один раз навестил «mio capo», по приезду, а потом пришёл один из его слуг и потребовал ключи от всех кладовых и комнат. Мой господин сразу сказал мне отдать. Я отдал, но на выходе дал пинка этому проныре-монашку.
23 октября. Англичанин, этот капитан,приходил два раза в самом начале, когда привёз этого, в красной сутане и пятерых его прихлебников. Потом ещё через месяц пришёл. Разговаривал с «mio capo».
24 октября. Господин ещё очень слаб. Ещё раз приходил англичанин. Потом шхуна ушла без нас. Тяжёлые, опечатанные бочонки я грузил сам. Ночью. Это господин доверил только мне. Я их поставил в кладовую в его каюте капитана. Не люблю я англичан, а этого в особенности. Все наглые, и этот такой же. И шрам этот его: «дьявол метит своего» - не зря говорят. Он мне сразу не понравился.  Но я слушался господина и загрузил бочонки.
27 октября. Господину лучше. Он уже с моей помощью встаёт. На ночь я ушёл в госпиталь. Без епископа вся работа расстроилась. Эти пятеро иногда приходят и рыщут  по госпиталю. Поймал одного. Расшиб ему нос, пинками выкинул на улицу.
28 октября. «Mio capo» ходит. Пожаловал кардинал Понти. Говорил с господином. Потом господин позвал меня и бранил за то, что я бью этих плутов при встрече. Я молчал. Господин, когда бранит меня, говорит «asino testardo», если он действительно рассержен, а на людях ругает вежливо. Сегодня ругал вежливо. Кардинал не сказал мне ни слова.
30 октября. Господин ходит и даже приготовил  себе сам завтрак.
3 ноября. Господин вернулся в госпиталь и дела наладились. Все жалуются ему, что в госпитале не хватает еды для больных. Некоторые братья из китайцев уехали. Сестры все остались, делают всё, что могут.
4 ноября. Приезжали из дальних миссий, которые основал наш епископ. До них дошёл слух о его болезни. Одни говорили, что он умер, другие, что уплыл.  Все очень радовались.  Потом ходили к кардиналу на поклон, целовали ему его руку с перстнями.  Он улыбался, всем кивал, всех благословлял.  «Mio capo» перстней не носит. Не любит. «Руки должны трудиться, а уста молиться», вот, что он всегда говорит.
17 ноября. Видно, что кардиналу не нравится, что все так любят моего господина, а его самого, не очень. Конечно, ходит весь важный, то в кабинете сидит с бумажками, то в трапезной жрёт один. Эти ему прислуживают.  Вчера не удержался, вздул одного и на два дня ушёл к чиньюКуай Ши.  Пусть всё уляжется.
20 ноября. Вернулся. Сидел в госпитале. Помогал. Сегодня хоронили старого китайца ЧоуХэлая. Господин крестил его одним из первых. Он нам часто помогал с переводом, пока мы сами язык учили. Я копал яму. Господин и все, кто его знал, плакали. Кардинал на похороны не пришёл. Он купил место за городом, и будет строить себе дом. Он ещё привёз проект собора. Будет каменный. Наш, деревянный ему не нравится.
1 декабря. Господин епископ занимается своими делами. Как будто не болел. Мы едем с ним по деревенским приходам.
14 декабря. Мы вернулись. Кардинал хочет поехать в Гуанджоу на Рождество.  Мы останемся в Макао
23 декабря. В порт пришло судно с Цейлона. Передали, что шхуна англичанина пропала, и торговое судно тоже. Они вместе выходили из порта.  Господину стало плохо. Сидел с ним.
24 декабря. Была торжественная рождественская месса. Вёл отец  Ламброзо и священники  из китайцев. Мой господин епископ присутствовал в церкви. Сидел. Он снова стал  слабый.
26 декабря. «Mio capo» и я пошли в порт. Он долго говорил с капитаном. Ему рассказали, что спасся один моряк. Кажется Элиот. Мы знали его. Он был с английского корабля. У него гноилась рука, и его высадили у нас. Он лежал в нашем госпитале. Ему отрезали два пальца. Из всех англичан, этот был самый приличный. Мы с ним пили малагу.
30 декабря. Господин епископ очень переживает. Он постоянно молится. Я всю ночь дежурил в госпитале, а утром ушёл к чинью Хай-Лун.
2 января. Пришёл. Господин меня не бранил.  Только махнул рукой и сказал, что старого «asino testardo» (упрямого осла) не изменить. Он сказал, что нужно ехать в Рим. Только не знал, как и когда. Я ушёл в госпиталь и всю ночь был там.
(Тут я сознательно пропускаю несколько месяцев. Ничего, что проливало бы свет на мои поиски, я не усмотрел).
12 апреля. Пришёл английский корабль. Тот самый, с которого сняли Элиота. Капитан - лощёный щёголь. Но «mio capo» он уважает. Всегда навещает, всегда просит благословить. Я спрашивал епископа, зачем он благословляет еретика-англиканина, но он всегда отвечал мне: «Господь стремиться к тем, кто сам стремиться к Господу. Он не отвергает приходящего к Нему. Просит о благословении, я и благословляю».
13 апреля. Синьор епископ сказал что, мы едем обратно в Рим с этими англичанами… Щёголь-капитан гулял по рынку со своими офицерами. Ночью видел одного из офицеров у чиньюХай-Лун. Кажется, его зовут лейтенант Уитни. Белобрысый, с красной рожей.
14 апреля. «Mio capo» ходил прощаться с кардиналом. Я ждал на улице у ворот. Эти пройдохи в рясах выглядывали и шептались, глядя на меня.  Я уже хотел было зайти и вздуть их, но вышел господин, и мы отправились  домой.
16 апреля. Завтра мы отплываем. Епископу тяжело уезжать, но его взывают в Рим. Мы собирали вещи сегодня. Я их весь день грузил на телегу. А он всё перебирал бумаги. Он вздохнул и сказал: «Я старик, мне уже ничего не надо. Дневники, воспоминания и молитвы». Он иногда называет меня «miovecchioamico», мне тогда хочется плакать.Он сегодня много вспоминал: «Ты ещё помнишь Италию? Ты был совсем мальчишкой. 14 лет, и тебе рано было на каторгу». Господин тогда пожалел меня и забрал с собой. Я уже писал, что залез в мастерскую ювелира, а когда меня схватил его работник, я сильно поколотил его. Кажется, сломал ему челюсть и  руку. Потом прибежали другие и меня скрутили. «Ты тогда уже был буйный и сильный. Это опасная смесь. Тебя надо было увозить». Господин улыбался, вспоминая. «Помнишь, как я учил тебя читать, пока мы плыли сюда?». Конечно, помню, это была настоящая мука. Тогда я жалел, что не попал на каторгу.
17апреля.  Мы вышли рано утром, но всё равно народу провожать нас пришло очень много. Многие плакали. Были те, кого епископ крестил за эти годы, кого он лечил, кому помогал. Кардинал не пришёл, его прохвосты тоже. «Miocapo» дали каюту одного из офицеров, меня хотели отселить к матросам. Но господин попросил меня оставить у него в каюте. Он сказал: «Так будет лучше, и он за мной присмотрит, и я за ним». Мне сделали лежак из ящиков в углу и положили сверху тюфяк с соломой. Сундук с бумагами епископа я принёс в каюту, и он сразу, как мы отчалили, засел писать.
18 апреля. Сегодня капитан пришёл звать епископа на обед. Меня тоже позвали. Я сидел отдельно в углу. Еда мне не понравилась. Кофе тоже. Как они его пьют? Говорили о пиратах. Капитан всё качал головой: «не могу понять» всё говорил он - «приличных пиратов в этих водах давненько не бывало. Те, что есть сейчас, я приличными назвать не могу. Они нападают из-за островов и в тех местах, где судно вынуждено сбавить ход. Это действительно опасно для небольших торговых судов, но для вооружённых кораблей, которые могут пустить в ход пушки,… не знаю. К тому же, судя, что Элиота видели на Луонге, напали в открытом море. Возможно ли, что появился кто-то серьёзный? Но тогда это должно быть хорошее судно, вооружение, команда и база на суше, как минимум. Если так, то скоро мы об этом узнаем». Остальные офицеры соглашались с капитаном. «Этот малый, Элиот… как его фамилия?» «МакКилиэн», сказал кто-то из офицеров. «Да, да, МакКилиэн, рыжеватый здоровяк. Я помню его. Он здорово порезал ладонь, она загноилась. Вы ведь вылечили его?» Он обратился к епископу.
