Деидеологизация социологии в АСТ Латура

Деидеологизация и деполитизация социологии
в акторно-сетевой теории Бруно Латура


Представляемое Бруно Латуром и его последователями направление в теоретической социологии, получившее название акторно-сетевой теории (АСТ), представляет собой, как неоднократно отмечалось исследователями, не только амбициозную попытку построения социологии на обновленных (а точнее, на давно известных, но преданных забвению) основополагающих принципах. В богатой новаторскими идеями акторно-сетевой методологии отчетливо прослеживается еще один фундаментальный аспект – ее нацеленность на деидеологизацию и деполитизацию социологического знания как такового.

В рамках настоящей статьи мы сосредоточимся на детальном освещении именно этого, критически важного, аспекта АСТ. Итак, доминирующая модель социологии, к которой Латур причисляет абсолютно все существующие на сегодняшний день теоретические течения, осмысливающие общество, представляет собой, по его мнению, совокупную парадигму общественного знания. Эта парадигма претендует на статус не только научного знания как такового, но и, в определенном, зачастую неявном, но весьма существенном смысле, выступает в качестве общественной идеологии, во-первых, и профессиональной, корпоративной идеологии для самих обществоведов и социологов – во-вторых. Данную парадигму Латур обозначает емким термином «социология социального».


В соответствии с его концепцией, определяющей видовой чертой «социологии социального» является оперирование фундаментальной фикцией – фиктивным представлением, не имеющим, по Латуру, непосредственного коррелята в эмпирической реальности. Речь идет о представлении о «социальном» как об обособленной предметной области или своего рода специфической «субстанции», из которой якобы конституируются определенные типы отношений между акторами. Именно такие, и только такие, отношения принято называть «социальными», отграничивая их от прочих взаимодействий. Наличие этой умозрительной, вымышленной предметной области, согласно Латуру, служит главным онтологическим и эпистемологическим обоснованием самого существования «социологии социального» как автономного типа знания, обладающего собственным уникальным предметом.


На самом же деле, как он последовательно и аргументированно доказывает в целом ряде своих программных работ, такой отдельной, изолированной сферы бытия не существует. Вместо нее мы наблюдаем непрерывные, текучие, постоянно изменяющиеся, преходящие и трудно отслеживаемые – именно в силу своей динамичной текучести – ассоциативные связи. Эти связи устанавливаются не только между людьми, но и, что принципиально важно для АСТ, между людьми и вещами (не-человеками), пронизывая собой абсолютно все сферы жизнедеятельности, не признавая дисциплинарных границ. Таким образом, АСТ предлагает новое, принципиально иное, реляционное и процессуальное понимание самой природы социального. Это текучее «социальное» ассоциативной природы обнаруживается повсеместно, оно неуловимо присутствует во всех видах практик и взаимодействий, но при этом не существует как некая отдельная, отграниченная область реальности или специфическая субстанция. Следовательно, социология в понимании Латура – это научная дисциплина, призванная не объяснять мир через призму априорных "социальных сил", а скрупулезно изучать, или, точнее, отслеживать (trace) эти динамичные, гетерогенные ассоциации везде, где они возникают и действуют, не ограничиваясь воображаемыми (имагинативными) и искусственно сконструированными пределами так называемой «области социального».


Однако критическая проблема заключается в том, что само постулирование существования «социального» как особой, автономной сферы реальности – концепта, который Латур считает сугубо имагинативным (воображаемым) – формирует не просто теоретическую модель, но и становится фундаментальным основанием для построения целой системы столь же имагинативной, по своей сути, социологии. Эта система, в свою очередь, несет в себе выраженный политико-идеологический заряд и выполняет функцию теоретического оправдания и легитимации существующего социального неравенства. В характерном для него духе пространственно-картографического социологического мышления, Латур метафорически описывает социальные отношения, фундированные на нормализации и принятии неравенства как данности, как «невыровненный социальный ландшафт» – топографию, испещренную искусственно созданными высотами и низинами власти, статуса и ресурсов.


