Кацокль

1

Тоскливая осень вступила в свои права. Желтые листья медленно падали с деревьев. Лучи солнца касались поверхности воды в реке Пне, рассыпаясь на тысячи бликов, так что казалось, река покрыта серебряной чешуей.
От реки начинался город Гиенов. Он выстроился вдоль Пны, уступив место широкой набережной и обрывистым берегам реки. Город простирался на восток и запад, занимая широкую котловину. На западе он высился железобетонными домами с застекленными панелями, витражными окнами и башнями офисных зданий. А на востоке был почти сплошь деревянным или состоял из прямых и широких улиц застроенных кирпичными казенными зданиями еще в XIX веке. Новый город металла, бетона и пластика наступал на старый, отвоевывая у него метр за метром, и неизбежно приближал его гибель.

Путник пришел с севера. Он появился в то время, когда последние лучи солнца, скрываются за горизонтом, но еще не наступила ночь.
Петр Коновалов, человек без определенного места жительства, проводивший ночи в пригородном парке в кругу таких же, как он бродяг, первым увидел путника и готов был поклясться на Библии, что тот как бы вышел из сгущающейся тьмы, будто был частью ее. И если кто-нибудь спросил бы у него, как выглядел незнакомец, навряд ли Петр смог бы его описать: черты лица в сумерках были ели различимы, на голове путника то ли шляпа, то ли берет, и сам он одет в черный плащ.
Когда путник подошел к костру, все как-то притихли, слышно было только, как шуршит опавшая листва под ногами незнакомца. Он присел у костра, но пламя не освятило его лица – свет будто обходил его стороной.
- А вы чего мужики не в городе? – спросил он, голос его неприятно дребезжал.
- Где там, в городе жить? – отозвался Чиж лежащий почти рядом с незнакомцем
- Возвращайтесь, там есть у вас друзья, – будто не услышав его сказал незнакомец, потом резко встал, так что пламя костра затрепетало, и, не попрощавшись ушел, растворившись в наступающей ночи.
- Что это за хлющ был? – спросил после недолгой паузы Колян, он был в их компании самым молодым
- Ты что скажешь? – обратился Чиж к Петру, который считался у них старшим. Коновалов молчал, а потом махнул рукой давая понять, что пора на боковую, и все трое занялись обустройством своих лежанок. Через некоторое время улеглись, вскоре шумно засопел Колян и захрапел Чиж. Петру не спалось. Он смотрел в небо и не видел звезд, только тьма, которая начинала давить на него со всех сторон. Что-то почудилось ему в незнакомце, что-то чувствовал он в себе после появления его. Нечто чуждое.
Ночь поглотила незнакомца, и что-то в душе Коновалова сдвинулось с места. За долгие годы, проведенные в забвении, в суете повседневных дел бомжарной жизни, давно ушли в небытие все прежние воспоминания. Как-будто и не рождался он никогда, а сразу появился на свет, как вот этот чужак, из тьмы ночи.
Звезды над головой мерцали, и холодный отблеск луны лежал серой печатью на окружающем Коновалова мире. Петр не мог закрыть глаз и сон все не овладевал им. То, что хотел сказать, некому было: собратья по несчастью мирно храпели, не зная своей судьбы, которая возможно коротка, вопреки жизни. И Петр устремился в город, будто там был ответ, на волнующие душу вопросы, и погрузился в прошлое, бессильно отбиваясь от воспоминаний, которые давно загнал куда-то на задворки подсознания, думая, что так и надо и так избавишься от себя, как избавляются от Бога, закрыв полотенцем Его лик на иконе.
Образы восставали и таяли по мере продвижения к городу. К его огням, к его горячему испепеляющему дыханию. Все начиналось в радужной дымке наивной молодости, когда любое событие становилось значительным. Учеба в институте, студенческая жизнь, первые литературные опыты и успехи – все это захватывало, подавало надежды и радовало. Но вот позади и это. Потом серые будни повседневности, первая любовь, как бисеринка на фоне беспросветного круговращения дней, женитьба, счастливые несколько лет брака, рождение дочери, и тупые бесконечные попытки обрести в учительстве и смысл, и радость труда и финансовое благополучие. Учительство стало еще одним проклятьем из множества тех, что заклеймили его жизнь с младенчества. Так прошло семь лет, а потом была встреча. Случайная встреча с бывшим одноклассником, в кафе, куда забежал перекусить между уроками. Обрадовались друг другу, обнялись. Одноклассник угостил пивом и подвел итог своей жизни за семь лет. Когда Петр изучал тонкости литературных стилей и направлений, одноклассник торговал стиральными машинками, когда Петр вкушал прелести первых лет брака, одноклассник взял первый кредит в банке основал свою фирму и начал заниматься финансовыми махинациями, когда Петр маялся в тугом хомуте учительской жизни одноклассник ездил отдыхать на Канары, жил в лондонском особняке и летом катался на собственной яхте. Расстались мирно, пожелав друг другу удачи: Коновалов пошел в школу на урок, а одноклассник уехал на  «мицубиси». А потом что-то оборвалось – Коновалов стал пить, пропускать занятия в школе, откуда вскоре его выгнали, жена с дочкой ушли, квартиру пропил и оказался на улице. Чувствовал, что опускается все ниже и ниже, но подняться не было сил. Иногда, в просветах между запоями, пытался спросить себя: а что стало причиной? Неужели этот разговор? Да нет же, не в том дело, просто наступает день, когда ты все хочешь изменить, но не можешь, и тогда остается или смириться или восстать. Ни того, ни другого Коновалов сделать не смог, он просто упал. И равнодушно ждал конца. Так было до этой встречи с незнакомцем, что-то изменившей в душе.
