Беседа у ребе Элимелеха

К ребе Элимелеху из Лиженска, чья мудрость и праведность славились далеко за пределами маленького галицийского местечка, однажды пришла женщина. Немолодая уже, с лицом, отмеченным и печатью прожитых лет, и следами неустанных трудов, но с глазами ясными и пытливыми.

— Ребе, — начала она, и голос ее был спокоен, но в нем слышалась глубокая, давняя дума, — я прожила долгую жизнь. Родила семерых детей, вырастила их. Трудилась не покладая рук, от зари до зари, не зная покоя. Всевышний, да будет Он благословен, был милостив ко мне, избавил от больших бед и невзгод. Дети мои живы, здоровы, сыты, веселятся, играют беззаботно… Казалось бы, чего еще желать?
Она помолчала, собираясь с мыслями.

— Но вот вчера… вчера я сидела у окна и увидела муравья. Маленький, а тащил на себе мертвую пчелу, которая была во много раз больше его. Тащил, надрывался, упорно двигался к своему муравейнику. И я подумала… Жила ведь эта пчела. Летала с цветка на цветок, трудилась, собирала нектар, делала мед – не для себя, а чтобы кормить других пчел, свою семью, свой улей. И вот она мертва. А ее тело стало добычей муравья. Он дотащит ее до муравейника, и там ее съедят другие муравьи – чтобы у них были силы трудиться дальше, таскать веточки, растить личинок. Но плод ее трудов, ее мед, остался в улье, он принадлежит другим.

Женщина подняла глаза на ребе, и в них стоял вопрос, который мучил ее.
— И я задумалась, Ребе… А не похожа ли я на эту пчелу? Всю жизнь трудилась, растила детей, копила добро… Но придет час, и мое мертвое тело съедят могильные черви. А все плоды моих трудов – дом, добро, сами дети – останутся здесь, в этой семье, или перейдут в другие семьи, другие роды. И все забудется. Так какой же прок Всевышнему от всех моих трудов, от всей этой суеты под солнцем? Что останется Ему от меня, кроме пищи для червей?

Ребе Элимелех посмотрел на нее внимательно, и в его глазах мелькнуло теплое понимание.
— Я вижу, ты мудрая женщина, – сказал он тихо. – Ты задала вопрос, над которым и я размышляю всю свою жизнь. Вопрос о смысле нашего труда, о его плодах – земных и небесных. Ключ к нему, как мне кажется, я нашел в словах Торы, сказанных Моше у Чермного моря, когда народ Израиля стоял в отчаянии между войском фараона и бездной вод.

Он прикрыл глаза, словно вглядываясь в древний текст:
— «Га-Шем йилахем лахем, вэ-атэм тахаришун». Обычно это переводят: «Господь будет воевать за вас, а вы будьте спокойны» (Исх. 14:14). Но корень слова тахаришун (;;;;;;;;;;;;;) связан не только с молчанием или спокойствием, но и со словом харошет (;;;;;;;;) – искусная работа, мастерство, даже колдовство или вымысел… Можно прочесть это и так: «Господь будет воевать за вас, а вы – воображайте».

Он открыл глаза и посмотрел на женщину.

— Не Всевышний ли, да будет Он благословен, трудится за нас и в нас во всех трудах наших? Но ценит Он не всякий труд, не простое муравьиное усердие. А труд искусный, сокровенный, совершаемый в тишине, в сосредоточении, в воображении. Труд, который сродни волшебству, творчеству, созданию чего-то нового не только во внешнем мире, но и внутри души.
— И чем больше доля такого труда среди всех наших повседневных забот, – продолжал ребе, – тем ближе к нам становится Всевышний. Он видит не просто муравья, тащащего ношу, но со-творца, воображающего и создающего вместе с Ним. И тогда Он готов даже сражаться за нас. За наше воображение, за наш внутренний мир, который мы творим этим искусным трудом.
— Ведь сказано же в святой Книге Зогар, – глаза ребе заблестели, – слова удивительные, почти дерзкие: «Всевышний постановляет, а праведник отменяет. Праведник постановляет, а Всевышний исполняет». Ума не приложу! Это же каким воображением надо было обладать автору Зогара, рабби Шимону бар Йохаю, чтобы такое вообразить! Силу праведника, способного своей молитвой, своим воображением изменить даже Божественное решение!

Он улыбнулся женщине теплой, ободряющей улыбкой.
— Поэтому, женщина, не волнуйся и будь спокойна. Сам тот факт, что ты задумалась над этим, что увидела в муравье и пчеле притчу о своей жизни и задала свой вопрос – уже означает, что с воображением у тебя все в порядке. Ты не просто трудилась, как пчела, ты размышляла, ты искала смысл – ты воображала. И этот труд души не пропадет даром, его не съедят черви. Он останется с тобой и с Ним.

Он помолчал, а потом добавил с лукавой искоркой в глазах:
— Да и я, грешным делом, не жалуюсь на скудость своего воображения. Молюсь, учу, творю… Вот только одного никак понять не могу, хоть и воображаю всю жизнь: кто же все-таки был первым? Всевышний, Который Своим воображением сотворил мир и праведника? Или праведник, который своим воображением способен изменить волю Всевышнего? Кто кого вообразил сначала?..

И оставил он женщину размышлять над этой последней загадкой, в которой скрывалась тайна сотворчества Бога и человека, тайна труда, становящегося молитвой, и воображения, обретающего силу изменять реальность.