Давным-давно сказка Лекарство от любви

ЛЕКАРСТВО ОТ ЛЮБВИ

1.

 Давным-давно жил на просторах скифских степей царь Таргитай. Отважный и смелый был правитель, мудрый и справедливый. Долгую жизнь прожил, и рассказывают легенды, что в юности случилась с ним такая вот история.
 Рано овдовела мать Таргитая, царица Табити. Долго оплакивала она погибшего в сражении супруга, поручив воспитание единственного сына лучшим мудрецам и храбрейшим воинам страны. Всему обучили юного царя воины: без устали проводить дни и ночи в седле, без промаха стрелять из лука и метать копье, руководить осадой и выигрывать сражения. Многое преподали Таргитаю мудрецы: как наблюдать движение светил и звезд, как чтить богов, как отличать правду ото лжи. Кое-что юноша и сам перенял от придворных поэтов и музыкантов: умение наигрывать на кифаре, красоту сочинения стихов, неистовую страсть танца. Если же прибавить, что внешностью и статью походил Таргитай на самого бога солнца, станет ясно – число желавших породниться с царским домом семейств возрастало день ото дня.
 Только тут и опомнилась Табити. Ведь не воины, не мудрецы, не люди искусства правят миром, и подчас судьбы целых народов вершит один шаловливый взмах нежной женской ручки, а в изрекающем потоки несусветной чуши порхании бархатных губок иные слышат больше мудрости, нежели в притчах убеленных сединами старцев. Не ведающий коварства любовных увлечений и не умеющий смирять желания государь – игрушка в руках судьбы, прямая угроза своим владениям. Надо было срочно исправлять упущенное. Вернее, искать лекарство от вероятного недуга.
 Царица собрала совет. Зло обозначено. Зло это – любовь, чувство, лишающее головы, терять которую мужчине не пристало. Однако слово «любовь» расплывчато, а прежде чем искать средство, следует понять причину.
 – Что такое любовь?! – выкрикнула царица в зале совета.
 И поднялся первый мудрец.
 – Это вкравшаяся в расчеты богов досадная ошибка. Она естественная помеха разумному началу, попытке понять истину, любым размышлениям...
 – О мудрейший, позволь не согласиться с твоими словами, – вмешался первый советник. – Из любви, как из всякого другого чувства, ловкий политик может извлечь пользу для всех, и тогда заключаются династические браки; или личную выгоду, и тогда в постели государя оказывается покладистая девушка, посредством которой принимаются необходимые министру решения. Так что любовь – это инструмент.
 – Вы все усложняете своими трусливыми рассуждениями. Любовь – это помеха. Отважный воин от нее слабеет и растекается подобно воску на солнцепеке. Герою негоже страдать и унижаться, ему пристало приходить и брать силой, а иначе он не герой, – прогромыхал голос военачальника.
 – Фи, как это грубо! – взмахнул изящной ладонью придворный поэт. – Брать?! Силой?! Какая же это любовь?! Любовь – это нежный цветок, распустивший свои лепестки под рвущуюся из души хрустальную музыку счастья, под пылкие взгляды украдкой, под робкие поцелуи и страстные объятья. Вот что такое любовь!
 Табити поняла, что не найдет ответа среди приближенных. Она велела оседлать коня и вихрем пронеслась по своим владениям.
 – Любовь – это звон золотых монет, на которые можно купить все, – ответил жирный торгаш.
 – Это бешеная скачка под луной по вольным просторам, – сказал пастух.
 – Это жирная голубица, обжаренная в оливковом масле и приправленная винным соусом с имбирем, корицей и гвоздикой, – мечтательно закатил глаза придворный повар.
 – Это узкогорлая, крутобедрая, похожая на стройную девушку расписная амфора, – фартуком вытер испачканные глиной руки горшечник.
 – Это то, о чем запрещено даже думать, – опустил голову раб.
 Вопрос остался без ответа, что повергло Табити в глубокую задумчивость. Если недуг не ясен, как изыскать метод его исцеления?! А вокруг шестнадцатилетнего Таргитая буквально вился рой прелестниц.
 Слегка припадая на израненную в сражении ногу, перед повелительницей склонился наставник наследника, верный друг погибшего царя, старый воин Трасп.
 – Не печалься. Если простые люди не предложили нужного решения, следует спросить у коснувшихся тайны...
 Табити вздрогнула. Так называли тех, кто владел искусством черной и белой магии, дружил с вечностью, ее злыми и добрыми богами. О местах их пребывания говорили шепотом, мало кто ведал туда дорогу, а имен их не знали вовсе.
 – Я принесу разгадку, даже если это будет мой последний поход.