На горизонте показались яркие огни города нависшего над рекой. В темноте отпечатался силуэт моста связывающего два берега. Там, у начала моста, застыла полупрозрачная тень чужака, как-будто ждавшего Коновалова, но тень исчезла, как только бродяга приблизился к ней шагов на двести и снова появилась, уже на другом берегу, маня за собой. Петр шел по городу, следом за незнакомцем, стараясь догнать его, но напрасно – он всегда был на сотню шагов впереди, и расстояние это никак не сокращалось, пока тень чужака не пропала среди домов старого города. Коновалов в нерешительности остановился у дороги, отделяющей две части города друг от друга. Деревянные дома старого города смотрели на мир пустыми глазницами окон, как будто требуя жертву. Старый город или как его еще называли Кацокль, простирался в самом центре, вглубь нового мира на три квартала, и был местом, где давно не жили люди, да и вообще ничто живое не обитало здесь. Какая-то заноза на теле Гиенова, которую вытащить никто не мог. Всякий решившийся зайти в Полынки, назад не возвращался, а все попытки городских властей снести ветхие домишки ни к чему не приводили: техника тут не работала, рабочие умирали по непонятным причинам. Старый город стал тем местом, которое обходили стороной, чем-то чуждым, непонятным, страшным, а потому опасным.
Ночь вступила в свои права, охватив Гиенов удушающей пеленой мрака. Она была напоминанием о скоротечности и призрачности жизни, будто говорила человеку: «Ты смертен!» Но человеческое существо пыталось отвоевать себе место и во тьме ночи, создавая иллюзию вечности. Огни неоновых вывесок, фонарей и рекламных щитов создавали эту иллюзию, а беспрестанное движение машин окончательно ставило точку в споре человека с небытием – мы движемся, постоянно движемся, а значит живем! И только Кацокль были погружены в беспредельную тьму, как некая черная дыра, поглощающая свет, и вместе с этим разрушающая видимость жизни.
Петр и теперь не преодолел в себе боязни старого города, хотя он и не был человеком Гиенова, но прежнее существо в нем как будто противилось его попыткам пересечь черту и продолжить преследование чужака. Возвращаться в парк было уже поздно, и Коновалов, выбрав себе место рядом с каким-то кафе, среди картонных ящиков, уснул.

Утро, промозглой сыростью проникшее сквозь рваное пальтишко Коновалова, разбудило его. Проснувшись, он еще не успел, как следует осмыслить свое нынешнее положение, как попал в поле зрения полицейского, в одиночестве патрулирующего улицу.
- Разве ты не знаешь последнего распоряжения мэра? - обратился полицейский к Коновалову, угрожающе поигрывая дубинкой, и тут же ответил на свой вопрос сам, - Бродяги, бомжи, нищие не могут появляться в черте города, а только в тех местах, за городом, где им определено особым положением.
- Я увидел чужака и последовал за ним, – пытался оправдаться Коновалов.
- Не рассказывай мне сказки, лучше протяни руки, я надену тебе наручники.
- Офицер, это человек пришел в город по моему приглашению.
Голос молодой женщины наблюдавшей за общением полицейского с бомжом привлек внимание обоих. Женщина стояла, опершись на бампер серебристого «Мерседеса», сложив руки на груди и спокойно созерцая растерявшегося полицейского, который никак не мог понять шутит она или говорит серьезно:
- Он со мной, – еще раз повторила она и страж порядка, с видом зверя упустившего добычу продолжил свой путь по улице.
Коновалов оглядел свою спасительницу: ничто не указывало в ней на альтруистку или человека исполненного любви к ближнему. Холодная красота и равнодушные глаза, обличали в ней такую же хищницу, как и все в этом враждебном мире, и быть может более опасную, чем все остальные. Женщина пригласила Коновалова занять место в машине на заднем сидении, и тот повиновался с покорностью идущей на заклание жертвы. Путь их лежал через кварталы среднего класса к фешенебельным домам элиты Гиенов-сити. Здесь они остановились у роскошного трехэтажного особняка. Попав внутрь дома, Петр застыл в нерешительности в громадном коридоре, не осмеливаясь ступить своими ногами обутым в грязные ботинки на ковры и паласы, но, повинуясь приказам незнакомки, прошел за ней на второй этаж, и там вышколенной служанкой был препровожден в ванну. Служанка помогала ему при омовении, ничуть не смущаясь его дряблого исхудавшего тела, она же унесла его старую одежду, предложив в обмен, кучу новой, из которой Коновалов выбрал себе черный джинсовый костюм, шелковую рубашку и кроссовки. Служанку сменил парикмахер, который постриг и побрил Коновалова не узнавшего после этих процедур самого себя в зеркале. Потом в столовой, на третьем этаже, Петр поглощал пищу, состоящую из разнообразных вкусных блюд. Во все время трапезы его благодетельница, сидя за столом напротив него, молча наблюдала за ним, с любопытством человека поймавшего забавного зверька. Петр Коновалов, насытив свое чрево, и отхлебнув из бокала красного вина, отложил в сторону вилку и спросил:
- Кто вы и зачем я вам нужен?
- Я Жанна, пожалуй, это все, что вам нужно знать обо мне.
- Очень приятно, а я Петр Коновалов.
- Меня не интересует ни ваше имя, ни вообще вы сами, а тем более ваше прошлое. Я правильно поняла из вашего диалога с полицейским – вы видели чужака?
- Да, вчера вечером, он явился в парке.
- И вы последовали за ним через весь Гиенов вплоть до старого города?
- Именно так.
- В таком случае, один высокопоставленный человек хотел бы вам предложит небольшую, но очень важную работу, согласны ли вы встретиться с этим человеком?
Коновалов кивнул головой, и Жанна, набрав по мобильному номер телефона сказала в трубку только одну фразу: «Алексей Юрьевич, мы едем».