«Нам пришлось удалить ему два пальца. Средний и указательный. Начиналась гангрена». Ответил «miocapo». Капитан сказал. «Без пальцев на военном флоте было бы нелегко. Значит, он нанялся на торговое судно… До нас дошли новости, что он на Луонге. Это Малый Никобар. Этот остров севернее от Банда-Ачех. Говорят, он был не жилец. Мы можем заехать туда, и убедится, что это точно он».
Синьор епископ благодарно кивнул. «Я собирался смиренно просить вас об этом. Падре Лукаш с Банда-Ачех передал нам весточку, а ему в свою очередь сообщили местные рыбаки, со слов других туземцев. Они сразу предупредили, что он был очень плох. У него были раны». Тихо промолвил мой господин.
«Странно, почему он оказался на Луонге? Это далековато от пути, по которому все корабли, проходящие Малаккский пролив идут на Цейлон. Странно». Сказал капитан и все офицеры соглашались.
23 апреля. Капитан, хоть и англиканин, всегда заботился о «mio capo». Всегда посылает матроса звать его на обед и ужин. Господин иногда отказывается, но чаще, ходит. Мне было скучно в пути и невкусно в офицерской столовой. Я перестал туда ходить, истал есть с матросами.
3 мая. Мы в Банда-Ачех. Сегодня занимались погрузкой продовольствия, обновляли такелаж. Мне тоже удалось размять спину и немного поносить грузы. Епископ поехал к падре Лукашу. Он португалец, он бывал на Никобарских островах, и знает их язык. Епископ каждый день заставляет меня зубрить катехизис и читать Евангелие.  В Макао было много работы, и я увиливал, а сейчас мне никуда не деться.
5 мая. Отчалили и взяли курс на Никобары. Падре Лукаш и двое местных едут с нами. Они останутся на Луонге, а оттуда поедут на большой остров.  Я уступил падре Лукашу свою постель, а сам ночевал у матросов. Должны доплыть завтра вечером, а послезавтра с утра поедем на остров. Капитан сказал, что с нами на шлюпке поедет лейтенант Уитни и несколько матросов. Вечером писал дневник и читал катехизис.
7 мая. Пишу вечером в каюте. Мы на шлюпке пришли на остров. Падре Лукаш сказал, что это единственное селение на Луонге. Нас было десять человек. Епископ и я, падре с двумя местными, краснорожий лейтенант и четверо матросов. У матросов были ружья и лопаты, а у лейтенанта пистолет и сабля.
Местные встретили нас хмуро. Главный лохматый мужик у них сначала сделал вид, что не понимает, о ком мы говорим. Потом, когда Падре Лукаш ещё поговорил с ним, сказал, что Элиот умер через несколько дней, как они его выловили. Епископ попросил показать, где они его похоронили. Лохматый показал на песок у кромки леса. Матросы копали и ничего не нашли. Потом лохматый показал другое место. Матросы опять копали, и опять ничего не было. Падре Лукаш опять хотел было снова обратится к их главному, но тут не выдержал лейтенант Уитни. Он подошёл и дал хорошенько лохматому мужику кулаком в ухо. А когда тот полетел на землю, достал пистолет и выпалил  рядом с его головой. Я думаю, надо было сразу так сделать. Тогда все местные закричали и показали нам, где они закопали матроса. Лейтенант пинками и грязными морскими ругательствами заставил лохматого и ещё двоих туземцев раскапывать могилу. Епископ и падре только вздыхали, но не мешали лейтенанту.
Я думал, вонять будет хуже. Тело было в одном исподнем. Он лежал уже несколько месяцев. На правой руке не было двух пальцев.Даже лицо можно было смутно узнать. Рыжие волосы и борода. Без сомнения, это был Элиот.  Мы привезли с собою саван. Падре Лукаш что-то сказал местным, но они молчали и не двигались. Сразу подошёл лейтенант, и они быстро завернули мертвеца в саван и закопали его обратно. Над могилой сделали холм и выложили камнями. Краснорожий Уитни их подгонял. Падре Лукаш поставил над могилой крест,  а епископ прочитал молитву по латыни.
«Carissime frater, requiescat in pace». Повторил он несколько раз в конце и сказал «Аминь». Мы все повторили «Аминь».
После похорон туземцы стали поприветливее. Падре Лукаш и его помощники долго разговаривали с ними. Они отвечали охотнее и уже не хмурились. Нас напоили водой и дали фруктов. Один молодой мужчина что-то горячо говорил падре Лукашу. Он что-то показывал руками и рисовал на песке. Падре позвал нас.
«Смотрите, этот юноша, говорит, что перед смертью матрос пытался что-то написать на песке. Он собрал последние силы и пытался говорить, но его никто не понимал. Тогда он стал рисовать на песке. Этот парень помнит некоторые знаки».
Мы все сгрудились вокруг него, и юноша  написал сначала «b», потом «ra» и затем «t» и «l». Он что-то ещё сказал Лукашу. «Он написал не все, а только, которые запомнил, и он не уверен, в правильном ли порядке, но такие буквы были точно», перевёл нам падре.
«Британия»: уверенно сказал лейтенант. «Он остался верен присяге и хотел дать знать, что здесь похоронен британский моряк. А «Эл» парень перепутал с «Ай». Матросы согласно кивали.
Потом лохматый подошёл к лейтенанту, что-то сказал, взял его за руку и поводил по своей голове. Лейтенант выдернул руку и отошёл ругаясь. «Лучше узнайте число, когда они притащили его к себе и когда он умер! Нам надо будет записать в журнал» пролаял он.  Падре пытался выяснить число, когда они подобрали моряка. Но туземцы только говорили, что после сезона дождей прошёл где-то месяц. Они показывали оттопыренные пальцы и спорили друг с другом.
Потом мы прощались с падре Лукашом. Он сказал нам на прощание: «Не держите злобы на этих туземцев, они, всё равно, что дети. Вы видели у некоторых женщин в волосах и на шее висят медные пуговицы? Это с куртки того моряка. Они сняли с него верхнюю одежду и срезали пуговицы. Пуговицы медные и блестят, поэтому они не удержались. Когда мы приехали, они были уверены, что мы пришли карать их за то, что они взяли чужое. Поэтому и упирались, пока ваш лейтенант их не уговорил». Падре Лукаш улыбался.
На обратном пути на корабль епископ хмурился и всю дорогу молчал. Капитан сразу приказал брать курс на Цейлон. Я долго писал. Голова кружится.
8 мая. Епископ очень озабочен, он часто молится, вздыхает, подолгу молчит. Сегодня о чём-то долго говорил с капитаном.
10 мая. Сегодня вместе с епископом снова пошел на ужин в кают-компанию. У краснорожего Джорджа Уитни был день рождения. Офицеры пили херес, стучали кулаками по столу и горланили свою «Britannia,rule the waves». Напыщенные индюки. А капитану это явно нравилось, он сидел и подпевал. Мы с господином ушли пораньше.
19 мая. Завтра будет Цейлон. Господин выглядит очень  встревоженным.
20 мая. Капитан был на берегу.  «Mio capo» чувствовал слабость и остался на корабле. Я тоже остался с ним. Вечером вернулся капитан. Он постучал и вошёл к нам в каюту. Епископ,глядя на него, поднялся на ноги. Сразу с порога капитан сказал: «Боюсь, что ваши подозрения подтверждаются. Восьмого декабря  в этом порту останавливалась  Стелла Марис, под флагом ост-индской компании, и это была быстроходная шхуна-клипер». После этих слов «mio capo» пошатнулся и чуть не упал. Я подхватил его под руки. Епископ тяжело опустился на кресло. «Мне крайне стыдно, что это был мой соотечественник» - сказал капитан и попрощался с нами.
21 мая. Епископ с трудом ходит. Сегодня ничего не ел.
27 мая. Епископ слёг. Я ухаживаю за ним.
29 мая. Епископ очень мало ест. Мало пьёт воды.
2 июня. Ему чуть лучше. Сегодня два раза немного поел. Капитан лично приходит проведывать его каждый день. Иногда заходят другие офицеры.
27 июня. Он два раза вставал.
2. июня. Выходил на палубу.
4 июня. Ходит. Ест.
12 июня. Снова слёг. Заходил капитан. Сказал, что скоро будет Мадагаскар. Господин сказал ему: «Дорогой капитан, мне хуже уже не будет. Что случилось, то случилось… Вы не могли бы… узнать и в этом порту?..» Капитан вздохнул и пообещал.
