Там, за холмами - Рубикон 2

Часть вторая. Дневник мёртвого комита

«Родственник Константинуса Констанций, по смерти императора первым прибыл на Бизантиум и возглавил заговор придворной гвардии, решившей устранить всех родственников, претендовавших на верховную власть в Империи. До сих пор точно не известно, случаен ли был выбор гвардейцев, высказавшихся в пользу Констанция, или сам Констанций являлся тайным организатором гвардейского заговора. Некоторые высказывали предположение, что у гвардии имелся собственный кандидат на императорский престол, который остался неизвестным единственно потому, что вожди заговорщиков решили поддержать притязания того, кто считался сыном усопшего властителя. При прочих равных условиях, сын Константинуса имел больше шансов укрепиться на престоле, чем неведомый имперской придворной знати и чиновничеству претендент. Относительно подлинного или мнимого родства Констанция с [покойным ныне] императором я не могу ничего сообщить точно, кроме как привести в качестве примера многочисленные слухи и предположения, которые я считаю злонамеренно распространяемой ложью, а посему недостойнойвнимания и, тем более, повторения.

Так или иначе, но Констанций встал во главе мятежных дворцовых схол, учинивших жестокую кровавую резню. Императорский дворец был залит кровью и осквернён неистовством гвардейских солдат, забывших о присяге и воинском долге. Все родственники покойного императоры были безжалостно убиты. Случайно уцелели лишь двое племянников Констанция и их-то он и пощадил, выдав своё решение за акт сострадательного милосердия. Желая выглядеть непричастным к разыгравшемуся в стенах дворца насилию, Констанций казнил вождей заговорщиков, но щедро наградил исполнителей, избрав к тому же из их числа новых командиров взамен казнённых, после чего взошёл на престол Империи под именем императора Констанциуса Секундуса.

Племянников он отправил в самый дальний castellum. Казалось бы, Констанциус принял наиболее выгодное для себя решение – удалить выживших юношей в места глухие, захолустные с тем, чтобы затем невозбранно и без лишней огласки лишить их жизни, однако император действовал на удивление противоположным образом – молодые люди получали систематическое и основательное образование, светское и религиозное. Учителем в вере был священник Единственного и брату Юлиана его наставлений вполне хватало, чего не скажешь о будущем императоре. Он увлёкся изучением философии и через неё постепенно углубился в постулаты традиционной веры, выбрав наставником в постижении догматов вероучения философа Макария Галикарнасского. Его интерес к отвлечённому мудрствованию оказался настолько велик, что он просил дядю, императора Констанциуса отпустить на имперскую планету Ахайю для обучения в Академии. Констанциус дал Юлиану милостивое разрешение и выделил достаточное обеспечение – деньгами и продуктами – вплоть до завершения учёбы.

Однако учёбу будущему императору завершить не довелось. Констанциус Секундус призвал своего племянника разделить с ним верховную власть, назначив соправителем Империи с присвоением титула Цезаря. До этого момента, император Констанциус правил совместно с братом Юлиана, Цезарем Галлусом. Брат Юлиана по жизни и так отличался скверным характером, который ещё более испортился, когда Галл был вознаграждён титулом Цезаря. Разделив власть со своим дядёй, он принялся творить неимоверные мерзости и преступления, уничтожая людей различными способами – кого ради присвоения богатства, а кого и просто для развлечения. Мало кому удавалось спастись, но те, кто уцелел, бежали ко двору Констанциуса. Они рассказывали императору ужасающие подробности зверств, учиняемых племянником, но в силу немногочисленности жалоб и жалобщиков, император долго не обращал внимания на безнравственное поведение Галлуса. Изменить отношение к проделкам племянника дядю заставило следующее происшествие: обнаглевший донельзя Цезарь заключил в тюрьму сиятельного Лициния, делавшего во владениях Галлуса пересадку с одного галактического лайнера на другой, чтобы лететь в имперскую область Кария. Ошибкой Галлуса было то, что сиятельный Лициний направлялся в Карию с тайной миссией – учинить негласный надзор за провинциальными властями, подозреваемыми в многочисленных злоупотреблениях. На беду Цезаря, сиятельного Лициния негласно же сопровождали агенты императорской секретной службы, имевшие приказ вмешиваться исключительно в чрезвычайных ситуациях. И когда сиятельный Лициний был арестован и препровождён в пыточный застенок, агенты, действуя согласно полученным инструкциям, вмешались. Вмешательство получилось необыкновенно громким, таким, что эхо от него докатилось до императорского дворца. Сиятельного Лициния освободили посланные Констанциусом доместики, они же забрали тела убитых императорских агентов. Цезаря Галлуса император вызвал в Константинополь для объяснений, но Галлус до имперской планеты Бизантия не добрался. Его удавили на борту звездолёта коллеги деликатных дел – доверенные императорские убийцы.

Назначение Юлиана Цезарем было неслучайным. Коалиция варварских народов, объединённая правителями союза Десяти планет, прорвала имперский лимес в секторе Галация и принялась разорять и разрушать имперские планеты одну за одной. Секторальная армия не сумела удержаться на границе, утратила согласованность командования и фактически рассыпалась. Император в это время занимался подготовкой большой войны с Парасанской империей и не имел возможности разбираться с проблемами, возникшими в Галации, поэтому он отправил туда Цезаря Юлиануса. Такова официальная версия произошедшего. По неофициальной же, распространяемой среди подданных версии, Констанциус задумал погубить оставшегося племянника руками варваров, ведь он считал, что Юлианус, никогда не занимавшийся делами воинскими, способен скорее всё потерять, нежели одержать победу над неприятелем. Ежели Констанциус по-настоящему имел такую цель, то он жестоко ошибся. Ученик Академии оказался достойным ратной доблести своих царственных предшественников.

