Древняя Память
Земля ещё дышит… но её суть поражена смертельной болезнью.
Время уходит. Люди бегут в небо, на орбитальные станции, построенные для мира и спасения.
Но спастись от самих себя — нельзя.
Йылкыбай — Избранный.
Или просто уцелевший?
Не герой и не пророк, случайность, исключение на строгом пути Судьбы.
Он однажды вернулся из рая на Землю,
В то место, где ржавые машины среди пустыни и редких лесов поют тяжелую шаманскую песнь.
В то место, где древний робот стал вождём человеческого племени.
В то место, где колдовство и сверхчеловеческие технологии слились в одну, порождающую хаос силу.
Йылкыбай вернулся в то место, где его найдет Айгел — любовь и судьба.
Когда шаман — машина, а вернувшийся на умирающую Землю Избранный — последний носитель
Человеческой Памяти…и кода Свободы.
Тем временем на Земле и в глубоком космосе вот-вот начнется борьба за новый мир.
Магия против алгоритма.
Код против крови.
Жизнь — на острие меча.
Готов вспомнить, кто ты?
Готов вернуть себе прошлое?
Или сгореть вместе с ним.
***
Этот рассказ — не завершённая история, а живая зарисовка. Вдохновлённая музыкой, внутренними образами и зовом чего-то древнего. Это миг соприкосновения с иным, не до конца понятным миром.
Миром, где философия встречается с киберпанком.
Где фольклор отзывается через железо.
Где реальность — лишь зыбкая грань сна и памяти.
;
Если история отозвалась — ты уже часть этого мира.
Поделись тем, что зацепило. Какие образы хочется раскрыть?
История продолжится не по плану, а по дыханию читателя.
Возможно именно ты, дорогой читатель подскажешь мне, куда двигаться дальше.
- Хочешь узнать больше о главном герое, о Земле, которую мы потеряли?
- Или, может быть, тебе интересна отдельная история одного из персонажей?
- Напиши в комментарии или отзыве: что тебя зацепило? Что ты хочешь увидеть снова? О чем ты хочешь узнать в продолжении рассказа о мире Хумай?
-Каждый отклик — это возможное продолжение. Я читаю и пишу дальше — вместе с вами.
Так рождается история. Не из плана. А из совместной энергии, творческого дыхания.
***
0. ПРОЛОГ. “ХУМАЙ”
Мои корни спрашивают —
И душа, и кровь моя вопрошают,
Древняя память требует ответа —
Кто же такая Хумай?
Мать Хумай — само Солнце,
Омыла её в Источнике Души,
Отец её — Самрау,
Он наставил её на добро.
Крошечный сон не спеша возрастал в сознании спящего в Капсуле Безопасного Полета ПРОСЕКТАНТА. Затянутое в плотную, шершавую на ощупь прозрачную ткань обнаженное тело мерцало тугими волнами электрических импульсов. Когда первый толчок направил завывающие от напряжения выпрямители космического корабля на рельсы подпространственной магистрали, сон расширился, приобрел яркую, ясную натуру.
Пассажир космического корабля, погруженный в медикаментозный сон, спасающий слабый человеческий разум от смертельных энергетических перегрузок, рванулся, дернулся, попытался выпутаться из удушающего пространства. Тонкая разнопланетянка в специально подготовленном скафандре скользнула лапкой по вспыхнувшей предупредительным огоньком панели, прошептав.
Kjthjkk jukouu. “СОН ДОЛЖЕН БЫТЬ ПРОДОЛЖЕН”.
В довершение, хозяйка или хозяин звездолета мягко втолкнула всплывшее из псевдовлаги тело путешественника в подпространстве обратно в ароматные, опьяняющие объятия сонной кровати.
Корабль разнопланетян что есть сил несся сквозь подпространство, стремительно и неумолимо приближаясь к крошечной орбитальной станции, сверкающей яркой звездой в астероидном поясе между Марсом и Юпитером.
