И до Дорселя были голые стюардессы

     ... а по тщательнейшему подсчету собранных шариков выявилось во всей непредвзятости тайное и огласке не подлежащее, что Чадский, забаллотированный в Английском клабе, служил тошно, сиречь сдерживая с трудом рвотные позывы, вызываемые единственно наглядностью, ибо зреть поистине животные рыла власть предержащих не представлялось ему далее ни способным, ни возможным ...
     Левонтий Магницкай, скомкав в сердцах только что доставленное фельдом, выпивавшим и закусывавшим на барской кухне, письмо с далекого Урала, куда сослан был начальник всех казенных заводов Татищев, коротавший бесконечные сибирские ночи за составлением Новой истории России, вскочил было со стула, но тут же и опал обратно, как и все в эти подлые нелегкие времена страдая вовсе не ипохондрией или излиянием желчи, но крайними проявлениями бездеятельности, это бича нашего времени, когда немногие или, наоборот, целые массы и толщи снуют и кишат в явно бесплодной результатами жизнедеятельности, разоблаченной еще древними иудеями как суета сует.
     - Тебе, барин, - еле слышно прошептал дворовый казачок Лаврик, из темного угла горенки наблюдавший за потугами и попытками придворного арифметика преодолеть, достигая, - надо бы осовокупиться технологицким развитием.
     Магницкай ошеломленно посмотрел в сторону казачка, не в силах ничего ответить на показавшиеся ему кощунственными слова Лаврика, вещества, как хорошо помнил барин, растущего, будто таракан, малоразумного и невежественного первобытной составляющей всякого русскодумающего и русскоязычного человека две ноги - два уха. Даже привычная ситуации готовая уже сорваться с побледневших уст Магницкаго фраза о ты чево говоришь - то, сам не понимаешь, чево говоришь - то, заглохла в процессе формирования в темных и влажных глубинах бронхиальной активности, овеществившись надрывным в настырность кашлем.
    - Кахы ! - громко кашлянул Магницкай, найдя все же в себе силы швырнуть в казачка пюпитром.
    - Вот все - то у вас наособицу, - пенял Лаврик, растирая ладонью новообразовавшуюся шишку на лбу, - у бар - то. Пюпитр, мольберт, прочая х...ня, нет бы по - простому, как народом заповедано.
    Магницкай обернулся к казачку.
    - И как же в твоем народе именуют пюпитр ? - поинтересовался он. - Или мольберт ?
    Лаврик, выйдя из угла на свет, пожал плечами.
    - А никак не именуют, - ответил он наконец, устав терпеть неприязненный взгляд барина, чотко сфокусировавшийся на шишке, - народу такое непотребство не надобно.
    Левонтий, затрясшись от предвкушения с ознакомлением дотоле ему неведомой мудрости народной, вскричал, терзая Лаврика за волосы :
    - И что же твоему народу надобно ?
    В дверь горенки на крик барина заглянула горничная. Увидев терзания казачка, мигом исчезла, вернувшись на кухню, где разгорячившийся фельд уже лез жестокими усами под юбку кухарки.
    - Там п...дец, - кротко сказала Мавруша, оттаскивая фельда от подола Ненилы, - выясняют потребности народные барин - то с Лавриком.
    Фельд, громко икнув сивухой и бужениной, мог бы подсказать несколько увлекшимся выяснением истин Магницкаму и Лаврику, что после таковского потребна мужику баба, а бабе, соответственно, мужик, но раскрасневшаяся Мавруша отвлекла его так и не зародившийся порыв на нечто более актуальное.
    - А что же Магницкай и Лаврик ?! - вскричит, возможно, какая рыжая и с титьками, вновь вписавшись в косяк литературного троллизма, будучи личностью первобытной и, скажем прямо, невежественной.
    А ничего. Друг дружку и деньги в кружку. А как еще иначе, если Ненила и Мавруша умасливали фельда, забыв о своих первостепенных обязанностях ? Смешно и говорить. Потому песня, хорошая, джинсовая. Из семидесятых На чисто английском, хотя и пели ее голландцы.
   - Щизгара, ёбэйби, щизгара ...
   Ну, и так далее.