Размышления императора на острове Святой Елены

Остров Святой Елены. Скала посреди океана, тюрьма для того, кто некогда держал в руках судьбы Европы. Дни тянутся монотонно, отмеренные лишь сменой приливов и редкими визитами губернатора. Но ночи… ночи принадлежат ему. Наполеону. И воспоминаниям. Они наплывают, как призраки, из тумана прошлого, яркие, навязчивые, требующие осмысления.

Одно из них – то давнее, в Тильзите, или Эрфурте? – когда он, на пике своего могущества, бросил в лицо русскому царю Александру упрек. Жестокий, бьющий в самое сердце – упрек в отцеубийстве. Намек на темную ночь в Михайловском замке, на смерть Павла I, тень которой так и не покинула его сына. Александр тогда побледнел, но стерпел. А теперь, здесь, на краю света, Наполеон сам возвращается к этой теме, но уже не с упреком, а с горьким, тяжелым размышлением.

Два императора. Он, Наполеон, и Александр. Нет… не так. Два других императора, чьи тени витают над ними. Нерон. И Александр. Оба – артисты на троне. Оба – отмечены страшным грехом. Нерон убил мать, Агриппину. Александр – пусть и не своими руками, но попустительством, молчаливым согласием – отца. Два отцеубийцы, если мерить высшей, трагической мерой.

Оба играли свои роли отменно. Нерон – с безумной страстью, с размахом, превращая Рим в сцену для своих кровавых представлений. Александр – «Северный Тальма», как прозвали его за артистизм и умение носить маску, – играл тоньше, сложнее, с византийской хитростью и меланхоличной грацией. Игра его была талантлива, полна неожиданных импровизаций, но все же… все же он уступал Нерону в масштабе трагедии, в подлинности безумия.

Но как много общего! Оба сожгли свои столицы. Нерон – Рим, ради вдохновения или чтобы расчистить место для Золотого Дворца. Александр – Москву, сердце своей империи, отдав ее огню, чтобы не досталась врагу. Почему? Почему правитель, чьи руки (или совесть) запятнаны кровью родителя, обречен сжечь свою столицу? Роковая случайность? Мистическая связь греха и разрушения? Или фатальная необходимость, некий высший сценарий, в котором пожар столицы – лишь неизбежный акт трагедии отцеубийцы?

«Я думал, взяв Москву, я получу всю Россию, – размышляет Наполеон, глядя на волны Атлантики. – Овладел ее пылающим сердцем – но не империей. Пламя пожрало мою победу, выжгло мою армию». Ему пришлось бежать из этого огненного сердца, иначе гибель была бы неминуема. Почему он отступил? Не только из-за холода и голода. Было видение… неясное, тревожное предчувствие рока, приказ незримой силы. И он, Наполеон, чья воля сгибала королей и армии, впервые подчинился. Его дух столкнулся с чем-то более сильным, его могуществу был положен предел. Уже тогда, посреди пожарищ Москвы, он понял – он проиграет. Он еще ничего не знал о Ватерлоо, но три года спустя, идя навстречу Веллингтону, он знал, что идет на поражение. Но должен был идти. Должен был испить эту чашу до конца, доиграть свою роль в чужом сценарии.

«Северный Тальма»… Какой ловкий фокусник! Напоив огненной кровью из сердца своей империи его, Наполеона, он искусно подставил его року. Отдал Москву, чтобы спасти Россию и погубить Великую Армию. И карающий эффект этого фокуса не заставил себя ждать. «Мне когда-то Лаплас, – вспоминает император с кривой усмешкой, – показался слишком самонадеянным со своим детерминизмом. Нельзя же все просчитать! А вот «Северный Тальма» – просчитал. И, конечно, без черта тут не обошлось». Его армия, его гений стали жертвой этой демонической игры, этого спектакля, поставленного русским артистом на троне.

Почему он попался? Почему не разгадал игру раньше? Слишком поздно он понял: Александр выскочил из своей роли – роли жертвы, роли союзника – и подставил его, Наполеона, под удар судьбы. И ему пришлось доигрывать партию за двоих, принимая на себя все ужасные последствия этого размена – Москву на Великую Армию.

Может ли кто-то воспротивиться этим силам? Этим невидимым сценаристам, этой Судьбе, что стоит за игрой престолов? Можно ли не позволить втянуть себя в их игру, особенно если тебе отведена роль трагического героя, отцеубийцы, обреченного на гибель? Они, эти силы, как ведьмы у Шекспира, манят обещаниями, толкают на преступление, а потом «своим двуличием… обманывают того, кто полагался на данный в откровении смысл» (Гегель). И он, и Александр – они оба поплатились за доверие этим двуличным обещаниям судьбы.

Умер ли «Северный Тальма» в Таганроге, как сообщали газеты? Или скрылся, растворился, стал, как говорят в народе, святым старцем Федором Кузьмичом, искупая грехи в смирении и молитве? Неизвестно. Но ясно одно: ему пришлось выйти из своей прежней роли императора. Так же, как и ему, Наполеону, пришлось сойти со сцены.
Вот только Нерон… Нерон доиграл свою роль до конца. Умер в Риме, во время игры, пусть и убитый чужими руками, но не сойдя со сцены своей волей. И этим он, пожалуй, превзошел их обоих – и русского хитреца, и корсиканского гения. Он принял свою судьбу до конца, не пытаясь ее обмануть или избежать.

А что теперь? Отставной актер на острове забвения. Размышления о теологии истории, о трех эонах Иоахима Флорского… Эон Отца… он прошел, как и эон Сына. Сын «испустил дух» на кресте в Иерусалиме – городе, который потом был сожжен и разрушен, как Он и предсказывал. Грядет эон Святого Духа? Но какой он будет? И не игра ли все это, в конце концов? Гигантский спектакль с невидимым Сценаристом? Ведь не случайно же он, Наполеон, так вошел в роль, так увлекся игрой, что однажды даже призвал парижских раввинов объявить его Мессией… Какое кощунство! Какое безумие актера, забывшего, что он лишь играет роль!

Но спектакль продолжается. Даже здесь, на острове. Артисты ушли со сцены, но представление не закончено. Появятся новые актеры, новые маски, новые трагедии. Каким будет финал? Неизвестно. Ясно лишь одно: Сценарист, кем бы Он ни был, не отклоняется от главной идеи сюжета. Есть некий замысел, некая нить, ведущая сквозь все перипетии истории. И это – несомненно. Остается лишь гадать, какая роль уготована следующим актерам. И не окажутся ли они вновь слепыми исполнителями в пьесе, финал которой им неведом?