Безумный гений моей жизни 07. Вторая древнейшая

БЕЗУМНЫЙ ГЕНИЙ МОЕЙ ЖИЗНИ 07. Вторая древнейшая.

Продолжение.
Начало: https://valafila.livejournal.com/72938.html

               
            …
Как конь, привыкший к удилам,
Уж сам идет с свои железа,
Так я в твои капканы лезу,
Расставленные тут и там.
Капкан любви, ловушка страсти!
Но безотчетно щелкнет сталь -
И равнодушная, как «здрасте», -
Любовь — не радость, а печаль.
(Анна Буссо)

Мое ученичество у Людмилы как-то неожиданно вдруг закончилось. Она направила меня в журналистику, помогла закрепиться в молодежной газете, но категорически не стала читать и корректировать мои статьи, как я привыкла в университете с моими курсовыми и дипломной. Дальше я должна была действовать сама, на свой страх и риск. Я могла неплохо написать сочинение на заданную тему, но статья — это совершенно другое дело, здесь действуют иные законы творчества, если журналистику вообще можно отнести к творчеству. Здесь пишут однодневки на злобу дня. Здесь смеются над «нетленкой».
Я лихорадочно стала изучать подшивки газет, пытаясь понять алгоритм создания сих каждодневных шедевров. Собственно, изучать особенно было нечего. Статьи, заметки, репортажи, очерки и зарисовки были по сути однотипными. Я стала подражать стилю газеты. Поначалу мне давали задания полегче — написать небольшие репортажи с места события, например, какой-нибудь встречи передовиков производства или запуска новой продукции на предприятии. Я могла сидеть целыми ночами над заметкой, пытаясь из рядового события вытащить что-то интересное для читателей.
Людмила не спрашивала меня ни о чем, и не читала моих статей до их выхода в газете. Она наблюдала за моими стараниями и «муками творчества» со стороны. Ее отношение мне показалось безжалостным, ведь я же не профессиональный журналист! Она словно проверяла меня на выдержку.
И, кажется, я справилась с первым испытанием: моя начальница отдавала мои статьи в печать уже почти без правки. Мне пришлось вспомнить про экономику — мою первую профессию, и это стало моим спасением. Я оказалась в нужное время и в нужном месте — в середине 80-х годов начиналась перестройка с новыми экономическими реформами, в которых ставка делалась на заинтересованность рабочих в результатах труда, вводился бригадный подряд, коэффициент трудового участия, разрешалась индивидуальная трудовая деятельность и свободное предпринимательство с привлечением частного капитала. Страна переходила на управляемую рыночную экономику.
Мне это стало гораздо интереснее поэтических вечеров и заумных разговоров о духовности. У меня началась МОЯ конкретная деятельность и я надеялась на СВОЮ жизнь.
В редакции молодежки ко мне относились несколько свысока, поскольку я всего лишь филолог. Но меня это ничуть не смущало - я увлеклась своей новой работой. И у меня был главный козырь — я лучше других могла разобраться в экономических вопросах, хотя бы для уровня газеты и уже умела описать проблему достаточно понятно. Поэтому меня предпочитали брать в командировки на разные промышленные мероприятия. Я очень быстро познакомилась с руководством всех ведущих предприятий, а также с секретарями ЦК Комсомола, непосредственными учредителями и руководителями газеты. Я стала  гораздо чаще публиковаться. ...И это совсем не понравилось корифеям молодежки. Поэтому меня стали, говоря их языком, гнобить, то есть критиковать мои статьи, а потом и вовсе заставлять полностью переписывать.  Самое изощренное гнобление называлось «пускать по кругу». Это когда каждый из десятка местных корифеев вносит свои правки, а автору предлагается свести их в единую статью. Что в принципе невозможно. У меня была одна возможность избежать такой участи. Я ведь была молода и красива, и некоторые из корифеев мужского пола, включая редактора, готовы были «помочь» мне за мою благосклонность. Старо, как мир, особенно в этой, называемой древнейшей, профессии.
Удивительно, но даже в такой сложный для меня момент становления в профессии, Людмила предпочла остаться в стороне. Возможно, это был один из ее воспитательных методов...
Когда мне вернули мою статью, над которой я работала более недели, собирая материал по предприятиям, проводя несколько интервью и бессонных ночей — это был обзорный очерк о первых результатах рыночных методов — я уже готова была все бросить и уйти... Я медленно шла по лестнице, раздумывая над ситуацией, как неожиданно услышала свое имя: меня окликала редактор партийной газеты. Оказывается она читала мои материалы, и они ей нравились. Может, я возьмусь написать статью и в ее газету? - спросила она. Я протянула ей отвергнутый очерк и пошла вслед за ней в ее кабинет на другом этаже.
На следующий день моя статья была опубликована в партийной газете, а я получила предложение работать там экономическим обозревателем. Таким образом я была спасена — у меня была и работа, и признание.
Я даже гордилась своей победой и тем, что уже без помощи Людмилы устроилась на работу, да еще в «партийку». Значит, я состоялась и теперь могу сама управлять своей судьбой!
Мы празднично отметили это значимое событие. Людмила оценила мое усердие и прилежание. Но ...ей неинтересна была тема моих работ. Она с мягкой улыбкой слушала мои  восторженные рассказы о том, как я спускалась в шахту и шла опасный путь по штреку среди потрескивающей породы, чтобы написать очерк о передовой бригаде шахтеров, или целый рабочий день провела на молодежной стройке, выискивая что-нибудь для поэтизации труда строителей... Она даже иногда подсказывала мне яркую метафору для подкрепления читательского интереса.
Однако у нас уже не было того единого воодушевления от ее творчества, которое полностью владело мною в годы ученичества. У меня на первом плане было — свое.
               