13 июня. Капитан ночевал на берегу. Всю ночь епископ ворочался. Капитан пришёл в полдень. Судно уже отходило от берега. «И здесь тоже» сказал он. «Значит, он идёт в Европу» - слабым голосом сказал мой господин. «По всей видимости, он уже там»- ответил капитан.
14 июля. Епископу стало хуже. Он не встаёт. Мало пьёт.
17 июля. Епископ бредит. Постоянно повторяет «бедная Шарлотта, бедная Шарлотта»… Ещё повторяет на латыни «Lux simper vincit tenebras».
19 июля. Епископ подозвал меня: «Джокко, Джокко». Я подошёл. Он улыбнулся и попытался сесть на кровати. Я ему помог.
«Джокко, послушай меня. Я скоро умру. Я вот что хочу сказать тебе… Прости, что называл тебя упрямым ослом. Это не ты, это я упрямый осёл. Я хотел… я думал сделать тебя таким же как я… Это я глупый осёл. Ты много трудился все эти годы, и я почти не хвалил тебя. Только бранил, когда ты выпивал или ходил к женщинам. Это я осёл. Безбрачие не для всех. Не для тебя. Мне можно, а тебе нет. Глупый я, глупый, надо было тебе жениться. Нехорошо быть человеку одному… Прости меня, Джокко. Тебе… тебе надо жениться. Обещай мне. Ты уже не мальчик, уже за пятьдесят… но ты ещё крепкий, обещай мне, что ты женишься. Пусть у тебя будет семья и дети. Обещай. Тебе нельзя одному. Иначе грех погубит тебя. Ты все мои бумаги передай в канцелярию в Риме. Там есть такой кардинал Флегонти, ты ему передай, скажи, что я просил его разобрать. Он мой начальник, и главный над миссионерами на востоке. И ещё, мне там… в Риме немного денег причитается. Пусть тебе отдадут. Я скажу капитану написать письмо кардиналу Флегонти, что это моя воля.  Он поймёт, он отдаст. Ты дом купи и женись, нельзя тебе…  Шарлотту мою жалко. Племянницу. Я ведь ни разу её не видел. Только письма получал. Брат младший на француженке женился. Из знатного рода. Мы тоже из знатного…  Это я уже в Макао узнал. Но, ты знаешь, что значит: «Lux simper vincit tenebras»? Это значит, что свет всегда победит тьму. Всегда. Тайное, станет явным. Только Шарлотту жалко. У неё две девочки, невесты уже…». Наверное, епископ снова начинал бредить. Я сходил за капитаном.
20 июля. С утра епископ спал, а вечером проснулся и улыбался. Я дал ему воды, а он сказал сходить за капитаном. Когда пришёл капитан, епископ с трудом поднял руку и благословил нас. Он улыбнулся и сказал: «Прощайте. Капитан, прикажите похоронить меня в море. И помните: свет всегда побеждает тьму…» Он закрыл глаза и с его уст слетели последние слова: «Soli Deo Gloria»… Эти слова я знал: «Только Господу слава!»
Мы с капитаном плакали.
21 июля. Мы опустили тело епископа в море в виду мыса Доброй Надежды. Офицеры и матросы молились. Я впервые за сорок лет остался без него. Один.
Вечером капитан сказал, что они идут в Англию, и он, по пути,  высадит меня в Лиссабоне. Он сказал мне перебрать вещи епископа, и те деньги, что лежат в кошеле взять себе. Это мне на путь до Рима. Так распорядился епископ…
17 сентября. Мы прибыли в Лиссабон.

Глава Девятая. Буквы на песке.
Нет, конечно, не за один вечер мы всё это перевели. Но перевели.  Многое прояснилось, но появились новые вопросы. Итак, то, что стало яснее.
Шотландца звали МакКилиэн. Не МакКилн. Он матрос с английского военного судна «Олд Глори». Порезал руку и был высажен, под заботы католического персонала в порту Макао. Ему ампутировали два пальца, а когда рука зажила, он направился обратно в Европу на бриге «Стелла Марис», которая вышла в плавание вместе со шхуной «Санта Центурия». На выходе из Малаккского пролива оба судна отошли севернее обычного пути и … что-то произошло.
Выжил только МакКилиэн. На острове он силится что-то сказать, но видя, что его никто не понимает, пробует написать. Пишет b…ra…t…l или что-то похожее. Вряд ли умирая, он стремился сообщить, что он так счастлив, бытьбританцем. Скорее всего, что-то другое. Что-то очень важное.
Точного числа туземцы не знали – на проклятом острове нет календаря… Епископа хватил удар, когда он узнал, что дальше отправилась Стелла Марис, но она стала, почему-то не бригом, а быстроходной шхуной-клипером. Что за чудесное превращение? И на Цейлоне и на Мадагаскаре, она шла под флагом ост-индской компании,  а потом её следы теряются. «Мне стыдно, что этот человек мой соотечественник», сказал капитан.
Что ж, если сложить всё вместе: и тяжёлые бочонки, которые грузит Джокко на Центурию, и дальнейшее превращение Санта Центурии в Стелла Марис, и единственного выжившего, который пытается что-то сказать, и стыд капитана за соотечественника, и переживание епископа, то остается ровно одно. То самое слово, которое из последних сил писал на песке несчастный умирающий Эллиот МакКиллиэн – betrayal. Предательство.

Предательство! Странность, которую заметил даже я, мальчик из Нальчика, сразу бросилась в глаза опытным офицерам. Оба корабля отходят значительно севернее от маршрута. Видимо, был придуман какой-то повод, и с Санта Центурии дали знак на Стеллу Марис, оба корабля сблизились… и тут ударили пушки. Санта Центурия, вдали от возможных свидетелей в упор расстреливала беззащитный торговый бриг. Тот самый, который она должна была охранять, который она должна была провести в безопасности через Малаккский пролив. Провела, чтобы вероломно расстрелять, потопить, добить барахтающихся людей,  взять её имя и флаг и устремиться в Европу. Им приходилось заходить в порты. Вода, в первую очередь. Естественные потребности диктуют своё, даже предателям. Скорее всего, потом, ближе к европейским берегам, они сменили флаг и имя.
Куда же они плыли? У капитана, кстати, в Европе осталась семья. Вот где надо копать.
Итак, Санта Центурия не погибла под пиратскими ядрами. Она сама совершила нападение и скрылась под чужим флагом и под чужим именем. Это уже, как ни крути, было, открытием.
Осталось непонятным беспокойство епископа о своей племяннице, о бедной Шарлотте. Был ли это просто бред старого умирающего человека? Также не ясно, почему же капитан с «Олд Глори» не сообщил об этом происшествии. В энциклопедию попала неверная информация. Значит… капитан, почему то не передал верные сведения. Может не смог? Или сведения просто не дошли по назначению?
(Забегая вперёд скажу, что много позже я узнал, что английский двухпалубный фрегат «Олд Глори» по прибытии в Лондон, был немедленно направлен на усиление блокады американского побережья. Только что закончилась американская война за независимость. На карте мира появились САСШ (Северо-Американские Соединенные Штаты). Англия потеряла свои колонии на новом континенте, но продолжала патрулировать побережье и перехватывать корабли и грузы, идущие в Европу под американским флагом).

Глава десятая. О бедной Шарлотте замолвите слово.
Получив ответ на главный вопрос, я опять, теперь уже на годы, забыл про Санта Центурию. Я закончил магистратуру, я женился, мы переехали с общежития на частную квартиру в Сеуле. Где-то, через полгода,  после свадьбы, нам с женой удалось выбраться в путешествие. Мы поехали в Таиланд. Опять Бангкок, остров Ко-Самет, шезлонги и воспоминания о давнем разговоре. За это время я так и не рассказал ей ничего из моих поисков, и тут само собой вспомнилось. Мы только что вылезли из моря, и сидели, отдыхая от заплыва в тени коксовых пальм. Вика меня выслушала очень внимательно.
- Да, надо выяснить про семью капитана. – задумчиво сказала она. – Тут ключевым может быть такой момент: знала ли жена о планах капитана Балтимора. Если да, то всё должно было  быть приготовлено заранее. Они должны были заранее подумать, куда скрыться.
- Если он не бросил жену с детьми и не ушёл в «одиночное плавание». Новая жизнь, новое имя и новая жена, почему бы нет? После такого поступка, этот уже не кажется особо ужасным. – я пожал плечами.
- А сколько лет было капитану на момент этого… преступления? – в её голосе слышался интерес, видимо эта тайна стала теперь увлекать и её.