В этой связи, ключевая задача «правильно мыслящей» – то есть ассоциативной, акторно-сетевой – социологии видится Латуру именно в «выравнивании» этого социального ландшафта. Это подразумевает его освобождение от искусственно сконструированных «выпуклостей» (привилегий, доминирующих позиций) и «впадин» (маргинализации, подчинения), которым «социология социального», как утверждает Латур, систематически придает характер неизбежности, неотвратимости, якобы имманентно проистекающий из самой «природы» социальных отношений. Традиционная социология, по его мнению, ошибочно полагает, что «социальные» отношения, в отличие от иных типов взаимодействий, по определению предполагают наличие фиксированной, ригидной иерархичности. Именно эту аксиоматическую предпосылку Латур призывает подвергнуть радикальной ревизии. Он предлагает «решительно отвергнуть предложенное [традиционной социологией] решение, согласно которому общество является неравным и иерархичным» [2, c. 91]. Это означает необходимость фундаментально изменить существующие теоретические представления о подлинных причинах и механизмах конструирования и поддержания социального неравенства в современных обществах, перейдя от поиска универсальных «социальных законов» к детальному анализу конкретных сетей и ассоциаций, производящих эффекты неравенства.


Посредством глубокого анализа Латур подводит читателей к осознанию того, что само понятие «Общество» (Society с заглавной буквы), являющееся краеугольным камнем для всей «социологии социального», представляет собой не что иное, как концептуальную фикцию. Это понятие, по его утверждению, было искусственно сконструировано и взращено в недрах философской мысли эпохи Просвещения, и у него отсутствует реальный, эмпирически верифицируемый коррелят, за исключением конкретного политического тела – современного национального государства. Именно границы этого политического образования мистическим образом совпадают с виртуальными, умозрительными границами «Общества». В концепции Латура «Общество» функционирует как «понятие-коллектор» – своего рода интеллектуальный контейнер, аккумулирующий и объединяющий в себе все разнородные образы, идеи и предрассудки, связанные с абстрактным «социальным» как таковым. Оно выступает, метафорически выражаясь, лишь тенью, которую конкретное политическое образование (государство) отбрасывает на сложную и динамичную реальность человеческих коллективов и их взаимодействий. Следовательно, демонтаж, концептуальное «уничтожение» этого всеобъемлющего понятия-коллектора Латур рассматривает как «необходимое условие дестереотипизации социологического мышления и возвращения в него [аналитического внимания к] пространственности и вещности» [4, c. 74], то есть к конкретным, материальным и локализованным связям и ассоциациям.


Именно это ложное, но глубоко укоренившееся отождествление абстрактного «социального» (как предмета социологии) с конкретным «политическим» (как формой организации государства), по мысли Латура, служит первоосновой для последующих многочисленных методологических искажений. Эти искажения неизбежно обусловлены вытекающим из данного отождествления пагубным смешением сугубо научных, познавательных задач социологии с задачами политическими, управленческими и идеологическими, которые социология самонадеянно возложила на себя. Вспомним, что классическая социология середины и конца XIX века зарождалась как научная дисциплина, призванная объективно изучать и способствовать рациональному усовершенствованию общественной жизни. Ее изначальной миссией было распутывание сложных узлов ложных, неправомерных представлений, рассеивание социальных миражей и иллюзий, возникавших из-за объективной трудности адекватного понимания людьми самих себя и своих подлинных взаимоотношений.


Однако, как констатирует Латур, произошел фатальный сдвиг: «решив, что их дело – определять, из чего состоит социальный мир, социологи середины XIX века взяли на себя задачу политиков» [2, c. 61]. Эта тенденция лишь усугубилась в современном мире, где, по его наблюдению, «политическая озабоченность многих социологов [их стремление влиять на общественный порядок, предписывать нормы и управлять] берет верх над их libido sciendi [бескорыстным стремлением к знанию]» [2, c. 72]. Вследствие целого комплекса многообразных исторических и институциональных причин, социология, по мнению Латура, фактически отказалась от своей первоочередной и действительной задачи – объективного, реалистического познания реальных отношений между людьми (и не-людьми), постоянно возникающих и перестраивающихся в ходе их многообразных взаимодействий. Вместо этого она сознательно или неосознанно приняла на себя роль политико-идеологического знания, основной функцией которого стало поддержание и легитимация – посредством изощренной концептуализации и теоретизирования – сложившегося в современном мире глобального порядка с его неотъемлемыми структурами власти и неравенства.


Занимаясь изучением иллюзорного «Общества», подчеркивает Латур, традиционная социология совершает двойную ошибку. Она не просто направляет свои усилия на исследование фикции, то есть объективно предается интеллектуально бесплодной деятельности, но, что гораздо пагубнее, она активно и без всякой на то научной необходимости порождает и умножает сонм дополнительных фиктивных понятий и постулирует несуществующие каузальные связи. В частности, она систематически стремится мистифицировать человечество относительно подлинной, эмпирически наблюдаемой природы социального действия, подменяя ее умозрительными конструкциями. Ключевым инструментом, обслуживающим эту мистификацию, выступает специфический мыслительный процесс, который Латур называет фигурацией. Соответственно, «социология социального», по его определению, есть по своей сути «фигуративная социология».