2.

 Ночной порой Трасп выехал на север, к излучине Борисфена, туда, где в окружении игривого плеска наяд жила безымянная речная гидрида. Говорили, что ей были доступны многие тайны мироздания, однако даже небожители не всегда могли воспользоваться ее советом, поскольку таилась гидрида и беседовала далеко не с каждым.
 Верный слуга торопился неспешно, настороженно оглядываясь по сторонам. Редкие смельчаки рисковали посещать эти края, и совсем малое число их возвращалось к родным порогам. Остались позади убогие домишки приграничных пастухов и крестьян, у которых воин останавливался на ночлег. Трасп пересек невысокую гряду холмов и спустился к широкой степной равнине. Легкий ветерок ерошил серые волны ковыля, стрекотали под конскими копытами зеленые кузнечики, жужжали трудолюбивые пчелы, сладко пахло клевером и покоем. Царедворец задумчиво отпустил поводья.
 Там, во дворце, он тоже бился над загадкой природы любви и имел свое решение. Очень давно, когда его пояс еще не тяжелил короткий скифский меч, Траспу довелось спасти от смерти речную нимфу. Глинистый оползень отрезал бедняжку от основного потока, оставив погибать в высыхающей луже. На руках бережно нес юноша притихшее существо. Сердце его сжималось от вида угасавшего создания, чьи густые зеленые волосы приятно щекотали кожу, а еще хранивший кое-где капли воды голубоватый покров манил истомой тайны. Трасп опустил нимфу в прибрежные волны реки и без памяти влюбился. Известно, что чары дочерей Нептуна для людей гибельны, прямая дорога ведет их в прохладу придонной глубины; однако нимфа не только не забрала своего спасителя в водную стихию, но коротала с ним ночи на влажной траве в тени густого камыша до тех пор, пока военная труба не позвала Траспа в его первый поход. После он много сражался и странствовал, видел женщин красивых и не очень, десятки раз мог жениться и обзавестись семьей, но не сумел позабыть ту, которую оставил в розовых струях их последнего рассвета. И тогда скиф понял, что любовь – это разлука, разлука не важно на сколько: на миг, на час, на день, на год; важно, что влюбленными она воспринимается как вечность. Сухие веточки разлуки питают пламя чувств; если их слишком много, огонь попросту задыхается и умирает, но иногда, наоборот, может вспыхнуть на века неугасимым примером вечной любви.
 Лошадь под ним вздрогнула от громкого свиста. Из-за спины, нарастая, долетел глухой цокот копыт. Трасп обернулся. К нему, грозя неминуемой смертью, стремительно приближались кентавры. Дикие потомки Иксиона всегда отличались свирепостью и необузданным нравом. Они признавали лишь грубую силу, были безрассудно отважны, ненавидели людское племя, не брезговали разнообразить свою примитивную пищу человеческим мясом. Скиф ударил пятками по бокам лошади, на ходу натягивая тугой лук. Экономя стрелы, Трасп бил наверняка, однако погоня неумолимо захлестывала одиночку, и вскоре меткий камень ударил в защищавший спину кожаный доспех. Кентавров осталось пятеро. Старый воин уже собрался осадить коня, чтобы, спокойно прицелившись, расправиться с врагом, когда, вспоров траву, перед ним из засады поднялись во весь рост еще несколько десятков полулюдей.
 Путь назад, вперед и влево был отрезан, дорога направо вела к болоту, куда дикари и старались загнать свою добычу в уверенности, что бесславной смерти скиф скорее предпочтет безнадежную битву. Так оно и произошло бы, но ошалевший от ужаса конь, не слушая понуканий всадника, на самом краю трясины совершил великолепный скачок в никуда. Принимая жертву, сладко чавкнула грязь, однако Трасп от толчка вылетел на упругую, прочную поверхность кочки. Последнее, что он увидел, прежде чем потерять сознание, были широко распахнутые навстречу печальной кончине влажные черные глаза тонущей лошади.

3.

