По ту сторону сознания

Дорога в Заречье петляла меж болот, как змеиный хвост. Автобус, хрипя ржавыми тормозами, высадил Мишу на остановке, от которой осталась лишь покосившаяся табличка с едва читаемым названием. Ветер гнал по небу рваные облака, а под ногами хлюпала грязь, словно земля не желала отпускать тех, кто на неё ступал. Костя ждал его у края леса, кутаясь в потрёпанную куртку. Его лицо, прежде открытое и смешливое, теперь казалось вырезанным из серого воска. 
— Ну как, впечатляет? — Костя махнул рукой в сторону тропы, ведущей к дому. — Тишина, природа... Никаких соседей. 
Миша промолчал. Воздух здесь был густым, как кисель, с привкусом гнилых кореньев. Еловые ветви над тропой сплелись в чёрный свод, не пропускающий солнце. Чем ближе они подходили к дому, тем сильнее сжималось горло — будто незримые пальцы сдавливали кадык. 
Сруб, почерневший от времени и сырости, стоял на пригорке, будто кривая корона на гниющей голове. Окна с выбитыми стёклами походили на пустые глазницы. Крыльцо скрипело под ногами жалобно, словно умоляя не заходить. 
— Родственники оставили, — буркнул Костя, распахивая дверь с визгом петель. — Сам не живу тут... Сдавал, но арендаторы больше месяца не выдерживали. 
Первое, что ударило Мишу — холод. Не осенний озноб, а ледяное дыхание, пробирающее до костного мозга. В гостиной, затянутой паутиной, стояла мебель, покрытая саваном пыли: кресло с торчащими пружинами, стол с облупленным лаком, зеркало в раме из черного дерева. В нём, мельком, Миша поймал отражение — не своё, а чьё-то искажённое лицо с впалыми щеками. Он резко отвернулся. 
— Здесь нужен мужской ремонт, — фыркнул он, проводя пальцем по обои;кам, с которых осыпались розы, похожие на запекшуюся кровь. 
Костя не ответил. Он бросил в печь охапку дров, но пламя, затрещав, не дало тепла — лишь осветило стены, испещрённые царапинами. На одном из брёвен кто-то вывел ножом: «Не спи». 
— Это ты? — Миша ткнул в надпись. 
Друг застыл, повернувшись спиной. Его тень на стене дернулась, как у повешенного. 
— Шутки прежних жильцов, — пробормотал он. — Ложись спать, завтра покажу окрестности. 
Сны начались в первую же ночь. 
Комната, пропитанная запахом плесени, сжалась вокруг Миши, как гроб. Он ворочался на жесткой кровати, пока сознание не провалилось в черноту. А потом... он увидел себя со стороны. Его тело лежало неподвижно, руки скрещены на груди, как у покойника. Он парил под потолком, не в силах шевельнуться, пока тени в углах начинали шевелиться. Они ползли по стенам, сливаясь с узорами обоев, и приближались к кровати, шепча на языке, от которого звенело в висках. 
Утром Миша проснулся с головной болью и синяками на запястьях. 
— Сквозняки, — Костя помешивал кофе, избегая взгляда. — Старые дома всегда скрипят. 
Но на вторую ночь кошмар стал осязаемым. 
Проснувшись в том же параличе, Миша почувствовал, как матрас под ним проваливается в бездну. Тени уже ждали — их пальцы, тонкие и костлявые, впились в его грудь, вытягивая что-то тёплое и живое из солнечного сплетения. Он закричал, но звук застрял в горле, как пробка. Когда рассветные лучи пробились сквозь щели ставней, на его рёбрах алели пять царапин. 
— Ты знал! — Миша в ярости тряс друга за плечи. — Этот дом проклят! 
Костя отстранился, лицо его стало восковым, почти прозрачным. 
— У меня нет выбора, — прошептал он. — Ему нужна... замена. 
В трещине под подоконником Миша нашёл пожелтевшую газету. Вырезка 1937 года: «Семья купца Елисеева найдена мёртвой в собственном доме. Причина смерти — массовое самоубийство». На обороте детская рука вывела кровавыми чернилами: «Он голоден». 
Третья ночь стала последней. 
Тени уже не прятались. Они стояли у кровати, безликие и густые, как дым от костра. Их руки — десятки рук — подхватили Мишу и поволокли сквозь скрипящие половицы, вниз, туда, где воздух густел от запаха медной ржавчины и разложения. В подвале, освещённом лунным лучом, качались семь силуэтов — верёвки вросли в их шеи, как в плоть дерева. Среди них был Костя. Его прозрачное лицо исказила гримаса ужаса, синяк-удавка синел на шее. 
— Прости, — прошелестели его губы. — Нужна свежая душа... чтобы я мог уйти... 
Рассвет не наступил. 
Когда в Заречье приехали милиционеры по вызову встревоженной матери Миши, они нашли пустой дом с прогнившими полами. В пыльном углу валялась газета 2023 года: «Местный житель Константин Вольнов пропал без вести». А в подвале, под слоем вековой сажи, на стене проступила новая надпись: «Спасибо за ужин». 
Дом снова ждал. Всегда голодный. Всегда приветливый днём.