Мэр города Гиенова Алексей Юрьевич Ахазов, находясь в своем кабинете, смотрел в окно, созерцая свое детище, свой город. В предрассветной мгле, простиралось бесконечное пространство, заполненное геометрическими фигурами самой разнообразной формы и величины: кубы, тетраэдры, цилиндры, додекаэдры, сферы, пирамиды и прочее. Все это сверкало, переливалось и искрилось цветным стеклом, пластиком, отражая лучи восходящего солнца. Ленты дорог, как черные змеи, извивающиеся между причудливой формы домов, были заполнены нескончаемым потоком машин, башни офисных зданий  гигантскими фаллосами возвышались над всем, устремляясь к небу.
Ахазов любил смотреть на город, с упоением думая о том, что и он потрудился для  осуществления мечты многих поколений людей о создании города-будущего, города-рая. Много десятков лет назад Гиенов был обычным провинциальным российским городом пространство, которого формировалось храмами, выстроенными по всему периметру и создававшими доминанту власти Божией над миром и людьми. В Гиенове рождались и жили люди покорные Его воле, и они строили свои дома и заведения согласно тем ценностям, которые сейчас отринуты, как ненужная ветошь. Дед Ахазова и люди его поколения, с упоением разрушали церкви, потому что были безбожниками, а их дети и внуки, богоборцы, по сути, продолжили их дело, воплотив мечту о городе, где нет места скорби и горю, так как здесь все богаты и получают от жизни только удовольствия и наслаждения. Теперь осталось лишь одно препятствие на этом пути: Кацокль. Он как опухоль на здоровом молодом теле не давал ему расти, постоянно напоминая о прошлом, и сам, в себе являя воплощение всех страхов и разочарований современного человека. Кацокль – место на земле, где обычные законы логики не действовали, где иррациональность норма, а не исключение из правил. И вот теперь появилась реальная возможность покончить с ним раз и навсегда, если конечно тот человек, которого сейчас привезет Жанна действительно Разрушитель, способный спасти Гиенов. Странный поворот дела: чтобы спасти, нужно разрушить.
Щелкнул зуммер селекторной связи, и секретарша сообщила, что приехала Жанна с гостем, мэр велел впустить обоих. Худой, нескладный человек, вошедший следом за Жанной в кабинет, совсем не походил на Разрушителя, но по всем признакам это был именно он, во всяком случае, Жанна не могла ошибиться. Ахазов пригласил его занять место за столом, узнал имя, кратко расспросил о прежней жизни. Выяснилось, что фамилия Коновалов, Алексею Юрьевичу была знакома: оказывается, они вместе с Петром учились, только на разных факультетах. В те годы Ахазов любил читать рассказы Коновалова, печатающиеся в студенческом альманахе. Нынешнее положение Коновалова весьма удивило мэра, он полагал, что с таким талантом Петр мог бы сделать себе неплохую карьеру. Впрочем, оба недолго предавались ностальгическим воспоминаниям, тем более, что сам Коновалов обсуждать свое прошлое и настоящее с мэром не хотел, и после недолгого вступления задал Ахазову тот же вопрос, что и Жанне: «Зачем я вам?»
- Видите этот город? – Алексей Юрьевич указал на здания за окном. - Это наш город. Мой, Жанны, т. е. всех тех, кто строит новую жизнь. Я не виноват, что вас, и подобных вам, эта новая жизнь вытеснила на задворки, но может быть это и справедливо, потому что согласитесь, мы этого заслужили, а вы нет. Мы четко знаем, чего хотим и к этой цели идем, у нас есть план. Поэтому наш город это часть той единой страны, которую мы строим. И это Божественный миропорядок, в нем нет и не должно быть равенства, так как и рождаемся мы уже не равными, кто-то рождается с пороком сердца, а кто-то с циррозом печени.
Мэр на время умолк, он как-будто подбирал слова, впервые говоря открыто о том, что раньше скрывал под видом заботы о бедных и убогих.
- Но в мире все должно быть справедливо, и кому как не нам позаботиться об этом, чтобы сохранить те ценности, на которых зиждется наше общество. Поэтому все, что мешает этому и нарушает спокойствие добропорядочных людей, тех людей, которые с младенчества отмечены печатью Божией, как избранные, и ставшие теперь преуспевающими и успешными, должно быть убрано, стерто с лица земли. Нам мешали бедность и порок, и мы изолировали носителей этих недостатков на окраинах города, чтобы избранные даже не подозревали об их существовании. Теперь нам мешают Полынки, но не в наших силах убрать его, и я вынужден признать здесь свое поражение, но только временное, потому что есть способ борьбы и с этой напастью.
Ахазов сделал несколько шагов по кабинету, Петр молчал и даже, казалось, не слушал мэра, погруженный в свои мысли:
- Существует предание, которое утверждает, что старый город может уничтожить человек увидевший на закате дня чужака и осмеливавшийся последовать за ним, не потеряв из вида, вплоть до границы с Кацоклем.
- Вы в это верите? – спросил Петр.
- Я? Нет. Но верит Жанна, да и многие другие люди моего круга, их веры достаточно, да и, кроме того, у нас пока нет других вариантов.
- И что же должен сделать этот человек.
- Первого октября, в полдень, он пересечет границу старого города и пройдет через него от начала и до конца, с востока на запад.
- И вы предлагаете сделать это мне?
- Да.
Коновалов медленно поднялся из-за стола, лицо его было спокойным и только очень внимательный человек мог заметить, как напряжено оно, и какая буря чувств кипела у Коновалова в груди.
- Почему вы вообразили, что я сделаю это для вас? – голос его звучал на самом пределе, готовый в любой момент сорваться на крик.