 А в это самое время скифская столица содрогалась от доносившихся из царского жилища криков. Таргитай наконец-то попал в искусно расставленные силки любви.
 Породниться с царским домом хотели многие, и от невест просто не было отбоя. Всяких: высоких и низких, худеньких как тростинка и пухленьких как свежая лепешка, с вздернутыми носиками и с миленькими личиками, с волосами цвета воронова крыла и с соломенными прядями, приятных в общении и не очень, красивых и, мягко сказать, не совсем. Табити подолгу беседовала с каждой девушкой на предмет ума и ее родителями на предмет богатства, придирчиво осматривала избранниц, дабы углядеть то, что могло в будущем стать помехой на пути рождения здоровых наследников, и наконец отобрала семь претенденток. Число счастливое и не такое уж маленькое, чтобы юный царь не сумел удовлетвориться выбором.
 Не желая обижать прямым отказом остальных, царица устроила торжественный пир, планируя завершить праздник утренней охотой, после чего и распрощаться с неудачницами. А чтобы расставание не оказалось резкой неожиданностью, мудрая Табити через доверенных служанок распустила слух о семи избранницах.
 Ах, какая скорость у этих слухов! Куда уж истине тягаться с ними?! Бедняжка достигает человеческих ушей после того, как слухи успевают изрядно обработать их умы, и, если совпадает с предшествующими сплетнями, люди утверждаются в «глубине» своего разума и пренебрежительно говорят: «Ну, об этом-то мы знали давным-давно», а, если вступает со слухами в противоречие, то слышит в ответ уверенное: «Разве это правда? Это же откровенная ложь?!».
 В общем, не весть, какая хитрость имела быстрый успех, и уже на пиру слегка обалдевшего от невиданного ранее количества женщин Таргитая как бы невзначай некоторые пытались увлечь разговорами, иные же танцами, игрой на музыкальных инструментах, исполнением незатейливых песенок. Получилась замечательная какофония звуков, разозлившая юношу, испортившая ему остатки хорошего настроения и отправившая спать с головной болью.
 Утром Таргитай намеренно ехал вдалеке от основой толпы, заставляя тем самым торжествовать семерых избранниц матери, о которых его-то, конечно, никто не торопился ставить в известность, и досадливо кусать губки остальных девушек (правда, к чести сказать, самые умные к этому времени уже покинули царский дом). И вдруг на глазах у всех случилось несчастье – взбесившаяся лошадь понесла одну из отвергнутых невест. Миг, и крики о помощи стихли под кроной кипарисовой рощи. Царевич не раздумывал ни секунды.
 Это была такая бешеная скачка, что остальная свита быстро отстала. И как только это произошло, Таргитай начал сокращать расстояние между своим конем и преследуемой лошадью. В пылу погони юноша не заметил некую искусственность происходящего. Он догнал беглянку на середине неглубокой речушки.
 – Ах! – воскликнула девушка, когда сильная рука резко дернула поводья ее лошади. Она медленно сползла с седла прямо в воду, потеряв сознание или сделав соответствующий вид. При этом край голубой туники, будто невзначай, взлетел к поясу, на мгновение обнажая скрытые до известной поры женские прелести, и тут же вернулся на место. Неведомое ранее чувство пронзило Таргитая. Он успел спрыгнуть с коня, чтобы подхватить тонущее в брызгах мягкое тело.
 – М-м-мм, – простонала прелестница, когда сильные руки бережно опустили ее на траву. Случайно или не совсем, но она приняла весьма соблазнительную позу: руки за головой, вмиг ставшая прозрачной облепившая тело ткань, солнечное золото тонкого пушка на изгибе бархатных бедер, трепетное дрожание век, призыв полураскрытых губ. Юноша почувствовал, что голова его закружилась от жары вокруг, а может от жара тела.
 – Ой! – кокетливо вскрикнула спасенная, до наивности широко распахивая глаза и стыдливо прикрываясь, но не до конца, ладонями. Вот тут-то расставленные сети окончательно поймали Таргитая.
 Итак, девушки, запоминайте рецепт обольщения мужчин. «Ах!», чуть бесстыдно открыть, «м-м-мм», стыдливо зажмуриться, «ой!», чуть закрыть, то что было приоткрыто, наивно расширить глаза и все – он в ваших руках. Теперь быстро-быстро, пока не опомнился, делайте, делайте с ним, что хотите, пока вы в его глазах самая красивая, обаятельная, умная, нежная, доверчивая, ранимая. Поразительно легко ловятся эти мотыльки, прикрывающие потом свою глупость высокопарным словом «любовь».
 Они вернулись лишь под вечер рука об руку, и тут все и началось. Семерым под радостные насмешки остальных царевич, несмотря на протесты Табити, отказал в тот же вечер. Родилось множество обид, которые, как известно, влекут за собой жгучее желание мести. Мало того, между матерью и сыном вспыхнуло непонимание.
 – Она прекрасна! – твердил влюбленный.
 – Миленькая по молодости, через пару лет родит, растолстеет и потеряет то немногое, чем награждена природой.
 – Она умна!
 – Рта раскрыть боится! Следует принципу – смолчишь, сойдешь за умного!
 – Она сама скромность!
 – Ну, конечно, ждет не дождется, раскинуть ноги, забрюхатеть и повязать тебя: лучше сыном, но можно и дочерью!
 – Ты злая, за что ты так ее ненавидишь?!
 – Я твоя мать и хочу тебе только добра! Мало того, что твоя «избранница» ничем не блистает, она нищая, ее род уже давно кормится объедками с царского стола. К тому же она перессорила нас со всеми соседями, и лишь память о силе наших мечей удерживает их от нападения. Но память в потоке повседневности тает слишком быстро, а воинская слава переменчива. Опомнись, Таргитай, прогони ее, и еще все можно будет исправить.
 В этом месте упрямый сын обычно хлопал дверью и бежал в ласковые объятия возлюбленной. Что могла поделать несчастная мать, если в случае убийства девушки царевич пригрозил броситься на меч, а в случае изгнания – отправиться вслед за любимой?! Табити оставалось ждать возвращения Траспа и надеяться на удачу.