Прибыв в Галацию, он собрал остатки секторальной армии на имперской планете Паризии, успокоил и обнадёжил командиров, раздал двойной стипендиум солдатам, чем немедленно снискал их уважение и провёл дополнительнй набор в армию – призывая в легионы ветеранов и добровольцев-провинциалов. Кроме того, он обратился к федератам, к тем, кого боялось привлекать провинциальное военное командование, опасаясь того, что они перекинутся к вторгшимся в провинциальный сектор варварам, единоплеменникам по образу жизни и верованиям. Цезарь спросил вождей федератов, без обиняков, то есть без намёков, недомолвок, иносказаний, прямо и открыто – собираются ли они исполнять взятые на себя по договору союза обязательства, либо склоняются к измене и предательству. Это было настолько необычно, что вожди федератов застыли в молчании, а сопровождавшие их спутники ошеломлённо переглядывались и изумлённо перешёптывались. Наконец, дуксы союзных варваров единогласно подтвердили верность Империи и обязались предоставить Цезарю свои боевые флоты и свои воинские дружины.

Таким образом, Юлианусу удалось набрать новую, хорошо вооружённую армию взамен прежней, потрёпанной, рассеявшейся и утратившей боевой дух. С этими силами он ополчился против вторгшихся в пределы имперского пространства врагов и нанёс им сокрушительное поражение. Разбитые варвары бежали за границу, бросая технику, обозы с награбленным, раненых и пленных.

Блистательная победа, одержанная Цезарем Юлианусом, вызвала зависть в душе императора Констанциуса. Зависть переросла в страшное ожесточение, ожесточение переросло в ненависть. Констанциус возжелал погубить Цезаря, однако не мог сделать это открыто, потому как Юлиануса поддерживала армия. Поэтому, императору прежде всего следовало удалить от Юлиануса верные ему подразделения, что Август и сделал, приказав Цезарю направить в распоряжение императора лучшие манипулы и когорты, общим числом в двенадцать тысяч закалённых в боях воинов. Юлианусу предстояло отдать три легиона, или две трети секторального войска. Помимо того, император потребовал направить в собираемую им армию все имеющиеся у Цезаря отряды федератов в качестве вспомогательных войск – ауксилий.

Федераты отказались покидать родные земли. Солдаты легионов отказались лететь за пределы сектора Галация. Ветераны и добровольцы-провинциалы не горели особым желанием оставить семьи и собственность надолго. Цезарь спокойно, терпеливо и благожелательно говорил по отдельности с каждой частью своего войска: с федератами, с легионерами, с ветеранами и с провинциалами-добровольцами. Уговоры подействовали на солдат – избранные легионы и ауксилии направились к месту сбора имперской армии, но на полпути повернули обратно. Что подвигло их на этот решительный поступок – неизвестно, однако, вернувшись на Паризию, они единодушно провозгласили Цезаря Юлиануса Августом. Юлианус, не колеблясь ни секунды, отказался. Его отказ не остановил солдат, ситуация накалялась, солдаты сначала требовали, но затем принялись открыто угрожать Цезарю смертью. Видя, что что бушующие страсти почти привели войско к мятежу, Юлианус – нехотя, под давлением солдатской массы, – дал своё согласие принять из рук воинов титул Августа. Тотчас воины сорвали со знамени пурпурное полотнище и накинули его на плечи Юлиануса, а знаменосец-драконарий снял с шеи золотую цепь и увенчал ею голову императора. По давней традиции, заведённой ещё на Праматери земле, Юлианус был поставлен на щит и на щите солдаты вынесли нового властителя Империи из дворца на площадь. Собравшаяся толпа – солдаты и обыватели – встретили Августа общим ликованием. Императора пронесли по площади и осторожно опустили перед импровизированным трибуналом, с которого Юлианус произнёс приветственную речь, в которой обещал править честно и справедливо, всегда помнить о том, кому он обязан верховной властью, быть щедрым и милосердным. Обещание щедрости и справедливости он начал выполнять немедленно: раздав подарки горожанам соразмерно их доходам – богатые дары получили пролетарии и бедняки, люди среднего достатка вознаграждены были подарками меньшими, но значимыми, богачи получили дары малые, но уникальные, по цене превосходившие и богатые, и меньшие многократно. Солдатам и ауксилариям Август выплатил единовременно стипендиум в пятикратном размере и донатий, превышающий годовой в двухкратном размере. Дяде он отослал письмо, в котором объяснил произошедшее желанием предотвратить солдатский бунт и опасением за жизнь свою и своих близких. Жизнь Цезаря, конечно, подвергалась определённой, хоть и незначительной, опасности, но тревога за судьбу близких, несуществующих близких, потому как Юлианус прибыл на Галацию в сопровождении небольшой свиты, состоящей из армейских командиров и придворных, выглядела в глазах Констанциуса ничем не прикрытой издёвкой. Хотел ли Август оскорбить императора намеренно, или допустил досадную оплошность, доподлинно не известно, однако последствия такого промаха имели размах нешуточный. Август Констанциус объявил войну Августу Юлианусу.

Войска, собираемые императором против парсов, загрузившись в корабли, двинулись навстречу армии Юлиануса. Юлианус, в свою очередь, направил армию в имперский сектор Дация с тем, чтобы занять наиболее выгодную позицию, позволяющую эффективно атаковать или обороняться.

Впрочем, до прямого столкновения дело не дошло. Констанциус внезапно заболел. Что стало причиной болезни императора, привитого от всевозможных болезней, известных и редких и обеспеченного лучшей в галактике медициной? до сих пор неведомо. Некоторые предполагали отравление, некоторые заражение искусственно смоделированным вирусом, а некоторые ссылалысь на божье провидение. Болезнь протекала молниеносно, Констанциуса терзал нестерпимый жар, лекарства не помогали. Император горько оплакивал свою несчастную судьбу и, как передают очевидцы, пребывая ещё в сознании, назначил Юлиануса преемником. Честно говоря, в это утверждение очень слабо верится – получив послание Августа, Констанциус впал в неописуемую ярость и всем существом желал только уничтожения неблагодарного племянника.