Для невооруженных глаз обитателей построенной в далеком времени освоения космического пространства станции Терпсихора, посадка, выход звездолета из подпространства выглядел как яркая вспышка, наполненная разноцветными всполохами. Буйство красок было лишь иллюзией, миражом, созданным мгновенной силой распустившегося на морде корабля тормозного купола. Звездный транспорт никуда не улетал и не прилетал, он почти мгновенно оказывался в нужном месте, благодаря четким сигналам мудрых машин, направляющих энергию Творца Миров туда, где она была нужна больше всего.
…
ХУМАЙ. ХУМАЙ. ХУМАЙ. ХУМАЙ. ХУМММАаааааАААААЙЙйййййййй ээээээээээ…
Полетные галлюцинации были не редкостью у космических путешественников с Земли. Гости специально переоборудованных братьями человечества, разнопланетянами, кораблей с подпространственными маяками, могучими машинами, способными погружаться в несуществующий для обычного человека мир, награждали не готовых воспринять силу Творца Миров ядовитыми видениями.
Лежащий в контролируемой коме Йылкыбай застрял в странном, до боли знакомом ему откуда-то видении. Перед ним, в абсолютной, яростной силе всепоглощающего разрушения предстал погибающий мир.
…
Что есть Вечность
Когда оставляешь след лишь однажды
Сквозь формы меняясь
Естество удаляется не приближаясь.
Сквозь разрушения и множественные осколки
Чужого Труда
Льется на мироздание водопадом живительными каплями
Отраженная эхом от эха вода.
Внутри, в горящем от боли сердце
Зажигается жизнь
Огоньки, нить движения.
Все приходит к возврату
Нет смерти нет жизни
Все временно и мимолетно
Как сон далекий но неумолимо карающий
Тех, кто не верит.
Они пели протяжную, стягивающую вокруг себя удушающей нитью Петлю-Песнь. Нагие, чувственно холодные, они наблюдали за тем, как стремительно исчезает в водовороте подпространственного разлома их дом.
Голос сказал и рука ответила, сжав запятнанный кровью осколок сияющего в невесомости стекла.
“В водовороте искреннего понимания своей сущности напьемся вод природных, дарующих жизнь. Сквозь пустыню, рассеченную линиями бесконечности, построим Великий Город, Пирамиды вознесем, и фундамент нового мира построим. Как же хорошо дышится в поросшем ночной травой Доме Сердца”.
Хором запели странную песнь две темные на фоне ревущего угольного цвета солнца фигуры. Алтынай и Каранай.
Брат и Сестра, избежавшие смерти Былинщики, Естествописцы, стояли на пути у разрушающего их мир Синего Луча и внимали изливающейся из звездной пустоты музыке дикого, гнилостного Естества. Хрянящиеся в Утробее Тонкие проростки-собиратели медленно вкладывали в себя плавающие в небытие камни. На глазах Наблюдающих, Подпространство при помощи Луча возводило в приподнятой от испорченной гравитацией океане жизни стены громадных пирамид, уходящих торосами в ледяное дно Мира Без Будущего.
Алтынай и Каранай, единственные, оставшиеся на заброшенном, стремительно погибающем мире существа, с радостью внимали сладкому аромату разрушения, истекали открывшейся им вдруг Естественностью в каждую точку мироздания.
С каждым, пульсирующем приливом Безумного Конца, Великие Создатели, “Тамархау”, “Капли с Небес”, возводили вокруг себя вихрь из фиолетово-синих, серебристых песчинок, затмевая уходящий навсегда свет и осколки планеты растворяющиеся в безграничной пустынной черноте.
— Агай, без варисларЫбызга нима калдырабыз?
— Мэнгелек.
[-Брат, что оставим мы потомкам своим?
-Вечность].
В стремительно исходящем из Пирамид сиянии, было видно, что атмосфера планеты с каждой секундой истончается, исходит кровавыми каплями из самого себя сухое естество старого, смертельно больного мира, пожираемое Урак, ЖАТВОЙ. Стирание планеты как всегда завершилось точным и единственно-верным действием - Бушлык. ПУСТОТОЙ.