- Потому что вы Разрушитель, по жизни разрушитель, и ничего другого делать не можете, – это уже сказала Жанна, и Коновалов, направившись к выходу, вдруг приблизился к ней и, заглядывая ей прямо в глаза, прошептал: «Не вам знать мою жизнь, не вам!». Сказав это, Петр вышел из кабинета. Ахазов с укором посмотрел на Жанну, а та поспешила успокоить его:
-Он вернется. У него другого пути нет.
- Когда? Завтра уже первое.
- Он вернется, вот увидишь.
Мэр в отчаянии махнул рукой и отвернулся.


Что может делать человек, оказавшись в городе после многих лет жизни на его задворках в нищете и забвении? Конечно же, вспоминать былое, давно прошедшее, теплое, грустное и веселое, такое близкое сердцу. Пусть даже этот город изменился, да так, что больше пугал, чем вызывал приятные воспоминания. Но все же какие-то улочки, повороты, площади и скверы, остались прежними. Пересекая квартал за кварталом Коновалов, как будто снова возвращался в прошлое. Вот кафе, в котором Петр встретил Лену, здесь на этой улочке сказал ей «люблю», и предложил выйти за него замуж, по этому скверу они гуляли, сначала вдвоем, а потом с дочкой. Что же случилось, почему все погибло? Как назвать произошедшее? Что побудило Петра Коновалова, отказаться от счастья? Что стало причиной? Разговор с одноклассником, обида на мир, неудовлетворенность собой. Может быть, он потерял где-то свое «я»? Впрочем, мысли эти недолго мучили Коновалова. Он вдруг вообразил себе, что Господь дал ему еще один шанс, и вообщем то не поздно начать все заново: найти жену, тем более он знал, где она поселилась, после того как ушла от него. Просто пойти к ней, сказать прости, и все – новая жизнь началась. Ему почему-то представилось, что это просто.
Дом тот, где жила Лена, Петр нашел быстро. С облегчением заметил, что ничего в нем не изменилось, и это вселяло надежду на то, что Лена так и живет в нем. На звонок открыла хозяйка дома, но на вопрос его: «Могу я видеть Лену Коновалову?» Она ответила: «Она здесь давно не живет» «Как?» «Так, ушла» «Куда?» «В старый город, вместе с дочкой»
Сперва он никак не мог осознать услышанного им, поверить в это, смириться. Потом в кафе, просидев весь вечер, пил пиво, лихорадочно соображая, что делать дальше. Теперь и для него Кацокль становился важным местом, куда проникнуть было просто необходимо и где разрешались все проблемы не только тех людей, которые были в этом заинтересованы, но и его.
Ночь Петр провел там же, где и предыдущую – среди картонных коробок, позади кафе. И утро началось почти также, только уже не полицейский разбудил Петра, а Жанна. Сквозь щель в коробке Коновалов видел ее лицо, но не видел глаз, потому что они были скрыты за стеклами черных очков. Петр поднялся, отряхнул джинсы, расправил плечи и хмуро посмотрел на женщину.
- Ну что? – небрежно спросила Жанна, закуривая сигарету.
- Я пойду. Вон он город, – указал Петр на покосившиеся домики за шоссе и направился к ним.
- Постой! – в голосе Жанны что-то дрогнуло, а сердце Коновалова защемило. За многие годы бродяжничества он научился видеть людей, и понимать их. За суровой холодной оболочкой жанниного бессердечия, он видел скорбящую, и больную душу. Порой ему казалось, что и этот весь их мир, такой сильный и спорящий с Богом, просто скрывает свою беззащитность и страх перед ним.
- Мне ничего от вас не надо. У меня есть свои дела в Кацокле, и только ради этого я готов пройти старый город вдоль и поперек, чего бы мне это не стоило.
Жанна достала из сумочки часы и протянула ему.
- Возьми. Они механические отсчитывают часы и дни.
- Зачем они мне?
- Это часы Насти, моей дочки. Она пропала десять лет назад, ей было тогда всего семь лет. Мы ходили с ней в супермаркет и я ее там потеряла. Люди видели, как она шла по направлению к Кацоклю. Я верю, что она еще там, во всяком случае, мне не во что больше верить.
Петр взял часы, откинул крышку, закрывающую циферблат, в дно крышки была вделана маленькая фотография, с которой на Коновалова смотрела милая черноволосая девчушка. По щекам Жанны, из-под черных очков текли слезы.
- Найди ее. Слышишь, найди! – прошептала она.
Коновалов спрятал часы в карман и продолжил свой путь к Кацоклю.
- У тебя есть сорок дней, после этого я не знаю что произойдет, но если ты за это время не пройдешь Полынки, и он не разрушится, тогда Ахазов придумает другой способ как это сделать, и у нас с тобой не останется никакой надежды.
Петр ничего не ответил, Жанна смотрела ему в след: вот он пересек шоссе, приблизился к старым домам и исчез, как-будто растворился в воздухе.


За чертой, отделяющей свет от тени, город от Кацокля, все было не так как обычно. Старый город был слишком светлым, и небо казалось не настоящим, а нарисованным. Широкая улица простиралась перед Коноваловым, липы росли по краям тротуара и листья с них уже осыпались. Петр сделал несколько шагов, вступив на мостовую, и с ужасом заметил, как стремительно стали сближаться две стороны улицы, он едва успел подпрыгнуть и ухватиться за ветку дерева, а ряд домов сомкнулся с грохотом, извергая тучи пыли. Петр забрался на крышу дома, покрытую шифером. Листы шифера, обросшие мхом, вдруг стали двигаться, один из них, с самого верха, оторвался и с грохотом полетел вниз, с все увеличивающейся скоростью. Правая нога Коновалова застряла между досками кровли и не в силах вытащить ее, Петр зажмурил глаза, ожидая удара, который был настолько сильным, что доски проломились под ним, увлекая его за собой внутрь дома. Петр упал на пол, несколько ржавых гвоздей впились ему в бок и в бедро, и от приступа резкой боли, он, как ему показалось на время, потерял сознание. Очнулся, чувствуя, что лежит в луже собственной крови, и все больше вытекало ее из ран на ногах, а вместе с ней уходила из него жизнь. Ощутив какое-то движение, Петр с трудом приподнял голову и в смутной дымке увидел очертания своей жены:
-Лен, это ты? – спросил он.