Август Констанциус умер и Август Юлианус торжественно вступил в имперскую столицу Восточного квадранта Империи Константинополь.

Сразу же, после официального восшествия на престол, Август организовал жестокое преследование всех приближённых и сторонников умершего императора. Кто-то пострадал вполне заслуженно, большинство же подверглось наказанию несправедливо. Здесь проявилось мстительное чувство, давно копившееся в душе Юлиануса, ещё с того времени, когда по смерти императора Константинуса озверевшая солдатня, подстрекаемая сыном Константинуса Констанцием вырезала его родственников, могущих хоть как-то претендовать на верховную власть. Своему дяде Юлианус уже отомстить не мог, но был в состоянии выместить накопившуюся злобу на оставшихся приспешниках Констанциуса. Что он и сделал, абсолютно не стесняясь признавать причину обрушившихся на головы бывших констанциевых соратников несчастий.

В наследство Август получил бремя подготовки войны с Парасанской империей. Война эта, по замыслу имперских стратегов, должна была завершиться захватом столицы парсов – Великого Города Ктесифона.

Августу Юлианусу война досталась как бы в наследство. От этого наследства он не мог отказаться – долг государя – всемерно заботится о процветании государства и безопасности населяющего державу народа.

Поэтому Август ускорил подготовку к вторжению в Парасан, присовокупив к уже собранным Констанциусом войскам, армию, пришедшую с ним из Западного кваранта Империи.

Главные силы имперского войска должны были поддерживать союзные контингенты Аларитского Единения и отряды вождей сирцийских кочевников, давно и безуспешно желавших освободиться от удушающего гнёта парсов. Помимо сирцийцев гибели Парасана страстно желали бывшие гегемоны – парны (увы, немногие и из захудалых родов), создавшие империю гораздо раньше парсов. Парнийский Диктат охватывал большие участки пространства галактики, нежели нынешняя Парасанская империя, а сами парсы состояли в Диктате на правах автономно управляемой сатрапии. Впрочем, справедливости ради, следует упомянуть, что парсы, тысячелетия назад, когда о парнах никто и слыхом не слыхивал, имели могучее царство, погубленное непомерными амбициями парсийских царей. Память о былой славе не давала покоя парсийской аристократии и когда слава Парнийского Диктата стала клониться к упадку ввиду угасания военной мощи парнов, истощённой беспрерывными междоусобными войнами многочисленных претендентов на верховную власть, парсы, восстав подобно птице Феникс из пепла забвения, низвергли последнего парнийского царя и на развалинах государства парнийцев образовали своё – Парасанскую империю. При этом некоторые области прежнего царства отпали от новосозданной империи – навсегда.

Государство парнийцев пало в результате предательства – все, наиболее могущественные и влиятельные роды парнов отвернулись от своего господина, переметнувшись к наместнику сатрапии Парс, чем многократно усилили армию парсийцев. Войска противников сошлись в системе звёзд Никатор. Царя парнийской державы поддерживал только один владетельный род, всего один из Двенадцати славных династий – Картан. В ожесточённой битве Диктаторский Флот парсы разбили наголову. Флагманский тяжёлый ракетно-артиллерийский крейсер, на борту которого находился последний правитель Диктата, подорвавшись на сброшенной парсийским минным заградителем мине, потерял ход и был расстрелян в хлам рельсотронами и атомными торпедами. Парнийский царь погиб. Звезда парнов закатилась, звезда парсов взошла. Взошла и воссияла».


Торкват отодвинул дневник и потянулся. Солдатское радио Фомальгаута передавало концерт певицы Алисии – низким хрипловатым голосом Алисия пела об одинокой душе, затерявшейся среди пустыни отчаяния без надежды вернуться в прекрасный замок на холме.

Комит явно метил в историки, подумал Торкват. Может быть, он и был историком по первому образованию. Личные дела воинских людей гарнизона хранились в сейфе, но Павлу Эгнацию не хотелось вставать из-за стола. Он зажёг настольную лампу и продолжил чтение. Краткий экскурс в историю завершился. Далее шли личные записи, но, странно, вместо чисел, обозначающих день, месяц и год, когда писалась очередная заметка, комитом ставилось троеточие. Три точки и больше ничего отделяли предыдущую запись в дневнике от следующей за ней. Положительно, комит был необычным человеком.


«. . .

Схолы выстроились на площади перед дворцом. Дворцовая челядь стояла позади ровных рядов гвардейцев. Ожидание затягивалось. Придворные заметно волновались. Какие чувства испытывали солдаты можно было только догадываться – их лица скрывались за непрозрачными забралами шлемов. Я был спокоен, даже равнодушен. Если бы не регламент, я бы поднял забрало. Мне нечего бояться, чего не скажешь о большинстве, стоящих вокруг меня и за мной. Предыдущий Август, дядя нынешнего, совершил множество отвратительных поступков, начиная с убийства родителей племянника. Не трудно догадаться, с чего начнёт новый Август. Тем более, что он прибудет в столицу во главе собственной армии, следовательно, не будет зависеть от благорасположения к нему воинов, служивших Констанциусу.

Я отвлёкся и пропустил момент появления императорского конвоя. Гравилёты садились на площадь один за другим. Десять единиц. Первый – роскошный лайнер, остальные девять – боевые пехотные транспорты, способные перевозить по двадцать пехотинцев в полном тактическом экзоскелетном бронеовм доспехе с дополнительным комплектом вооружения. Гранатомёты, ПЗРК, напалмовые огнемёты. Неужели Август страшится до такой степени?