           …
Зачем орлицей над орленком
Я над тобой, чужим ребенком,
Распростираюсь — то-то будет тень!
Когда окрепнешь ты в какой-то день.
И молодым крылом ты, пробиваясь к свету,
Разрубишь тень мою,
Боясь тенеты!
Не пощадишь, не вспомнишь, что когда-то
Была тебе я верным провожатым.
(Анна Буссо)

Мне казалось, что я освободилась от тотального влияния своей наставницы, вышла из ее тени, «пробиваясь к свету». У меня стали появляться друзья и симпатизирующие молодые мужчины, предложения встречаться и общаться. И я готова была откликнуться и начать новые отношения, начать строить и устраивать свою жизнь по своим планам. Но я забыла, что все еще находилась внутри, все еще не вышла из другого сценария, по которому у меня не было шанса на свою отдельную и счастливую судьбу.
               
        …
Пахнет разрыв-травой,
Мучаюсь этим запахом.
К тебе ли прилепит соблазном,
В себя ли уйду — все равно!
Запах смерти тягучий
Близостью душной зовет
И разрывает мне сердце.
(Анна Буссо)

Не вмешиваясь явно в мою работу в газете, Людмила все равно незримо присутствовала всюду. Стоило мне задержаться дольше возможного, как она звонила, выражая беспокойство, или внезапно появлялась у редакции, как только кто-нибудь собирался меня проводить до дома.
 - Зачем ты так уничижительно говоришь с этим журналистом, ведь он не сделал ничего плохого?! - сердилась я на ее, когда она своим негромким голосом и высокомерными интонациями легко и быстро спроваживала моего спутника.
 - Пока не сделал ничего плохого, - спокойно отвечала она. - Но я прекрасно вижу его намерения.
Да, чаще всего она была права в своих оценках вьющихся около меня воздыхателей. В этом месте и в этой «древнейшей» профессии, куда она же меня и благословила на трудовой путь, найдется ли честный и чистый человек... Однако все же не ей, а мне самой нужно было разбираться со своими отношениями.
Я уже начала понимать уготованную мне роль в жизненном сценарии моей наставницы и стала более активно сопротивляться ее влиянию. Теперь я не принимала за истину ее поэтические озарения, особенно, по вопросам любви, брака и мужчин.
               
            …
Как озноб - за спиной твой смех.
Так и будешь, мой тайный палач!
Для своих безотрадных потех
Строить мне эшафоты удач.
Ненасытна бескровная месть,
Не осветится заревом зла.
Свой палач есть у каждого, есть!
Там где раньше любовь цвела.
(Анна Буссо)
               
Я увидела в ее стихах, бесспорно, талантливых и мощных, не выход из боли и страданий, не сублимацию всего темного в светлое, а скорее наоборот, увод и втягивание в ее боль через эмоциональное сопереживание.  Но я все равно уже была в капкане — сочувствия, жалости и долга. И мне предстояло приложить невероятные усилия, чтобы вырваться из него. Вплоть до самой смерти. Ее смерти.

Vala Fila