Командировка

       Наверное, мало кто будет спорить, что бороться со сном на работе – самоистязание. Я положил голову на руки возле компьютера и прикорнул. Любой бы на моем месте, долго не раздумывая, отключился: нет клиентов – хоть спи, хоть в потолок смотри. Естественно, не заметил, как в кабинет вошел директор. Он всегда ходит, словно крадется.
 
       – Сашенька, – в силу большой разницы в возрасте он позволял себе такое обращение, – ты не стесняйся, спи смело и много, пока есть возможность. Дело-то молодое!
 
       Плохо соображая, что к чему, я приподнял голову, встал.

       – В командировке таких комфортных условий не будет. – продолжил он. – Ты, хотя бы, знаешь, куда едешь?

       – Еду? – с удивлением осведомился я. – Откуда мне знать, что куда-то еду, если вообще не знаю, что еду?

       – Едешь, и далеко. Значит, не знаешь?

       Владимир Михайлович нервно застучал пальцами по столу.

       – Ну, что, врубился? Или не врубился?
 
       Понять было сложно. В такие минуты, не взирая на его седеющую голову, очень хотелось отвязать: что за дурная привычка говорить загадками? Скажи внятно и прямо!

       – На АЗС едешь! Крышу монтировать! – воскликнул, наконец, радостно директор. – До объекта от нас четыреста километров. Кругом первозданный лес, белки, ежики, птички поют… А грибов, Сашок… хоть лопатой греби!

       И он, сделав лицо добрейшего человека, вручил мне командировочное удостоверение.
 
       Поворот был неожиданный. Вот оно, избавление от ничегонеделания и пустоголовой праздности!

       – Михалыч! – обратился я по-свойски к директору, желая прояснить обстановку.

       Однако шеф, в присущей ему манере, прервал меня:

       – Стоп, стоп, стоп, стоп, стоп! – он выставил руку ладонью вперед. – За командировку Петровичу спасибо скажешь. Это он мне поведал, что ты жалуешься, засиделся, мол… Напомнил, что кровельному делу целый месяц в Москве учился, шуруповертом поработать рвешься… Вот так вопрос с поездкой и решился.

       Коммерческий директор, которого я должен был благодарить, начал без предисловий:

       – Три человека с бригадиром во главе на автозаправочной станции трудятся уже пятый день, часов по двенадцать. Хотя, на часы они могли бы и не смотреть: оплата аккордно-премиальная, да и заказчик торопит. Тебе ребятишек надо расшевелить, попинать немножко, – в это время Дмитрий Петрович окинул меня недоверчивым взглядом, видимо прикидывая, достаточно ли у меня сил, чтобы попинать. – В командировку мы их отправили, когда ты еще в Москве прохлаждался. Надо будет еще пару работяг в поселке найти. Думаю, что молотком и шуруповертом под присмотром каждый поработать сможет. Итого, всех вместе вас шесть человек будет. Это уже сила! – коммерческий директор для наглядности потряс перед собой сжатыми кулаками. – Ты, Александр Николаевич, консультировать едешь. Ну, а заодно… мало ли какие вопросы возникнут… продукты закупить-подбросить, инструменты отремонтировать, в аптеку, в поликлинику, не дай бог, сгонять… Так что отправляйся на своей развалюхе. Бензин и амортизацию оплатим. Вопросы есть?
 
       Я хотел было что-то спросить, но коммерческий директор отрезал:

       – Вопросов быть не может! И вот еще что… бригадира мы не предупреждали, ну, чтобы ты нагрянул, как снег на голову! Посмотришь, чем там орелики занимаются! – Дмитрий Петрович опять посмотрел на меня с явным сомнением, но продолжил. – Купишь пол-литру. Отдашь сторожу. Наш металл-то рядом с оборудованием заказчика лежит. Он его одновременно с крышей поменять решил. Так ты и остатки материала там же, недалеко от вагончика охранника, разгружай. Бабай, до кучи, и за нашим металлом присмотрит! Не знаю, откуда уж этого старичка взяли! – видимо, вспоминая его, коммерческий директор еле заметно улыбнулся.

