Разные люди. Глава 20

Глава 20.

Петр весь день хлопотал насчет похорон. Ему было нелегко, состояние его оставляло желать лучшего, но нужно это сделать – отдать последний долг своей жене. Нужно было найти священника, организовать подводу, чтобы довезти гроб с телом до кладбища, заняться оформлением бумаг и т.д. Хорошо, что капитан Тушинский охотно вызвался помочь, хоть ни Петр, ни Добровы и не просили его. Он помнил про свое обещание, хоть в данном случае это и не касалось напрямую Доброва. Георгий Александрович нашел Петра в больнице и предложил заняться подводой, местом на кладбище и рытьем могилы. Быковский с благодарностью принял его предложение, тем более в последнее время он сам стал симпатизировать этому старому вояке. Дело в том, что и Настя, и Добровы рассказывали Петру о том, как Тушинский охотно играет с девочками, веселя их до коликов в животе. Да и сам капитан не хотел в этот день оставаться с детьми, ему было ужасно жалко Настю. Жалко до слез. В этот день он все равно бы не смог играть с девочками, глядя на Настю и жалея ее. Он предпочел уйти и помочь семье Быковских другим способом.
Тушинский, как настоящий военный, был расторопным в житейских делах. Он быстро смог решить все необходимые вопросы, из-за чего даже немного рассердился на себя, так как делать было больше нечего, а идти к Добровым он не хотел.
Возвращаясь домой, Георгий Александрович шел мимо кабака. Того самого кабака на их улице. Настроение у него было скверное, если не сказать ужасное. Жалость к Насте терзала его, он все время представлял, как девочка все узнает, как ей будет больно от этого. Он желал сам пройти за нее все мыслимые и немыслимые муки, хоть десять раз, но не мог поменяться с ней местами. Удивительно, как старый воин переживал за чужого ему человека. Он видел многое на войне: видел кровь, смерть, трусость, предательство, горе. Он терял друзей, но никогда он не испытывал столь сильного чувства, которое словно клещи сжимало его сердце, настолько сильно, что было трудно дышать. Он хотел плакать, да, плакать. Никогда с ним подобного не было. Обычно свое горе он заливал вином. Вот и сейчас он шел мимо места, где можно утопить свое горе на дне стакана. Забыться хоть на несколько часов, уйти от всех этих проблем и невзгод. Почувствовать прилив настроения от выпитой чарки. Тряхнуть охмелевшей головой и выкинуть из нее дурные мысли.
Он остановился напротив питейного заведения. Его посетила одна только мысль – напиться. Напиться и забыться, отключиться от всего этого. Уйти в другой окружающий мир, мир, в котором все проще и яснее. Тушинский стоял и думал. Соблазн был велик. Он уже почти поддался ему. Его тело уже дернулось, чтобы сделать первые шаги к двери кабака. Дернулось, но не сделало. Капитан представил себе почти как наяву, как он в пьяном виде вернется домой. Что об этом обязательно узнают Добровы, ведь Сергей Николаевич наверняка зайдет узнать: решились ли вопросы, которые ему поручили? И что после этого? Ведь он сам дал слово Доброву. Сам предложил ему не здороваться в этом случае. Не здороваться – это не так страшно. Больше всего Георгия Александровича пугало то, что к детям его больше никогда не подпустят. Больше никогда он не будет с ними играть, баловать и веселить их. Никогда. В этом сомневаться не приходилось. Тушинский сжал ладони в кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Сжал челюсти так, что заломили зубы. «Нет. Нет. Ну, уж нет. Слабак ты, капитан Тушинский. Слабак. Чуть не поддался. Чуть не послушал лукавого. Слабак. Нет уж, дудки. Не пойду, ни за что не пойду. Вообще туда не пойду, никогда. Слышишь, бес, НИКОГДА. Хватит. Всю жизнь пропил. Хоть на старости лет человеком побуду. Поживу хоть немного для других, не для себя. Хоть немного».
Тушинский резко развернулся и пошел к дому. Шаги его были широкие, ступал он тяжело, словно впечатывал с каждым шагом подошвы в снег, который едва прикрыл землю.
Рассказав о выполнении поручений Екатерине Павловне, он ушел к себе в комнату, заперся и сидел так до ночи, думая о чем-то своем. Лицо его было мрачным и сосредоточенным. Он очнулся только тогда, когда свет в комнате погас из-за догоревшей свечи. Он зажег новую, посмотрел на часы. Время было позднее, пора было спать.