Улыбчивый прохожий

Есть у меня свойство организма: вызывать доверие у совершенно незнакомых людей. Полезное, с одной стороны, качество, оборачивается получением и попытками переварить какие-то чудовищные жизненные истории. Одна из них - вот.

Как только начинаешь пытаться любить людей, они тут же устраивают какую-нибудь пакость, после которой любить их становится невозможно. Он пробовал, он знает.

Наверное, любить людей - это просто не его. Количество людей, которых можно любить, строго ограничено. И затоптанное сапогами, истыканное иголками, изжеванное сердце не способно вместить в себя всё человечество. Других объяснений просто нет.

Не берег он себя. Глупая юность, готовая распахнуть душу любой твари, желающей потоптаться в ней сапогами погрязнее. Решительная молодость, отметающая доводы разума и не замечающая очередной иголки в кровоточащем сердце и пары ножей в спине. Полная надежды и веры взрослость, закрывающая глаза на очевидные несуразности и несоответствия...

Пришло то время, когда нужно расплачиваться за любовь к людям. Фантомными болями в душевных прорехах, заставляющими скрежетать зубами и сжимать немеющими пальцами углы подушки, лишь бы не ощутить чужеродные обжигающие капли на щеках. Недоверием к каждому, кто пытается преодолеть расстояние вытянутой руки. Отсутствием веры, потому как верить в такое не хочется. Сарказмом, отравляющим воздух на несколько метров вокруг. Вечной улыбкой и весёлым прищуром, за которыми скрыто покорёженное лицо Терминатора.

Ну а что? Справедливо. За всё нужно платить. За любовь, за веру, доверие, наивность, открытость. За всё. И если бы разорванная в клочья душа меняла внешний вид тела, Квазимодо жался бы в угол и закрывал глаза лапищами, крича от ужаса при виде улыбчивого прохожего.

Мечты, надежды, позывы, искания - всё это переродилось в мутное равнодушие и агрессию к любому, кто попытается воззвать к добрым чувствам.

Людей с покалеченными руками, ногами, лицами видно. На них смотрят, им сочувствуют, сопереживают. Но никто не думает о том, что у этого вот симпатичного улыбчивого дядечки разорвана в клочья душа и растоптано сердце. Не видно. И, наверное, хорошо, что не видно.