Что представляет собой эта фигуративная социология? Она конструирует псевдо-объяснительные модели социального действия, опираясь на вымышленные, метафизические «силы» (forces), которые якобы движут событиями, тем самым отчуждая действие от его реальных, непосредственных исполнителей – акторов (как человеческих, так и не-человеческих). Такие глубоко идеологизированные «социальные силы» изображаются как подлинные субъекты действия, замещая собой конкретных людей и их материальные ассоциации. Спектр этих фиктивных сил чрезвычайно широк и произволен: ими могут выступать «естественная логика истории», абстрактные «классы» и их гипостазированные «интересы», трансцендентальные «интенции сознания», реифицированные «социальные структуры», определенные «социальные» или «этнические группы», рассматриваемые как монолитные акторы. Парадоксально, но в роли таких движущих сил могут выступать даже конкретные выдающиеся личности, которым приписывается сверхчеловеческое влияние. Выбор конкретной «фигуры», олицетворяющей действующую силу, всецело зависит от произвольной воли «фигуративного художника» – теоретика, создающего данную фикцию.


Латур ставит своей целью радикальную демистификацию этой фигуративной социологии – той самой, что претендует на объяснение событий путем живописания воображаемых, нереальных сил, ложно представляемых в качестве их глубинных причин. Сам акт такого «рисования», придания конкретного образного облика (фигуры) несуществующей силе, которая якобы каузально порождает социальные события, и именуется им фигурацией. Это фундаментальный механизм формирования идеологизирующего социального псевдо-знания, маскирующегося под научную объективность. Причем фигурация может принимать как весьма конкретные, персонифицированные формы, так и оперировать на уровне предельно абстрактных категорий.


Изобретая эти внешние по отношению к человеку «социальные силы», не зависящие от его воли и конкретных действий, социолог-фигуративист превращает их в первопричину и подлинного субъекта социального действия. Само же действие, таким образом, отчуждается от реальных акторов, которые превращаются в пассивных носителей или марионеток этих сил. Это чистой воды идеология, имплицитно или эксплицитно утверждающая, что от самих людей, от их усилий и взаимодействий, по сути, ничего не зависит. Социальное неравенство, в этой логике, предстает как фатальный результат действия безличных «социальных сил», а потому оказывается априорно предзаданным для каждого конкретного индивида и принципиально непреодолимым его собственными усилиями. Именно поэтому «социология социального» способна порождать лишь идеологизированные, искаженные модели социального действия, систематически игнорируя и затушевывая само реальное, конкретное, ситуативное действие во всей его сложности и гетерогенности. Латур описывает этот механизм подмены весьма резко: «социальное объяснение всегда содержит какую-то подтасовку. Зачастую вместо установления связи между двумя сущностями получается так, что одна сущность подменяется другой. И тут необходимый поиск причинно-следственной связи превращается в совершенно иное предприятие, опасно похожее на ловкость рук. Как это происходит? Так происходит, когда сложное, уникальное, специфичное, вариативное, множественное и оригинальное выражение подменяется простым, расхожим, гомогенным, многоцелевым термином под предлогом того, что последний может служить объяснением первому» [2, c. 141].


«Социология социального» прибегает к этому самому фигуративному творчеству, подменяющему собой объективное исследование, и в другом, не менее значимом аспекте: когда она посредством своих идеологизированных объяснительных конструкций активно способствует самому образованию и упрочнению социальных групп и их диалектических «антигрупп». Этот процесс осуществляется через их репрезентацию в интеллектуальном и публичном пространстве, которая строится на фигуративном, то есть избирательном и зачастую произвольном, приписывании этим группам определенных сущностных черт – как положительных, так и (чаще) отрицательных. Важнейшим механизмом здесь выступает дихотомическое мышление: практически любая социальная группа конституируется и описывается через оппозицию, через негативные характеристики своей предполагаемой антигруппы. Классические примеры таких бинарных оппозиций, активно используемых и воспроизводимых фигуративной социологией, включают: пролетариат – буржуазия, белые – черные, Запад – Восток, верующие – атеисты (или верующие иной конфессии), геи – натуралы и так далее до бесконечности. Фигурация здесь выступает не просто как описание, а как перформативный акт, конструирующий и стабилизирующий социальные идентичности и границы, зачастую легитимируя тем самым существующие конфликты и иерархии.


