В этой комнате. Рецензия Игоря Льва
«В этой комнате, где одно окно
Стены серые, стол да четыре стула
Проживаю один давным давно,
Проклиная судьбу, что сюда швырнула»
Казалось бы, всё понятно: портрет героя в интерьере. И вроде бы понятно: герой зависим, не умеет сам судьбу свою формировать-строить себе. Да, какой-нибудь соцреализм, он про такое: мол, вот, как тяжко герою, и тут же мораль – чтоб она обязательно висела рядом, как то ружьё.
Но в искусстве всё хитрее. И никуда пока что не делалась свемио-вселенская формула: видишь сучок в глазу другого? Значит, у тебя у самого в глазу – бревно.
И вообще: искусство, оно не про кого-то, оно про тебя. Про меня. На входе в искусство висит предупреждение: этот колокол звонит по тебе.
А потому моя работа – сообразить, про что во мне эта самая комната с одним окном, а стены – пусты и никого за моим столом аж на четверых. Один из них – я, кто же ещё трое? И я уже догадываюсь, кто. А вы догадываетесь? Но речь-то о вас, о вашей отсутствующей в вашей комнате троице. О вас – то есть, обо мне.
Я не решаюсь проклинать судьбу. Хотя подозреваю, что просто не осознаю, насколько отчаянный вопль издаёт моё Я-неосознаваемое.
«Леденею, опустошаюсь здесь»
А вот наш автор, точнее – его герой, он вовсю равен себе-внутреннему. Не стесняясь и осознанно страдать от правды своей жизненной ситуации. Блаженны нищие духом лишь тогда, когда сполна осознают нищету свою, признаваясь самим себе ней. Потому что за этим дном этой пропасти закономерно последует взлёт – энергией правды своей беспомощности будешь вынесен на поверхность и выше.
«Человек – животное стадное»
Это про то, что удел наш – быть в единстве с людьми. Но не животное человек, а потому и единство у его сущности не стадное. Как раз из-за стадности и оказываешься один, этой стадности не желая.
«Забываю простую людскую речь»
Какая она такая, «простая людская речь»? Это когда честно? Когда признаётся человек в своём состоянии, ничего не умея, не успевая выстроить манипуляционного, чтобы обмануть, отвлечь, а прямо выразить то, что внутри: да – да, нет – нет.
Похоже, что я загнал себя в эту тюрьму именно потому, что сам не могу, не умею, а, точнее, боюсь именно так – простою людскою речью – себя излагать. Осмелившись подставить себя под людскую порочность. Зато буду в мире людей, где не только порок, а где есть и честность. Пусть в мизерных количествах – но мне-то надо количество минимального, числом всего один – достаточно. Единица измерения этого количества – человеки.
«И зверею в припадках яростных»
Их причина – мой страх быть честным с людьми. А это целая технология. Потому что надо знать то, чего не знаешь – с людьми так. И надо принимать решения – заведомо действовать неправильно, точнее – рисковать ошибиться. И понимать, почему принимаешь такое, а не иное решение, то есть, отваживаешься знать то, чего знать не можешь.
«Ты порою приходишь во сне ко мне»
В этой фразе – вся жизнь моя.
«В эту комнату очень холодную»
Да, мир мой делится надвое: часть – Её явления, больше во сне, чем наяву, и пространство без Неё.
«Ты всегда молчалива»
Она не скажет. Говорить должен я. Но говорить не умею.
«и хочется мне
Тебе крикнуть: - Ну, заколдован я!»
То есть, отравлен порочностью. И мне себя расколдовывать, очищать.
«Ясно вижу усталый отсвет в глазах»
Женщина знает то, чего мне не узнать – это её негативный опыт. Иначе она не нуждалась бы в опыте ином, не искала бы и не оказалась бы там же, где окажусь я, если наяву отважусь из этой комнаты выйти.
«Ощущаю твою усталость»
Усталость от крыльев, которые ей таскать, и которые никому не нужны.
«И, ты знаешь, неверно ведь кто-то сказал,
Что, мол, нас унижает слабость»
Унижает ложь. Но если захочу себе честности, признаюсь в своей несостоятельности . Но и пойму, откуда она – она как раз из-за лжи, из-за страха перед правдой. Значит, услышать смело веление необходимости и смело пойти, ничтожному, навстречу людям.
«Я жалею тебя».
Здесь задумываюсь. Я жалею Её? Как это – жалеть? Вспоминаю. Вспомнил. Такое бывает к маленькому ребёнку. Бывает, что не бывает, но бывает, что бывает. Например, к своему собственному. Вдруг понимаешь, что у него нет никого, кроме тебя. Смотришь на него, только что родившегося, и ясно видишь, что он выброшен в этот мир насильно. Он нисколько не просился, не претендовал. В нём заперто, приговорено к заточению, как заложник, отдельное неповторимое Я. Без опеки оно может сгинуть-исчезнуть – и даже ни слова, ни ноты никому упрёка не будет от него. И ты – на месте такого его опекуна, которое твоё и больше ничьё.