-Я, – голос ее звучал как -то глухо, будто их отделяло большое расстояние.
- Как ты здесь оказалась?
- Как все, я умерла. Здесь нет живых, тут только мертвые.
- А Настя:
- И она мертва.
- Но почему?
- Ты убил нас.
- Я?!
- Ты бросил нас, забыл, ушел, погрузился в спячку. Тебе было наплевать на нас, и мы ушли в Кацокль.
Голос ее был все тише, сама она таяла или просто сознание Коновалова гасло. Он увидел, как из всех углов комнаты стали выползать крупные черные черви, с круглыми головами. Они, как будто чуя запах крови, устремились к Петру, облепили его тело, ползали по его лицу, пытаясь проникнуть внутрь через плотно сомкнутые губы. Невыносимое зловоние, источаемое этими тварями, душило Коновалова и он почувствовал как проваливается в какую-то воронку или колодец. Стены колодца походили на внутренности огромной канализационной трубы освящаемой желтоватым светом струящимся снизу. Петр упал на дно колодца, погрузившись в жижу, состоящую из гниющих капустных листов. Он старался держать голову над поверхностью и, превозмогая боль, пытался заставить разбитые ноги карабкаться по скользким стенам, но каждый раз падал вниз. Обессилив, Петр перестал сопротивляться, погрузился с головой в вонючую капустную жижу, которая проникла в ноздри, набилась в рот, перекрыв дыхание. Сознание меркло, но это была не смерть.

Он ощущал свое тело, и как боль разливается по нему, наполняя каждую его часть, сковывая мозг, как некие адские щипцы. Петр никак не мог понять – то, что он видит его бред или реальность. Он пытался встать, но приступ резкой боли всякий раз повергал его на землю. Потом ему стало казаться, что у него нет ног, и тогда он увидел Бориса. Он не подходил к нему, просто сидел в комнаты и смотрел на Петра. Борис был такой же, как тогда, в их последнюю встречу, перед его внезапной и такой нелепой смертью. Бориса засыпало мусором, который высыпал из кузова самосвал в тот момент, когда он копался в яме, пытаясь найти что-нибудь съестное. Конечно, помочь Борису в той ситуации вряд ли было возможно, но Коновалов ничего и не пытался сделать, хотя и видел какая опасность ему угрожает. А в душе он радовался смерти Бориса. Это новое чувство, так угнетавшее его, стало следствием его собственной бродячей жизни, вытравившей из его души все человеческое. И спрашивая потом себя, почему он хотел смерти Бориса, он не мог ответить себе на этот вопрос, полагая, что это нормально желать смерти другому человеку.
Борис смотрел из угла без укора, а потом ушел, куда-то в соседнюю комнату. Час ли прошел, два, день или ночь Петр не знал. Он лежал в луже крови и тишина, давившая на уши, сводила с ума. Снова полезли черви, но теперь более мелкие, какие-то склизкие с тупыми рылами и с бороздками по бокам. Они лезли ото всюду, и как не сжимал Петр рот, все равно проникли внутрь него. Кожа заходила буграми, черви проникли в мозг и, тогда только он испытал истинную боль, какой не ощущал никогда. Одна за другой поплыли картинки перед глазами из собственного прошлого. Вот Коновалов перед зеркалом онанирует, вот в кабаке в блевотине под столом валяется, вот с продажной женщиной на постели и еще много чего, что давно не помнил, все плохое в его жизни. Каждое новое воспоминание усиливало боль, пока не настала тьма, и он уже не помнил ничего из виденного им только что.

Свет ярким пятном маячил перед глазами. Петр будто возвращался снова в мир, ощущая свое тело и различая в световом пятне очертания молодой девушки. Смуглой, волосы ее, разбросаны по плечам, голова повязана красной лентой, одета она во что-то кожаное, едва скрывающее тело и почти не вмещающее упругую грудь. За плечами у незнакомки лук, колчан со стрелами лежит на бедре. Девушка разглядывала часы, подаренные Жанной. Она вертела их в руках, а Петр никак не мог понять: девушка видение или существует на самом деле. Но в памяти своей не мог он найти похожего образа.
- Ты взаправду здесь, я не помню тебя в своих снах, – обратился он к ней, и она успокоила его, сказав:
- Я не знаю твоих снов, здесь каждый остается наедине со своей душой и не всякий выдерживает открывшейся тьмы, ты выдержал, поэтому видишь меня.
Он приподнялся и совсем не почувствовал боли, как будто и не было ее никогда. Ноги целы, никаких ран и даже не порваны штаны. Петр мог вставать, ходить, но боялся, он спросил:
- Кто ты?
- Я не знаю своего имени. Зови меня Скользящая Тень. Я могу вывести тебя из Кацокля, если ты кого-то ищешь.
- Девочку и женщину с пепельными волосами.
- Я видела их давно. Они ушли в сторону Пространной Тени и скрылись среди Ровных Камней.
Она рассматривала портрет на крышке часов, и вдруг спросила:
- Откуда у тебя это?
- Дала женщина по имени Жанна, она просила найти ее дочь в Полынках.
- Это я на портрете.
- Значит Жанна твоя мать.
- Я думала, ее нет давно, она оставила меня в старом городе.
- Как ты здесь выжила?