Следующий принципиально важный пункт критики Латура направлен на статус самого социолога в рамках парадигмы «социологии социального». В этой модели, ярко представленной, например, в работах Пьера Бурдье или в традиции феноменологической социологии, социолог позиционируется как особый профессионал, занимающий привилегированное положение на «верхнем», исключительно теоретическом, рефлексивном уровне социального знания. Предполагается, что обыденным, практическим знанием о том, как следует действовать и строить повседневные социальные практики, обладают все акторы (хотя и это знание часто рассматривается как ложное сознание или габитус). Однако подлинным теоретическим, рефлексивным социальным знанием «второго порядка», способным раскрыть скрытые структуры и механизмы, обладают, согласно этой модели, исключительно социологи.


Своими исследованиями они как бы «сверху», с недосягаемой высоты своего профессионального и эпистемологического статуса, вознесенного над миром «простых людей», снисходительно помогают последним понять истинный смысл их собственного поведения и положения. Имплицитно (а порой и эксплицитно) утверждается, что без помощи социолога-эксперта акторы не способны адекватно понять самих себя и социальную реальность, в которой они существуют. Такое понимание роли социолога, по Латуру, неизбежно трансформирует его из беспристрастного исследователя в идеолога, в носителя авторитетного знания о том, как следует понимать себя и мир, а следовательно, и о том, как надо жить. Социолог превращается в учителя, проповедника, а порой и в судью социальных практик.


Одновременно с этим возвышением фигуры социолога происходит обратный процесс – сами акторы низводятся до положения пассивных объектов изучения, сырья для социологического анализа. У них фактически отнимается субъектность – возможность и право быть самостоятельными, рефлексивными агентами, чьи собственные интерпретации и теории о мире имеют равную ценность. Они превращаются в «информантов», чья задача – лишь предоставлять данные для обработки всезнающему социологу. Латур цитирует критическое замечание, точно отражающее эту ситуацию: «Человеческие акторы были низведены до положения простых информантов, всего лишь отвечающих на вопросы социолога, сиречь судьи, и тем самым, как предполагалось, создавалась дисциплина столь же научная, как химия или физика» [2, c. 61]. Эта редукция живых акторов к пассивным носителям информации или объектам воздействия «социальных сил» является еще одним проявлением идеологического искажения, присущего «социологии социального».


В противоположность иерархической модели «социологии социального», акторно-сетевая теория (АСТ) рисует радикально иную картину эпистемологических и этических отношений между исследователем и исследуемыми. Здесь социолог принципиально находится на равных с теми, кого он изучает – с респондентами, акторами, медиаторами сети. Он не занимает позицию внешнего, всеведущего наблюдателя или теоретика, взирающего «сверху», а принимает установку на «следование за акторами» (following the actors). Это не просто метафора, а ключевой методологический императив АСТ. Социолог не идет впереди акторов, предписывая им смыслы или помещая их в заранее заданные теоретические рамки, и не возвышается над ними, претендуя на эксклюзивное знание. Вместо этого он терпеливо и скрупулезно движется вслед за ними, отслеживая их реальные действия, взаимодействия, перемещения, создаваемые ими связи и ассоциации. Первичен сам процесс действия и ассоциирования, разворачивающийся в мире акторов; задача социолога – лишь постфактум, но с максимальной точностью, зарегистрировать, описать и проследить траектории этих действий и возникающих сетей.


Критически важно, что при этом социолог АСТ сознательно воздерживается от навязывания акторам и самому процессу исследования каких-либо априорных, идеологизированных представлений об «обществе» в целом, о «социальных структурах», «классовых интересах» или предзаданных смыслах их собственных действий. Он стремится понять мир так, как его конструируют и понимают сами акторы в ходе их практик, не подменяя их собственные теории и объяснения своей собственной, предположительно «более научной», но на деле зачастую идеологически нагруженной, интерпретацией.