       Очень довольный выношенной идеей, Дмитрий Петрович откинулся на спинку стула:

       – Ладно, получишь в бухгалтерии денег еще и на чай. Пачки на три-четыре. Отдашь охраннику нашему. – На слове «нашему» коммерческий сделал акцент. – Вот такое спецзадание. Задача ясна?

       Не успел я раскрыть рот, как Петрович встал и, прихватив со стола потертую черную папку, быстро направился к двери.

       – А сейчас иди, получай тити-мити! – бросил он на ходу. – Как будешь на заправке, позвони.
 
        К месту назначения прибыл я только к вечеру, когда солнце уже обрызгало облака легкой позолотой. Густой лес, куда ни посмотри, дырявил небосвод острыми верхушками елей. Казалось, они своими длинными лапами старались дотянуться и до дороги. Она беспощадно резала малахитовые заросли до самого горизонта. Диссонировала с окружающим великолепием и монументальная автозаправочная станция, расположенная на большой заасфальтированной косе. Венчавшая ее крыша казалась памятником причудливости. Но, увы, не на ней остановился мой взгляд. На небольшом пятачке возле бензозаправки толпилась компания странных не по-сельски расковано одетых девушек. Их облик контрастировал с зеленой стихией гораздо больше, чем стальное под солнцем лезвие дороги или помпезная станция с ее замысловатой крышей. Откуда в безлюдной глуши взялись эти длинноногие красотки?..

       Возле АЗС блестел новой краской строительный вагончик, ждала своего часа разобранная по стопкам металлочерепица и покоилось частично обмотанное полиэтиленом специальное оборудование. Заказчик аккуратно складировал его под навесом.
 
       Быстро развернувшись, я оказался непосредственно у входа в бытовку. Навстречу мне из нее уже выходил человек с карабином за плечом. Все оказалось серьезнее, чем можно было предположить. Пришлось предъявить охраннику не только служебное удостоверение, но и паспорт. После этого сторож представился, протягивая загорелую жилистую руку:

       – Арсланбек.

       – А отчество?

       – Не стесняйся, без отчества. И не велич меня, не «выкай». Так удобнее. – пояснил он с легким акцентом.
 
       Несмотря на преклонный возраст, на вид старику-татарину было около семидесяти, выглядел он неплохо, вполне бодро. Охраннику очень шла худощавость, завидная, можно сказать, спортивная подвижность и уверенность в каждом движении. С другой стороны, иногда казалось, что сильный ветер может его запросто пошатнуть. Поэтому и карабин смотрелся в руках деда неуместно. Но выяснилось, пользоваться охотничьим ружьем он мог вполне законно. Заметив некоторое мое недоверие, Арсланбек, как только мы вошли внутрь вагончика, не без гордости показал мне охотничий билет и разрешение на хранение и ношение оружия. Вероятно, для любопытных оно было выставлено на всеобщее обозрение – висело в деревянной рамочке на стене.

       – Я охотник, Сашка! – так с первого дня нашего знакомства сторож решил называть меня. – Сейчас не сезон, не охота, но ведь тут и медведи гуляют! Да, гуляют, ночью – точно! А если косолапый придет в гости? Карабин мне нужен для защиты от этого зверя, Сашка! – заявил он.

       И все-таки мне показалось, что за этим незамысловатым объяснением таится стопроцентное лукавство. В прищуренных татарских глазах легко угадывались самолюбование, чувство превосходства сильного – качества, так часто отличающие человека своенравного, привыкшего потакать своим прихотям и чудаковатым привычкам, делать так, как он считает нужным, как ему удобно.

       Выполнять поручение Дмитрия Петровича я не торопился. Не хотелось вручать гостинец в спешке, сразу по приезде, как передачу от городского начальства. Чтобы придать веса своей персоне, я намеревался преподнести передачу как сюрприз, в более торжественной обстановке. Будто бы от себя лично. В любом случае, лучше сначала разгрузить фуру, а уже потом, явившись с ценным подарком, попросить присмотреть за металлом.