1. НОВЫЙ МИР
Йылкыбай проснулся, отчетливо чувствуя, как в тяжело бьющемся сердце затухает эхо странного сна. Звездный корабль умелым действием щупальсатого пилота с легким толчком пришвартовался к Перекрестью орбитальной станции. Пакеты с содержимым человеческих тел один за другим всплывали на поверхность общей для всех солонавтов гравитационной ванны. Равнодушные автоматические инструменты, словно хищные насекомые, один за другим спускались с потолка и хватали трясущиеся в послеполетном состоянии от холода и странных судорог тела.
Обнаженные люди долго висели в объятиях машин, высыхали, обрастая питательной корочкой, до тех пор, пока в овеянный полумраком и голубым сиянием “биоклада” отсек корабля не входили доктора-разнопланетяне, допущенные Полетным Манифестом к работе с человеческой массой.
Йылкыбай спустился с настенного крепителя в крепкие лапы разнопланетянина. Существо, не говорящее, но видящее, похожее на домашнее животное, сразу же потащило его в “промывательный бокс”. Терпкий, травянистый ДАЛЕКОМ ДОМЕ.
Разнопланетянин бережно поставил человека на ноги и подал накидку на тело.
“Идти можешь?”
“Да”.
Кивнул солонавт. Большое “животное” мудро повело его за собой по пробудившимся голосами людей магистральной трубе, пересекающей корабль землян ровно пополам на три отсека. Сонные, но счастливые, попавшие в новый мир люди сновали по перегородкам звездолета превращаясь в фарш из голых тел и голосов. Разнопланетяне, разноцветные, разноразмерные, пестрые, словно бабочки, вперемешку с диковинными муравьями, помноженные на растительность в цветущем саду, сопровождали землян. Прилежно ухаживающие за своими “личинками” с других миров, добродушные хозяева космоса помогали человекам освоиться в новом, пространстве.
Йылкыбай “промылся”, переоделся в стерильный орбитальный костюм и сквозь серебристо-колкую, морозную муть Перекрестья перенесся на Встречающийся с Новым Домом отсек космической станции после которого наступило краткое забытие из которого он вернулся живым, добравшись до специально выделенной новым поселенцам временной каюте. Странное “борйылене”, поработившее вялый разум студента питье, привезенное с Земли для того чтобы облегчить “студенистость” тела и разума после подпространственного прыжка, крепко держало тело юноши в полукоме, острыми зубами вгрызаясь в разум, солило кожу и кости, жгло зубы терпкой сухостью во рту.
Обозревательная площадка орбитальной станции медленно вбирала в себя цвет и свет солнца причудливым нагромождением NUSE, накопителей солнечной энергии. Йылкыбай с трудом подошел к толстому иллюминатору и увидел, как сквозь пронзенный боковым сиянием солнца гелео-обструкционной стороне иллюминатора, в блеске мягкого отсвета далекого солнца, спал, поделенный на две половинки, свет и тьму, корабль землян.
Йылкыбай оперся руками на подоконник, прислонился лбом к холодному стеклу и попросил интерактивную панель увеличить далекую Землю. В глубине гудящего, притягивающего взгляд черного космоса появилась крошечная, но ярко-отстоящая от остальной тьмы точка, обрастающая деталями, размером и глубиной.
В голове солонавта гудел звон тысячи колоколов, а любое движение отдавалось в усталом от подпространственного прыжка теле острой болью. Мимо звездного окошка Йылкыбая, на мгновение накрыв комнату облаком темноты, пролетел Транспортный Узел. ТУЗ-ел, здоровенная “вафля” с огоньками и неуклюже вписанными в корпус ярусными антеннами для далеких, подпространственных передач, двинулся в сторону Солярного Университета. Автоматический грузовой корабль нырнул в ангарный отсек, исчезнув внутри мерцающих WAF, Waterfall Induction Field, “водопад-индукцией” полупрозрачных ворот.
Йылкыбай взглянул на часы всплывшие на интерактивном пространстве иллюминатора. Пришла пора собираться на учебу. Студент Первого Уровня вгрузил в привезенную из дома кожаную сумку ампулы суспензионной инъекции, поменял рваную майку на футболку со свободно текущим узором Ер-;с;й, Матери Земли, натянул спортивные штаны и выскочил на “улицу”. Дверь каюты за спиной закрылась и в сердце нового жителя космической станции Терпсихора ворвался ритм большого города внутри маленького, по сравнению с планетой Земля, дома.