Кроме того, для акторно-сетевой социологии фундаментальным методологическим принципом является требование полноты регистрации всех доступных мнений, высказываний, действий и материальных элементов, вовлеченных в изучаемую сеть. Производить какую-либо фильтрацию, отбор или цензурирование полученных данных рассматривается как недопустимое проявление того самого идеологического подхода, который АСТ стремится преодолеть. Ведь любой критерий отбора – решение о том, что является «релевантным», «значимым» и должно остаться в анализе, а что является «шумом», «несущественным» и подлежит игнорированию или замалчиванию, – неизбежно определяется не объективными научными соображениями, а предвзятой идеологической, теоретической или просто конвенциональной вненаучной установкой самого исследователя. Латур формулирует этот принцип почти как заповедь, подчеркивая его нормативный характер: «Регистрировать не фильтруя, описывать не поучая, — вот Законы и Пророки» [2, c. 80].


Да, и этот призыв «описывать не поучая» несет в себе глубокий эпистемологический смысл, означая прежде всего сознательный отказ от преждевременных и глобальных объяснений в пользу тщательного, детального описания. С точки зрения Латура, большинство традиционных объяснительных социологических теорий, оперирующих абстрактными «социальными силами» или «структурами», представляют собой не более чем изощренный способ навязать аудитории чье-то частное, ограниченное и зачастую идеологически мотивированное мнение под видом объективного научного знания. Социолог АСТ, напротив, проявляет эпистемологическую скромность: он не претендует на окончательное объяснение изучаемых фактов или на раскрытие их «глубинной сущности». Социология ассоциаций сознательно позиционирует себя как одна из методологий, последовательно основывающихся на принципах радикального дескриптивного подхода. Сознательно отсеивая соблазн преждевременных объяснений и фигураций, она стремится достичь максимально возможной степени объективности и близости к самим фактам – фактам наблюдаемых ассоциаций, связей и трансформаций, – минимизируя искажающее влияние априорных теоретических схем и идеологических установок исследователя.


Глубинный философский фундамент акторно-сетевой теории, зачастую имплицитно присутствующий и не всегда очевидный за ее порой радикальными и вызывающими социолого-методологическими установками, со всей определенностью выходит на передний план, когда анализ затрагивает такие концептуально насыщенные вопросы, как необходимость раскрытия и учета «собственных метафизик акторов» (то есть их уникальных онтологий и способов конструирования мира) в рамках признаваемого АСТ социологического «плюриверсума» (множественности сосуществующих реальностей), а также разработка более динамичной концептуализации самой природы научного и социального факта. Бруно Латур эксплицитно постулирует, что акторно-сетевая теория выдвигает принципиально новую теорию факта, позиционируя себя в качестве «второго эмпиризма», радикально контрастирующего с «первым эмпиризмом» классического позитивизма. В этой новой перспективе факты предстают отнюдь не как элементарные, атомарные единицы реальности, а как «наиболее сложный, самый искусственный и коллективный по своей природе строительный материал» [2, c. 158] знания и порядка.


Действительно, если для позитивистов прошлого научный (и, в частности, социальный) факт представлялся как нечто уже готовое, завершенное, полностью объективизированное, статичное и незыблемое – именно в силу чего он и мог претендовать на роль независимого критерия достоверности теоретических построений, – то для Латура и АСТ факт постигается исключительно в его динамическом становлении. Факты не даны раз и навсегда, они существуют в процессе, они становятся фактами, в том числе через динамику научных споров, дебатов и контроверз относительно еще не вполне устоявшихся, не до конца стабилизированных утверждений и наблюдений. Эти «факты-в-процессе-создания» конструктивно формируются, обретают свою форму и статус процессуально, на тех гетерогенных площадках, которые Латур метафорически именует «стройплощадками» (sites of construction) – под этим термином подразумевается любое конкретное место, где происходит активная работа по конструированию фактов, будь то исследовательская лаборатория, зал суда, полевое этнографическое исследование или инженерный проект. Именно эта фундаментальная, динамическая, процессуальная природа факта в концептуализации Латура фундирует и обосновывает принципиальную открытость пространства науки и познания в целом – тезис, который АСТ последовательно отстаивает и акцентирует.


Это подводит нас к еще одному фундаментальному философскому аспекту, заложенному в основание акторно-сетевой теории. Речь идет о кардинальном различии, проводимом Латуром, между, с одной стороны, глубоко идеологизированной и, как следствие, мировоззренчески и эвристически закрытой «социологией социального», и, с другой стороны, принципиально открытой, релятивистской, плюралистичной и динамичной «социологией ассоциаций». Как уже неоднократно отмечалось выше, «социология социального» демонстрирует отчетливую тенденцию тяготеть к какой-либо одной, доминирующей объяснительной модели (всеобъемлющей рамочной теории), которая неизменно задействует определенную фигуративную «социальную силу» (или набор таких сил – структуру, систему, габитус, дискурс и т.п.) как универсальный первоисточник, якобы продуцирующий все наблюдаемое многообразие социальных отношений и взаимодействий. Именно в этой редукционистской установке на поиск единственной, всеобъясняющей причины и кроется, по Латуру, как ее неотъемлемый идеологический и мистифицирующий характер, так и ее неизбежная концептуальная и методологическая закрытость.