4.

 Багровый закат зачернил дальние окраины болота. В голове тихо гудело. Трасп сел, оглядываясь вокруг. У края трясины двое кентавров стерегли свою жертву. Остальные отправились за молодой порослью, ветки которой уже устилали часть пути к спасительной кочке. Дороги назад не было. Ближайшая опора находилась на расстоянии четырех-пяти шагов. Скиф выпрямился и прыгнул, промахнувшись совсем на немного. Он увяз по пояс, однако быстро выкарабкался на следующую кочку. Видя, что добыча уходит, кентавры с гортанными криками заметались на твердом берегу. Вдогонку полетели камни. Прыжок, еще прыжок, еще и еще. Перед Траспом расстилалась небольшая поросшая густой сочной травой полянка. На дальнем ее краю росло корявое без единого листика деревце с множеством угловатых ветвей-рук. Можно было сломать длинную палку, чтобы пробовать почву под ногами, однако что-то остановило воина: то ли усталость, то ли уверенность в том, что сюда кентаврам никогда не добраться, то ли воспитанное походами чувство опасности. Он решил провести ночь на краю поляны, а утром снова тронуться в путь.
 Очень скоро с небесных высот пала чернота, навстречу которой от болота медленно поднимались белесые нити тумана. Потянуло сыростью. Стало холодно и мерзко. Траспа бил озноб. В довершение всему вокруг распространилось невнятное бормотание, вперемешку с хриплыми стонами и тяжелыми вздохами, будто нечто огромное, столикое, стоголосое тосковало о невосполнимых потерях. Спустя немного времени то здесь, то там вспыхнули мириады блуждавших огоньков. Танцующими парами они кружились подле скифа, с каждым шагом превращаясь в прозрачные души неприкаянных демонов ночи. Вблизи огни смерти были пугающе безобразны и, хотя не причиняли никакого вреда, постепенно подталкивали инстинктивно отклонявшегося человека к центру поляны.
 То, что он тонет, Трасп почувствовал, когда холодная болотная жижа лизнула середину бедер. Очнувшись от наваждения, он обнаружил себя почти у самого ствола сухого дерева. Воин протянул руку, чтобы ухватиться за спасительные ветки, и промахнулся. Еще раз, и снова неудача. Правда теперь скифу показалось, что деревце само несколько отошло в сторону от его ладони. Он проверил свое предположение. Так оно и было, корявый ствол дразнил близкой удачей, зазывая человека в бездну. Вот он провалился по пояс, по грудь, по шею. Из последних сил, взмахнув руками, Трасп выкрикнул:
 – Мой старый друг, прости, что не все возможное удалось мне сделать для твоего сына. Я был верен нашей клятве до конца, и в случившемся нет моей вины, а один лишь промысел богов...
 Грязь чавкала у нижней губы, когда из тьмы протянулись серебристые пальцы, и голос старого царя произнес:
 – Для настоящей дружбы границ между этим и тем мирами не существует. Держись крепче.
 Сильный рывок поднял Траспа в воздух над болотом.
 – Это нечестно! Он мой, мой, мо-о-ой! – заскрипел внизу чей-то надтреснутый голосок. Корявый сушняк превратился в бесновавшегося с досады отвратительного болотного морока. Очередная жертва ускользнула из цепких лап монстра, так и не пополнив его демоническое воинство.

