глава 12

                Глава двенадцатая — Куда уходит земля.







Они уезжали не в другое место. Они уезжали в ничто. Вагоны скрипели, как зубы старика на ветру. Запах — холод, уголь, кровь и детская моча. Ехали неделями. Без остановок. Без ответов.

Сначала перестали спрашивать, где хлеб. Потом — где вода. Потом — где мама. Потом не спрашивали вовсе. Просто лежали. Тихо. Синие губы. Белые пальцы.

На одной из остановок солдаты открыли двери. Выбросили троих. Женщина закричала. Солдат ударил по лицу. Дверь закрыли.

— Мы куда? — спросила старуха.— В Молотовскую область, — сказали. — На освоение. На новое счастье.

Вагоны промёрзли насквозь. Пол — ледяной. Люди сидели на узлах, на телах, на мешках. Мать кормила младенца грудью. Грудь была пустая. Ребёнок сосал воздух. Потом не сосал.

На станции Братская выгрузили сразу. Под снег. Мороз — минус сорок. Дали лопаты. Указали — «туда». Люди шли. Падали. Вставали. Снова шли. Один старик остался лежать. Никто не поднял. Никто не счёл нужным.

Лес был тихим. Холодным. Неизвестным. Сосны стояли, как чужие солдаты. Белки не появлялись. Птиц не слышно. Только скрип снега под ногами и дыхание, как пар от умирающего тела.

Дали топоры. Земля — мёрзлая. Лес — дикий. Хижины — как у зверей. Землянки. Копали руками. Спали вповалку. Одно одеяло — на пятерых. Сапог — по очереди. Воду топили из снега. Хлеба не было.

Однажды женщина попыталась сбежать. По реке. Лёд треснул. Только платок потом нашли. Красный. На снегу. Как крик.

Через месяц умерла треть. Через два — половина. Через три — перестали считать. Зайцы бежали ночью мимо землянки, оставляя чёткие следы на белом, как будто кто-то всё ещё живёт правильно.

Настя писала: «Местность — лес. Кругом — никто. Работы — валка. Хлеб — 200 грамм. Воды — снег. Тела — рядом. Молитвы — шёпотом. Веры — нет. Только земля. И она — чужая».

Один мальчик начал говорить с деревьями. Спрашивал, где папа. Спрашивал, есть ли рай. Потом замолчал. Потом — исчез. Осталась только ямка в снегу, где он сидел, глядя в небо.

Солдаты приходили за дровами. Смотрели. Смеялись. Иногда давали соль. Иногда — пинок. Иногда — ничего.

Ночью начиналась перекличка. Кто выжил — называл себя. Остальные — молчали. Снег отражал луну, как зеркало, в котором не было лиц.

Одна женщина родила прямо в снегу. Ребёнок задышал. Потом замерз. Она завернула его в кофту. Посадила под дерево. И ушла. Утром вернулась — села рядом. И замолчала навсегда.

Небо над тайгой было не серым — мёртвым. В нём не было облаков. Только белизна. Такая, что слепила глаза. Настя смотрела вверх и шептала: «А ведь и там, наверное, тоже никого».

В поселении был один украинец, что приехал раньше. В 30-м. Тоже высланный. Седой. Он собрал людей и сказал:— Здесь не будет справедливости. Но будет память. Пишите. Прячьте. Чтобы знали. Потом.

Настя писала. На бересте. На тряпках. На коре. Всё прятала в деревянный ящик. Закопала под пень. Весной на этом месте расцвели жёлтые цветы. Никто не знал названия. Но все смотрели на них долго.

— А если никто не найдёт?— Найдёт. Земля сама покажет.

Однажды один солдат спросил:— За что вы тут?Женщина ответила:— За то, что жили. За то, что верили. За то, что были.Он ничего не сказал. Только протянул кусок сахара. И ушёл.

Весной поселение потонуло. Река вышла. Землянки ушли под воду. Люди забирались на деревья. Кто не успел — ушёл навсегда. Потом река ушла. Остались сапоги, тряпки, кресты.

Настя снова писала:«Мы не знаем, где конец. Мы не знаем, зачем начало. Мы знаем одно — мы были. И наша земля теперь — снег. И наша вера — молчание. И наша боль — как дым, который никто не гасит».






                Конец главы.