Байкальский шаман

Когда пальцы, подобные пальцам вещего прорицателя, касались холодного металла варгана, когда дыхание сливалось с его гудящей вибрацией в страстном поцелуе звука, это было не приготовление к чтению священных текстов. Это был порог. Врата великого камлания, за которыми ждало погружение в сумеречные бездны нижнего мира и рискованное воспарение в бездонную синеву небес.

Говорят, нет инструмента совершеннее и универсальнее человеческого черепа. Эта костяная дека, эта резонирующая пещера – сцена, где силы света и тьмы с равным мастерством играют свои вечные партитуры. Одна мелодия захватывает душу, затем другая… и никто не знает, под какой аккомпанемент ему суждено будет испустить последний вздох. А ведь в этом – тайное искусство жизни: умереть вовремя, под музыку, созвучную истинной сути духа. Страх не удостоиться этого последнего, гармоничного разрешения – вечный спутник идущего по шаманской тропе.

И всякий раз, перед самым началом камлания, этот страх сжимал сердце ледяной хваткой. Мысль о том, что внезапная смерть может настигнуть там, внизу, во мраке подземных ярусов мироздания, и душа навеки останется пленницей теней, так и не увидев сияния Вечно Голубого Неба.

И тогда начинался зов. Взывание к духам. Голос шамана ломался, множился, становясь голосами всех тварей, населяющих священные окрестности Байкала. Он пищал, как комар, впивающийся в раскаленную кожу мира. Жужжал, как шмель или слепень, несущий весть летнего зноя. Стрекотал, как цикада в сухой траве. Кричал кукушкой, отмеряя неведомые сроки. Каркал вороном, вестником тайн. Выл волком под луной невидимого мира. Брехал лисицей, петляя по тропам духов. Лаял псом, охраняющим границы яви. Ревел медведем, хозяином тайги. Мычал быком, силой земли. Молчал рыбой, хранящей глубинные секреты. Квакал лягушкой из предвечного болота. Пел соловьем, славя жизнь. Стонал чайкой над безбрежной водой…

Но труднее всего было воззвать к Нему – Бурхану, Духу самого Байкала. Его глас не походил ни на один из звуков трех миров, он был древнее их всех, сама первозданная мощь, воплощенная в ледяной воде и неприступных скалах.

Пот заливал глаза. Рука, обезумев, неистово била в бубен, высекая громовой ритм, сотрясающий основы бытия. И из горла, сквозь калейдоскоп звериных криков, вырывалась священная песнь, древняя, как сам мир:

О страшный, дивномогучий Бык,
Восходящий от земли!
Дикий степной Жеребец,
Он громогласно заревел и заржал!
Трясется земля и вздымается Бурхан Байкал!
Вечно Голубое Небо заволокло темными тучами,
Солнце скрылось в водах Байкала!
И я кричу вам всем:
Я превыше вас, ибо я Шаман!
Ваши души и силы – во мне!
Я – Сын Тенгри, Владыки Бесконечности!
О дикий степной Жеребец,
Страшный видом, с огненной гривой,
Прискачи и поведай мне свои тайны!
О страшный, дивномогучий Бык,
Восходящий от земли,
Стань предо мной и грозно реви!
А я в реве твоем услышу наставление!
Я же Сын Тенгри, Владыки Бесконечности!
Я слушаю Твое Повеление!

Кружение становилось все быстрее, мир смазывался в единый экстатический вихрь. Танец – самозабвенный, неистовый, рвущий путы плоти. И вот – предел достигнут. Тело, больше не повинуясь воле, рухнуло на землю, забилось в последнем пароксизме божественного вдохновения. Сознание угасало, зрение сужалось, весь мир коллапсировал в одну-единственную, ослепительно яркую точку…

И в этой точке, в оглушительной тишине запредельного, прозвучало Оно. Повеление.
…Говорят, шаман приходил в себя несколько дней. Пребывал в полузабытьи, на грани миров, все еще слыша эхо Того Голоса, что прозвучал в сердцевине священного транса.