       Долго задерживаться в бытовке причин не было. Тем более, моего звонка ждал коммерческий директор. Но общаться с ним, не выяснив, как продвигаются дела на объекте, себе дороже. Поэтому я направился к автозаправке.

       За одним из перепадов крыши показались подвижные головы. Подойдя ближе, пришлось несколько раз крикнуть «мужики!», прежде чем на меня обратили внимание. С высоты донеслись ругательства.

       Тем не менее, по обрешетке ко мне вскоре подошел раздетый до пояса мужчина лет тридцати пяти с красным от загара лицом.

       – Чего надо? – вытирая обратной стороной ладони пот со лба, не очень вежливо полюбопытствовал он.

       После того, как я представился, тон смягчился. Хотя взгляд, напоминающий взгляд потревоженного зверя, остался прежним. Айдар – так звали подошедшего ко мне человека – подал мне стремянку и первым – руку. Он оказался бригадиром.
 
       Передвигаться по обрешетке в туфлях было неудобно. «Инженер! Хотя бы кроссовки прихватил!» – корил я себя мысленно. Хотелось как-то отвлечь внимание от своих неловких движений. Но вокруг не находилось ничего, что вызвало бы интерес, за исключением разве что все той же стайки молодых девиц. С крыши пункт их сбора просматривался как на ладони.

       – Что за писаные красавицы? – мотнул я головой в сторону странного пятачка.

       – Раскладушки. Ну, в смысле, эти... из бюро добрых услуг! – приземлил полет моей мысли бригадир. – У них здесь распределительный пункт, – он усмехнулся, – ну, или сортировочный центр.
 
       Бригада занималась монтажом планки примыкания к вентиляционной трубе. Мне всегда казалось, что в этой операции нет ничего сложного, но я заблуждался. Любое, даже самое простое дело, перестраховываясь, можно сильно усложнить. И тогда дальнейших ошибок уже не избежать.

       Без замечаний не обошлось. К тому же, мое появление на крыше предотвратило ряд серьезных косяков. Как только технологию монтажа удалось «отредактировать» и стало очевидно, что в командировку я приехал не зря, Айдар перестал смотреть на меня исподлобья.

       Наконец, я позвонил Дмитрию Петровичу. Выслушав, что я на крыше и что дела идут нормально, в ответ он «обрадовал»:

       – Фура к вам прибудет ночью, около двух. Смотри, заведи будильник! А еще лучше, дождался бы ее на объекте! Запиши, на всякий случай, телефон водителя. Диктую!

       Завершив разговор, я на равных с другими включился в работу. Члены бригады, уяснив, что теперь есть кого поэкзаменовать, начали задавать вопросы, иногда, специально, каверзные. Много шутили. Между делом колкие реплики отпускались и в адрес девиц с пятачка:

       – Леночка, не давай ты этому лысому, знай себе цену!

       – Ну, хватит, Полинка, ты свое сегодня отработала. Иди домой!

       – Тебе, Зульфия, молоко за вредность давать надо: четвертый раз дальнобойщика цепляешь!

       К моему удивлению, направляясь вечером в поселок, навязываться мне в попутчики никто из бригады не спешил, хотя припаркованную возле строительного вагончика машину видели все. Подумалось: «Тем лучше. С работягами не мешает, на всякий случай, держать дистанцию!» Кроме всего прочего, надо было заранее переговорить со сторожем по поводу разгрузки металла.

       Входя в знакомый уже вагончик, я, первым делом, с усмешкой спросил о том, что мне казалось наиболее забавным:

       – Так, значит, там, на перекрестке, потаскушки собираются что ли?

       Арсланбек посмотрел на меня серьезно и с характерным выдохом за второй буквой «т» проворчал:

       – Они работают!..

       – Работают? – не унимался я, продолжая развивать тему, не дававшую мне покоя.

       – Да. А что ты зубоскалишь, Сашка? В поселке работы совсем нет.