- Хочешь прикинуть, достаточно ли капитан был молод для новой жены? – хмыкнул я. – Вряд ли это важно. С новой ли женой или вообще, без жены, он мог начать новую жизнь, где-нибудь… да, хоть в Америке.
-Это сейчас все в Америку едут, - спокойно сказала Вика, - а тогда ещё вряд ли это было столь привлекательное место для жизни. К тому же, ты сказал, что только что закончилась война.
- С деньгами везде хорошо, - лениво возразил я.
-И в лесу, и в море? – насмешливо спросила жена. – Большим деньгам нужны «большие» условия. После такого опасного дела… хочется комфорта, достатка, покоя и уважения. Не зря же он рисковал своей головой. – она посмотрела на меня, -  и не только своей, но и головой жены и детей. Он, значит, с папским золотом ушёл, а жену на дыбу? Он ведь должен был об этом подумать.
-Наверное, - вынужден был признать я. Действительно, если капитан просто ушёл, то его семья сразу попадает под удар. Следствие тогда вели просто - под пыткой человек скажет всё, и что знает и даже, что не знает. И не посмотрят, что женщины...
 -Тогда вот вопрос - он заранее знал, что он повезёт обратно бочонки с золотом, или ему сообщили об этом только в порту Макао?
-Ты говорил, что сам Папа Римский их благословлял в путь.
-Да-а, верно. – я вспомнил ту книжку и литографию, - Верно. Сам Папа… Надо полагать, что не каждый корабль удостаивается такой чести.
- Капитан должен был знать заранее, ведь это опасный груз, именно на такой случай и скоростная шхуна, и пушки.  Значит, знал заранее, вряд ли это было для него сюрпризом. Он ведь мог и отказаться, если б заранее не знал.
- Дорогая, - с притворным недовольством сказал я, - быть умнее мужа, это, как минимум невежливо.
-Что ты? – округлила глаза Вика, - я и не думала, сейчас же вернусь к своему веретену и рукоделию.
Мы вместе рассмеялись.
По прилёту в Корею я был всецело занят работой. Мы поменяли квартиру, нам не хватало на залог, пока что перезаняли, но отдавать надо было очень скоро. Заботы о хлебе насущном совершенно не способствуют энтузиазму в раскрытии исторических загадок. Вика ходила на курсы корейского, создавала домашний уют, готовила и ждала меня с работы.
-Вот смотри, дорогой, - сказала она однажды после ужина, усаживая меня обратно на стул. – Я тут звонила своим знакомым в Англии, и они мне подсказали кое-какие сайты и выслали интересную информацию.
- Какую информацию? – Удивился я. – Ты о чём?
- О жене Джона Балтимора, двух его дочерях и их… - она выдержала паузу – таинственном исчезновении.
-Исчезновении?! – подскочил я на стуле.
-Да, дорогой. – Она потрясла листками, распечатанными на принтере. – Ты сам можешь прочитать. –Она протянула мне листки. Мои глаза забегали по английским словам. «Matilda Charlotte Baltimore,nee Treccini-de la Croix…»
«Матильда Шарлотта Балтимор, урождённая Треччини – Де ла Круа, супруга погибшего в Малаккском проливе отставного английского морского офицера Джона Стюарта Балтимора…  Дочь двух ветвей обедневших дворянских родов. Итальянские графы Треччини… Французская ветвь Де ла Круа… две дочери, … Лондон… Венеция, Рим… Вот! … после переезда в Рим в мае 1786 года… Дальнейшие сведения отсутствуют…»
- Постой, постой! - я тёр свой лоб, вспоминая. – Треччини, Треччини, где-то я уже слышал эту фамилию. – Я прошёл в комнату и стал рыться в ящиках. Ага, вот и старая тетрадь. Я листал и смотрел на даты, фамилии, названия судов… Неужели показалось? Так, ещё раз, с самого начала… Вот: «… Скорцо Виллари… урождённый граф Треччини…»!!!
- Вика, - сказал я, потрясённый, - племянница епископа Виллари – жена капитана Джона Балтимора! Она не просто Матильда, как было в энциклопедии, она Матильда – Шарлотта! – Я смотрел на жену, сияя, - вот почему так убивался старик-епископ, вот она – та самая бедная Шарлотта. Старик Виллари и Джон Балтимор были, в некотором смысле, родственниками.
Ещё один кусочек встал в общую картину. Вика кивнула.
- Обрати внимание, она исчезла вместе с дочерьми. – сказала она. В мае. Через два месяца после отплытия шхуны. Вот так-то.
- Значит, она всё знала заранее. – прошептал я. – Всё было обговорено и условлено до отплытия капитана Балтимора. Супруги согласились сообща провернуть это дельце. Джон взял на себя труд забрать папское золото…
- А она, как верная жена, обеспечила тыл их семье. – закончила мою мысль Вика. Мы некоторое время молчали озадаченно. Всё сходилось.
- Вот бы ещё узнать, куда они свалили, -   я пытался поставить себя на место беглецов.
- Как жаль, что они не догадались сообщить нам об этом. – согласилась со мной жена.
-Точно, не в Англию, - сказал я. – там многие знают Балтимора и его нехорошую историю с Азорскими островами. Будет много неудобных вопросов.
- И точно не в Италию - там Ватикан и расстроенный Папа Римский.
Мы уселись рядышком на кровать и принялись заново перебирать все записи, связанные с Санта Центурией. Куда скрыться в Европе с кучей золота? Это как сейчас куда-то бежать с большим чемоданом налички. Новые имена, новые документы, перейти через границу. Где-то осесть, кому-то хорошо заплатить, чтобы тебя не донимали местные власти. Одному такое не сделать, надо, чтобы кто-то помог. Надо поделиться, соответственно. Но поделиться мало, могут кинуть. Всё забрать, а тебя уничтожить. Джон Балтимор утопил бриг, который ему навязали. Рука не дрогнула. Могут и его так же. Он это знал, значит… Родственники? Родственники жены? Итальянцы. Да, итальянцы и … и французы.  И тут мне впервые пришла в голову мысль, что проигранная за битва за Азорские острова, могла быть и не случайно проигранной… а жена у него наполовину француженка. Матильда в Англии, она же Шарлотта в Италии и Франции. Дворянка.Мда… Тот, кто предал однажды, во второй раз предаст гораздо легче. Но догадок было мало, надо было снова копать.

Глава одиннадцатая. Се муа –де лаКруа.
- Этих де лаКруа во Франции, как Ивановых в России, - Вика охнула, положив руку на большой живот, и села на стул у обеденного стола, кладя листки перед собой. – Я по своей музыке и то двоих знаю: один музыкант и композитор, другой просто музыкант… и художник ещё есть. Был, то есть.
- Лучше с Романовыми сравнить, ближе будет. – сказал я, в который раз рассматривая герб этой фамилии.
- Тогда уж с Воронцовыми или Шереметьевыми…
Снова стоял апрель, и цвела сакура, мы ждали первенца, Ивана.
Недостатка в информации уже не было, было оцифровано великое множество старых документов, Википедия, дворянские родословные ветки. Но нужных нам имён не находилось. Точнее как понять, под какими именами скрылись нужные нам люди, и есть ли о них информация вообще. Ехать в Италию или Францию уже не было нужды, но мы просто тонули в массиве разнообразных сведений. Мы сидели с Викой за столом, раз за разом, словно пасьянс, раскладывая известные нам имена и события.Семья де лаКруа была древней, известной и очень разветвлённой. Кроме Франции, они жили в Канаде, Бельгии, Швейцарии, даже в Россию-матушку этих «delaCroix»заносило.
- Давай-ка снова по датам. 1786-87, супруги Балтимор (предположительно) встретились. И…
- И всё. – сказала Вика. – кроме этого предположения у нас больше ничего нет.
-Тогда надо искать с другого конца. Со шхуны. – Мы перебирали распечатанные листы. Шхуны класса клипер под французским флагом после 1786 года:  шхуна Квебек, такой-то год спуска на воду, шхуна Ришелье, такой-то год,  шхуна Святой Дозор, год спуска на воду не указан…
- Может она? – оживилась Вика. – Святой Дозор – Святую Сотню напоминает…
- Нет, - я взглянул на даты, - года не те.
- Ну и что? Кто ж тебе те года писать будет? Её же скрывали.
- Может быть, но… тут написано, что шхуна эксплуатировалась в пределах Средиземного моря.
-Ну и что? Бумага всё стерпит. Или им надо было её настоящий путь указать?
- Не знаю, - я вертел в руках список.
- Ладно, давай дальше.