Ведь если финальная, глубинная причина всех социальных явлений уже заранее известна и авторитетно провозглашена, а соответствующая ей теоретическая концепция утверждена в качестве единственно истинной и исчерпывающей, то изучаемый мир, по сути, оказывается уже полностью познанным, описанным и расставленным по полочкам раз и навсегда. В такой картине мира все принципиально известно; в ней не остается места и не может быть ничего необъясненного, никакой подлинной неопределенности, никакой тайны, никакого простора для удивления и дальнейшего исследования. В результате широкого распространения и доминирования «социологии социального» формируется устойчивое, но ложное, по мнению Латура, представление о том, что все существенное относительно общества уже давно и окончательно понято, открыто и известно.


На самом же деле, убежден Латур, такое самоуспокоенное представление губительно для подлинного, живого знания, неотъемлемыми атрибутами которого всегда являются неопределенность, открытость новому, готовность к пересмотру устоявшихся истин. Именно осознанная опора на неопределенность, принятие ее не как помехи, а как ресурса, является, по его мнению, «единственным способом вернуть продуктивность главной интуиции социальных наук, прежде чем она окажется выхолощенной и превратится в идею действия некоей социальной субстанции. Вот почему мы должны, как это ни парадоксально, рассматривать все неопределенности, сомнения, смещения и замешательства как свою опору» [2, c. 69]. «Социология ассоциаций», сознательно отказываясь от построения имитативных, глобальных социальных объяснений, основанных на фигуративных силах, совершает обратное движение. Она возвращает ум исследователя к столкновению с подлинным, еще не познанным, не схваченным в готовые категории. Она вновь распахивает дверь в область настоящей философской онтологии, в мир живой, нередуцируемой неопределенности бытия. А это, в свою очередь, означает, по выразительным словам самого Латура, необходимость «заново поставить вопрос о том, каков реальный мир на самом деле» [2, c. 165], освободившись от завесы идеологических конструктов и теоретических предрассудков.


Ведь фундаментальная проблема, согласно Латуру, заключается в том, что и в сфере философии, равно как и в традиционной социологии, мы зачастую оказываемся концептуально отгорожены от непосредственной реальности, пребывая в неведении относительно того, какова она на самом деле за пеленой наших теоретических абстракций и идеологических конструктов. В этом контексте еще одним кардинально важным и отличительным принципом «социологии ассоциаций» выступает ее настойчивое и последовательное включение материальных объектов (вещей, артефактов, технологий, природных элементов) в самую структуру социального действия в качестве полноценных, действующих акторов (или, более точно, актантов). Этот шаг является прямым следствием и необходимым условием преодоления фигуративной социологии. Устраняя с авансцены социологического анализа мистифицированных, фиктивных акторов – всемогущие «социальные силы», безличные «социальные факторы» и прочие абстракции, – и подвергая радикальной критике идеологически ангажированную социологию, которая лишь имитирует подлинное социальное познание, обслуживая при этом скрытые политические цели, Латур символически и методологически «возвращает» объекту/вещи те онтологические и акторные «права», которые были у нее несправедливо отняты в рамках антропоцентричных и социоцентричных парадигм.


Он предлагает рассматривать вещи не как пассивный фон или инертные инструменты человеческой деятельности, а как активных участников, формирующих гетерогенные ансамбли или ассамбляжи (assemblages) совместно с людьми. Именно такой подход, преодолевающий дуализм субъекта и объекта, культуры и природы, позволяет, по мысли Латура, перейти к рассмотрению общества и природы не как двух раздельных миров, а как единого континуума взаимодействующих гетерогенных сущностей. Это открывает перспективу для долгожданного примирения и интеграции дисциплин: «Обществоведы [изучающие 'социальное'] и «физики» [в широком смысле – представители естественных наук, изучающие 'природное'] рано или поздно смогут забыть о том, что их разделяет, и объединиться в совместном исследовании «вещей» [как гибридных социоприродных объектов]» [3, c. 355]. Таким образом, включение не-человеков в анализ становится не просто методологическим приемом, но и ключом к построению более целостной и адекватной картины мира.