       Не найдясь сразу, что ответить, я перевел разговор в деловое русло:

       – Ночью придет машина с металлом, так я ее здесь же, возле вагончика, разгружу. Ладно?

       – Разгружай, если хочешь. Где хочешь, там и разгружай! Места много!

       Получив добро, я вышел из вагончика, присмотрел ровную площадку, где удобнее было складировать материал, прикинул, как подъедет к ней фура и сможет ли развернуться после разгрузки. Меня все удовлетворяло. Время вполне позволяло съездить в поселок. Поинтересовавшись у Арсланбека насчет того, где что находится, я махнул ему, вышедшему из вагончика с пиалой горячего чая, рукой и отчалил.

       Дорога, действительно, оказалась недолгой. Для начала хотелось запастись едой и водой. В необычном для поселка круглосуточном магазине, где, на удивление, было все, что угодно душе, я купил хлеба, печенья, вафель, шоколадных конфет, четыре банки сайры, несколько бутылок лимонада, простенькую открывашку и кеды в качестве спецобуви.
   
       В гостинице мне без проволочек удалось завладеть одноместным номером с умывальником и почему-то двухместной кроватью. Зато прочие удобства в нем, увы, отсутствовали. Ища в узком коридоре туалет, я наткнулся на парней из бригады – Вадима и Геннадия. Они, как по команде, дурашливо пригнули колени, раскинули руки и со словами «тихо, инженер идет!» прижались к стене. «Пьют! – промелькнуло в голове. – Хорошо хоть, что не на крыше!»

       Вспомнил наставления коммерческого директора. Представил пьяного сторожа, разгуливающего возле строительного вагончика с охотничьим ружьем... Картина получалась не очень! Вернувшись в номер, я достал из рюкзака бутылку водки, открыл ее и вылил в раковину.

       У выхода из гостиницы мне повстречался бригадир. Перекинувшись с ним парой слов насчет предстоящей разгрузки, я уже собрался сесть в машину, но он тронул меня за руку:

       – Видишь вон тот розовый дом на огороженной территории? –  Айдар показал рукой в сторону заросшего пустыря, там одиноко возвышалось массивное четырехэтажное здание.

       – Ну, да, вижу.

       – Это известный на всю округу Рощинский детский дом. Слышал про такой, наверное? Государственное учреждение! – он многозначительно поднял вверх указательный палец. – Так вот, ночные бабочки, которых ты сегодня видел около заправки, все из этого детдома выпорхнули. Его воспитанницы. Люди так говорят.

       Зачем он мне поведал об этом грустном обстоятельстве, не знаю. Было ли его сообщение правдой, тоже не знаю. Но всю дорогу до АЗС, да и после, как только в поле зрения попадал «распределительный пункт», в моей голове бессчетное количество раз звучал один и тот же вопрос: как же так?!

       Фура не приехала ни в час и ни в два ночи. Около трех я позвонил водителю. Оказалось, что он «застрял» на трассе из-за серьезной поломки автомобиля километрах в семидесяти от станции.

       В ожидании груза мне, естественно, не спалось. Но скучно не было, так как ни на минуту, за компанию, не сомкнул глаз и Арсланбек. Вместе с приветом от руководства фирмы я все-таки передал ему чай, а от себя вручил сладости. Однако от шоколадных конфет охранник отказался, попросив купить вместо них карамелек. Надо сказать, сторож отличался как вкусом, так и привычками. Он любил, например, почти безостановочно пить чай. Причем, называя холодный напиток помоями, на горячий подолгу озабоченно дул, сопел и в рот втягивал его с большим шумом.

       Несколько раз за время нашего разговора, внимательно всматриваясь в мое лицо, Арсланбек спросил, съедая вместе с вафлей кончик самого трудного слова в предложении:

       – Ты кто, Сашка, обрусевший татарин или отатаривший русак?

       Для моего собеседника ответ на этот вопрос явно имел какое-то значение. Разомлев после еды и не очень-то вникая в его суть, я утвердительно кивнул на втором варианте, после чего Арсланбек стал говорить со мной на двух языках:

       – Яхшы кеше син, Сашка! (Хороший ты человек, Сашка!) Нравишься ты мне!