Станция Терпсихора была старым, но насыщенным духом новизны оплотом человечества. Построенная на заре Времени Оботрения, сотканная из пронзительного сочетания сосуществующих друг с другом непохожих и одновременно страстно переплетенных миров, космическая обсерватория служила домом и научным центром для людей, и перевалочным пунктом для разнопланетян всех мастей. Шагая по размашистой, покрытой цветами и таинственным туманным светом улицам города, Йылкыбай с трудом пытался понять, как могло однажды случиться так, что пораженные соперничеством и жаждой уникальности люди вдруг не просто оставили, а забыли, вырезали в себе место для совершенно непохожих на них обитателей космического пространства.
Йылкыбай, хоть и был понаслышке знаком с Законами Единства и Великой Общности, сам был родом с далекой, забытой всеми, части Земного пространства, под названием Евразийский Конгломерат, в которой о Единстве и Общности слышали лишь те немногие, избранные изъеденные бурей жизни старожилы, в венах которых текла седая кровь далекого прошлого. Рожденный “в пробирке” сумасбродно-выброшенный в существование ребенок, после подросток, а ныне юноша по странному сплетению мудрости судьбы объединил в уме строго противоречащие, а иногда и враждующие между собой константы, которые однажды позволили ему вырваться из умирающей Земли в райский сад глубокого космоса.
Йылкыбай остановился перед входом в ворота Солярного Университета, над которыми, в очертаниях синих огней навис громадный транспарант представляющий студентам и жителям станции держащихся друг за друга людей, утопающих в бархатистом, фиолетово-багровом пространстве.
Космосу — тынуслык, смелым покорителям космоса — дан! "МИР КОСМОСУ И СМЕЛЫМ ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЯМ ДАЛЕКИХ ЗВЕЗД"
Гласили позолоченные буквы на шуршащей волнами под лопастями очистительных систем ткани. Йылкыбай подошел к воротам и поднес к считывающему устройству ограничительную карточку. Мимо одинокого стоящего в переулке студента на всех парах пролетел надземный автомобильчик службы безопасности станции. На козлах, держа на перевес автомат, едва ухватившись за шаткие поручни, стояли солдаты в герметичных, тяжелобронированных скафандрах.
“Get the fu*k outa here boy!”
Всхрапнул громкоговоритель на шлеме одного из солдат. Темнокожий, грузный мужик, махнул рукой в сторону жителя станции, как бы прогоняя его в беспокойном, раздраженно-нервном импульсе недоверия. Кто-то закричал на улице позади Йылкабая и тот стремительно обернулся, увидев поток бегущих к шлюзам экстренной эвакуации людей, а затем раздался оглушительной силы взрыв, погрузивший пространство вокруг в шипящую разгерметизированной атмосферой тьму.
2. ПРОСЕКТАНТ
Университет был единственным местом, в котором “молодому поколению”, по словам Приписанных Родителей Йылкыбая, мамы и бабушки, можно было расцвести. Жизнь на Земле подходила к логическому концу и люди, в попытках создать себе островок мира и безопасности, опутали родную планету и близлежащие к ней миры, сетью из Обособленных Родом космических станций. Каждая из Родовых Станций имела свои законы и жесткие правила, главное из которых было “работать на благо человечества вместе и сообща и избегать разногласий и насилия любой ценой”.
Йылкыбай попал на Орбитальную Станцию Терпсихора потому, что отличался от своих сверстников. Как сказали ему Просекты, умные машины, отбирающие солонавтов-колонистов, и как, согласно древним обычаямм следовало верить каждому Просектанту, кандидату на место в безопасности и вечном счастье, у Йылкыбая была особенная для людей его времени “Высота Ума”.