- Дети не умирают в Полынках, не умирают и такие как ты.
Она приблизилась к нему, заглянула в глаза:
- Я проведу тебя к тем, кого ты ищешь, они живут за Ровными Камнями и им хорошо. Но знаешь ли ты цену, стоит ли это того?
Петр огляделся вокруг, лучи солнца проникали сквозь доски в крыше, мелкие частички пыли плавали в воздухе. Разве нельзя разрушить прошлое, чтобы вернуть его? Наверное, это стоит того. Он кивнул головой, соглашаясь на предложение девушки.
- Вспомни из своего детства то, что, разбудило тебя, дав начало твоей личности.
Он задумался на мгновение и тут же ответил:
- Желтый утенок! Когда мне было три года, я увидел, как по реке плыл желтый игрушечный утенок, и я пошел за ним: мне очень хотелось узнать, куда он приплывет и где вообще начало реки. Преследуя, его я пересек пол города, но потерял утенка и потерялся сам. Меня родители ели нашли.
- Что ж, хорошо.
Затрясся пол в доме, одна половина его рухнула, разверзлась земля, и Петр увидел реку с мутной водой и утенка плывущего по ней. Скользящая Тень устремилась в погоню за ним, крикнув Коновалову: «Что ты стоишь, иди, не упусти его, это твой единственный шанс. Теперь ты должен дойти до конца».
Скользящая Тень шла впереди, ловко перепрыгивая через трещины в земле, преодолевая завалы из сухих веток и стволов деревьев. Петр, едва поспевал за ней, одновременно стараясь не упустить из виду желтого утенка. Вдруг сгустилась тьма, как-будто на солнце нашла черная туча, и из воздуха, над идущими вдоль реки путниками стали появляться образы людей. Они будто вытаивали изо льда: сначала голова, потом руки, тело, но не было ног, и эти безногие существа висели в воздухе, облаченные в белые балахоны.
- Не смотри на них и иди быстрей! – крикнула Скользящая Тень и перешла почти на бег. Но Петр не мог выполнить ее требование, вид бесконечных рядов висящих в воздухе безногих людей, завораживал его, тем более, что ему показалось, что в одной из фигур он угадывал Лену. Он даже приостановился, пытаясь заглянуть ей в лицо. Существо ожило, подняло голову, раскрыло глаза, полные неземной тоски и муки. Оно стало преображаться. Кожа, одежда, таяли, стекая каплями вниз и обнажая костлявое черное тело, длинные кривые руки, обтянутый сухой серой кожей череп, запавшие глубоко внутрь глазницы, клыки, торчащие изо рта вкривь и вкось. За первым существом начали преображаться и остальные, и все потянули свои руки к Коновалову, как к давно желанной добыче. И тут полетели стрелы. Пускала их из лука Скользящая Тень, стоя у мостка через реку, и каждая стрела, попадая точно в цель, превращала чудовища в пыль.
- Быстрей, быстрей! Надо перейти на ту сторону, – скомандовала лучница, и они перебрались по мосту на другой берег реки. Тотчас, как только нога Коновалова коснулась земли, мост разрушился, с грохотом упав в воду. Отдышавшись, Петр спросил:
- Кто они?
- Некогда люди, – сомкнутые уста Скользящей Тени изобразили подобие улыбки.
- Твой утенок застрял, его надо освободить, – сказала она, указывая на Желтого утенка, зацепившегося за какую-то корягу, почти у самого берега. Петр по уступам полез вниз, к воде.
- Будь осторожен, здесь все обманчиво, - предупредила его девушка, когда Петр касался рукой утенка, и в тот же момент вода в реке забурлила и тысячи тонких щупалец поднялись со дна реки. Каждое из них впилось в тело Коновалова. Щупальца подняли его и потащили вниз. Коновалов чувствовал, как слабость разливается по всему телу. Распластав руки, он лежал на поверхности воды, но сила управляющая щупальцами потащила его вниз. Сомкнулись воды над главой, Петр погрузился во тьму, последние яркие всплески жизни погасли в нем, он не сопротивлялся, он перестал существовать


Петр Коновалов просыпался, ощущая прикосновение волн, ласкавших его ноги. Он приподнялся на локте, чтобы увидеть бесконечную водную гладь, уходящую за горизонт. Здесь река впадала в море, она была шире чем обычно. Петр обнаружил, что он держит Желтого утенка в руке, и теперь вполне мог удовлетворить свое любопытство, внимательно рассмотрев его. Ничего в нем примечательного не было: обычная детская игрушка из пластика. Петр положил утенка в карман. Путь, который он начал еще трехлетним ребенком, почти завершен. Петр узнал, куда течет река, и теперь предстояло выяснить самое главное: где место его душе.
У берега стояла лодка. На том берегу реки виднелось темное пространство, усеянное железными и каменными крестами, могильными плитами и памятниками. То место, которое Скользящая Тень называла Ровными Камнями. Петр вступил в лодку, оттолкнулся веслом от берега и поплыл к ним. С каждым взмахом весел, приближая лодку к берегу, он погружался в тень. Солнце меркло, надвигались сумерки, и когда нос лодки ударился о каменный уступ, только неясные силуэты крестов указывали то направление, по которому следует идти. Петр нерешительно ступал между могилами, трогая руками шершавые холодные камни. Что-то было тоскливое в этом мире камней и Петр, уже не разбирая дороги, почти бежал, наступая на плиты, спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь. Он в кровь разбил колени, ссадины на ногах нестерпимо ныли, и ему стало казаться, что он просто ходит по кругу. Но попытавшись вернуться назад, Коновалов не нашел дороги, везде были камни и кресты, темнота и ни одного проблеска света.
