Сказка Агафьин Мёд

Агафьин Мёд

В деревне Подосиновики, что у кромки Вещего Леса, жила лиса Агафья. Хитрая была – слов нет! То сметанку у бабки Марфы слизнёт, то рыбку у деда Потапа с крючка стащит. Знали её все, да только слава у Агафьи была, как репей в хвосте – колючая да нежеланная. «Эх, кума, не ври-как лиса!» – качали головами соседи. А Агафье тоскливо было. Хотелось ей, чтоб не сторонились её, а привечали, чтоб не шугали, а гостинцем угощали.

Однажды, подслушивая у избы старика Елисея, услыхала Агафья диво дивное. Рассказывал старик внукам про мёд волшебный, что в самой глуши Вещего Леса пчёлы-светляки носят. «Тот мёд, – шептал Елисей, – любую ложь исцелить может. Отведает его лжец – и все ему верить станут, будто правду одну говорил».

Загорелось сердце у Агафьи! «Вот он, мой шанс! – смекнула лиса. – Добуду мёд – и стану честной да пригожей в глазах у всех!» Собрала узелок невелик да и шасть в Вещий Лес. А лес тот не простой: деревья старые, с глазами-сучками, тропки сами под ноги ложатся, да ведут не куда хочется, а куда нужно.

Шла Агафья, шла, да упёрлась в болото топкое. Туман киселем стелется, кувшинки-лопатки дорогу преграждают. А из кочки-подушки высунулась Кикимора – зелёная, конопатая, глаза – бусинки блестящие.

«Куды-куды-торопыжка-шубка-рыжка? – затараторила она. – Опешила Агафья. Шубка-то у неё одна, греет в холода. Но делать нечего – путь дальше нужен. Сняла шубку, отдала Кикиморе. «Бери, болотная! Только путь укажи!» Кикимора шубку сцапала, хихикнула и кочкой кивнула: «Вперёд-иди-не-сверни-гляди!»

Пошла Агафья дальше, дрожа от холода. Добралась до горы, где кузница стояла. Дым столбом, искры снопом, а в кузнице Медведь-кузнец молотом машет – грох-бум! «Чего надо, рыжая?» – пробасил он сурово, глянув из-под лохматых бровей.
«Мёд мне волшебный нужен, дедушка Медведь, – пролепетала Агафья. – Говорят, пещера с ним за твоей кузницей».
«Знаю, – кивнул Медведь. – Только дверь туда заперта. Ключ я выкую, коли подсобишь мне. Три дня будешь меха раздувать да уголь подносить. Согласна?»
Тяжко было Агафье – лапки слабые, а работа жаркая. Но отступать некуда. Три дня трудилась лиса, не покладая лап: мехами пыхтела, уголь таскала. На третий день дал ей Медведь-кузнец ключ кованый: «Держи. Заслужила».

С ключом поспешила Агафья дальше. И вот на солнечной полянке увидела девочку. Сидит Маша на пеньке, плачет горько. Узнала её Агафья – это у неё она год назад курочку Рябу утащила. Защемило сердце у лисы. Подошла тихонько.
«Чего плачешь, девочка?»
Маша подняла заплаканные глаза: «Птенчик мой любимый, Чижик, пропал… Улетел куда-то».
И тут поняла Агафья: вот оно, главное испытание. Не мёд волшебный нужен, а дело доброе.
«Не плачь, Маша, – сказала Агафья искренне. – Я тебе тогда с курочкой нехорошо сделала, прости меня, глупую. Давай вместе твоего Чижика поищем!»
Удивилась Маша, но кивнула. Искали они птенчика по всему лесу, звали-аукали. И – о чудо! – нашли! Запутался Чижик в ветках малины, пищит жалобно. Освободила его Агафья, посадила Маше на плечо. Улыбнулась девочка сквозь слёзы.

Нашла Агафья пещеру, открыла ключом. Внутри – улей золотой, а вокруг пчёлы-светляки жужжат тихонько. Набрала лиса мёду в туесок, попробовала… Обычный мёд, липовый, сладкий. Никакого волшебства.

Вздохнула Агафья, села на камень. И тут рядом появился старик Елисей. Улыбнулся хитро: «Ну что, кума, нашла свой мёд волшебный?»
«Да обычный он, дедушка», – ответила лиса растерянно.
«А волшебство не в мёде, Агафьюшка, – сказал Елисей. – Волшебство в пути, что ты прошла. Шубку отдала – жадность поборола. У кузнеца трудилась – леность осилила. У Маши прощения попросила и помогла – злость свою в добро обратила. Мёд лишь показал тебе, что и без него ты честной стать можешь, если сердце твоё захочет».

Вернулась Агафья в Подосиновики. А там уж все знают про её поход: Маша рассказала, как лиса ей помогла. Смотрят на неё жители не с укором, а с удивлением и теплом. А Маша подбежала и протянула Агафье новую шубку – тёплую, из овечьей шерсти, что бабушка сваляла. «Это тебе, Агафья. За доброту».

И поняла лиса: не мёд волшебный славу меняет, а поступки добрые. И пусть хитринка в глазах осталась, но сердце у неё теперь было честное, а это – дороже любого мёда.