       Не знаю уж, чем удалось мне завоевать симпатии этого пожилого человека, но, в конце концов, он неожиданно заявил:

       – Знаешь, Сашка, там, на перекрестке, сейчас стоит Гульчира, моя двоюродная внучка. Телисе;ме, ул си;а килер? (Хочешь, она придет к тебе?)

       Не поняв окончания фразы, я зацепился за первую ее часть:

       – Твоя внучатая племянница тоже там?

       – Да. Ты только скажи, Сашка. Я приведу ее к тебе!

       Сторож с готовностью посмотрел на меня и, всматриваясь в мои выпученные глаза, добавил:

       – Бесплатно!

       Крайнее изумление вперемешку с трудноподавляемым желанием проникли в самое основание моего живота и перевернули там все. Я не мог вымолвить ни слова. Наконец, кто-то сдавленным голосом произнес вместо меня, с трудом шевеля непослушными губами:

       – Гульчира тоже детдомовская?

       – Да, у нее и мать, и отец рано умерли, а я тогда на вахты ездил. А ;би (бабки), ну, хатын (жены), у меня тоже давно нет. Вот ее и забрали туда.
 
       – Но она же татарка! Я слышал про татарок. Она должна быть… скромной, целомудренной. И работа… Как нет работы? Пусть устроится хоть уборщицей!

       – Скромной… Кто это сказал, Сашка? Ты вот ученый, – он окинул меня проницательным взглядом, – а не понимаешь! Бывает, жизнь силой нас выворачивает, в грязи марает, против желания не дает над землей приподняться. Время другое, все изменилось. А уборщицей ей никак нельзя!

       – Почему?

       – Она красивая. Красивые уборщицами не работают. Г;лчир;, значит, лицо как цветок!

       Перейдя в четвертом часу ночи из вагончика в машину, я долго не мог уснуть. Мне хотелось представить Гульчиру.

       На следующий день голова шумела и плохо соображала от недосыпа. Но так или иначе, пришлось вставать и лезть на крышу. Поиском парней, которыми можно было бы доукомплектовать бригаду, заниматься в спешке мне не хотелось. Работа, несмотря на внешнюю простоту, скучной не казалась, постоянно подкидывала разного рода задачки, требующие безотлагательных решений. И я быстро пришел в себя. Конечно, набирала обороты жара, и немного раздражали щекотливые капельки пота, сползающие с лица, но, казалось, уже ничто не могло испортить рабочего настроя. Вдруг во время близкого общения с работягами на меня пахнуло свежим перегаром. Взвесив все «за» и «против», я посчитал более правильным сказать, чем промолчать:

       – Из-за спиртного снижается качество, страдает безопасность, теряется скорость. Объясняю для непонятливых: крыша – точно то место, где сто граммов водки могут лишить работы. Заказчик просто расторгнет договор и вышвырнет нас со стройплощадки! А без объекта вы нашей конторе не нужны! Поэтому предупреждаю в первый и последний раз: за употреблением неотвратимо последует увольнение.

       Не знаю, каким голосом и с каким лицом мне удалось все это выдавить из себя. Читать наставления и смотреть в глаза зрелым мужикам было тяжело, но реакция последовала незамедлительно. Лица посерьезнели, непринужденно-развеселые разговоры смолкли.
 
       Несмотря на внезапное охлаждение теплых отношений с бригадой, возникших в самом начале командировки, я ни о чем не жалел. Что-то мне подсказывало: все перемелется. И, по сути дела, вплоть до нашего отъезда в город, что называется, косо на меня никто не смотрел.

       В течение того дня я несколько раз созванивался с водителем поломавшейся фуры. Ему удалось съездить за запчастями и к вечеру заняться ремонтом. Но на объекте он обещал появиться, как и вчера, снова ночью.