Как оказалось, нет. Императорские телохранители облачены в парадную форму и не имеют никакого оружия, кроме кинжалов пугио.

В отличие от Юлиануса, который носит парадный броневой костюм. Император невысокого роста, коренаст, широк в плечах. У него длинные руки, что хорошо в рукопашных схватках. Голова непокрыта, шлем он держит у пояса. Волосы императора коротко острижены, он носит аккуратную короткую бородку. Глаза карие, нос прямой, губы несколько полноваты. Взгляд цепкий, оценивающий, умный. Говорят, император много читает и сам сочиняет философские труды. Он – приверженец одной из философских школ Ахайи. Отсюда и его почитание традиционной веры, хотя в юности его и обучали высшие служители Единственному. Говорят, из всех воинских божеств Юлианусом особо чтима Дисциплина.

Август останавливается перед строем и приказывает поднять забрала шлемов. Синхронность, с которой гвардейцы исполняют приказ императора – впечатляет. Император неспешно проходит вдоль строя, вглядываясь в лица схолариев. Перед некоторыми воинами он останавливается и смотрит на них гораздо дольше, будто пытается понять, будут ли они ему верны также, как умершему предшественнику. Задерживается он и передо мной и его глаза буквально пронзают меня гипнотическим взглядом. Я невозмутимо смотрю на Августа и лицо моё, я надеюсь, не отражает той бури мыслей и эмоций, что бушуют в душе моей.

Император идёт дальше. Я уверен – он будет мстить и многие головы слетят со многих шей.

Хвала богам, я не участвовал в тех мерзостях, что устраивал дядя Августа, император Констанциус. Хотя быть уверенным в том, что тебя не затронут repressio – самонадеянно. Опрометчиво.


. . .

Как я и предполагал – репрессии воспоследовали практически незамедлительно. Причём первыми пострадали участники давней резни, устроенной ещё Констанцием, тогда всего лишь одним из претендентов на престол. Виновные в смерти родителей Юлиануса и остальных родственников Константинуса Максимуса, те, кто не умер к этому моменту, все они подверглись смертной казни – кому присудили повешенье, кому – отсечение головы, кому – закапыванье живьем, кому – четвертование, кому – утопление, а кому – сожжение на костре живым. Секретная императорская служба не имеет пристрастия к кому-либо из властителей Империи, она верна престолу, а не человеку, на нём восседающему. Вслед за давними мятежниками император изгнал из дворца многочисленную челядь: поваров, спальников, стольников и брадобреев, после чего взялся за дядиных приспешников.

С тем же усердием agens in rebus искореняли крамолу при Августе Констанциусе, изыскивая его врагов, с каким они находили и ввергали в узилище врагов Августа Юлиануса, в том числе и прежде всего приверженцев Констанциуса. Государственные профосы не могли жаловаться на отсутствие работы.


. . .

Подготовка к войне идёт всё более ускоряющимися темпами. Главные силы армии собираются на имперской планете имперского сектора Сири, близ секторальной столицы Антихии. Там же базируется Объединённый флот – более тысячи космических кораблей: от звёздных транспортов до линкоров и больших ракетоносцев.

Во дворце распространяются слухи, что император не просто следует обязательству правителя заботиться о благе государства, но сам тайно жаждет брани и к походу против парсов готовился давно. Будто бы он желает отомстить парсам за причиняемые ими злодейства: грабежи, убийства, разрушения, гибель наших армий. Будто бы его снедает зависть к успехам прежних государей и он хочет превзойти их воинской славой и присовокупить к своим отличиям ещё и титул Парасанский.

Те же люди, что пробавляются подлыми сплетнями, интригуют против Юлиануса, стараясь всячески отложить поход. Они предрекают Августу гибель в том случае, если он не откажется от войны с парсами. Боясь императорского гнева, они ведут свои крамольные разговоры с теми царедворцами, кто имеет прямой доступ к Юлианусу.

В столицу прибыли послы Аларитского Единения и вожди сирцийских племён. Алариты обещают экспедиционный корпус, сирцийцы всемерную поддержку наступающей армии: разведывательной информацией и людьми. Император доволен.


. . .

Ранним утром был вызван в принципию, где штабной чиновник зачитал мне приказ magister officiorum (магистра оффиций) о переводе из дворцовой гвардии в личную императорскую стражу. Теперь, значит, я не скутарий, а протектор-доместик. Закончив декламацию, чиновники распоряжения высших должностных лиц торжественно декламируют, а императорские эдикты буквально выпевают, чиновник благоговейно положил бумагу на стол и с лёгким поклоном протянул мне стило — расписаться на приказе в том, что я с решением магистра оффиций ознакомлен. Я учтиво принял из рук штабного писаря самопишущую ручку и аккуратно расписался. Зная фанатичную любовь бюрократов-канцеляристов к геометрически организованному порядку, я истово тренировал идеальное написание своей подписи и, с гордостью могу отметить, достиг в этом искусстве большого успеха. Поэтому, мог всегда рассчитывать на некоторые, пусть и незначительные, преференции. Вот и сейчас, приятно удивлённый писарь по большому секрету сообщил мне, что перевод из гвардии в императорские телохранители произведён был по милостивому желанию Его вечности, Августа Цезаря Флавиуса Константинуса Юлиануса. Произнося полную титулатуру императора, писарь позволил себе мне подмигнуть, прямо намекая на широкие перспективы моей дальнейшей службы. Стало понятно, что одним золотым денарием здесь не обойдёшься. Я приподнял лист приказа, ловко и незаметно подложив под бумагу три полновесных золотых монеты. Хвала богам, бумага была достаточно плотной, чтобы наблюдатели не смогли зафиксировать факт получения взятки. Хотя кого я обманываю? Неформальные отношения давно уже стали обыденностью, якобы секретные видеокамеры давно уже не секретные, а пристальный интерес наблюдателей скорее вызвал бы человек не дающий взятки, нежели завзятый податель взяток. Уж в такие подлые времена мы живём.