-Шхуна Бриония, года спуска такой-то, шхуна Лангедок, год спуска на воду не известен, шхуна Святой Мартин…
-Погоди! – воскликнула Вика. – Лангедок. Это ведь, фамильное гнездо рода де лаКруа! Их древо как раз начинается с Лангедока.
- Значит ли это…?
- Не знаю, но вдруг. Там есть другая информация?
-Нет. Есть ещё парочка шхун: Святой Мартин и Южная Роза, у обоих год спуска на воду не известен. – дочитал я список. – В идеале, надо бы отработать все шхуны. Легко сказать.
- Только надо это делать быстрее, - Вика, улыбаясь, поглаживала живот, - скоро времени будет мало.
- Да. – вздохнул я, растирая лицо руками, - кто бы меня от работы ещё освободил…
Энциклопедия Британника в этот раз мне ничего не сказала об этом корабле, А вот, французский каталог «Суда и порты», только в оцифрованном варианте, конечно, мне кое-что сообщил. «Шхуна Лангедок. Быстроходная шхуна-клипер была переименована  из «NovoCaesarea» (Ново-Кесария) ост-индской компании в «Languedoc» (Лангедок). Была принята под флаг французской короны в 1787 году, порт приписки Лангедок, Пор-ла-Нувель. Капитан Жан-Батист де лаКруа(Jean-BaptistedelaCroix), новый капитан ГриньонКомпьенде  ЛаВиньи. Годы службы шхуны: 1787-1815».
Ого. И тут эти де лаКруа. Они же Делакруа, или даже де лаКрус, по другому прочтению. Интересно, что это за «Ново-Кесария» такая? Надо поискать…
Мы с Викой искали несколько дней. Разнообразные справочники, перекрестные источники, энциклопедии, судовые каталоги… Ничего. Ни единого упоминания. Ни шхуны, ни капитана. В нас крепла уверенность, что это и есть, в очередной раз сменившая личину, Санта Центурия. Жан-Батист де лаКруа. Не было таких капитанов.
- Что теперь делать будем? – устало спрашивала меня Вика. Я знал, что она искала на совесть.Вся информация, до которой можно было дотянуться в интернете, на английском и французском, была просмотрена и изучена. – У меня в глазах рябит от этих имён и названий.
- Если он сдал шхуну и сошёл на берег, то искать, стало быть, надо на берегу. Он теперь должен быть почтенный рантье, живущий в собственном поместье. Луга, поля, крестьяне и обеспеченная старость.
- Он, кстати, на этот момент еще, совсем, не старый. Сорок три или около того. – сказала жена.
- Угу, можно ещё пожить в своё удовольствие. И дочек удачно замуж пристроить.
- И жену хорошенько побаловать, - мечтательный тон Вики, лёгким упрёком царапнул по сердцу.
- Да, на такие-то деньги, - тихонечко отражая выпад, согласился я.
Вика посмотрела на календарь.
- Уже двадцатое, - думая о чём-то своём, сказала она.
- Двадцатое апреля, день рождения Гитлера, - машинально пробубнил я, реагируя на дату.
- Да ну тебя! – охнула Вика вставая. – Вспомнил ещё, тоже мне. Пошли лучше ужинать. Я миёк-кук сварила.
После ужина Вика уснула, а я ещё копался в наших записях. Где бы мог осесть капитан Джон Балтимор? Среди де лаКруа, скорее всего. А что, если поискать владения дворян де лаКруа? Вдруг да всплывёт наш Жан-Батист? Жан… это ведь по-английски будет Джон. Жан-Батист, это же Джон-Баптист, или Иоанн-Креститель, по-нашему.  Жан, Жан, он же Джон. Эмигрировал, значит и взял фамилию жены, чтобы уехать в Изра… то есть,во Францию. Во Францию скрылся, ну-ну… За бочонки с золотом. Много бочонков, много золота. Я сидел и клевал носом… Золото, бочонки, надо поделиться, прикроют, жене кофточку купить, детям игрушки… скоро сын родится… тоже Ваня… Тоже как кто? Как Балтимор? Нет, как Иоанн-Креститель… Франция, Лангедок… Франция  1787 год. Матильда-Шарлотта… Франция. И вдруг меня дёрнуло! Сон разом слетел с меня. Франция! 1787 год! Плохое время и плохое место! Особенно для мутных иностранных дворян! Через полтора года наступает 1789 год! Год, когда заполыхают богатые поместья по всей Франции, а кровь дворян польётся полноводной рекой! Год начала Великой Французской Революции!

Глава двенадцатая. Намерения гордых
 Весь следующий день мы посвятили поиску де лаКруа. Нам повезло, и на Жана-Франсуа Делакруа, мы наткнулись почти сразу. Хотя везением это вряд ли можно назвать, скорее уж закономерность, ведь круг поисков уже кардинально сузился. Итак, вот как говорит о нём энциклопедия
«Жан-Франсуа Делакруа (1753-1794) французский политик-революционер, министр юстиции и президент Национального конвента. Был гильотинирован в 1794 году». Ого! Революция пожирает своих детей. Так, что там о нём поподробнее… Сын хирурга, начинает карьеру на службе в королевской полиции. Изучает право, становится юристом. Живёт и практикует в провинции Лангедок, графство Арни, местечко Дре. Высокий, красивый и очень красноречивый… В 1782 году удачно женится на Мари-Луизе де Барр, дочери налогового поверенного и судьи Управления водного и лесного хозяйства.  После женитьбы карьера идёт в гору. По заметкам графа Эспиншаля (не были опубликованы), Жан-Франсуа на всю жизнь сохранит «привычку жениться на богатых».  В 1787 уже являлся королевским управляющим лесными и речными угодьями провинции Лангедок, княжество Анрэ. Ого! Тот самый год, когда Ново Кесария, (она же Стелла Марис, она же Санта Центурия) была принята под флаг французской короны.  Видимо, под патронажем именно этого интересного господина это и было сделано и шхуна получила своё новое наименование - Лангедок. Пор-ла-Нувель, порт приписки судна, как раз относился к вотчине этого успешного человека. И нашей Матильде-Шарлотте он, наверняка, приходился родственником.
 Так, далее… в 1789 году он становится генеральным прокурором в  Эр-и-Луаре. Это, кстати год взятия Бастилии. А уже в 1791 он становится заместителем судьи Верховного суда Франции и депутатом от своего департамента законодательного собрания. В таком вот качестве он и переезжает в Париж. Вся Франция охвачена переменами, уже начинаются расправы над  дворянами по отдалённым от столицы графствам, но король ещё на троне, хотя от него уже почти ничего не зависит. В Париже наш герой присоединяется к якобинскому клубу. Очень близко дружит с Жоржем-Жаком Дантоном (мама дорогая, какие люди!С самим Дантоном!), руководит распределением государственных контрактов на снабжение армии. А это уже золотое дно! Высоко взлетел наш парень. Ещё один брак – он женится на своей очередной любовнице, как оказывается, тоже очень богатой.Далее, он возбуждает уголовные дела против королевских министров, обвиняет Людовика XVI во всех неудачах Франции. В 1792 году он уже министр юстиции и президент национального конвента. Второй по счёту. Третьим, после него будет сам Максимилиан Робеспьер (мамочки мои, какие люди!Какие люди!. Будучи главой Конвента, он настаивает на казни короля Людовика 16-го, и 21 января 1793 года на площади Революции в Париже гильотина отсекает голову последнего из Бурбонов старого порядка. Перед своей смертью, когда объявили приговор и смолкла барабанная дробь, Людовик, обращаясь к окружавшей эшафот толпе, произнёс свои последние памятные слова: «Я умираю невиновным во всех преступлениях, вменяемых мне обвинением; я прощаю тех, кто стал причиной моей смерти; и я молю Бога, чтобы кровь, которую вы собираетесь пролить, более никогда не окропила Францию». Он подошёл к гильотине и сам положил свою голову в люнет. Лезвие упало. Толпа восторженно завыла. «Да здравствует Республика! Да здравствует свобода!»
Пожеланиям короля не суждено было сбыться – кровь затопила Францию. Гильотина работала не переставая, По всей стране полыхали дворянские погромы, а менее чем через полтора года, там же, в Париже на гильотину, 5-го апреля,  в один день с Жоржем Жаком Дантоном, поднимается и Жан-Франсуа Делакруа. Лезвие гильотины падает в очередной, далеко не последний, раз. Что ж, революция, воистину, пожирает своих детей.
Так. Кроме упоминания записок графа Эспиншаля, я нашёл ссылки на воспоминания некой госпожи де Ролан. Она де, обвиняла нашего Делакруа во взяточничестве и двуличности. Теперь, видимо, придётся заняться поиском этих людей.