Может быть, ты вспомнишь собственную невинность, вспомнив своё детство первоначальное – изнутри его вспомнив. Свою ту беспомощность и зависимость, но главное – честность и чистоту свою вспомнив. И ты точно знаешь, насколько не имеет отношения к тебе все те параметры твоего происхождения – тела ли, даты и места и обстоятельств твоего рождения – которые потом люди и будут исключительно считать тобою.
Понимать всё такое про другого человека, видеть в нём ту первоначальную открытую миру, но не понимающую этого мира реалии сущность, и этим миром за такое непонимание безвинно обвиняемую – это и значит жалеть человека. Видеть в нём исходное его Я, точно в той ситуации оказавшееся, что и твоё Я новорождённое, ничего вовсе миру не должное, зато мир явно должен ему. Вот это чувство понимания такого его положения и должен ему взрослый мир – он-то понимает, насколько появление нового Я – дело прихотей самих взрослых и ни разу не ребёнка.
«Понимаешь: люблю»
Жалею, то есть, люблю – так здесь сейчас сформулировано. Увидел в тебе ту запертую в теле, в обстоятельствах жизни, большей частью кривых, изначальную невинную душу. Её пытались, как умели, жалеть, то есть, любить родители, но, выходит, недолюбили – душа эта мается, она уже в опыте обид, в ранах от использования без любви. Она и сама себя не любит, рано восприняв от окружающих эту нелюбовь как норму отношения мира людей к отдельному человеку.
Вспоминаю такую формулу: «нуждаюсь в тебе потому, что люблю, а не потому люблю, что в тебе нуждаюсь». С любовью к себе по той причине, что видят в тебе свою поживу, человек уже встречался. С любовью-жалением – куда меньше. И, главное, он так нуждается в любви, которая жаление, а она так похожа на любовь-нужду, что постоянно принимает одно за другое. И постоянно оказывается наказан за такую свою ошибку.
«С каждым днём всё сильнее, сильнее»
Да уж, если открыл в себе любовь-жаление, это необратимо. И, открыв такое в себе к другому, открываешь – «с каждым днём всё сильнее» – что такое отношение к другому – это самое необходимое и самому себе, а, может, единственно необходимое – чтобы вот так ты видел другого человека. Каждого другого. Но учишься ты такому отношению на этом человеке, которого случилось полюбить, пожалев.
«Но никак я сказать не могу, не могу,
Что тебя больше всех я жалею»
Потому что у слова «жалость» иное значение в миру. А двух разных слов на два разных чувства нет. «Ты жалкая» – говорится с пренебрежением, если не с отвращением. Этого-то и боится душа каждого, когда думает о честности. Если быть честным перед людьми, гримасу вот такой жалости на их лицах, хотя бы тень её обязательно – люди ведь в большинстве постараются скрыть это к тебе чувство – ты такое если не увидишь, то очень ясно почувствуешь. Хотя бы в этом людском фирменном безмолвии.
Ну, и потому «сказать не могу», что любовь-жалость – это не слова, это чувство. А когда чувство, оно переживается, то есть, ты в нём живёшь, ты в настоящем оказываешься, когда в тебе чувство.
В дела чувству переходить – это само собой, но дела будут похожи и на исходящие от чувств других. Слова, они тоже дела – слова стиха, например. Но видно, как перевод чувства в слова – это лаборатория самого чувствующего. Ясно, что словами ты можешь понравиться объекту твоей любви-жалости, но разве понравиться ты хочешь, когда жалеешь? Жалость (которая любовь) – явление самодостаточное и бесконечное. И оно не насыщаемо.
«В этой комнате, где одно окно
Стены серые, необжитость
Ты приходишь ко мне в одном из снов,
Словно чудо: взяло – и свершилось»
Чудо сна. Чудо – это то, что невозможно повторить. То есть, управлять чудом невозможно.
«Понимаешь, просто чудо, оно
Вдруг свершилось, взяло и свершилось
В этой комнате, где одно окно,
Стены серые и необжитость»
А дальше мы додумываем сами. Чудо сна такого, оно учит освобождению от серости и необжитости, от заточения в камеру эту с одним окном – тюрьму своего собственного неумения любить. Чудо жалости – вот ключ к такому искусству. А что именно за жалость, это сон такой и рассказывает – показывает.
Иллюстрация создана участниками практики-тренинга "Арт-контакт"
Больше текстов Игоря Льва - на странице "Игорь Лев 2" Прозы.ру, ссылка: http://proza.ru/avtor/igorlev2?ysclid=m7adofa7bf128279810
Свидетельство о публикации №225040701090