Глубинная философская интуиция, лежащая в основе АСТ, обнаруживает определенное, хотя и неявное, созвучие с ключевыми аспектами аристотелизма. Речь идет о смещении акцента с универсального на сингулярное, о признании онтологического приоритета единичного перед всеобщим в процессе познания. Латур имплицитно призывает осуществить своего рода феноменологически-аристотелевский поворот: необходимо «вернуться к самим вещам», то есть погрузиться в постижение конкретной, единичной сущности (будь то человек, артефакт или идея) как подлинного носителя и манифестатора бытия в его непосредственности. На уровне социального познания этот фундаментальный принцип – освобождение конкретной «вещи» от удушающих ее искусственных концептуализаций и априорных теоретических схем – находит свое прямое выражение в радикальном тезисе о том, что вещи (объекты, не-человеки) участвуют во всяком действии на равных правах с людьми и оказывают фундаментальное, конституирующее влияние на его ход и конечный результат.


Ведь именно систематическое игнорирование активного участия (реальной роли в социальной жизни) вещей – неодушевленных предметов, технологических комплексов, инфраструктур, текстов, природных элементов – позволяет социологу-фигуративисту конструировать ложное, идеологически заряженное псевдо-знание. В рамках такого знания подлинным субъектом действия объявляется некая мифическая «социальная сила» или абстрактная «структура», а не конкретный единичный человек или локальный коллектив, действующий с помощью и в неразрывной связи с вещами, которые опосредуют, направляют, а порой и инициируют само действие. Латур предлагает радикально расширить само понятие актора, выводя его за пределы исключительно человеческого: «Любая вещь, — пишет он, — изменяющая сложившееся положение дел тем, что создает различие, является актором, или, если у нее еще нет фигурации [то есть четко очерченного, узнаваемого облика], актантом» [2, c. 101]. Актант – это любая сущность, которая действует или заставляет действовать других в рамках сети.


Посредством этого концептуального «переворота» в социологической онтологии устраняется существеннейшее препятствие на пути к формированию адекватной, неискаженной социальной оптики. Ведь, как настаивает Латур, «изучение социального не может даже начаться, если сначала не будет тщательно проработан вопрос, кто и что участвует в действии, пусть даже это означает допущение туда [в анализ] тех элементов, которые, за отсутствием лучшего термина, мы будем называть не-человеками» [2, c. 103]. Признание агентности не-человеков становится, таким образом, не просто интересным дополнением, а необходимым предварительным условием для любого серьезного и реалистичного социологического исследования, стремящегося понять, как на самом деле устроен и как функционирует мир.


Этот шаг – признание активной роли не-человеков – сам по себе является мощнейшим деидеологизирующим актом. Ведь именно систематическое исключение вещей, материальных объектов и технологий из сферы социологического анализа, их редукция до пассивного фона или нейтральных инструментов, позволяет процветать той самой ложной, искаженной оптике, которая изображает социальное неравенство как некий естественный, неизбежный и имманентный продукт самого «социального». Традиционная социология, оперируя абстрактными категориями «социальных сил» и «структур», зачастую представляет власть и иерархию как нечто, вытекающее из самой природы человеческих взаимоотношений. Однако, как убедительно показывает Латур, если мы внимательно проследим реальные цепочки ассоциаций, то обнаружим, что на самом деле власть, господство и устойчивое неравенство всегда опосредованы, поддерживаются и материализуются именно не-социальными (в традиционном смысле) элементами – вещами: оружием, стенами, замками, правовыми документами, финансовыми инструментами, технологиями контроля и надзора, инфраструктурой. Таким образом, власть, в ее конкретных проявлениях, имеет не чисто «социальную» (в смысле бесплотных межличностных отношений), а скорее гибридную, социотехническую или, если угодно, политическую природу в широком смысле этого слова – она всегда конструируется и поддерживается с помощью активного привлечения и мобилизации не-человеческих актантов, без которых она бы просто рассеялась. Включение вещей в анализ демистифицирует природу власти, обнажая ее материальные опоры и делая ее доступной для конкретного исследования, а не только для абстрактных теоретизаций.