Тем временем наступило 23-е апреля. Родился наш сын – Иван. Пока Вика лежала в роддоме, а я мотался разрываясь между её палатой, домом и работой, никто не тревожил ни упомянутого графа, ни мадам. Однако, через месяц после возвращения Вики с ребёнком домой, по мере того, как жизнь входила в свою колею, мы, по выражению жены, снова «взялись за старое».
Записок госпожи де Ролан мы так и не смогли обнаружить. Никаких упоминаний, никаких ссылок. А вот с графом нам повезло больше. Современник событий Великой Французской Революции, умудрившийся, в последний момент, вырваться из её пламенных (в буквальном смысле слова), объятий, он собрал большое количество разнообразных свидетельств, как собственных, так и других людей. Очевидцев и участников событий. Записи эти, и по сей день, остались, по большей части, неопубликованными. Они и сейчас ждут своих исследователей. Но нашли мы их не сразу. Теперь уже Вике пришлось искать и теребить своих французских знакомых. Так мы получили ссылку на внутренний ресурс Французского  Национального Архивного Управления и порядковый номер интересующих нас заметок. Именно там мы и наткнулись на воспоминания одного очевидца и участника событий, чьи заметки я частично привожу ниже.

Глава тринадцатая. Конец капитана
Из воспоминаний Жана ГотьеФоржерона:
«Je suis un vieil homme... я уже старый человек, и провидение простерло ко мне свою милость настолько, чтобы дожить до этих преклонных лет. Ах, так многие на моей памяти не дожили. Я столько раз видел, как умирали молодые люди, мужчины и женщины. И даже дети, для которых жизнь только начиналась, порой становились жертвою злой воли других людей, оказываясь затянутыми в водоворот событий и чужих страстей, из которого не сумели выбраться…
Многие и многие, с кем я начинал свой путь в те революционные годы сгинули без следа. В горниле погромов и пожаров, в войнах под знаменами Директории, потом под знаменами Бонапарта, в своей стране и в чужих странах… они погибали один за другим. В моей памяти часто стёрты их имена и лица… только их  смерть, свидетелем которой мне приходилось быть, ещё храниться в моей перегруженной тяжёлыми воспоминаниями, душе.  Они ушли молодыми, много моложе сегодняшнего меня. И никто из тех, кого убил я сам, думая, что служу справедливости, радуясь и приветствуя их смерть, и никто из тех, с кем я шагал бок-о-бок, кто потом умирал у меня на руках, и над которыми я искренно проливал слёзы, не дожил до моих сегодняшних дней. Так почему же небу было угодно сохранить меня? Они ушли. Я тоже уйду. Какая же между нами разница? Когда ты молодой, кажется, что огромная. Я живой, а он мёртвый. И этим всё сказано. А когда ты стар, то ясно видишь, что нет никакого различия. Мы все умрём. Все. А всё остальное лишь иллюзия.
Мне не суждено было умереть в бою, от вражеской пули, картечи или штыка. Мне суждено было состариться и ожидать свою смерть в мирной спокойной обстановке. И это пугает меня больше, чем быстрая кончина на поле боя. Ты жив, ты ходишь, ты дышишь, и слышишь… ты слышишь шаги смерти. Неотвратимо, неумолимо она подходит всё ближе и ближе. Порой я не могу спать. Я лежу с открытыми глазами, и воспоминания так крепко обнимают меня, словно они безумно влюблённая в меня женщина. Мне никуда не деться от её объятий, и я знаю, что, на самом деле,  это объятия идущей ко мне смерти. Мои воспоминания… Сколько в них всего… 
Бедные глупые люди жалеют тех, кто умер безвинно. Рыдают по ним, пытаются мстить. Какая слепота! Не жалейте тех, кто умер невиновным. Это блаженный удел. Жалейте тех, кто умирает виноватым, на чьих руках кровь, на чьих душах грех. Их жалейте. А невинные…  ах, кто бы дал мне умереть их смертью?
У меня ещё остается время. Совсем немного, чтобы положить эти воспоминания на бумагу. Может это будет моё покаяние? Может небо будет милостиво ко мне, раз мне было позволено дожить до этих лет. Я не буду скрывать ничего, в этом просто нет смысла. Я хочу прощения. И я пишу эти строки со слезами и молитвой, и с надеждой на высшую милость…

*****
«… Было ещё светло, когда мы окружили усадьбу. Слуги, которые жили в доме, сбежали до обеда. Конюхи, двое садовников и рабочие усадьбы уже присоединились к нам. Сами хозяева не смогли бы проскочить мимо и улизнуть. Слуги сказали, что только их дочери успели уехать неделю назад, а супруги остались дома. Мы дежурили на всех тропинках и дорогах ведущих из поместья. Я слышал, как рабочие из Тулузы перешёптывались и говорили, что Жером был прислан из Парижа. Что некий большой покровитель из Национального Конвента сам направил его сюда. Жером приехал не один, с ним было десять человек из столицы, и ещё какие-то местные из Тулузы. У всех были ружья и запас пуль и пороха… Мы ждали пока подойдут остальные рабочие. Наконец, когда все были в сборе, Жером дал команду на штурм. Мы все, с разных сторон, кинулись к поместью. Сам дом был окружен огромными дубами, а главная аллея была обсажена персиковыми деревьями. Стоял сентябрь, и спелые плоды свешивались, казалось, в наши руки, будто приглашая их сорвать. Слугам было запрещено их трогать. Я помнил, как в прошлом году, также в середине сентября, госпожа вышла и лично пробовала сочные персики. Только после этого был дан приказ садовникам начать их сбор. – Смотри, Джон! – радостно обращалась она к своему мужу-англичанину. – Всё как мы мечтали. Наконец у нас своё поместье. И какое!  Мы не зря столько вытерпели. Ты только посмотри на эти персики! – она говорила по-английски и никто из слуг, кроме меня их не понимал. Но я не подавал вида, что знаю их язык. А она была такая счастливая, расхаживая среди фруктовых деревьев, срывая и пробуя их плоды на вкус. Её муж - наш новый хозяин, крепкий мужчина с проседью в бороде и шрамом через всю скулу,  молча улыбался, глядя на свою жену, а она всё повторяла: «Look at those peaches! Look at those peaches!..»
Но сейчас никто не обращал на эти персики внимания, мы все спешно бежали к дому. Нас было много, около сотни, может чуть больше, в основном местные крестьяне, но были рабочие из Тулузы, также  среди нас было несколько женщин. Некоторые из них держали зажжённые факелы. Мы знали, что из дома убежали только слуги, сама хозяйка и её муж-англичанин были внутри.
- Смерть дворянам! – закричал женский голос.
- Смерть дворянам! – утробным воем повторила толпа.
- Смерть дворянам! – мой голос затерялся в общем крике. Ноги сами несли меня вперёд. Кровь стучала в висках. Я, вместе со всеми бежал к дому. Послышались глухие удары в дверь. Большая, окованная стальными полосами, дверь из крепких дубовых брусьев не шелохнулась. 
-Бревно, вот бревно! Птички в клетке. Мы высадим эту дверь! – кричали конюхи. Они, вместе с рабочими подтащили большое бревно. – Дорогу!- кричали они. Толпа отхлынула по обе стороны от входной двери.
- Смерть дворянам! – закричали все, когда два конюха и четверо молодых рабочих, с натугой взвалив бревно на свои плечи, кинулись к запертому проёму. – Смерть кровопийцам!
Огромное бревно с глухим тупым звуком ударило по двери. От удара все державшие бревно повалились наземь. Дверь затрещала, но осталась стоять.
- Надо бить ниже! – закричал чей-то голос. - Вот сюда, где замок.
Молодые рабочие и конюхи снова принялись поднимать бревно, как в этот миг в дубовой двери отворилось маленькое смотровое окошко, и громко ударил ружейный выстрел. Впереди стоящий рабочий с криком упал - на его груди дымилось кровавое пятно. Толпа взревела. Раздалось несколько мушкетных выстрелов с нашей стороны. Пули, ударив по двери, засели глубоко в древесине.
- Смерть убийцам! – раздался крик Жерома. - Бей окна! В огонь кровопийц!
Повсюду зазвенели разбиваемые окна. Камни летели из десятков рук. Вспыхнули в вечерних сумерках заготовленные факелы. Вспыхнули и в звоне стекла полетели в окна первого этажа. Вдруг раздался ещё один выстрел. На втором этаже в разбитом окне был виден женский силуэт. Я узнал нашу госпожу Шарлоттуде лаКруа. Она была одета в охотничье платье, её волосы были растрёпаны, а в руках она держала дымящийся пистолет.