Йылкыбай, однако, бесспорного решения мудрых машин не разделял и без единого сомнения в сердце и духе считал себя самым обыкновенным парнем, коренным жителем планеты Земля, рожденным в соленых объятиях пустошей Великого Илецка. В сухом детстве и вязкой юности, житель потерянного поколения в окруженном горами и непроходимыми лесами Евразийском Конгломерате, подолгу зависал с товарищами в недостроенных частях города, в особенности на Заброшенном Космодроме.
Города, с их стерильным, лишенным чувственного наполнения и глубины, монотонным, сытым бытом, отталкивали подсознательно стремящегося к свободе Йылкыбая, отчего тот практически не появлялся дома, пропадая день и ночь на пыльных, кишащих своей, особенной жизнью улицах заброшенных кварталов. В удивительно-склАдных “заброшках”, передающих незваным городским гостям, “туристам”, застыл вечно живой дух потерянной в водоворотах времени эпохи Медленных Машин.
Глубоко в лесах и всеобъемлющей, пыльной степи, лишенные привычной каждому городскому жителю Евразийского Конгломерата гротескности, вычурности и хирургической чистоты, свободные от обычаев, традиций и сжатых нормами правил общества кочевники, были вольны исследовать жизнь со всех сторон.
На пыльных, окруженных ржавыми скелетами высотных домов, недостроенных участках автоматических дорог, в пылу дикой природы и жаркого солнца, отпрыски новой волны истории, дикие и непризнанные самими собой и обществом, выростки мира на закате человеческого могущества предавались любовным утехам и прочим развлечениям, доступным, казалось, только им, великим и гордым в своей неприступности жителям Свободного Естества.
Йылкыбай всегда находился в самом сердце ритмичного движения Недостроя, знал, по долгу дружбы и чистоте беспристрастного сердца каждый закоулок в забытом жителями городов мире, в точке, откуда взял начало, проложив путь к к звездному пространству бушующими волнами, бурный поток прогресса.
Всякое случалось в наполненной приключениями кипучей жизни Йылкыбая. Были драки, хулиганство, путешествия “на край земли” и запретная любовь, которой позавидовали бы тонко вычерченные в памяти каждого обитателя Старой Земли создания, вышедшие из под пера давно забытого всеми Шекспира.
Однажды кое-что изменило судьбу буйноголового Йылкыбая, заставив его поменять траекторию своей жизни раз и навсегда, нырнув в совершенно новое, непривычное для себя естество.
3. ГОЛОС БОГОВ
Задолго до путешествия в на орбитальную станцию, когда лишь далекие отголоски Мира Без Будущего слабым летним ветром новостей доносились до солнечного, наполненного природным великолепием, соленого Илецка, Йылкыбай вместе с товарищами как всегда отправился в поход по суховетренным, ржавым закоулкам Недостроя.
Цель путешествия была проста и одновременно ужасно глупА. Городские хулиганы по “лени своей морской”, решили проникнуть на хорошо охраняемый космодром, который зачем-то принялись в срочном порядке поднимать со дна ржавого забвения управители далекого города. Среди жителей Недостроя ходили разные слухи, в основном самые тревожные, что разумеется подогревало любопытство и без того настроенных на приключенческий лад “туристов”-полукочевников.
Типичная городская легенда, для многих далеких от волшебной энергии Ржавых Кварталов людей, но для жителей и завсегдатаев Недостроя не сказка, а самая настоящая быль, притягивала сердца Йылкыбая и его товарищей мощной волной желания, заставляя их разум стягиваться в тугую путеводную нить вдохновляющего на смелые и дерзкие поступки любопытства.
…
Илкыбаевцы, договорившись встретиться на границе Ржавых Кварталов, собрали пожитки и отправились в поход по раскуроченным временем театральным композициям заброшенной Недостроенной части города. Вокруг крошечной группы исследователей из пыльного, ветренного тумана, вырастали, посеченые каменной крошкой ржавые великаны домов, строительные гондолы, привязанные друг к другу толстыми кабелями пели протяжную песнь потерянной жизни и цели.
Над головой гостей пустоши, жужжа гравитационными пропеллерами, пролетали тяжелые автоматические погрузчики, снабжающие строительную площадку всем необходимым каждую минуту. Могучие, раскрашенные в пестрые цвета городских знамен машины со “скупостью слепого татарина”, так с оттенком желчи в речах поговаривали местные, пролетали над поселениями кочевников стройным роем обливая землю под собой загрязняющими воздух парами.