       Ехать вечером в гостиницу, а потом возвращаться к месту разгрузки не хотелось. Я остался, чтобы вести неспешные разговоры с Арсланбеком и баловаться сардельками, слегка поджаренными на костре у ключа с хрустальной водой. Живительный источник бил метрах в ста пятидесяти от автозаправки. Кровельщики поочередно готовили там обеды. Старик же брал воду на чай, и всякий раз, с вожделением смачивая им тонкие белесые губы, сокрушенно осуждал мое пристрастие к лимонаду.

       Набежавший дождь нарушил сложившийся ход вещей – бесцеремонно отогнал нас от родника, заставил покинуть место добровольного дежурства похудевшую к ночи стайку легкомысленных девиц. Он щедро осыпал золотым бисером траву и деревья, превратил в зеркальную полоску дорожный асфальт. В воздухе чувствовался озон, запахло смолой и эфирными маслами. Но самое поразительное, казалось, этот нечаянный дождь чудодейственным образом очищал голову от порочных мыслей, душу – от похотливых желаний, а сердце – от ложных переживаний.

       Металл прибыл в два часа ночи. Его разгрузка с помощью кузовного манипулятора, уже под ясным небом, прошла без сучка без задоринки. Наконец-то можно было расслабиться.

       Я не стал терять времени даром, забрался в машину, слегка приоткрыл окна и устроился поудобнее на разложенном сидении. Забыться получилось не сразу. Это только возле компьютера в офисе мне удавалось уснуть за пару минут!.. В полевых же условиях сну предшествовала стадия мучительной дремоты.

       То, что произошло дальше, было похоже на сказку. На грани падения в царство Морфея в раме бокового окна появился лик девушки. Фантастическим ореолом ему служили смоляно-черные волосы, пронизанные берлинской лазурью неба. Восточный овал лица незнакомки излучал ровный свет, контрастирующий с темными немигающими глазами. Нет, они не манили, они поглощали смотрящего в них мгновенно, как поглощает крутая стремнина неустойчивое суденышко. И не было сил выгрести. Но невозможным казалось оторваться от призрачного видения в пелене предутреннего сумрака. Эти губы – лепестки огненной розы, слегка вытянутая любопытная шейка, прикрытые легким палантином подвижные плечи, упруго дыбящиеся под тугой корсеткой округлые груди влекли хотя бы на мгновенье прикоснуться к ним с единственной целью… чтобы убедиться в подлинности столь дивной красоты.

       Я зажмурился как от наваждения, потянул руку к окну, скользнул пальцами по стеклу, успевшему слегка запотеть, и открыл глаза. В оконном проеме не было никого! Очаровательный призрак бесследно исчез, улетучился!

       Сон пропал. Мне захотелось выйти из машины, прогуляться. Подняв спинку сиденья, я открыл дверь и выбрался наружу.
 
       Садился туман, гасли звезды, розовела подпираемая деревьями полоска неба на востоке. Пятачок пустовал, и от этого было странно и почему-то беспокойно. Зато, как всегда, светилось окошко в вагончике сторожа. Зайдя внутрь, я увидел Арсланбека, прикладывающего указательный палец к губам. Он молча провел меня в дальнюю комнату.
 
       Накрывшись белой простынью, на его постели лежала девушка, та самая, красотой которой то ли во сне, то ли наяву я наслаждался совсем недавно. В подогнутой ноги фигурке, в беззаботно раскинутых шелковистых волосах, в носике, по-детски уткнувшемся в подушку, было что-то неожиданно милое, бесконечно трогательное, то, что нельзя купить и невозможно продать. В тесной комнатке строительного вагончика спала Гульчира. Я вдруг понял: ее совершенная красота, на самом деле, принадлежать никому не может. Ею нельзя в полной мере ни обладать, ни распоряжаться. В каком-то смысле она подвластна только вечности, для которой человеческие страсти и похотливые желания слишком мелки, ничтожны.
 
       – Она смотрела тебя в машине, – доверительно поведал старик, когда мы вышли. «Зачем?», – подумал я. Все происходящее противоречило всякой логике, но, признаюсь, отдалось в сердце внезапной эйфорией.
 
