Не гойишер коп

В мире одесского детства, где солнце играло на пыльных листьях акаций, а воздух был пронизан запахом моря и гефилте фиш, существовал свой, незыблемый порядок – седер. И частью этого седера, установленного мудрой и строгой бабушкой, было ежедневное чтение Хумаша. Не перевода, Боже упаси, а оригинала, на священном иврите, с его загадочными буквами и певучим ритмом.

Для маленького Боры это было сущим мучением. Сидеть смирно над толстой книгой, водить пальцем по непонятным значкам, бормотать слова, смысл которых ускользал, как песок сквозь пальцы… Скука смертная! Естественно, внимание быстро рассеивалось. Мысли улетали во двор, к друзьям, к играм. Пальцы сами собой начинали выстукивать какой-то ритм по столу, или теребить кипу, или незаметно подтаскивать к себе оловянного солдатика, спрятанного в кармане.

Но бабушкин взор был зорок.
— Бора! – раздавался строгий голос. – Что это такое? Опять играешь? Ты же не дочитал даже до середины парашат (недельной главы)! А скоро обед!

— Ну, бабушка! – канючил Бора, отчаянно пытаясь вызвать сочувствие. – Я же еще не все слова понимаю! Мне так трудно читать… Это скучно!

Бабушка поджимала губы. Жалобы на трудности не действовали.
— Бора, – говорила она с тяжелым вздохом, но непреклонно, – я знаю, что ты у меня не великий хахам (мудрец). Не семи пядей во лбу, это правда. Но не старайся мне доказать, что ты совсем уж гойишер коп! Фарштейн?

Гойишер коп… «Голова гоя», голова нееврея. В бабушкиных устах это звучало не как оскорбление, а как констатация факта – голова, не приспособленная к тонкостям Торы, не понимающая ее глубинного смысла, скользящая по поверхности.

— Ну, а если не понимаешь сейчас, – добавляла она уже мягче, видя растерянное лицо внука, – потом поймешь. Со временем. А пока – читай! Просто читай. Слушай музыку слов. Пусть они входят в тебя, даже если ум их не ловит. Читай!

И Бора, вздыхая, снова утыкался в книгу. Он не понимал тогда всей глубины бабушкиной правоты. Не понимал, что чтение священного текста – это не только интеллектуальное усилие, но и духовная практика, настройка души на определенный лад, впитывание вибраций древних слов. Не понимал, что даже механическое чтение оставляет след, сеет семена, которые могут взойти годы спустя.

Но одно он понял уже тогда, инстинктивно, по той смеси любви и досады, что звучала в бабушкином голосе, когда она произносила это «гойишер коп». Она знала, что он – не такой. Что голова у него – еврейская. Способная, если захочет, проникнуть в суть. Способная задавать вопросы, сомневаться, искать – даже если сейчас она занята ковырянием в носу или мыслями об оловянном солдатике.

Прошли годы. Хумаш был прочитан множество раз – и на иврите, и в переводах. Были другие книги, другие учителя, другие пути. Были сомнения, поиски, бунт против традиции и возвращение к ней на новом витке. Но то детское ощущение, рожденное под строгим, но любящим взглядом одесской бабушки, осталось.

Теперь он знал доподлинно: бабушка была права. Он – не гойишер коп. Голова его может быть ленивой, рассеянной, порой даже еретической (апикойрес, как она говорила в других случаях), но она способна слышать музыку священных слов, способна искать смысл за буквами, способна чувствовать дыхание Вечности в древних текстах. Даже если понимание приходит не сразу. Даже если для этого нужно пройти долгий путь сомнений и поисков. Главное – читать. Слушать. И не бояться быть собой – не хахамом, возможно, но уж точно не гойишер коп. Бабушка знала.