- Неужели не попала? – безумно захохотала она, глядя вниз. – Попробуем ещё раз! – отшвырнув пистолет, она подняла следующий. – Кому повезёт?! – она выпалила туда, где было больше всего народу. Раздался женский крик. Одна из служанок завыла, оседая и держась за живот.
- Жерардина,ты?! – весело смеясь, воскликнула госпожа. – Это тебе плата за верность! – она швырнула в нас дымящимся пистолетом. Мы стали отбегать в стороны от этого окна.
Ударило несколько выстрелов с нашей стороны. Я видел, как пули выбивали штукатурку здания и крошили остатки стёкол в раме, совсем рядом с головой госпожи Шарлотты, но никто в неё не попал.
- А у меня ещё есть… -  она не успела договорить. Камень, простой камень, брошенный кем-то, ударил ей в лицо и заставил отпрянуть вглубь комнаты.
А на первом этаже уже полыхали дорогие шелковые шторы с расписными китайскими драконами. Занимался пожар.  Вдруг в окне показался англичанин.  Шрам через всю скулу ярко алел на его бледном лице. Ударил выстрел. Затем ещё один. Он, в отличие от своей жены, бил прицельно и метко. Двое с криком упали, а англичанин поднял ещё одно ружьё. Выстрелить он не успел. Совсем рядом, слева наискосок от двери, из-за персикового дерева выстрелил кто-то из наших людей.  Ружьё дёрнулось в руках господина и выпало из рук. Крупной дробью ему разбило левое запястье и ладонь.
- Матильда, неси пистолеты! – прорычал он по-английски, пытаясь поднять ружьё правой рукой. По нему опять стреляли, ноторопясь, не успевая прицелиться, и поэтому,  всёникак не могли попасть. Наконец, отойдя за угол окна, он поднял ружьё на край рамы.
-Матильда, - опять прокричал он, и нажал на курок.  Выстрел прошёл мимо и никого не задел.
Первый этаж уже полыхал, и его фигура была хорошо видна на фоне огня. Он сгибался и кашлял от дыма, пытаясь зарядить пустое ружьё одной рукой.
- Матильда! – простонал он.
- Я здесь. – Было видно, как в пламени огня мелькнуло платье госпожи.
- Пистолеты!?
-Остался один. Я стреляла. – крикнула она.
- Себе! Этот заряд оставь себе! – прокашлял господин.
Я оглянулся и видел, как наши люди стояли в каком-то оцепенении и смотрели, как госпожа Шарлотта склоняется над своим мужем. Кто-то перезаряжал мушкет, кто-то оттаскивал раненую женщину, чьи крики и стоны раздавались из глубины сада, но все остальные, молча, смотрели на пожар и этих двух людей. Они, поддерживая друг друга, скрылись в коридоре. Дом горел и эти двое, скрылись в его глубине. Огонь завершит наше дело. Мы стояли и смотрели на пламя.
Внезапно дверь распахнулась и оттуда, размахивая палашом, вылетел англичанин. Он с ходу, наискось рубанул стоявшего ближе всех крестьянина, и с разбега врезался в толпу, его левая рука бессильно висела вдоль туловища. Он успел ранить ещё двоих, пока мы опомнились.  Кто-то закричал, кто-то метнул садовые вилы. Я слышал крик этого человека. Крестьяне обступили его и били кольями и баграми. Хозяин поместья вертелся во все стороны, пытаясь отражать удары и атаковать. В свете пожара мельтешение фигур и крики выглядели как нелепый и страшный танец. Я видел, как молодой рабочий Анри из Тулузы ударил сзади вилами этого англичанина. Он застонал, и, махнув вслепую палашом, опустился на одно колено. Молодой рабочий, радостно закричав, занёс вилы для последнего удара. Вдруг за его спиной раздался выстрел, и пуля, пробив насквозь грудь Анри, просвистела около моей головы. Когда он, роняя занесённые вилы упал, мы увидели, что за его спиной стоит наша госпожа Шарлотта де лаКруа. Её глаза пылали безумием, по лицу текла кровь, платье дымилось, а в вытянутой руке она держала последний пистолет. Мы отшатнулись назад.
- Джон! Джон!- прокричала она, склоняясь над мужем. Он пытался встать, держась за её руку. Мы, стоя вокруг, молча, наблюдали за ними.
- Вы довольны, проклятые рабы? Вы счастливы? – закричала госпожа, обращаясь к нам. Она поворачивалась вокруг, оглядывая нас, и целилась пустым, бесполезным пистолетом.
- Проклятая чернь! – по-французски выругался англичанин, поднимая палаш. – Подходите, я покрошу вас по одному.
- Это вы прокляты! Вы все кровопийцы прокляты! – молодой юноша, которого я уже видел, но не знал по имени, вышел из толпы и встал перед ними. – Вы пили нашу кровь, вы угнетали нас. Теперь пришёл час расплаты! Это расплата за наши унижения! За наше рабство! – его голос звучал громко и страстно.
- Я убью тебя. – прохрипел англичанин.
- Не убьёшь! – юноша сделал шаг к нему. – Не убьёшь! Ты один, кровопийца, а нас здесь сотня! Вы прокляты, а мы святы в нашем мщении! Святая сотня! Это мы – святая сотня!- восклицал он, потрясая воздетым вверх кулаком.
- Святая сотня. – тихо повторил хозяин поместья опуская свой палаш. – Святая сотня. Санта… - прошептал он, -  Санта Центурия. – он зашатался, и вцепившись в руку жены, оглянулся на пылающий  дом. – Матильда, - он говорил по-английски, - мы сделали это ради наших детей, ради будущего, ведь в подвале наше будущее. Там, в подвале… - он смотрел на горящий дом.
- Наше будущее, Матильда! – отчаянно закричал он и кинулся, ковыляя к распахнутой двери.
- Джон, Джон! – госпожа Шарлотта бросилась за ним. Мы не стали их останавливать.Они оба скрылись в горящем здании.
- Идите, проклятые, в огонь! – страстно зашептал юноша, указывая пальцем на пылающий дом. В его безумных  глазах отражалось пламя пожара. – Нас сотня, да, мы «Святая Сотня»…
Мы смотрели, как горела и рушилась крыша, как проседали перекрытия. Только раз в проёме окна мелькнула чья-то фигура, охваченная пламенем. Затем, словно нехотя, тяжело ворочаясь, этот большой дом начал грузно оседать вниз. Наши лица обмахнуло горячим  жаром и к ногам покатились горящие головни. Всё было кончено… и только в глубине сада, где-то там, под спелыми персиками, продолжала надрывно стонать раненая служанка…».

Глава четырнадцатая. Конец корабля.
Имея доступ к Национальному Архиву Франции, проследить дальнейший путь шхуны Лангедок уже не составляло труда. Великая Французская Революция  подарила клиперу новое название: «Термидор», затем при Наполеоне шхуна вновь поменяла своё название. Теперь клипер назывался «Неудержимый». И уже далее путь этого корабля был абсолютно известен. Кто же не знает знаменитую шхуну «Неудержимый»? Именно на ней 26 февраля 1815 года с острова Эльба бежал пленный император Наполеон Бонапарт. Удивительная и ни с чем несравнимая подерзости, история его бегства до сих пор будоражит умы и восхищает своей простотой и отвагой.
Наполеон обратился к солдатам, что были с ним на острове Эльба.
«— Солдаты! — воззвал император. — В изгнании услышал я жалобы нашей родины. Мы переплывем моря, чтобы вернуть французам их права, являющиеся вместе с тем и вашими правами. Народ зовет нас! Победа двинется форсированным маршем. Орел с национальными цветами полетит с колокольни на колокольню, вплоть до башни собора Парижской Богоматери. Париж или смерть!»
Взрыв ликующих криков покрыл его последние слова. Солдаты и офицеры обнимались друг с другом, требуя немедленного выступления. «Париж или смерть!» неслось со всех уст.
Этим же вечером корабли вышли с Эльбы и взяли курс на Францию. Первого марта Наполеон и его верные солдаты высадились на побережье возле Канн. Всю ночь они шли форсированным маршем, а через два дня этот марш превратился в триумфальное шествие. Жители сёл и деревень входили и кричали «Да здравствует император!» Встречные  войска высланные королём на перехват Бонапарта, завидев Наполеона, срывали с себя белые кокарды Бурбонов, и падая на колени, восторженно кричали «Да здравствует император!» И в Гренобле и в Леоне народ и войска встречали Наполеона с таким ликованием, какого ещё не знала история.
