Говnовоз

Хочешь слушать, а не читать?
Тогда жду тебя в моем подкасте:

Сканируй QR код или заходи по ссылке
https://music.yandex.ru/album/32653257
ТЫ СЛЫШИШЬ? СЕКРЕТНЫЕ АРХИВЫ ПОТУСТОРОННИХ

---

Пахло дерьмом. Всегда.
Саня работал водителем ассенизаторской машины, или, как её называли местные, — говновоз. Серо-жёлтая цистерна, вонючие рукава, багровая жижа, стекающая с краёв, — всё это было частью его будней. Дерьмо ссалось с обшивки даже в жару, когда металл шкварчал под солнцем.
Во время работы его никто не уважал. Да и после — тоже. Люди обходили стороной. Дети кричали вслед: «Говновоз! Говновоз!» Он привык. Считал: «Каждому — своё. Кто-то в кабаке шикует, а кто-то по трубам говно таскает».
Он не жаловался. Работа была — и ладно. Получку максимум на неделю задерживали — и ладно. Вечера он коротал в однушке в хрущёвке, пил пиво, смотрел в окно. Иногда включал телевизор, где ведущие врали с натужной улыбкой, а политики — с натренированной мерзостью. У него даже кошки не было, чтобы разделить хоть с кем-то своё уныние. Он просто молча пил и слушал, как за стеной соседи долбятся и блюют.
Каждое утро он садился в кабину, запускал двигатель, слушал, как бурлит в цистерне, и ехал по адресам. Канализация была его домом. Он знал каждую трубу, каждый люк, каждую вонь. Знал, где что течёт, где подгнило, у какого дома забито. Он был в этом мире королём — без трона, но с амбре нечистот вместо короны.
Как-то раз ему дали новый маршрут — район старого мясокомбината. Там никто не жил. Только трущобы, бетонные кости снесённых панелек и одинокие, облезлые псы. Место жуткое: воздух будто стоял мертвецом. Слоистый, липкий, как прокисший бульон. Все трубы были забиты, люки заржавели. Саня выругался, но поехал. Работа — она и есть работа.
Он подъехал к огромному люку. Железный, вросший в асфальт, весь в ржавчине и чёрных подтёках. На крышке было что-то нацарапано — символ, похожий на спираль, из которой росли пальцы, как у мертвеца. Когда он его открыл, вонь ударила в лицо так, что у него слиплись ресницы. Даже для него это было слишком. Как будто гнило не просто дерьмо, а нечто живое. Злобное. Спящее.
Он подключил рукав, включил насос. И тут…
 Почва под ним дрогнула. Асфальт провалился.
Он не успел даже выругаться. Вместе с люком, рукавом и частью машины — он ушёл под землю.
Падение было вязким. Он нырнул не в пустоту — в нечто теплое, как кисель из гноя. Оно ласкало его, тянуло, обнимало слизями.
Он потерял сознание.
Очнулся в темноте. Но не полной. Всё вокруг светилось коричневатым, болотным светом, будто фекалии тут были фосфоресцирующими. Стены из пульсирующей плоти. Потолок — в волосах. Пол — вязкий, липкий, покрыт пупырышками. Воздух густой, как суп из мертвечины. Он вонял, но в этом запахе было что-то… родное. Материнское.
Он понял — он внизу. Ниже канализации. Ниже всего. Здесь — другое измерение. Канализационный ад.
Не успел он додумать эту мысль до конца, как из темноты начали выползать они.
Существа — слепленные из человека и фекалий. Один был с лицом младенца и телом, как у слизня. Другой — с руками, торчащими из задницы, вместо ног — трепыхающаяся кишка. Третий — вывернутый наизнанку человек, из которого сочился гной, а из глаз текла моча. Их тушки волочились по земле, из них лезли черви.
 Они двигались без звука, но пахли, как смерть, умноженная на хлорку.
— Ты пришёл… — прошептали они в унисон. Не голосом, а скрипом рёбер, пердежом и хлюпаньем.
Саня отступил. Упал. Под ним забурлила жижа. Из неё поднялась троноподобная конструкция — из унитазов, труб и ржавых зубов. Её воздвигли для него. Вокруг вспыхнули факелы — не с огнём, а с горящим калом, зеленовато-оранжевым, как радиоактивный мёд.
— Ты — он. Ты — Говнокороль.
Он рассмеялся. Подумал, что это глюк. Газы. Тепловой удар. Но стоило ему сесть на трон — он почувствовал: это его. Его место. Его народ. Он — не для мира, где над ним смеются. Он — для мира, где его уважают.
Мутанты заполнили зал. Они пели. Из фекалий вырастали слова, из слизи — хоры. Он не понимал язык, но знал: они умоляют. Показать им путь.
Куда? Он не знал. Но чувствовал: наверх. К людям. Напомнить им.