Забрав копию приказа, отправился к Comes domesticorum Peditum. Начальник пехоты не слишком обрадовался моему появлению. Видимо, он считал меня лицемерным выскочкой, добившимся права войти в ближний круг Августа Юлиануса безудержной лестью и подобострастной угодливостью, что было, конечно, неправдой, но откуда начальнику пехоты об этом знать? Ведь я получил должность в обход установленного порядка назначения императорских телохранителей.

Итак, я сменил темно-синий броневой доспех с серебряной насечкой на броневой лазоревый с насечкой золотой и именуюсь теперь protectores domesticorum — протектором-доместиком.


. . .

Давно ожидаемый день наступил. Император начал столь долго подготавливаемую войну. Накануне он разослал по отдельным отрядам приказ о выдвижении к границе и войска пришли в движение. Отряды снимались с зимних квартир и перемещались в заранее определённые места. Юлианус покинул Константинополь и перелетел в Антихию к основной армии. Половина гвардейских частей сопровождала Августа в походе. Вторая половина была оставлена в столице для обеспечения порядка в Городе и Империи.

Как только Август появился в Антихии, он сразу же приказал армии выступать. Император выбрал в качестве флагманского корабля линейный крейсер «Капитолийская волчица». Промежуточный финиш устанавливался у Иераполи, где к флоту присоединились находящиеся на внешних рейдах планеты военные отряды. После Иераполи, флот вышел к Батне, собрал оставшиеся воинские подразделения и, не задерживаясь, стартовал к Карре.

Карра формально считалась планетой, территориально принадлежащей Парасанской империи, но, фактически, она располагалась в так называемой «серой» зоне — нейтральных участках Пространства, на которые не распространяется власть Империи и Парасана. Здесь Юлианус совершил жертвоприношение местному божеству, символизирующему сияние местных лун и как рассказывают, здесь же, у алтаря, без свидетелей, тайно, передал племяннику, Порфирию, пурпурные одежды с обязательством при известии о своей смерти захватить тотчас верховную власть в государстве. Что выглядит, конечно, странно — откуда стало известно об этом требовании Августа Юлиануса рассказчикам, если он говорил с племянником у жертвенника тайно, да ещё и без свидетелей?

От Карры император мог далее двигаться к Великому Городу Ктесифону в двух направлениях: или через Тагру, или через Асфрату. Он выбрал второй путь. Но его задержало в Карре неприятное известие, доставленное срочно гонцом на быстроходной либурне: парсы опередили имперское войско, устроив стремительный набег на приграничные планеты, после ухода наших воинских отрядов защищаемые только ополченцами-лимитанами и так же стремительно возвратившиеся в пределы собственной империи с богатой добычей. Император был сильно опечален страшной новостью, однако не потерял присутствие духа — он немедленно выделил из армии корпус закалённых бойцов, численностью в тридцать тысяч человек, отдав их под командование упомянутого Порфирия и дукса ауксилий Себастиана Виндекса, бывшего прокуратора имперской области Коммагены. Этой сводной арматуре поручено было взять под охрану границу с Парасаном на всём её протяжении, привлекая лимитанов в качестве осведомителей. Корпус получил самые быстроходные и отлично вооружённые корабли, незаменимые в пограничных стычках, где скорость перелётов, мощность и количество орудий имели первостепенное значение.

Разрешив внезапно возникшую проблему, Август направил армию к Калиннике. Там к нему прибыли сирцийские вожди, приведя с собой многочисленные боевые суда с варварской лёгкой пехотой на борту. Юлианус принял их со всей обходительностью, вознаградил богатыми подарками и устроил пиршество в их честь. Ответно сирцийские царьки преподнесли императору золотую корону и нарекли Юлиануса властелином мира. Столь показная любезность Августа объяснялась тем, что он хотел привлечь сирцийцев к партизанской войне в глубоких тылах Парасанской империи, с целью ослабления сил парсов, вынужденных отвлекать часть своих сил на борьбу с дикими ордами кровожадных варваров.

Соединив имперскую армию и отряды сирцийцев, Август совершил внепространственный бросок флота от Калинники к Керке, от Керки к Даре. Там император обратился войску с речью, в которой пространно рассказал о многовековом конфликте с Парасанской империей, о победах Империи над парсами и о тяжёлых поражениях, нанесённых парсами Империи. После слов о погубленных армиях и погибших на полях сражений императорах, Юлианус заплакал, не стыдясь слёз печали. Многие сочли эти слезы притворными, ведь этот плач не соответствовал серьёзности момента, он выставлял императора слабым властителем, не способным к решительным действиям. Думается мне, что слезы Юлиануса были искренними, он как бы прозревал свою печальную судьбу и оплакивал свою неминуемую смерть. Неминуемую и нелепую.

Утерев слезы, император призвал солдат быть смелыми и бодрыми, ибо только храбрым и уверенным в своём превосходстве над врагом достаются лавры победителей. Мы идём к центру Парасана, в Великий город Ктесифон, мы поразим парсов в самое сердце, низвергнем их и повергнем в прах забвения.

Солдаты трижды прокричали: «Да здравствует Август Юлианус!». Больше всех радовались воины арматур и ауксилий, приведённых императором из Западного квадранта Империи — под штандартом тогда ещё Цезаря они одерживали блистательные победы над бесчисленными толпами неприятелей и сейчас предвкушали не менее впечатляющие успехи.

Схоларии и протекторы-доместики слушали речь императора со сдержанным вниманием, а после вели себя спокойно и невозмутимо, не разделив радости остального воинства, ибо недостойно охраняющих священную особу государя необузданное проявление чувств.


. . .