Маршал Ней, когда узнал, что появился какой-то самозванец, который выдаёт себя за Наполеона, выступил с войском к нему навстречу с обещанием, привезти негодяя в Париж в железной клетке. Но когда он увидел Бонапарта своими глазами, то вместе с ликующей толпой кричал: «Да здравствует император!» Солдаты, офицеры и маршалы королевских войск, сплачивались вокруг Наполеона, и через 19 дней Бонапарт был уже в Париже, откуда накануне бежал король.  20 марта он вселился во дворец Тюильри. Началась быстротечная  эпоха «стодневной империи».Эпоха, которая закончилась также быстро, как и началась. Вспышка. Никакой триумф не длится вечно. Потом была битва при Ватерлоо, где в решающий момент к Наполеону не смог подойти маршал Груши со своим 33-тысячным корпусом, а за несколько дней до битвы генерал Бурмонт, купленный за английское золото, оставив Наполеона, перешёл на сторону врага. Что ж, если один англичанин смог «проиграть» острова польстившись на золото французов, то почему бы одному французу не совершить предательства, взяв золото у англичан?
Наполеон был сослан на остров Святой Елены в Атлантическом океане, где и умер через шесть лет. Маршал Ней был приговорён к расстрелу. Генералы, которым было приказано казнить его, не решились  дать команду на огонь, и Ней сам командовал своим расстрелом. Солдаты стреляли не прицельно, и с первого залпа они не смогли его убить. Генералы молчали, отводя глаза от гибнущего маршала. Наполеон же, узнав в ссылке про этот расстрел, сказал: «я уверен, что эти трусы даже не смели смотреть ему в глаза». А клипер «Неудержимый» англичане, и вернувшиеся Бурбоны, всенародно «судили» за помощь узурпатору ипоказательно сожгли в порту Марселя. Так, после череды превращений и смены имён и флагов,  закончился путь быстроходной шхуны Санта Центурия. Она сгинула в пламени огня, как и тот, кто последний командовал ею под её настоящим именем.  Вот и всё.
-Вот и всё, - проговорил я, откладывая листки в сторону. – Вот я и нашёл тебя, Санта Центурия…
-Мы нашли, - улыбаясь, поправила меня жена, сидя рядом со мной и одной рукой покачивая кроватку на которой спал наш маленький Ваня.
- Да, мы. Все втроём. – в ответ улыбнулся я. – Вот и всё.
Оставалось ещё отослать результаты своих находокРомине Луизе Бартони, для публикации в европейских исторических журналах.  Мы с ней продолжали поддерживать связь. Хотя она была уже не Бартони, а Фабриани, с мужем-историком и двумя непоседливыми мальчишками. В одном из писем она призналась, что познакомилась с будущим супругом, когда пришла в архивное управление Ватикана по делу епископа Виллари. Он сам подошёл к ней тогда и начал ухаживать, и он не побоялся ни её мамы с острым ножом, ни шумного Джузеппе с братом, которые изводили его насмешками. Спасибо вам, со смехом сказала она однажды во время разговора по скайпу. Я видел её мужа. Высокий и застенчивый молодой человек с большими карими глазами кивнул мне в экран и с улыбкой сказал «спасибо» по-русски. Это он настоял, что надо опубликовать все результаты в журналах. Он знает, как это сделать, надо только выслать пояснение, как последовательно мы пришли к таким выводам, остальное он устроит.

Post Scriptum. Соли Део Глория.
Как странно устроена жизнь. Когда оглядываешься назад, когда даёшь себе время вдумчиво размышлять, то начинаешь видеть, как маленькие и большие кирпичики событий прошлого и настоящего, один за другим,  укладываются на свои места.  И, вдруг, со страхом и трепетом ты ловишь себя на мысли, что это только малая часть того, что заметил лично ты. Как будто кто-то, оставаясь в тени, тихонько приоткрыл туманную занавесь и позволил тебе увидеть. Позволил увидеть и ты увидел. Увидел то, чего не видит большинство людей. Не хотят, не успевают, и не думают. За суетой, за заботами, за ненужной праздной болтовнёй, они не и помышляют увидеть, и они не видят. Но страшно оттого, что, всё равно, замечаем мы или нет, хотим мы того или нет, думаем ли мы, что сами управляем ходом своей судьбы, помимо нашей воли, - или лучше сказать, вопреки ей - все события, судьбы и кирпичики складываются и связываются в одну единую неразрывную цепь. В единое полотно, где нет ни одного ненужного или лишнего факта и явления. И все мы, творим ли мы зло, или пытаемся, в меру своего жалкого представления, творить что-то хорошее, неизменно укладываемся в это невидимое, но неразрывное и  плотное полотно бытия. И если небо милостиво к вам, вы можете отчасти увидеть это непостижимое переплетение связей, где все вещи строго и верно вплетены вединое целое, и всё абсолютно точно взвешено и измерено. Это мог увидеть епископ Виллари. «Свет всегда побеждает тьму». Всегда. Это редко видно за суетой, за грехом и пустыми занятиями, которыми наполнена жизнь людей, но свет неизменно побеждает тьму. Всегда. Всегда. Вопрос для каждого человека лишь в том, на какой он стороне. Умер ли невинным, совершив тяжёлый труд, или ушёл погрязший во зле, обагрив руки чужой кровью. Раскаялся ли на смертном одре или сгинул в пламени возмездия. Понял ли ты что-то в этой жизни, разобрался или нет -  одно можно утверждать совершенно точно: свет всегда побеждает тьму. Я бы мог рассказать об этом Тимуру Этезову, я бы мог приехать в Нальчик, и мы пошли бы на тот старый двор за нашей пятой школой. Мы бы сели как раньше, на нагретые весенним солнцем железные листы гаража, и я поведал бы ему о Санта Центурии, как я нашёл её. Как мы нашли её.  Но не расскажу... Никогда. Потому что Тимур однажды взял в руки оружие и ушёл в горы к ваххабитам. Успел ли он лично обагрить руки чужой кровью или нет, мне не известно, но он примкнул к тем, на чьих руках было много крови. Примкнул и был убит при нападении на Нальчик в 2005 году, во дворе той самой пятой школы, в бетонном окопчике с левого торца здания, для уроков начальной военной подготовки. По иронии судьбы, прямо напротиврасполагался 6-й отдел (какое-то там управление по борьбе с терроризмом), так что, бетонное укрытие боевики использовали по назначению. Случайность ли это или опять-таки, закономерность, не видимая с первого взгляда? Скорее второе.
А ещё… Иногда мне приходят мысли о провинции Лангедок, о тихом и милом уголке, бывшем поместье, в маленьком графстве Арни, где так недолго смогли радоваться жизни супруги Балтимор… супруги де ла Круа. Их дочерям было позволено выскользнуть из этой ловушки. Милостью неба и молитвами епископа. Как уж там сложилась их судьба?Дом сгорел до головешек, но остался подвал. Ведь можно найти это место – место старой застройки. Наверняка. Потому что там, в подвале… Я гоню эти мысли прочь.  Пусть эти бочонки с золотом лежат там. Из-за них люди переходят на сторону зла, и тьма застилает им глаза. Они думают приобрести весь мир и в итоге теряют всё.  Всё.Так что пусть это золото остается на своём месте.
А моё сокровище спит со мною рядом. Маленький и пухленький, как и положено малышам, он улыбается во сне и иногда просыпается. И я смотрю на него и молю Бога, чтобы этот маленький мальчик выбрал сторону света. Сторону добра.
Вечерами, когда мои все спят, я достаю и читаю рукопись старого епископа. Её недавно мне прислала Ромина. Не подлинник, конечно. Отпечатанную копию. Она ещё ждёт своего перевода. Там почти вся его жизнь. Удивительно, что один человек может столько перенести. И несчастий и трудов. И уйти достойно. С молитвой на устах, благословляя тех, кто был рядом. Что ещё добавить? Разве что вспомнить последние слова этого труженика. Soli Deo Gloria! Только Господу Слава! Я убираю эту тетрадь в ящик стола и ложусь спать рядом с женой и сыном. Я закрываю усталые  глаза, и перед моим мысленным взором проносятся лица, имена и события. Они вспыхивают и  тают в моём засыпающем разуме, и только мои губы ещё продолжают шептать – Soli Deo Gloria… Soli Deo Gloria…


Ан Ма Тэ. Приморский Край. Находка. Май. 2023