Автоматические Строительные Зоны в городе были строго запрещены для людей, но в заброшенной части Илецка все, кочевники, бандиты и бездомные, плевать хотели на правила, тем более правила за которыми никто не следил и которые никто не уважал.
Йылкыбай с товарищами медленно пробирался к светлому, наполненному чистотой и блеском свежего металла космодрому сквозь лес из покрытых буйной растительностью, застывших в “танцующих” позах рыжих роботов-строителей. Фигуры давно мертвых нечеловеческих помощников-строителей, которые когда-то возводили для своих хозяев Новый Мир, ныне бесследно гнили, подчиненные безвозвратно ушедшему ветру перемен.
“До чего же крутые эти роботы, ты посмотри как сохранились!”
Восторженно прошептала подруга Йылкыбая, гибкая, страстная, златоволосая Айгел. Она подбежала к одному из роботов и смахнула пыль с опасной, мертвоглазой “кирпичной” морды. Пустые стекляшки машины ожили в луче солнечного света, прошедшего насквозь в темноту исцарапанной пыльными бурями линзы. Робот с лопатой наперевес, бессмертный, пусть, слабый, но не убитый, гордо стоял на капоте полуразвалившегося автомобиля, словно памятник, защищая собой дух погибшего времени, времени Медленных Машин.
“Да…были же тогда крутые штуковины, не то, что сейчас, скучно, пиз*ец, щелкнул пальцем и на тебе город на пустом месте”.
Толстяк Лёха по-своему грузный, фанатичный, потряхивающий лошадино-бычьей шеей, слегка ошалел от длинной прогулки. Сделав вид, что устал, он, нагнувшись, украдкой достал из кармана штанов новенький фотоаппарат и прицелившись “стрЕльнул”, “в растопыренную вокруг мертвой железяки бабью натуру”.
“Хорошаа…”
Свет фотоаппарата, заморозив человека и робота, прошелестел эхом сканирующего луча по безжизненной вязкости улицы, захватил громадные ребра недостроенных высотных зданий, поросших зеленью в самых невероятных местах. Добравшись до крошечных деревянных изб, перемешанных с пестрыми шатрами и палатками, “светоскопия” отпрыгнула обратно в приемное устройство, завершив создание объемной картинки, которую фотограф тут же отправил во всемирную паутину.
Кочевники, вернее один из них, тонкокостный, морщинолицый с тонкими усами, в потертом военном камуфляже, незаметно появился неподалеку от “туристов”. Рука кочевника скользнула в кобуру, в которой тлел, ожидая своего часа крошечный, но смертоносный предмет. Щелкнув тумблером, житель пустоши навел актуатор аннулятора на чужаков и выстрелил. Тихий рой гравитационно-пригарной смеси из старого лучевого пистолета пролетел мимо головы Йылкыбая, яркой звездой.
“Ложись!”
Крикнул Лёха. Йылкыбай, давно привыкший к подобным “неожиданностям”, из которых состоял Ржавый Квартал, рванулся вниз, оказавшись в пыли среди беспорядочной растительности, скрытый за ржавым скелетом автомобиля. Стрелявший кочевник, потянул за собой толпу встревоженных непрошенными гостями жителей деревни и что то грозно закричал на своем языке. Толпа разъяренных кочевников вскоре сгрудилась над испуганными городскими жителями. Суровые, татуированные полуазиатские лица без привычных каждому городскому жителю искусственных частей тела, внимательно наблюдали за тем как их предводитель, могучий титан с хитрым, слегка одуловатым лицом, длинной бородой и холодным взглядом, протиснулся сквозь море людей.
"Хин бында нима эшлэйхэн?" [А ты что тут делаешь?]
Йылкыбай, узнав старого знакомого, колдуна-предводителя обитателей Ржавых Кварталов, тут же изменился в лице, вскочил на ноги и принялся ругаться словами, которые Лёха не понимал вообще, а Айгел совсем немножко. Старый волшебник с оторопью в глазах и сердце смотрел, как над ним стремительно сгущалась тьма.