Флот был выстроен в боевой порядок. Быстроходные униремы и биремы составили авангард военного ордера, они же сформировали первую линию ордера с флангов. Их задачей было связывание противника манёвренным боем на удалении от главных сил флота, пользуясь численностью и скоростью малых боевых судов. Главные силы флота летели двумя кильватерными колоннами, имея в промежутке между ними Малый военный ордер, составленный из кораблей дворцовой гвардии и Корпуса доместиков. Несокрушимой стеной они окружали флагманский линейный крейсер «Капитолийская волчица», на борту которого находился Август Юлианус и его штаб. Малый ордер прикрывали гвардейские триремы, несущие десятки одноместных истребителей-перехватчиков. Помимо трирем, в составе Малого ордера имелось четыре ударных авиаматки, вооружённых уже тысячами подобных перехватчиков. Сам же Малый ордер формировали тяжёлые ракетно-артиллерийские ударные крейсера и большие корабли-ракетоносцы.

Мы вторглись в Асфрату. Асфрата — древняя область Парасана, в незапамятные времена — могущественное галактическое государство, первым создавшее регулярную профессиональную армию. Армия Асфраты была столь велика, что окружающим страну народам казалось, будто сама Асфрата и есть единственно армия. В некотором смысле так и было. Всё благосостояние государства зиждилось на территориальных захватах. Царь Асфраты всегда утверждался армией, будь он трижды три законным наследником трона, поэтому наследник с юных лет сопровождал родителя в военных предприятиях. Он рос буквально на полях сражений и ежели он желал воцарится без проблем, то ему приходилось постоянно выказывать воинскую доблесть, невзирая на свой возраст. Поэтому в Асфрате не знали такого института, как регентство. Опекун малолетнего царя назначался первым заместителем главнокомандующего армии, коим всегда считался владыка трона Асфраты независимо от возраста, — должный выполнить отцовский долг, — обучить юного государя всем премудростям военного искусства.

Армия пристально следила за наследником и, если он её не устраивал, — безжалостно устраняла, выставляя из недр своих более достойного кандидата на высшую власть — так низвергались старые династии и возносились новые.

Бесконечные войны подорвали могущество Асфраты, ненависть к ней, копимая веками, прорвалась наконец неистовым ураганом и великая Асфрата пала, города её обратились в прах и жгучий пепел накрыл руины их погребальным саваном.

Спустя века и века древние парсы создали на руинах Асфраты свою первую империю.


. . .

Арьергард флота расставили в три линии: униремы, биремы и линейные триремы. Орду сирцийцев бросили в свободный поиск: наводить ужас на тылы парсов и вести глубинную разведку.


. . .

Флот вышел к Ангфу. Ангф — достаточно большой город на планете и хорошо укреплённая крепость, правда, не имеющая орбитальной обороны, но, зато обладающая сильной обороной планетарной. Император решил совершить нападение тайное, для чего высадил ночью рядом с городом крупный десант под прикрытием нейтрализующих силовых полей. Задумка Юлиануса вполне бы удалась, однако успешному завершению дела помешал случайный свидетель — горожанин, вышедший ранним утром за ворота по какой-то неотложной надобности. Увидев солдат, он поднял тревогу и элемент внезапности был внезапно утерян.

Однако, император не растерялся. Он лично спустился на поверхность и вступил с защитниками города в переговоры, склоняя гарнизон к сдаче. Защитники долго колебались, стараясь понять, не обманывает ли их Юлианус. Видя, что переговоры затягиваются, Август вызвал с орбиты Ормизда, парса по происхождению, служившего в имперском войске дуксом вспомогательных арматур. Этот Ормизд, прибыв к императору, всеми богами парсов поклялся в искренности Августа. Горожане открыли ворота, гарнизон сложил оружие.

Всех жителей, вместе со сдавшимися парасанскими солдатами погрузили на транспорты и отправили в пределы Империи, а город расстреляли и сожгли лучевыми орудиями имперских линейных крейсеров.

Удача сопутствовала императору: к флоту вернулись несколько сирцийских кораблей, они привезли пленённых парсов. Юлианус, воодушевившись, щедро наградил варваров.

И в последующем движении от планеты к планете в пределах области Асфраты успех не оставлял Августа. Жители, услышав о приближении имперской армии, бежали вглубь Парасана, оставшиеся с трепетом ожидали прибытия неприятеля, вражеские солдаты либо вообще не оказывали сопротивления, либо сопротивлялись без особого воодушевления, больше подгоняемые страхом, чем преданностью своему отечеству.

Некоторую задержку вызвала осада Пирсабры. Планета оказалась хорошо защищена, и с орбиты, и с поверхности. Командующий обороной спахбед Мамерсид отказался принять ультиматум Юлиануса, заявив в ответ, что ни он и ни его солдаты не собираются сдаваться в плен. Тогда император начал боевые действия. Ударные клинья тяжёлых линейных крейсеров разметали орбитальные укрепления, после чего на планету был высажен десант. Наступление возглавил лично Юлианус. К середине местных суток десантникам удалось закрепиться на плацдарме. Император находился в самой гуще боя, прикрываемый гвардейскими схолами и телохранителями. Гарнизон Пирсабры бешено сопротивлялся. Атаки на плацдарм следовали без перерыва. Наземной ракетной артиллерии парсов удалось пристреляться к висящим на орбите силам флота и некоторое число боевых кораблей было повреждено ракетными залпами. К сожалению, не удалось избежать серьёзных потерь — имперский тяжёлый ракетно-артиллерийский крейсер «Лациум» был сбит удачным попаданием в главную силовую установку. Смертельный удар стал возможен благодаря повреждению генератора защитного силового поля. Ракета, снаряжённая термоядерной боеголовкой по нелепой случайности ударила именно в ту уязвимую точку корпуса крейсера, где силовая защиты оказалась ослабленной. По той же нелепой случайности там помещалась главная силовая установка. «Лациум» разнесло на множество обломков, из экипажа никто не выжил.