* * *

 Еще только-только голубел на востоке нежный рассвет, а призрак повелителя скифов уже опустил Траспа у прозрачных волн Борисфена. Прощания не было, лишь высоко в поднебесье медленно растаяла легкая дымка.
 Весь день старый воин пытался найти следы, которые привели бы его к мудрой гидриде, но безуспешно. Он устал и хотел есть, каждый шаг натертых, обожженных песком ног давался с трудом, перед глазами плясали разноцветные огоньки. В сумерках Трасп не сразу заметил темнеющий у воды силуэт. Подойдя ближе, он различил очертания женской фигуры и, не переставая идти, прохрипел пересохшими губами:
 – Почтенная, не подскажешь ли утомленному путнику как...
 Речь оборвалась на полуслове. Старик застыл и медленно опустился на колени, уткнувшись головой в прохладные руки. Это была та, которую он потерял десятки лет назад, та, о которой он не забывал ни на минуту, та, верность к которой он пронес через всю жизнь – его наяда.
 – Я ждала тебя, – прожурчал тихий голос: – И ты вернулся.

5.

 Дальше все было просто. Наяда отвела возлюбленного к мудрой колдунье, и та в награду за совершенное человеком в далекой молодости добро дала ему рецепт лекарства от любви. Так многие люди порой совсем напрасно недооценивают свои поступки, считая, что дожидаться расплаты за них при жизни – дело безнадежное. Отнюдь, добро засчитывается, а зло наказывается большей частью еще тогда, когда бьются сердца совершающих; но в первом случае мы отчего-то ожидаем платы несоизмеримо большей содеянному добру и просто не замечаем ее, а во втором испуганно стараемся убедить себя, что накатившая беда – лишь досадная случайность на пути успеха.
 К родным берегам воин успел во время, чтобы остановить жаждавших мести семерых обиженных князей. Старика знали, уважали и выслушали, а, выслушав, разошлись по домам. Трасп попросил всего лишь месяц, к концу которого обещал, что к Таргитаю непременно возвратится разум, ибо он везет юноше лекарство от любви.
 Царица не находила места от нетерпения.
 – Привез?!
 Услышав рецепт таинственного лекарства, Табити гневно нахмурила брови, потом задумалась и наконец, улыбнувшись, кивнула головой, а когда готовый к очередному скандалу Таргитай переступил порог тронного зала, мать ласково проговорила:
 – Милый сын, сознаюсь, я ошибалась. Может быть, выбор твой и не совсем верен, однако это твой выбор, и, уважая его, я готова дать согласие на свадьбу через месяц.
 С того вечера девушку стали радушно принимать во дворце. Правда, за столом ее старались посадить рядом с первыми красавицами Скифии, в беседах пытались вытянуть мнение по самым разным вопросам, словно невзначай, поправляя грубые ошибки в речи и высказываниях, случайно просили танцевать после лучших танцоров, петь после именитых певцов, играть после искусных музыкантов, однако при этом ее всегда расхваливали. Но, самое главное, Табити тщательным образом следила, чтобы сын по несколько раз в день отправлялся к своей возлюбленной с подарками и цветами, и особенно настаивала на этом, когда видела недовольство на лице юного царя.
 – Она твоя возлюбленная, твоя избранница, твоя невеста, твоя спутница на всю жизнь. Негоже выказывать непочтительность будущей супруге.
 Дурочка ликовала, а Таргитай мрачнел с каждым днем. Через две с половиной недели с севера к границам царства подступили полчища воинственных диких племен. Угроза войны заставила собрать всех князей вместе. На военном совете решалось, кто поведет скифскую армию в бой, когда в зал вошел Таргитай. Он склонил голову перед матерью и вельможами.
 – Не дело, царю думать о любви, пока его подданные не могут быть спокойны за жизни своих детей. Дозвольте мне быть с войском и возглавить его, если я того заслужу.
 Он заслужил это право уже в первом сражении и успешно воевал три года, потом еще и еще, и еще. А спустя много лет никто и не вспомнил о неудавшейся царской свадьбе. Правда, с годами Таргитай так и не женился и, умирая в преклонном возрасте, оставил трон внучатому племяннику. Принятое лекарство обладало, очевидно, слишком сильным действием.

* * *

 Вот и вся история. Остается добавить, что в один из дней после счастливого излечения царя Трасп ушел на берег моря, и больше его никто не видел. Говорят, что перед уходом, он беседовал с Табити.
 – Я выполнила все, как ты сказал, но до сих пор не знаю истинных слов гидриды. Теперь, когда мы выиграли, прошу, друг мой, удовлетвори женское любопытство.
 – Она сказала, что любовь живет до тех пор, пока к ней есть препятствия или пока в ней сохраняется ощущение свободного выбора. В любви нет места принуждению. Чтобы убить любовь, можно устранить преграды на ее пути или просто превратить ее в жестокую обязанность.