       На самом деле, о чем-то глубокомысленно размышлять или, что еще смешнее, мечтать не было ни времени, ни причин. Работа шла медленно, сроки монтажа сильно поджимали. Бригада нуждалась в пополнении. Но главное, у Айдара умер отец, и мне пришлось брать руководство на себя.

       Кровельщиков в поселке я нашел быстро. Обговорил условия, подписал договор, доставил на объект, проинструктировал и после обеда поднял на крышу. Но старые члены бригады вместо того, чтобы шустренько ввести новичков в курс дела, больше занимались разговорами с «ночными бабочками». И этот треп с какого-то момента стал сильно раздражать. К раздражению примешивалось чувство необъяснимой антипатии, особенно к охотникам пошло сострить и больно уколоть.

       Через несколько дней, возвращаясь из магазина, я застал одного из таких охотников в холле гостиницы. Сильно покачиваясь и держа за руку одну из представительниц древнейшей профессии, Вадим делился наболевшим со своим другом:

       – У колодца и не напиться? – спрашивал он больше самого себя.

       Его риторический вопрос Геннадий тут же обесценил:

       – Смотри, грязи не зачерпни! Да не захлебнись!

       – Не боись, у нас все под контролем!

       И Вадим, резко дернув свою спутницу за руку, быстро зашагал к себе в номер. Буквально через пять минут из его комнаты донеслись женские крики и плачь, а вскоре с опухшим левым глазом выбежала проститутка.

       Остаток ночи гуляка пил водку. Поэтому утром смотреть на него было просто невозможно. Разумеется, я отстранил Вадима от работы и согласовал вопрос о его увольнении.
 
       После этого случая проблем с дисциплиной не возникало. Работали, за редким исключением, от темна до темна. К Арсланбеку я заглядывал нечасто: вечерами спешил на боковую, по утрам – на крышу. Зато при встречах сторож имел обыкновение выговариваться до последней буквы. Как-то он обмолвился по поводу Гульчиры, которая жаловалась на грубые домогательства и оскорбления со стороны назойливого клиента.

       – Буду стрелять в него, Сашка. – заявил он.

       Я по глупости усмехнулся. Слишком несерьезными казались его слова. Но через несколько дней охранник снова вспомнил о своих намерениях:

       – Эта собака душит ее и рвет волосы, силой тащит в машину. Никого не боится. Не знает, что я охотник. У меня и патроны есть!

       Наши планы сорвало ненастье. Дождь принялся лить каждый день и почти непрерывно. По мокрой крыше передвигаться было невозможно и даже опасно. Пришлось пережидать, бездельничать в гостинице.

       Арсланбек, вероятно, тоже ждал хорошей погоды. И как только на утро небо очистилось от туч, он вынес стремянку из своего вагончика, потому что оставляли ее мы именно там, и взобрался на крышу. Ружье прихватил с собой – расправиться с обидчиком Гульчиры. Чем вообще занимался этот тип, никто не знал, но он имел странную привычку появляться возле автозаправки с удивительным постоянством по нескольку раз в день.

       Так как утро выдалось солнечным, к заправочной станции подходили и мы. С некоторых пор я решил поставить машину на прикол, и теперь, продолжая располагать к себе коллектив, топал вместе с бригадой. Хотя, попроси кто-нибудь сейчас подбросить его до объекта на моей тачке, подбросил бы, не задумываясь.

       Еще издали мне показалось, что на металлочерепице что-то лежит. Мы ускорили шаг, и вскоре разглядели человека на крыше и лестницу возле стены. Понять, в чем там дело, было сложно. Но когда я осознал, что на крыше лежит охотник, и что охотится он может вовсе не на дичь, стало не по себе.

