Нар Дос - Смерть - перевод с армянского -11

Нар Дос - Смерть - перевод с армянского языка -11
    
           Ашхен, вернувшись вечером домой от ориорд Саакян, сразу пошла в его комнату, села за стол и взяла книгу, чтобы продолжить чтение, но вскоре она отложила ее и задумалась.
Почти час, как она, просто уставилась в одну точку, не мигая, облокотившись на руку головой. Её занимала мысль, которая никак не давала ей покоя. Эта мысль возникла в её голове еще со вчерашнего дня, и она всё время продолжала думать о ней, и чем больше она думала, тем больше колебалась. Тут, дверь медленно открылась. Ашхен вздрогнула и посмотрела в сторону двери. Тихо вошла Ева. Она взяла стул и села рядом с ней.
«Ашхен, мне сегодня очень грустно», — сказал она грустным голосом.
Ашхен с удивлением посмотрела на неё. Поистине, никогда еще это прекрасное, озорное лицо не казалось ей таким печальным, спокойным и отрешённым.
"Почему?"-  спросила она.
— Я думаю о твоем брате.
— Об Арменаке?
- Да.
Ашхен заметно побледнела.
«Что случилось... есть от него новое письмо?»- спросила она с тревогой.
Ева удивленно посмотрела на неё.
-Почему ты спрашиваешь с такой тревогой?
-Потому что ты говоришь так, как будто с ним что-то случилось... Да?
-С ним ничего не случилось.
-Тогда что ты говоришь?
— Удивительно. Кажется, я ничего особенного не сказала. Я просто сказала, что мне грустно и я думаю о нём.
Ашхен расслабилась и задумчиво потерла рукой лоб.
«Что ты о нем думаешь?» — тихо спросила она после короткого молчания. Она больше не смотрела на Еву.
-Я хочу, чтобы он был здесь.
 -Ты всегда этого хотела.
-Но не так, как сейчас. Я так скучаю по нему, так скучаю по нему... Это невыносимо. Как будто я никогда не любила его так сильно, как сейчас, в этот самый момент. Я держала его фотографию в руке, смотрела на нее и... плакала, сама не знаю почему. Ничего подобного со мной раньше не случалось. Что это за предчувствие, я не понимаю... Надо написать письмо, чтобы он приехал. Ты тоже напиши. Ты ведь, тоже его любишь.