К вечеру нам удалось расширить основной плацдарм и создать семь дополнительных. Ночью началась выброска на поверхность линейных частей армии и бронетехники. Яростные бои начали стихать к утру. Планетарная столица оказалась в тройном кольце окружения. Мобильные подразделения брали под контроль остальные участки суши.

Видя, что сражение проиграно, спахбед явился к императору и объявил о капитуляции, выговорив при этом обещание сохранения жизни всем оборонявшимся и мирным жителям. Император милосердно всех простил.

В столичной крепости и на военных базах мы обнаружили огромное количество оружия, снаряжения и провианта. Загрузив всё найденное на корабли, мы с большим удовольствием сожгли и военные базы, и столичную крепость, оставив тем не менее сдавшимся солдатам гарнизона вместе с жителями достаточно воды и продовольствия, чтобы они не испытывали всевозможных лишений, связанных с голодом и жаждой.

Триумф Августа омрачили события следующего дня по корабельному времени. Как оказалось, не все парасанские воины сложили оружие. Десяток боевых судов под командованием радагбана атаковал три лёгкие турмы унирем и полностью рассеял их, уничтожив четыре малых корабля и командирскую унирему. Погибло девятнадцать nautae (моряков) и nauarchus (наварх), командовавший одной из турм. На командной униреме вместе с кораблём утрачено было и знамя.

Император, сильно разозлившись, бросился вдогонку неприятеля, взяв турму гвардейских трирем. Догнав вражеские суда, наши корабли окружили и истребили весь неприятельский отряд.

Двух выживших навархов Юлианус уволил с должности, обвинив в трусости и медлительности, после чего разжаловал в рядовые. Тех моряков, кто малодушно бежал, Август лишил воинского звания и казнил посредством выбрасывания без защитного облачения из шлюзовой камеры в открытый космос.


. . .

От Пирсабры наш флот совершил внепространственный бросок к непосредственно Великому городу Ктесифону. Столица Парасанской империи занимала всю поверхность планеты, поэтому планета носила то же название, что и Город. До этого дня имперские войска трижды достигали центрального Мегалополиса Парасана, правда, в те далёкие времена, когда Великий город Ктесифон считался столицей Парнийского Диктата. Трижды Мегалополис был разрушен и трижды возрождался ещё в большем блеске и славе, ещё в большей степени укреплённый и защищённый.

Три императора могли похвастаться тем, что увеличили пределы Империи вновь приобретёнными провинциями, однако следующие за победоносными Августами властелины позорно теряли приобретённое. Посрамление достигло высшего предела в тот миг, когда император Валерианус оказался пленённым парсами. Унижение столь чудовищное, что сын Валериануса отказался выкупать отца из неволи. Валерианус прожил в плену десять локальных лет и был умерщвлён по приказу царя царей парсов Сапора Первого. Убийство императора совершилось самым отвратительным способом. Валериаунусу залили в глотку расплавленное золото, затем содрали с него кожу, сделали чучело, набив его соломой и душистыми травами. Чучело установили в тронном зале дворца — позади царского трона.

Юлианус хотел вернуть останки несчастного Августа на родину и предать прах Валериануса земле.


. . .

Великий город Ктесифон обороняла вся армия Парасанской империи во главе с царём царей Сапором Вторым. Кроме того, планету опоясывала сплошная стена станций орбитальной обороны.

Нас спасло то, что император приказал выйти из внепространственной плоскости в плоскость физического межзвёздного пространства и двигаться в Великому городу Ктесифону на релятивистских скоростях с постоянным торможением. Благодаря этому, ловушка, устроенная парсами, не сработала. Обнаружив противника на пределе видимости, наш флот заблаговременно перестроился в боевой порядок, заставив Сапора Второго произвести такое же перестроение, но с большими временными издержками из-за возникшей неразберихи. Впрочем, парасанский флот при выходе наших главных сил на дистанцию прицельного огня был выстроен к бою вполне.

Сражение началось незамедлительно. И мы, и парсы не отличились невероятной изобретательностью — мы навязали противнику фронтальный бой в кильватерном строю, а противник без излишнего изыска принял этот вариант битвы. Думается, что Сапор Второй рассчитывал на иное построение своего войска — при фронтальном расположении флотов он не имел возможности задействовать дополнительно средства орбитальной обороны, не стрелявшие ввиду опасности попасть по своим.

Бой продолжался несколько часов по нашему корабельному времени и закончился ничем — противники разошлись, оставив на бранном поле подбитые и уничтоженные боевые суда.

Следующий день начался с атаки флота парсов. Император предвидел подобный манёвр противника и заранее к нему подготовился. Наш флот, после ожесточённой перестрелки на близком расстоянии притворно смял своё боевое построение и начал фланговое отступление, чем мгновенно воспользовался Сапор Второй, сосредоточив сиды своего флота на отступающем фланге. Сделав это, он упустил из виду центр и второй фланг нашей армии. В центре император сформировал мощный ударный кулак на основе Малого военного ордера. Когда флот Сапора Второго втянулся в преследование отступающего фланга, император нанёс неожиданный удар по линии орбитальной обороны, а незадействованный до этого фланг нашего флота ударил во фланг так неудачно подставившегося царя царе парсов.

Натиск ударного кулака был столь силён, что с легкостью прорвал орбитальную оборону Великого города Ктесифона и мы уже праздновали победу, однако Сапор Второй оказался гораздо умней, чем нам представлялось. За внешнёй линией орбитальной обороны обнаружилась следующая, более мощная и новый флот парсов, находившийся в засаде.

Ударный кулак, внезапно угодивший под плотный перекрёстный огонь, рассыпался и отступил в изрядном беспорядке, преследуемый свежими силами противника, внеся смятение в то крыло имперского флота, что теснило фланг парасанского флота.

