Убить лодочника

Рождественский вечерок окутывал город стылым туманом. В кабинете, пропахшем старыми книгами и дорогим коньяком, двое сидели в полумраке. Один – Кай, вечный ученик запредельного. Другой – Мастер Борислав, чьи глаза хранили эхо иных миров, а слова были подобны ключам от потайных дверей (многие считали его живым воплощением Милорада Павича, только с сербским акцентом погуще). Хрустальные бокалы с «Хеннесси» отбрасывали янтарные блики на пыльные тома. Из старого патефона лился хриплый, надрывный баритон – знаменитый шансон о лодочнике, которого непременно нужно убить.
Песня эта была не просто музыкой. Она была заклинанием, древним, как сама переправа между мирами. Когда Кай услышал ее впервые, что-то внутри него сломалось и перестроилось. Неведомая сила, темная и пьянящая, вышвырнула его из теплой комнаты на морозную улицу. Он бежал к замерзшей реке, и первобытный крик рвался из груди: «Я убью тебя, лодочник!» Он искал его, того безымянного перевозчика душ, чтобы свершить неясное, но остро необходимое возмездие.
Но реки молчали. Лодочника не было. Тогда, в слепой ярости, Кай схватил тяжелый, обледенелый камень с берега и швырнул его в черную воду. Ледяные брызги осыпали лицо. И в этом мимолетном фонтане, в сверкании капель под луной, он увидел знамение. Предостережение. Ярость схлынула так же быстро, как и нахлынула. По дороге домой он разглядывал на рукаве большую, замерзшую каплю. И внутри нее, словно доисторическое насекомое в янтаре, застыл крошечный силуэт лодочника. Капля мерцала, превращаясь в волшебное зеркальце из забытой сказки…
Мастер Борислав отпил коньяка, задумчиво глядя на игру света в бокале.
«Ты ведь читал Обсидиановый Лексикон, Кай? Помнишь Самуэля Коэна, вернувшего зеркало госпоже Ефросинии? Он сказал, что его бегущий образ теперь живет в ней. ‘Возьми назад свой дар, он мне не мил, / С тех пор, как образ свой я на тебя сменил’. Понимаешь? Зеркала опасны. Как и лодочники».
Он помолчал, давая словам впитаться.
«Убить лодочника… Возможно, это главная задача. Не просто человека в лодке, но сам принцип предательской переправы. Ту Силу, что манит на тот берег, обещая одно, а привозя совсем в другое место. Если ты сел к такому лодочнику, особенно ‘когда ещё молод, с гранатой в руке’ – наивной верой в свою силу и правоту, – считай, ты попался. Ты уже не пассажир, ты – дичь».
Мастер Борислав наклонился ближе, его голос стал тише, проникновеннее.
«Охотник улыбается. Его механизм скрипит – слышишь? – он лишен благодатного масла жизни, он – лишь имитация. А ты уже в лодке. Путь назад заказан. Граната бесполезна, ее отнимут смеясь. Ты слишком поздно ‘тему просёк’. И вот тогда, в отчаянии, ты кричишь: ‘Я убью тебя, лодочник!’ Но это крик бессилия. Ты не убьешь его теперь, ибо не убил его раньше. Не убил его в себе. Не распознал его тень в собственной душе, не выследил его там, в сумерках своего Я».
Мастер еще говорил о чем-то, о хазарских принцессах и ловцах снов, но мысли его, казалось, уже унеслись в иные сферы. Вдруг он заторопился, сославшись на неотложное дело – ему пришла в голову гениальная идея для новой, трансгендерной версии его великого Лексикона. Он быстро откланялся, оставив Кая одного с коньяком, эхом песни и тяжелыми мыслями.
Расстроенный, охмелевший, Кай потянулся к своим запасам. Какие-то «колеса», обещавшие ясность, потом еще какая-то «шняга», сулившая забвение… Границы реальности поплыли, цвета стали кричать, звуки обрели плотность. Комната превратилась в вибрирующий кокон…
И тогда прилетела Она. Птица. Крылатый Рок. Не спрашивая разрешения, она материализовалась из вихря теней и неоновых всполохов, принеся с собой запах озона, машинного масла и степной пыли. И сразу начала ругаться, ее голос был скрежетом металла и карканьем ворона одновременно:
«Идиоты! Философы хреновы! – проскрежетала Птица, нервно подергивая радужным крылом. – Такую чушь про лодочника несете, уши вянут! Думаете, убить его – и все дела? Да вы ж ни черта не поняли!»
Она вперила в Кая свой немигающий, многофасеточный глаз.
«Рано или поздно все вы сядете в лодку! Вопрос не в том, чтобы избежать переправы, а в том, чтобы найти своего Лодочника! Того, кто предназначен тебе судьбой, кто знает истинный путь твоей души! А мир кишит ‘левыми’ лодочниками, фальшивками, охотниками в личине перевозчиков! Они заманивают блестяшками, лживыми обещаниями, легкими путями! Сядешь к такому – и конец! Переправа станет падением!»
Птица взмахнула крыльями, поднимая вихрь из пыли и искр.
«Твоя задача – не просто убить одного лодочника на реке! Ты должен стать Охотником на них! Сталкером, что знает их повадки, их ложь, их ловушки! Ты должен убивать их – ‘левых’, фальшивых – снова и снова! Убивать их в мире, убивать их в себе!»
Голос Птицы стал тише, но от этого еще более весомым, проникая под кожу, в кости.
«Но и этого мало. Чтобы переправиться правильно, ты должен стать Лодочником сам. И Лодкой – тоже. Понимаешь? Найти их прообраз, их схему внутри себя. Не ждать перевозчика, а стать самой Переправой. Войти в этот архетип, овладеть им. Стать хозяином своей реки, своего пути между берегами!»
Слова Крылатого Рока ударили Кая, как физический толчок. Мир вокруг вращался, но теперь это было не бессмысленное кружение опьянения, а вихрь откровения. Охота началась. Но не на реке с камнем в руке, а в глубинах собственной души, где мириады «левых» лодочников расставляли свои сети, и где нужно было выковать свою собственную лодку и стать ее кормчим. Переправа обещала быть долгой и опасной.