Уже совсем отчаявшись, присев на одну из плит, он увидел впереди, чуть левее той дороги, по которой шел, неяркий огонек, как будто горела свеча. Собрав последние силы, он отправился в ту сторону, еще не веря в удачу и помня, что все обманчиво в старом городе. Радостно было встретить в этой вечной ночи Скользящую Тень, которая сидела на каменной плите и грела руки над пламенем свечи.
- Ты бросила меня? – спросил Петр, присаживаясь рядом с девушкой. Она отрицательно покачала головой.
- Если бы я бросила тебя, ты не увидел бы свет. Посмотри на часы, теперь сороковой день твоего пути и ты у цели.
Петр взглянул на часы
- Боже, как летит время! – воскликнул он.
- Оно не летит, оно длится. Оно не властно над нами, а мы над ним. Дальше ты пойдешь один.
Она указала на полоску света, видневшуюся на севере.
- Кто там меня ждет?
- Не знаю, наверное, Чужак. Иди, тебе надо торопиться.
Петр поднялся с камня, он не знал, что сказать девушке, которая так много сделала, для него, но нужные слова пришли сами собой:
- Твое имя, Настя.
Она вскинула голову:
- Не многие проходят до конца, и ты первый с кем я прошла весь путь и узнала свое имя, теперь я могу вернуться.
Петр улыбнулся и зашагал по направлению к узкой полоске света, оставляя Настю с ее новой жизнью. Шел он долго, свет становился ярче, и время не имело теперь никакого значения. В том месте, где свет сливается с тьмой, и тонкая грань отделяет миры, его ждал Чужак. По-прежнему не ясен был его образ, а поля шляпы скрывали в тени лицо.
- Я же говорил вам, что в городе есть место, где жить, – приветствовал Петра незнакомец.
- Кто ты? - спросил его Петр
- Это так важно тебе знать?
- Нет, совсем неважно. Но ответь мне на вопрос.
- Задавай свой вопрос.
- Для чего я прошел этот путь?
- Каждый рождается, чтобы умереть, ведь без смерти нет жизни. Самое главное в том, чтобы в отрезке, который ты проходишь найти место своей душе и обрести свое сердце. Потому что где твое сердце там будешь и ты. Надо вовремя понять к чему ты стремишься и чего хочешь, а главное понять чего хотят от тебя. И нужно побороть свой страх перед смертью в разных ее проявлениях, и тогда ты получишь, то чего жаждал с самого начала.
- И я получу? – Петр с надеждой посмотрел на Чужака
- Все может оказаться не так, как ты ожидаешь, потому что вы, люди, смотрите на жизнь мимолетно. А она, пойми, есть всегда, и нет времени, когда ее нет. Жизнь есть всегда, и кроме нее ничего нет.
Незнакомец отошел в сторону и как будто слился с тьмой. Яркий свет, на мгновение ослепил Петра Коновалова, и когда вспышка его вдруг погасла, открылось голубое небо, зеленый луг и дом под ветвистыми деревьями. По лугу к нему шла Лена с дочкой. «Вот все что я хотел в этой жизни, все, о чем мечтал, и остальное теперь позади» - подумал Петр, и отправился навстречу своему счастью. Лена улыбалась и радовалась, как в первые дни их встреч, а дочка прыгала и хлопала в ладоши. Их переполняла любовь. Вместе они пошли к дому на пригорке. О таком доме Петр мечтал всю жизнь, и теперь все становилась на свои места, он нашел то, что искал и ему никуда не надо теперь идти.

Жанна стояла у окна, кутаясь в серую шаль. За горизонт садилось солнце, кровавые отблески его лучей полыхали на крышах гиеновских домов. Сороковой день путешествия Разрушителя был на исходе.
Из ванной доносился голос Ахазова, который принимал душ. Он пел какую-то песнь, мотив ее совсем ненавязчив и прост. Сейчас он выйдет из душа, похотливо улыбнется и скажет: «Ну что же, Жанночка, в постельку. Я весь день трудился, теперь потрудись и ты». Эту фразу он повторял ежедневно в течении пяти лет, и становилось тошно от мысли, что снова придется с ним лечь. Но все повторилось, как и всегда и она не сопротивлялась его безудержной страсти, до боли прикусив губу и пряча лицо в подушку.
В эту ночь она не могла уснуть. Ахазов мирно храпел, раскинув руки. Какое-то шевеление она заметила, будто ветер касался штор. Жанна встала, чтобы закрыть балкон и там, на балконе увидела девушку, странно похожую на нее в далекой юности. Она сидела на балконных перилах, свесив ноги вниз. В тот момент, когда Жанна подошла, чтобы закрыть дверь на балкон, девушка обернулась через плечо и сказала: «Мама». Жанна вздрогнула, узнав знакомый голос дочери, голос который немного огрубел, но все же был тот самый, настин. «Настя?» - спросила она, девушка кивнула головой. «Но как же..»- усомнилась Жанна, но Настя перебила ее: «Что же ты хотела, чтобы я за столько лет все еще оставалась семилетней девочкой?». «Пойдешь со мной?» - спросила Настя» «Куда?» «В ту страну, где нет Гиенова» «Мы будем там с тобой вместе?» «Да. И еще будет много хороших, добрых людей». Жанна подала руку дочери и в то же мгновение, как будто ветер подхватил ее и унес ввысь. Она увидела всю землю сразу, а на душе было удивительное спокойствие и невыразимое счастье переполняло ее.

Никто не знал, куда исчезла Жанна и где теперь Разрушитель. Просто на следующий после сороковин день, старый город стал разрушаться. Он как будто уходил под землю, стены сползали вниз, крыши разрушались в щепки. Потом поднялась серая пыль, окутавшая Гиенов, плотным туманом. Туман этот разогнал ветер. Место Полынках заняли поля Ровных Камней.
