глава 30

                ГЛАВА 30. ЗЕРНО И ПЕПЕЛ.








В тот год реки пересохли раньше обычного. Не потому что солнце стало ярче — просто некому было смотреть, как они текут.

На станции возле Ворожбы стояло шестеро. У каждого — мешок, у некоторых — по ребёнку. Не было ни документов, ни билетов. Только рваные сумки, взгляд в землю и страх.

Паровоз ушёл без них. Через двадцать минут подошли чекисты.

— Кто такие? — спросил один.

Молчание. Потом женщина с мальчиком прошептала:

— Мы из-под Первомайска. Ушли. Там уже нет никого.

— Разрешение есть?

— Нет. Мы… просто…

— В участок.

Мальчик начал кричать. Его никто не остановил.

Выписка из циркуляра №82/с, март 1933 года:

«В целях пресечения самовольного перемещения крестьян из районов, охваченных недородом, установить строгий контроль на железнодорожных станциях. Задерживать без права пересылки. Нарушители подлежат возвращению либо изоляции.»

В колхозе «Рассвет имени Карла Либкнехта» восемь женщин отказались выходить на работу. Сказали — больше не могут. Плакали. Угрожали. Сидели у правления, как у могилы.

Бригадир Фёдор кричал, махал бумагами.

— Товарищи! Это саботаж! Вы думаете, если лежать — вас накормят? Руки есть — пашите!

Одна из женщин, с обмотанными ногами, подошла к нему и сказала:

— Ты землю вспашешь, Федя. А потом кого будешь сеять? Нас?

Он отшатнулся. И ушёл. А женщины остались.

Фрагмент письма. Архивное дело №404-В:

«…Маша, ты спрашиваешь, как жить, если всё пропало. Отвечаю: живи. Даже если стыдно, даже если воешь ночью. Живи со стыдом. Лучше так, чем в этой яме, где мы теперь.

Вчера соседка сварила собаку. Муж отнял у неё половник. Утром она умерла. Он — тоже. Но не от голода. От памяти.

Маша, живи. Не поминай нас. Люби кого-нибудь. Хлеб — это жизнь, но жизнь — это не только хлеб.

Твоя мама. 27 марта 1933 года, Мелитополь.»

Семья Кондратюков решила идти на север. Пешком. Двоих детей завернули в шубы, третьего несли на санках. Шли ночами. Днём прятались в скирдах, сараях, иногда — в хлеву у таких же беглецов.

На третий день мать умерла. На пятый — младший перестал говорить. На седьмой их поймали.

Отец Кондратюк сказал:

— Стреляйте. Мне всё равно.

Их не застрелили. Просто отвезли обратно. Пешком. По льду.

Газета «Серп і молот», апрель 1933 года:

«…Трудящиеся сёл должны понять: каждая попытка бегства — это удар по стране. Сильная страна не строится слабыми людьми. Кто любит Родину — останется с нею в час испытания.»

На юге Донбасса, в поселке Снежное, рабочие шахты №5 укрыли в старом бункере семью из Лозовой. Шестеро. Один уже не дышал. Младенец — грудной. Женщина, шатаясь, отдала ребёнка одному из шахтёров.

— Возьми. Его не за что кормить.

Тот взял. Молча. Унёс к себе.

Через два дня его уволили «за укрывательство антигосударственных элементов».

Ребёнок выжил.

Справка РПК (райпартком) г. Артёмовск:

«Отмечаются случаи подмены родственных связей для ухода от ответственности. Рабочие укрывают крестьян, выдавая за родственников. Принять меры к установлению фактов укрывательства и наказанию виновных.»

В селе Новая Долина осталась одна баба Маруся. Остальные — в земле. Или ушли. Или забылись. Она выходила каждый вечер к колодцу. Воду уже никто не пил, но колодец стоял. Она смотрела в него, как в зеркало.

В один из вечеров к ней подошёл ворон. Сел на край, наклонился. Смотрел вместе с ней.

— Думаешь, я прыгну? — спросила она. — Не дождёшься. Сначала ты.

Она кинула в него горсть земли. Он улетел. А она осталась.

Докладная записка по линии ГПУ, апрель 1933 года:

«В сёлах Волновахского района наблюдаются случаи, когда выжившие отказываются хоронить мёртвых, ссылаясь на усталость, страх заражения или „бессмысленность труда“. Предлагается привлечь к этому заключённых или использовать лошадей, если остались.»

Весна тянулась медленно, как гнилая нитка. На улицах сёл было пусто. Только ветер открывал калитки и гнал мусор по дворам. Никто не закрывал окна — сквозняки не пугали мёртвых.

В одном из покинутых домов осталась записка. Обгоревший лист, воткнутый в стену гвоздём:

«Я всё видел. Я не смог. Простите меня. Я был головой сельсовета. Я приказал забрать у них зерно. Я знал, чем это кончится. Я хотел жить. Но это не жизнь. Я не спас ни одного. Ни себя. Ни их.»

Подписи не было.

Вечером в Хлиповке Варка снова шила. Девочка молча подавала ей тряпки.

— Устала? — спросила Варка.

— Нет.

— Тогда давай ещё одного. Сегодня будет с глазами.

— Смотрящая?

— Да. Пусть смотрит за тем, что мы пережили.

И кукла получилась страшной. Из мешковины, с чёрными точками вместо глаз. Варка поставила её на подоконник.

На утро её не было.

Конец главы.