Наш строй развалился окончательно и имперские корабли начали хаотически покидать поле боя, проскакивая во внепространственную плоскость.

Сражение при Великом городе Ктесифоне было полностью и безоговорочно нами проиграно. Юлианус с остатками Малого военного ордера отступил к Маранаге.


. . .

Маранага — планета ныне необитаемая и пустынная. Но так было не всегда. Раньше Маранага выглядела иначе — многолюдные города, разветвлённые сети дорог, югеры и югеры полей, сады, виноградники, роскошные виллы, модные курорты... Всё это великолепие расточили войны. К несчастью для Маранаги, планета привлекала богатством завоевателей — местные царьки умело, как им думалось, лавировали между двумя могучими соперниками, извлекая для себя ощутимую выгоду, пока соперникам такое лицемерное двурушничество не надоело. Разрушительная война пронеслась над Маранагой свирепым ураганом и планета обезлюдела. Руины городов скрыла буйно разросшаяся растительность, дороги замело песком, прекрасные виллы обратились в груды разбитого мрамора, поля заросли дикой травой и вольные ветры поют тоскливые песни над развалинами модных курортов.

Когда-то здесь жили люди...

Мы высадились на широкой равнине, с одной стороны окаймлённой холмами. Часть кораблей оставалась на орбите, часть Юлианус забрал с собой. По приказу императора в околопланетное пространство был сброшен маяк для того, чтобы разрозненные после битвы военные суда флота могли соединиться с остатками Малого военного ордера.

Равнина представляла собой широкое поле из плотного серо-жёлтого песка, поросшее низкой лиловой травой. Корабли совершали посадку без всякого порядка, триерархи действовали по своему усмотрению, никоим образом не сообразуясь с воинскими установлениями и флотской дисциплиной. Император, против обыкновения, не сделал им никакого выговора и не грозил наказанием за столь вопиющее нарушение устава. В этом я усматриваю губительное влияние поражения, сломившее дух Юлиануса. В этом же и проявилась причина его гибели.

Вышедшие из кораблей схоларии, протекторы-доместики и candidati (кандидаты) разбили лагерь, но не озаботились установкой обязательных защитных укреплений. Император ушёл в свою палатку, сказавшись уставшим и запретил себя беспокоить. Казалось бы, ничего не предвещало надвигающейся беды, но в три часа дня планетарного времени, на равнину начали садиться корабли парсов. Каким образом они сумели избежать встречи с нашими боевыми судами, оставшимися на орбите, до сих пор является необъяснимой загадкой.

Высадившаяся с кораблей пехота парсов в ту же секунду бросилась к лагерю. Навстречу ей устремились наши солдаты. Завязалась перестрелка на коротких дистанциях, почти сразу перешедшая в жестокую рукопашную схватку.

Выскочивший из палатки Юлианус, забыв о снятом броневом доспехе, поспешил к месту боя, собирая вокруг себя оставшихся в лагере бойцов. Парсы, к которым подходили и подходили группами солдаты, решили использовать численное преимущество и начали обходить императорских гвардейцев с флангов. Тут-то и подоспел к находящимся в меньшинстве гвардейцам Юлианус и бой закипел с новой силой. Император бился врукопашную двумя молекулярными мечами, с лёгкостью разрубающими вражеские броневые доспехи. Протекторы-доместики и кандидаты старались оградить императора от неприятельских ударов, но Юлианус непрестанно вырывался вперёд, забывая о том, что не имеет защитного вооружения. Здесь его и ранили. Ударами кинжалов рассекли кожу на руке и нанесли удар в печень. Император ухватился ладонью за вражеский клинок и разрезал себе жилы пальцев. Доместики яростным натиском отогнали парасанских солдат, подхватили падающего Августа и вынесли его с поля боя в лагерь, где ему оказали первую медицинскую помощь.

В этот критический момент над равниной появилась вторая часть наших кораблей, вызванная с орбиты по радио. Парасанский десант попал в окружение и был полностью истреблён.

Пока у лагеря кипела жестокая схватка, император лежал в своей палатке. Его ложе окружали друзья и придворные. Август успокоился и почувствовал себя лучше, поэтому снова желал ринуться в бой, требуя дать ему оружие. Однако рана его кровоточила — особенность молекулярного оружия состояла в том, что внутренние органы, при погружении в тело клинка, не восстанавливались после неотложных оздоровительных процедур — требовалась глубокая регенерация и длительная реабилитация, чего в походных условиях корабельная медицина предоставить не могла.

Юлианус понял, что умирает. Тогда он решил распределить между друзьями личное имущество и просил вызвать к немуmagister officiorum (магистра оффиций) Анатолия. Префект арматур Сильваний ответил, что Анатолий уже счастлив. Услышав этот ответ, император испустил протяжный стон, в душе оплакивая гибель близкого соратника.

К вечеру кровотечение резко усилилось. Юлианус потребовал, чтобы его вынесли на воздух. Друзья подняли ложе и перенесли Августа, поставив ложе так, чтобы он видел цепь далёких холмов. Император молча смотрел на холмы, потом поднял руку, указывая вдаль и произнёс слабым, но выразительным голосом: «Смотрите. Там, за холмами, — Рубикон».

После чего замолк, умиротворённо улыбнулся и тихо скончался.


. . .

Командиры, собравшись вместе, решали, кому быть новым императором. Многие склонялись к кандидатуре префекта арматур Сильвания, однако тот отказывался, ссылаясь на преклонные лета и терзающие тело болезни. Совет длился бы в течении длительного времени, однако несколько напористых начальников решительно выбрали императором primicerius domesticorum (примицерия, командира доместиков) Иовиана. И все, вздохнув с облегчением, с таким выбором согласились».