Прошли дни. Может, недели.
Саня потихоньку освоился. Он стал частью мира. Тем более, что для хорошей жизни тут все было. Он ел мясистые наросты, росшие на стенах — на вкус как тушёнка с тухлым кефиром и печенью. Пил из фонтанов, бьющих из разлагающихся тел. Ласково называл их «гнойники-источники».
Его тело стремительно менялось. Кожа стала серо-зелёной. Зубы — крепче и острее. Глаза — светились янтарным фекальным светом. Волосы выпали. Вместо них — нити из волос канализационных существ. Ногти стали как у крыс. Пальцы — длинные, как шланги. Рот мог открываться до грудины.
Целыми днями он бродил по каналам. Осматривал свои владения. Вокруг — дома из унитазов. Мосты — из костей, обмазанных живым дерьмом. А по мостам весело бегали дети — калообразные сгустки с выпученными глазами. Они визжали и гонялись друг за другом на слизнях, кидая самодельные коричневые снежки. Саня не сразу понял, что это дети, и чем они отличаются от взрослых. Но потом заметил разницу. Они были меньше в объемах и цвет у них был посветлее, даже рыжеватый.
А как-то раз его подозвала к себе темно-коричневая субстанция и начала показывать картины. На слизи. Это была история этого места. Он видел, как появился этот мир: когда-то люди сбросили слишком много. И канализация ожила. Ибо всё, что исходит от человека, живёт. Жизнь рождается даже из говна.
Сначала — черви. Потом — слизь. Потом — плоть. Потом — сознание. Осколки мыслей, застрявшие в кале. Они стали основой для новых существ.
Они искали его. Того, кто не гнушается. Кто не моет руки. Кто чуток к запахам. Он — их идеал.
Началась череда ритуалов.
Он благословлял мутантов, погружая их в гнойные ванны. Слушал музыку трубы — буквально: труба, подключённая к заднице мёртвого свиноподобного монстра, играла под напором газа. Это была симфония ПЕРДЕЖА.
Он изучал язык канализации — из слизи, блевоты и звуков задницы. Это был древний язык. Он стал говорить на нём.
Ему дали королеву. Она была прекрасна. Из спрессованного навоза, но с глазами как два сверкающих нефрита. Они сразу же спарились на алтаре. Их дети ещё не родились, но уже ползали под ногами — в виде личинок.
Всё было идеально. Это то, чего он всегда хотел. Саня заплакал. Его прервало только одно неприятное чувство. Как маленькая занозка.
 Снизу всегда тянет вверх.
Он слышал зов. Кто-то наверху вызвал ассенизатора. Где-то в мире снова прорвало трубу. Он чувствовал — пора.
Он прыгнул в Кафедру Сброса. Подъём. Рывок. Возвращение.

На следующий день из всех люков поползли твари. Тёплые, вонючие, мрачные. Мутанты. Впереди — Он. Саня. В мантии из туалетной бумаги. С жезлом из ёршика.
Он шёл по улицам. Люди визжали, падали. Он махал рукой — и асфальт лопался, рождал новых. Детей канализации.
Он не хотел зла. Он хотел быть признанным. И теперь — он им был.
Город утонул в вони. Власти бежали. Люди умирали. Но не все. Часть — остались. Они опустились на колени. Приняли Его. Стали частью нового города — мясного, слизистого, гнойного.
Так Саня стал тем, кем был всегда.
Говнокоролём.
А под ногами, в трубах, росли новые города.
Ибо канализация — это не конец. Это начало.