Жадный до яда

- Ты лжёшь! Лжёшь! – кричал маленький ангел в попытке сбежать, спотыкаясь на каждой кочке, царапая мягкое тельце и румяные щёчки о хлёсткие ветви.

- Я не лжец! Не лгал никогда и не стану. Ты умрёшь! Эти плоды ядовиты! Умрёшь! Умрёшь! Умрёшь! – эхом отзывалось в чаще шипение змея.

Она пришла сюда с корзиной для ягод. Мать её послала. В лес. Одну. Без присмотра. Глупо.

Ей было пять.

На опушке рос куст. Дивный запах плодов манил. Словно Древо Познания. Господь отпустил Еву, мать отпустила дочь. Змей никого не сманивал. Лишь предупреждающе шикнул.

Перемазанный соком рот. Алым соком. Словно кровью. Горячей. Жидкой. Живой. А змей холодный. Хоть и грелся на солнце. И голос холодный:

- Не ешь! Эти плоды ядовиты!

- Неужто? Они так вкусны, что не могут быть вредны! Ты сам здесь сидишь, должно быть, отведал!

- Не ешь!

- Жадина!

Горстями исчезают плоды за полноватыми губами. И вдруг – стон. Стон боли. Страха. Вины. Стон пришедшего наказания.

- Ты умираешь! Довольна?!

- Ты лжёшь! Лжёшь! – и вот он, побег. Трусливый. Попытка спрятаться. Что толку? Умрёшь.

Заплутала. Ночь безлунна. Болото топко. Звёзды тусклы.

- Держи! – старец с большим фонарём в руках протянул трость. Хват из последних сил. Грязь забурлила. Не отпускает. Тонешь. Болото. Слякоть.

Раннее утро. Сон – как рукой сняло. Изба.

- Отпусти меня, дедушка! Ты спас меня, но теперь я хочу к маме!

- Что ж, отпущу. Но только коль месяц прослужишь по вере. 

- Как так – по вере?

- Скромно. Травы сбирать, затем – иссушать, зелья варить, крышу чинить, дождь заклинать, птичек летать учить. Скромно. По вере.

Месяц прошёл. А может и пара. А может четыре. Полгода. Два года. Десять. Девушка юная варит в котле сбор. Дедушка старый точит для дров топор. Лето. Корзинка для ягод заброшена в угол избы. Под тряпкой. Под лавкой. За банкой. И памяти ей уж нет.

- Я помню…, я помню вкус красных ягод. Точно такой, как вкус этого зелья. Дедушка, – испуг в девичьих глазах, - ты обещал отпустить!

- Внучка…, давно ты мертва, да только сказать не смел. А я – проводник в загробный далёкий удел. Теперь уж большая. Душа ребёнка не упокоилась бы. В неведеньи было счастье твоё, средь цветов, леса, речных берегов. Со мной…. Иди. Свободна отныне.

Свет золотой. Музыка дивная из пустоты. Девушка тает. Тает за нею и дед. И стол. Котёл. И лес. Лавка. Тряпка. Всё.

Стоит среди леса пустая изба-развалюха. И нет никого. И ничего. Лишь тлеющий труп ребёнка под лавкой в объятьях с корзиной.

Всё.