Ашхен встала и плотно закрыла форточку на окне, которые колыхались на ветру.
«А потом только работа?»- спросила она, садясь подальше от Евы, на другой стул, так что её лицо оказалось по другую сторону от лампы.
«Ах, вот что приводит меня в отчаяние», — воскликнула Ева.
- Я знаю, что он любит своё дело больше, чем меня, тебя, папу, маму, Сурена... Ты помнишь, с каким волнением он рассказывал об этом?
-И ты его за это осуждаешь?
«Как, кто это сказал?» — грустно спросила Ева.
- Я говорю это, потому что я скучаю по нему, скучаю ужасно, понимаешь? Представляешь, он там один, совсем один? Рядом с ним нет ни единой родственной души. Ведь там тысяча и одно несчастье, там болезни... Наконец, кажется, там серьезная опасность... Как я могу спокойно обо всем этом подумать?
Ашхен, сама того не понимая, встала, подошла к ней, крепко обняла ее за голову и чуть не заплакала. Она поцеловала Еву с бесконечной любовью и нежностью и снова села на прежнее место, рядом с Евой.
«Я никогда, никогда не любила тебя так сильно, как сейчас», — тихо, очень тихо сказала она, взяв руки Евы и держа их в своих.
- Ты не можешь себе представить, что я чувствую в эту минуту, что ты так заботишься о своем брате, что ты так много думаешь о нём. Думай, думай, моя дорогая, ведь твой брат такой... единственный брат, что ни у кого нет такого... брата. Я сама уважаю его всем сердцем и преклоняюсь перед его твердой волей и идеями, которые он так горячо защищает, которым он так предан.
Самоотречение ради блага бедных, самопожертвование ради отечества — такова его идеология. И не только словами, но и делами, что он теперь и доказывает. Доказывать слова делом — это такой героизм, дай бог каждому? Всем, что я знаю сейчас, всем, чему я научилась и всем, чем хочу заниматься, я обязана ему. И если бы ты знала, моя дорогая, как я горжусь тем, что он мой близкий родственник, мой дорогой, мой...
Ашхен запнулась и, дрожащими пальцами сжав маленькие руки Евы, грустно улыбнулась.
- Видишь, дорогая, как я взволнована?» - воскликнул она.
«Кажется, ты любишь моего брата больше, чем меня», — спросила Ева, которая до сих пор с невинной серьезностью смотрела на горящие глаза и широкий, чистый лоб Ашхен.
-Это преступление?...Ведь он же не мой брат?
-Конечно. Он тоже тебя очень любит.
- Может быть, ты ревнуешь?
— Ревновать? Конечно, я не хотела бы, чтобы мой брат был любим меньше, чем я, той или кому-либо другой, несмотря на то, что я... О, я очень люблю его, Ашхен, я люблю его очень сильно... Если бы ты только знала, сколько дурных мыслей преследовали меня прошлой ночью? Сколько дурных предчувствий?... Всё, я не должна больше читать эти проклятые сводки...
На лице Ашхена отразилось мрачное, похожее на страх, выражение, и она на мгновение, смущенно, не мигая, посмотрела в грустные глаза Евы. Затем она едва заметно встряхнулась и медленно поднялась со своего места.
«Это пустое дело», — сказала она, как бы желая подбодрить себя, и начала ходить по комнате.       
- Правда, слухи оттуда поступают тревожные, но... нет серьезных причин бояться... Наконец, должны ли мы отчаиваться и склонить и его отчаиваться вместе с нами? Каково это будет? И это тогда, когда еще ничего толком не сделано, когда всё только начинается... Это было бы трусостью и преступно с нашей стороны, большим преступлением, непростительным преступлением... Наоборот, мы должны придать ему сердце, мы должны ободрить его, поддержать его всеми способами. И эта обязанность ложится прежде всецело на нас. Мы гордимся тем, что у нас есть такой брат, как он. Почему бы нам не заставить его гордиться нами? Давай будем ему достойными сестрами, и этого достаточно, чтобы ободрить его, чтобы вдохновить его.
Ашхен будто разговаривала сама с собой, и в голосе её слышалось необычное раздражение. Она легкими шагами ходила туда-сюда по комнате и совсем не смотрела на Еву.
Ева с удивлением провожала её взглядом из одного угла комнаты в другой.
«Разве мы не его достойные сестры?» - спросила она.
— Нет, мы недостойны называться его сестрами. Чем мы это заслуживаем?  Прохлаждаясь тут без дела, тем, что, подобно паразитов, едим, пьём, танцуем, гуляем и ждем, когда придет кто-то, кто возьмет нас, как лошадь на продажу, и возьмет нас под уздцы, чтобы привязать в своей конюшне. Из-за этого ли, из-за этой позорной жизни?... А он там, забыв всякий личный покой, лишённый всяких радостей жизни, оторванный от своих родных, любимых, посвятил всего себя в страшный водоворот жизни, живя неизвестно в каких условиях, ночую, кто знает, в какой неизвестной долине, каком лесу, под чужим небом, со страхом в сердце, со смертью всегда перед собой, но с презрением к этому страху, и этой смерти...

Раздражённость Ашхен всё больше усилилась. Она говорила, как будто, сдержанно, но слова вылетали из её уст с заметной уверенностью и строгостью. Мышцы её бледного лица были непривычно напряжены. Она ускорила шаги и уже не смотрела на Еву, как прежде.
А Ева встала и так и осталась неподвижна. Она была просто ошеломлена, потому что никогда не видела Ашхен такой разгоряченной. Когда Ашхен замолчала, она долго стояла в одной позе, словно ожидая, что ее кузина ещё продолжит то, о чём она говорила.

«Ашхен, послушай, что скажу», — наконец сказала она, заметив, что Ашхен больше ничего не говорит и продолжает нервно ходить из одного угла комнаты в другой.
- Я вижу, что ты хочешь что-то сказать, но не говоришь. Что ты имеешь в виду? Скажи мне просто и ясно. Ты знаешь, я всегда следую твоим советам. Если ты считаешь меня всего лишь паразитом и лошадью для продажи, а также недостойной сестрой для моего брата, научи меня, как я могу быть достойной его.
- Это касается не только тебя. Я тоже недостойна его... Я особенно...
- Хорошо, как мы можем быть достойны его?
— Тем, что мы тоже должны последовать избранному им пути.
- То, есть?
— Я не знаю... Просто так дальше жить нельзя. Прежде всего надо положить конец этому чревоугодию, оставить эту бесполезную, дурную жизнь, в которой мы разлагаемся от бездействия. Мы должны что-то делать, мы должны что-то сотворить, мы должны приносить пользу, хотя бы ради успокоения своей совести...
-Я готова ко всему. Но скажи мне, что нам делать, что мы можем сделать?
Ашхен вдруг остановилась и посмотрела на Еву странным взглядом, затем подошла и взяла ее за руки.
-Прости меня, дорогая, если я говорила немного резко. Но я говорила в основном о себе. Что касается того, что мы должны делать и что мы можем сделать, то об этом я сейчас ничего не могу сказать. Я еще не решила, мне еще нужно подумать. Завтра будет решен один вопрос. Наберись терпения до завтра. Ты же потерпишь, не правда?