"Эй, облака бирмэ!" [облака "не подавай"]!
Йылкыбай, сдвинув брови, вдруг покрылся черной, искрящейся яркими прожилками массой. Тысячи электрических разрядов разогнали боящихся Открытого Колдовства кочевников. Их предводитель проворно отпрыгнул от мощной электрической волны и исполнил успокаивающую сердце се;ерсе-йыр, от которой не только Йылкыбай, но и вся природа вокруг собралась в крошечную, сонную точку.
…
На бледно-голубом горизонте медленно уходили в толстый слой тумана и облаков величественные очертания далекого города. Солнце уплывало вниз, нарушая пространственную гармонию геометрически ровных, четких, словно вычерченных на листке бумаги по линейке суборбитальных небоскребов. Заброшенные кварталы постепенно обрастали густой, осязаемой темнотой. Зажигались яркие огоньки в усеянных шатрами недостроенных высотках и разноцветные сигнальные огни гравитационных строительных машин поднимались по воздушным магистралям до своего царства, под названием Космодром.
Йылкыбай сидел на краю одного из самых высоких сооружений “Недостроя”, Телескопной Башни и слушал ветер. Рядом, в полупалатках расположились его товарищи и кочевые племена Ржавых Кварталов. Жители Недостроя сидели на “сухом” бетоне вокруг огромного самодельного костра, уплетая за обе щеки бешбармак. Мясо, тесто, минимум специй, “пятипальцевая” похлебка наполняла лагерь уверенностью в завтрашнем дне. Неистовое ночное пение шаманов и тихие голоса кочевников соединялось со скрипом гравитационных двигателей единственного во всем районе гравитационного грузовика. Механик Кыртубай в песочном комбинезоне сосредоточенно колдовал над светящейся мягкими символами панелью повторяя себе под нос давно забытый язык времени Медленных Машин. Однажды украденный у горожан огромный строительный робот, укрепленный магнитными якорями болтался у края крыши, ритмично стукаясь резиновыми покрышками о железную арматуру.
“Будет мясо, будет жизнь, дорогие братья!”
Довольно сказал стрелок, по совместительству охотник, повар и почти-что убийца, которому, за применение запрещенного в Евразийском Конгломерате оружия против своих же соплеменников, старейшины племени надавали тумаков. Стрелок по имени Марат, с огромным фонарем под глазом и опухшей физиономией весело разделывал мясо на самодельном раскладном столе под музыку внутри головы.
Марат был единственным жителем Недостроя, отказавшимся сделать “обрезание”, иными словами удалить из своей головы недозволенный Священным Писанием, Сумк-Аль-Хадис-Амиран.
“Са-я’ти заманун юхаддису-р-раджулу фи ра’сихи савтун, фа-язуннуху вахйан, ва ма хува илля каламу-д-Даджаль, юкалу ляху 'аль-‘Аакил', ва хува джахул”...
[Придёт время, когда человек будет слышать голос в своей голове, и подумает, что это откровение. Но это будет лишь речь Даджаля. Он будет называться "Разумным", но окажется невеждой].
Усмехнувшись, сказал сам себе Марат и засунул окровавленную “мясную” руку в копну своих волос чтобы поменять настройку волны. Крошечный, меньше монеты, времен Всеобщей Дозволенности, Аппарат Расширенного Сознания, столь порицаемый племенами Ржавых Кварталов, да и в целостности своей людьми на всем пространстве Евразийского Конгломерата прочно скреплял Маратово сознание, оттачивая в его непокоренном всеобщей смутой уме сияющую острым мечом Истину Вещей.
Марат, во снах и ярких ВДР-ах, “ведрах,” или видениях дополненной реальности, давно представлял, как он встанет на место старого Вожака, Семербека и вот ему представился шанс, который подарил ему сам Аллах. Шальным выстрелом, незаметно, скрытно от своих братьев, он хотел убить городских “туристов”, а после махнуть к своему старому знакомому оперу в Илецк. Убийство городских было бы прекрасным основанием для очередной, столь часто проводившейся в местах Карантинной Зоны Проверки.