В целом, можно утверждать, что, возвращая вещи в социологию на правах полноценных акторов, наделяя их агентностью и признавая их конституирующую роль в формировании ассоциаций, Латур не только реформирует саму социологию, но и, в более широком философском смысле, возвращает современного мыслителя к самым истокам европейского философского мышления, к его аристотелевским корням, к установке на внимательное исследование конкретного и единичного. Это осознанное движение к древним основам философствования находит свое яркое выражение, например, в одной примечательной и программной для АСТ фразе: «Социологи ассоциаций хотят начать с удивления» [2, c. 103].


Здесь, безусловно, содержится прямая отсылка к знаменитому высказыванию Аристотеля из «Метафизики»: «Ибо и теперь и прежде удивление (thaumazein) побуждает людей философствовать» [1, c. 69]. Однако это «удивление», чреватое подлинной философией и непредвзятым исследованием, в контексте АСТ понимается не просто как мимолетная эмоция или психологическое состояние. Это, скорее, фундаментальная эпистемологическая и онтологическая установка, особое видение мира и своего места в нем – видение, которое принципиально открыто новому, неожиданному, еще не классифицированному. Имеется в виду, что социологи ассоциаций сознательно стремятся к построению такого знания, которое не сковано априорными идеологическими положениями, догматическими теориями или предзаданными категориями, заранее перекрывающими возможность открытия и задающими жесткий, предсказуемый контур уже якобы известной, сформированной до конца картины мира. Латур последовательно отстаивает идею о том, что для философа, для социолога, да и для любого по-настоящему мыслящего человека, важнее всего сохранить и культивировать в себе эту способность к удивлению – то есть, по сути, способность к продуктивному, эвристическому восприятию неопределенности, к признанию сложности и непредсказуемости мира, к готовности столкнуться с тем, что не укладывается в привычные схемы.


Завершая данный анализ, представляется необходимым еще раз акцентировать исключительную значимость экспликации и осмысления глубинных философских корней акторно-сетевой теории, поскольку именно они во многом определяют ее деидеологизирующий потенциал и новаторский характер. Сознательное обращение к единичным, конкретным вещам (актантам) как к подлинным носителям бытия и источникам действия, которых исследователь должен, метафорически выражаясь, «заставить говорить» – то есть тщательно отследить и описать их реальное участие, их влияние, их причастность к разворачивающемуся действию, – выступает важнейшим концептуальным и методологическим инструментом. Этот инструмент направлен на преодоление глубоко укоренившихся мыслительных стереотипов и эпистемологических искажений, сформированных под влиянием длительной интеллектуальной традиции. Эта традиция, воплощенная в «социологии социального», характеризуется, по Латуру, искаженным пониманием самых простых и фундаментальных истин об устройстве мира – истин, касающихся гетерогенной природы реальности, распределенной агентности, материальной опосредованности власти и знания. Акторно-сетевая теория, с ее радикальным эмпиризмом, онтологической симметрией и фокусом на отслеживании ассоциаций, предлагает путь к деконструкции этих стереотипов и возвращению к более непосредственному, непредвзятому и, в конечном счете, более реалистичному постижению того, как на самом деле конституируются и трансформируются социоматериальные порядки.

Литература

1. Аристотель. Метафизика / Аристотель // Соч. : в 4 т. – М., 1975. – Т. 1. - 550 с.
2. Латур Б. Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию / пер. с англ. И. Полонской. М.: ГУ-ВШЭ, 2014. – 384 c.
3. Латур Б. Когда вещи дают отпор: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки // Социология вещей: сб. ст. / под ред. В. С. Вахштайна. М. : Территория будущего, 2006. С. 342–364.
4. Полонская И. Н. Альтернативная социология Б. Латура: к характеристике методологии // Теория и практика общественного развития. 2012. № 6. С. 72–75.


References

1. Aristotel'. Metafizika / Aristotel' // Soch. : v 4 t. – M., 1975. – T. 1. - 550 s.
2. Latur B. Peresborka sotsial'nogo. Vvedenie v aktorno-setevuyu teoriyu / per. s angl. I. Polonskoy. M.: GU-VShE, 2014. – 384 c.
3. Latur B. Kogda veshchi dayut otpor: vozmozhnyy vklad «issledovaniy nauki» v obshchestvennye nauki // Sotsiologiya veshchey: sb. st. / pod red. V. S. Vakhshtayna. M. : Territoriya budushchego, 2006. S. 342–364.
4. Polonskaya I. N. Al'ternativnaya sotsiologiya B. Latura: k kharakteristike metodologii // Teoriya i praktika obshchestvennogo razvitiya. 2012. № 6. S. 72–75.