       Срывающимся голосом я, как только оказался на крыше, несколько раз окликнул Арсланбека, но в ответ не прозвучало ни слова. И действительно, какой снайпер, приняв удобную позу и взяв цель на мушку, отреагирует на писк комара! А дело обстояло именно так. Сторож лежал на одном из пологих скатов крыши, раскинув ноги, правая из которых была слегка подогнута в колене, а левая образовывала почти прямую линию с телом. Цевье покоилось на ладони, ладонь – на коньке одного из перепадов крыши. Оружие словно срослось с шеей и головой охранника. Кисть правой руки находилась наготове возле курка. Еще мгновение и мог прозвучать выстрел. Я буквально упал на Арсланбека, только потом подумав о том, что запросто мог переломать ему кости. Беды удалось избежать.

       Через много лет я проезжал мимо той автозаправки. Остановился, чтобы залить бензина. Приблизившись к одной из колонок, заметил внезапно появившуюся возле машины девчушку лет восьми-девяти. Она быстро открыла крышку топливного бака и вставила в него заправочный пистолет. Не желая и не ожидая от малышки дальнейшего оказания услуг, я протянул ей несколько монет и направился в павильон.

       Внутри мое внимание моментально привлекла черноволосая девушка возле кассы. Она находилась в большом зале одна, так что идти было больше не к кому.

       Форма, на кружевном воротничке которой поблескивал ламинированный бейджик, очень шла ей. Мне почему-то захотелось обратиться к девушке по имени. Подойдя ближе, я, стараясь не обращать внимания на свою близорукость, присмотрелся к атласной карточке на ее груди. Крупным слегка наклонным шрифтом на ней было написано женское имя. Только тогда мне вспомнилось все.

       – Здравствуйте, Гульчира! – я не смог продолжить фразу, замолчал.

       Девушка внимательно смотрела в мои глаза и тоже молчала. Очевидно, она следила за собой, но скрыть морщины, проступившие на лице, искривленные заботами и обидами уголки губ было невозможно.
 
       – Дедушка умер. – наконец, сказала она, либо вспомнив, либо почувствовав то, что могло нас связывать.

       – Умер? Соболезную. Но как, когда это случилось?

       – Его судили. Не выдержало сердце.

       – Судили? За что?

       – Сначала за покушение на убийство, потом за нанесение тяжких телесных повреждений. Он стрелял в человека, плохого человека. Но все равно судили.

       Рассчитавшись, я вышел. Следом за мной вышла и Гульчира.

       – Ильнара! – громко позвала она.

       От подрулившей к колонке машины отошла девочка и направилась к Гульчире.

       – Опять попрашайничаешь!

       – Нет.

       – Ох, дождешься у меня! Сдам тебя в интернат!

       Гульчира приоткрыла дверь, запуская дочь в помещение.

       – Все нервы вымотала! Каждый день после школы идет ко мне. Здесь и домашнее задание делает. – с досадой пожаловалась она.

       – А отец? Где отец? Работает?
 
       – Не знаю я, кто у нее отец.

       В голове моей все перемешалось, перепуталось. Перед глазами то всплывало, то исчезало не по-детски серьезное лицо девчушки, ее застиранное платьице. Вспомнился Арсланбек с его безотрадным отношением к жизни и обескураживающей терпимостью к беспутству. Благодаря его житейской философии, трудно, почти невозможно было мысленно совместить очарование и совершенство с греховностью и бесстыдством. В моем представлении все низкое и порочное в образе Гульчиры существовало как бы отдельно, либо на значительном удалении от ее сказочной красоты.

       Не в силах освободиться от путанных мыслей, я медленно побрел вокруг автозаправочной станции, тысячу раз повторяя про себя все тот же вопрос: как же так?! Стояла ужасная жара. За много дней без дождя и лет под жестоким солнцем серая крыша покрылась матовым слоем пыли и выгорела почти до бела. Прежде она казалась мне очень красивой, особенно сразу после монтажа, ослепительно сверкая каждой чешуйкой. Вот и сейчас, вопреки дурному настроению, хотелось зацепиться взглядом за эти знакомые перепады, насладиться ощущением причастности к тому прошлому великолепию, полюбоваться своей работой. Ведь именно она, быть может, составляла когда-то главный смысл моей во многом сумбурной жизни. Но, увы, ничто не вечно. Ни красота, ни даже представление о ней. 

               
                23 марта 2025 года.