Кочевники, во время рейдов, держались дружелюбно-настороженно, умело прятались от властей и в стычки вступали только в случае крайней необходимости. Так же вели себя по отношению к обитателям Пустошей и полицейские, которые прекрасно знали и понимали, что в их с виду благополучном, а в действительности утопающем в проблемах, нищете и болезнях городе, они и их семьи зависели от кочевых племен, как трава в пустыне от дождя. Старый Семербек долго и умело решал проблемы людей по всему Ржавому Кварталу, а иногда и за его пределами, поэтому его все уважали или боялись, а мусора и городские власти простили бы Вожаку кочевых племен все, КРОМЕ УБИЙСТВА.
Кровавые куски мяса медленно наливаясь жаром растекались по самодельной жаровне яркой патокой, пузырясь ручейками крови. Марат повернул рукоять взревевшей пламенем горелки. Вместе с высокими языком пламени, отразившемся в черных, как смола глазах охотника, в сознании Марата вдруг возникла беспокойная, жгучая мысль. Он захотел во что бы то ни стало кончить проклятых туристов, которых пригрел Семербек. Острый армейский нож с силой воткнулся в очередной сочащийся жиром кусок конской плоти.
….
Йылкыбай упорно всматривался в очертание цели путешествия. Чистое, усыпанное звездами небо пронзалось громадной, подсвеченной со всех сторон стрелой Космодрома. Недостроенный клюв Катапульты, гравитационного ружья, целью которого было ускорение готовящихся к полету на орбиту грузов и пассажирских космических аппаратов, манил к себе Йылкыбая, странной, притягательной, пульсирующей в воздухе осязаемой тайной.
Бьющий в лицо с силой дикого зверя холодный ветер, да мерцающий вдалеке яркими огнями далекий Илецк. Тихая ночь ядовито поглощала беспомощного перед ударом судьбой городского парня с кочевой кровью. Йылкыбай не был и не мог быть готов к тому, что готовилось произойти за его спиной. И пока одержимый жаждой крови и власти Марат готовился, словно голодная змея, нанести ничего не подозревающим “туристам” смертельный удар, городской гость пустоши поднялся на ноги и отправился в шатер вожака клана.
…
Семербек встретил Йылкыбая как всегда хмуро, отсутствующе с каменным спокойствием. Могучий, как горный массив, с тяжелой поступью носорога шаман бродил в раздумьях вокруг центра своего шатра и медленно рисуя на железной доске воском странные символы. Оторвавшись от разжигающего пламя жизни в мертвом сердце труда, Вождь кочевников странно, неуклюже, но очень плавно, повернулся к незваному гостю. В полумраке шатра сверкнули стеклянные, нечеловеческие глаза машины.
“Здравствуй, Семербек…”
Поклонился Йылкыбай старому роботу. Рабочая Единица Семербек ответила на поклон юноши щелчком фазовых распределителей и скрежетом концевиков внутри старых механизмов. Вздохнув, предводитель кочевников расправил плечи и по-молодецки стремительно схватил со стула плащ-накидку с таинственными узорами.
“Ну, здравствуй, дружок, я знаю зачем ты пришел…”
Прежде чем Йылкыбай успел понять о чем идет речь, Потомок Первых по-настоящему разумных роботов, прошептал.
“Тебе нечего бояться, однако есть у нас с тобой одна, общая проблема, которую ты, сын мой, поможешь мне решить. Чтобы вернуть долг”.
На мертвом, загорающимся жизнью лишь для окружающих царство Семербека людей, ничего не выражающем лице, проступило, как будто-бы специально “включенное” для гостя очертание хитрой полуулыбки. Йылкыбай напряг все струны своей души чтобы не выдать поразивший нутро липкий страх, но древняя машина была непреклонно, неумолимо всезнающей, всевидящей, а главное чувствующей.
“Даа-а-а-а-ааааа….мой мальчик, да-аааааа, мой Йылкыбай, пришло время тебе пролить кровь, во славу движения жизни…”
Продолжение следует…
Свидетельство о публикации №225040600686