Со временем Гиенов приходил в запустение, инвестиции почему-то прекратились, строительный бум сошел на нет, заводы и предприятия закрылись. Люди начали уезжать из города, а поля Ровных Камней расти.
Бывший мэр Гиенова Алексей Юрьевич Ахазов жил в небольшом домике с видом на кладбище. Теперь он был никому не нужен, и каждый день проводил сидя у окна. Он встречал рассвет, а на закате уходил в спальню, где всю ночь пытался уснуть на диване. Он чувствовал, что и ему скоро найдется место где-то среди ровных камней, но сделать ничего не мог. Часто он плакал. Горячие слезы катились по щекам, и, обращая свой взор на запад, он видел за рекой контуры зданий невообразимых геометрическим форм. То был Новый Гиенов, переместившийся далеко на запад. Там кипела жизнь, а старый Гиенов остался увядать. Новые поколения людей не повторили ошибок своих предков, не стали строить новое на старом месте и не захотели разрушать старое, чтобы построить новое. Они просто оставили это место, как некий заповедник населенный диковинными животными и иногда приезжали сюда, чтобы показать своим детям, где и как жили их деды.
Ахазов был рад за них. И порой его охватывало глубокое умиротворение: он вспоминал Жанну, Разрушителя и говорил сам себе и одновременно Тому, Кто на Небе: «Все же мы жили не зря»


В Кацокле время текло незаметно, и счастье измерялось лишь способностью его вместить. Петр наслаждался им, живя в уютном доме под дубом вместе со своей семьей. Через год после всех событий у него родилась еще одна дочь. Радостно было смотреть на детей, посещать счастливую Настю, живущую с матерью за соседним холмом и устраивать совместные праздники. Казалось, что счастье разлито вокруг, как вода, бери его и черпай ведром. Даже если бы захотелось плакать ты бы не смог, потому что каждый раз обращаясь к своей душе не находил отклика на ненужные для тебя позывы тоски или хотя бы грусти.
В Кацокле никогда не было холодно и слишком жарко, если и шел дождь, то кратковременный, а что такое снег и не знали. Если находила тучка, то лишь на миг, если и дул ветер, то ласковый и приятный.
В Кацокле постоянно все цвело и плодоносило и, порой, можно было найти совсем необычные для этих широт плоды. И еще одна особенность этого места – здесь ночь наступала сразу, без сумерек, как-будто выключали свет.
Сказать, что Петр был доволен своей нынешней жизнью с семьей, это просто ничего не знать о нем самом. Он не то, что был доволен, он был наверху блаженства и, казалось, ни о чем другом и думать не мог. Единственное что его немного, совсем немного печалило это отсутствие в Кацокле осени. Первое время непривычно было видеть постоянно зеленеющие деревья, цветущие травы. Все это как-то не вязалось с общим ощущением бытия и наталкивало на мысль, а не сон ли все это? Как-будто окружающий  мир был нарисован. Смущало и то, что в начале своего пути по Полынкам на дворе как раз и стояла осень. Кирилл отчетливо помнил как падали листья с лип, когда он цеплялся за ветку одной из них. Но там, где жил он осени не было.
Иногда ему хотелось посидеть на берегу реки в сумерках и посмотреть на засыпающий Гиенов, который днем был виден вдали. Или также на берегу встретить рассвет. Но в этих местах не было сумерек, а рассвет наступал так же внезапно, как опускалась ночь. Невозможно было увидеть как лучи заходящего за горизонт солнца, преломляясь в небесном своде, играют причудливыми красками на всем окружающем, потому что просто кто-то выключал свет.
Поначалу все эти ощущения не слишком беспокоили Петра, но с каждым днем внутренняя тревога росла и росла, обращаясь ночными кошмарами. Однако днем все забывалось, будто каждый день Петр начинал заново. Потом Коновалов стал замечать, что с приходом очередного дня он что-то забывает из своей прежней, дополынковской жизни. Он никак не мог вспомнить имена своих друзей, потом стал забывать многие эпизоды студенческой жизни. Но что его действительно напугало, так это постепенное забвение счастливых моментов первых трех лет семейной жизни. Вспомнить их стало навязчивой идеей, от которой с каждым днем становилось все труднее избавиться.
А между тем жена не замечала терзаний мужа. Она неизменно оставалась предупредительно ласковой и нежной, окружала Петра почти материнской заботой, не отказывала ему ни в чем. Порой ему начинало казаться, что это не его жена, а лишь кто-то внешне очень похожий на нее. Во всяком случае, в ней почти ничего не осталось от прежней Лены.
Своими сомнениями и переживаниями Коновалов поделился с Жанной, думая, что и она находится в таком же положении. Но толи мера тех страданий, выпавших на долю Жанны, превышала меру, отпущенную Коновалову, толи еще по каким причинам, но она не разделяла опасений Петра по поводу того, что все «здесь как-то не по настоящему» и даже в раздражении сказала ему: «Чего тебе еще надо? Чем ты недоволен?». На что Петр ответил: «Мне не хватает правды». Услышав это, Жанна лишь рассмеялась.
Петр Коновалов начал искать выход из этого места, ему захотелось вернуться в тот город, что виднелся на горизонте, и он настойчиво добивался встречи с Чужаком, веря в то, что только он знает выход отсюда. Ничто здесь его теперь не удерживало, ржа сомнений, и неверия разъедала душу, рождая потоки безумных мыслей. Наконец вопль его был услышан и в один из стандартных солнечных дней этого мира незнакомец постучался в дверь его дома. Встреча эта нужна была только Петру, поэтому ни дети, ни жена не видели человека в шляпе с широкими полями, и не знали, о чем беседовал он с Петром Коноваловым. А на следующий день после этой встречи Коновалов умер.


Лёвин О.Ю.
2004-2006 гг.