Мир после

Солнце висело в небе, низкое и расплывчатое, словно его протерли наждачной бумагой до дыр. Оно не поднималось выше — застыло, как приговор, над бескрайними песками, которые тянулись до самого горизонта. Воздух дрожал не только от жары, но и от чего-то незримого — тихого отчаяния, сочащегося из самой земли. На этом фоне мелькали две фигуры, их крылья ловили свет, разбивая его на тысячи осколков, будто призмы забытой эпохи. 

— Всё проходит, — проскрипел старший, и его голос звучал, как шелест сухих листьев под ногами. — Всё превращается в пыль. 

Младший неуклюже накренился в полёте, словно только вчера научился держаться в воздухе. — Даже мы? — спросил он, и в его голосе смешались страх и детское любопытство. 

Отец вздохнул — звук, старше самого времени, — и не ответил сразу. Вместо этого он снизился, скользя над руинами, которые торчали из песка, как кости древнего зверя. Острые обломки металла, странные механизмы, покрытые ржавчиной, — всё это было когда-то частью чего-то великого. Теперь же — лишь тени, забытые даже теми, кому это когда-то было важно. 

— Кто всё это построил? — не унимался сын, и в его голосе прокралось благоговение. Он спикировал ниже, разглядывая гигантское колесо с потрескавшейся резиной. — Они были... как мы? 

Крылья отца дрогнули, корректируя курс. На мгновение между ними повисло молчание — тонкое, как паутина, готовая порваться от одного неверного слова. 

— Уже никто не помнит, — наконец ответил отец. — Может, они думали, что они боги. Может, верили, что будут жить вечно. 

В его голосе не было горечи, только усталая покорность того, кто знает, насколько он мал в этой вселенской схеме. 

*** 

Пустыня раскрывала перед ними свои секреты: перекрученные балки, осколки стекла, злобно сверкавшие на солнце, геометрические формы, намекавшие на предназначение, но не дававшие ответов. Для сына это были артефакты непостижимых существ, для отца — просто памятники гордыне, поглощённой временем. 

— Соберись, — пробурчал отец, выдергивая сына из раздумий. — Не витай в облаках. Ты опять отстаёшь. 

— Я стараюсь! — огрызнулся сын, его крылья заработали чаще, поднимая его до уровня отца. — Просто тут всё такое... огромное. 

— Потому что так и есть, — вздохнул отец. — Больше, чем мы когда-либо поймём. 

И они летели дальше, две крошечные фигурки в море золота и теней, их крылья рисовали мимолётные узоры на песке. Над ними солнце пылало, равнодушное к их мыслям. Под ними пустыня шептала тайны на языке, который никто из них не понимал. 

*** 

Чем дальше они летели, тем страннее становился пейзаж. Дюны сменились потрескавшимися равнинами, где колючие кусты цеплялись за жизнь, будто умоляя о пощаде. А между ними — симметричные формы, слишком правильные, чтобы быть творением природы. 

— Они думали, что будут править вечно, — пробормотал отец, глядя на груду ржавого металла. — Строили города выше гор, быстрее молнии. Заполняли небо шумом и огнём. 

— И где они теперь? — спросил сын. 

— Прах, — просто ответил отец. — Все империи рушатся. Все короли умирают. 

*** 

На горизонте показался холм — не просто дюна, а нечто большее. У его подножия кипела жизнь: десятки таких же, как они, сновали туда-сюда, катя перед собой шары из чего-то тёмного и влажного. 

— Что они делают? — прошептал сын. 

— Выживают, — ответил отец. 

Он приземлился, его движения были точными, отработанными. Сын последовал за ним, неуклюже спотыкаясь о песок. 

— Смотри внимательно, — сказал отец, вытягивая передние конечности. — Это важно. 

Он быстро сформировал шар из комка навоза, гладкий и аккуратный. 

— Теперь ты. 

Сын попробовал повторить. Первая попытка была кривой, вторая — чуть лучше. Отец, молча, наблюдал, его фасеточные глаза блестели в последних лучах солнца. 

— Почему мы выглядим так? — вдруг спросил сын. 

— Потому что это работает, — ответил отец. — Всё остальное — тупиковые ветви. 

*** 

Когда работа была закончена, они занесли шары внутрь туннеля, уходящего вглубь холма. Сын замер на пороге, вглядываясь в темноту. 

— Это наш дом? — прошептал он. 

— Это наша крепость, — поправил отец. 

Внутри туннель разветвлялся на камеры, забитые шарами — сотнями, тысячами. Место было тесным, душным, но безопасным. 

Сын лёг рядом с отцом, тело ныло от усталости. Над ними пустыня молчала, а звёзды холодно наблюдали за миром, который когда-то считал себя вечным. 

*** 

А потом пришло понимание. 

Они были жуками. Простыми скарабеями. 

Их «великие залы» — тесные норы. Их «империя» — песчаный холмик среди бескрайних дюн. 

Руины, над которыми они летали, — всего лишь мусор, оставленный теми, кто когда-то ходил на двух ногах и мнил себя хозяином мира. 

Мальчик ворочался во сне, его усики дёргались. Ему снились бескрайние пески и тайны, на которые не было ответов. 

Отец спал крепко. Для него не существовало загадок — только правила: ищи еду, прячься, выживай. 

А над ними — холодные звёзды. И кости тех, кто тоже считал свой мир вечным.