Хокулеа Путь до Таити. Гл. 2. Полинезийские плаван

2
ПОЛИНЕЗИЙСКИЕ ПЛАВАНИЯ

Пять тысяч лет назад небольшая группа мореходов покинула безопасные воды Индонезийского архипелага в юго-восточной оконечности Азии и направила свои каноэ в открытый океан на восток.  Многие последующие поколения искателей прошли через весь Тихий океан почти до берегов Америк.  Они заселили практически каждый остров, появившийся на поверхности этого величайшего из океанов, не пропустив ни одного из них.

Среди этих мореходов особенно выделяется одна группа – полинезийцы. Они прошли дальше всех; они открыли и заселили наибольшее число островов. Фрагменты давно разбитых горшков, кусочки вулканического стекла, использовавшиеся в качестве ножей, и свидетельства родственности языков пометили их путь  мимо островов  на севере от Новой Гвинеи  и тех, что к востоку от этого огромного острова, к центральным тихоокеанским архипелагам Тонга и Самоа. Эти плодородные, но ранее необитаемые острова, открытые согласно радиоуглеродной датировке около 1100 года до н.э., служили для этих мореходов перевалочным пунктом. Здесь в течение последующих веков они создали свои специфические язык и культуру, которые их потомки распространили по обширной территории океана.

После тысячелетнего перерыва полинезийцы возобновили свои плавания, снова направив катамараны на восток.  Во времена Христа они покрыли 2 000 миль открытого водного пространства и поселились на Маркизских островах в восточной части Тихого океана.   Но на этом они не остановились. Они продолжили свои плавания в поисках новых островов. Таити и другие относительно недалёкие острова они заселили ранее.  Задолго до конца этого тысячелетия полинезийские мореплаватели достигли далёких Гавайев на севере, маленький остров Пасхи на юго-востоке, у берегов Южной Америки, и массив островов Новой Зеландии на юго-западе.

Эти последние три поселения образовали углы полинезийского треугольника – огромный сегмент земного шара, который, если спроектировать его на другое полушарие, покрыл бы собою большую часть Европы и Азии.  Через тысячу лет, когда европейцы разработали собственное мастерство мореплавания и прибыли в Тихий океан, они были поражены фактом, что на каждом «открытом» ими острове этого огромного пространства уже процветали общины одной и той же высокой и здоровой расы. Узнав весь размах этой океанской страны, европейские географы назвали её Полинезия, от греческого «много островов». Таким образом её жители стали известны как полинезийцы. Перевод этого термина как «народ многих островов»  отражает изумление, которое испытали  первые европейские исследователи, когда они поняли, что мореплаватели каменного века, в своих хрупких каноэ и без навигационных инструментов, опередили их в освоении Тихого океана и заселили практически каждый вулканический остров и атолл этого огромного океанского мира.

Гавайи были наиболее отдаленным из всех полинезийских поселений. Находясь намного севернее экватора, архипелаг был почти так же удалён от остальных островов Полинезии, как и от берегов Азии и Северной Америки. И всё-таки эти мореходы достигли и его. Когда капитан Джеймс Кук натолкнулся на Гавайи в 1778 г., он обнаружил там более четверти миллиона полинезийцев, проживавших на восьми главных островах архипелага. Их предки прибыли сюда примерно в 500 г. н.э., о чём свидетельствуют археологические раскопки первых поселений. Рыболовные крючки из костей и раковин,  лезвия каменных тёсел и другие артефакты, найденные в нижних слоях тех древних поселений,  указывают, что древние поселенцы прибыли с  полинезийских островов южнее экватора -  либо с Маркизских островов (1800 миль к юго-востоку), либо с Таити (более 2300 миль на юго-юго-востоке).

Гавайские легенды не слишком ясны в отношении того, с какого острова или островов прибыли первые гавайцы. Однако ряд чантов и легенд повествуют о прибытии мореходов с Таити и воспевают подвиги вождей, плававших в обоих направлениях в течение 12 и 13 веков, о чем говорит устная генеалогия. Вот почему мы построили наше двойное каноэ «Хокулеа» - чтобы повторить легендарное круговое плавание.

Была и другая, помимо приключения, задача. Составители и переводчики полинезийского миграционного эпоса конца 19 – начала 20 вв.  зашли слишком далеко в создании романтической картины прошлого, с его великими флотами гигантских каноэ, управляемых героями-навигаторами, которые «освоили Тихий океан, как европейцы освоили бы озеро». К 1950-м гг.  их преувеличенные описания полинезийских навигационных возможностей были серьёзно раскритикованы.  Но, как часто случается в подобных противостояниях, скептики тоже зашли слишком далеко.  Они отринули легенды как фабрикацию; объявили полинезийские каноэ неспособными к длительным и целенаправленным плаваниям на расстояния более нескольких сотен миль да без компаса, секстанта и прочих неизвестных древним полинезийцам средств навигации. И вот совершив плавание до Таити и обратно без навигационных инструментов, мы и хотели показать скептикам, как они неправы.

Наиболее известным критиком полинезийских плаваний стал Тур Хейердал с его знаменитым «Кон-Тики». После своего плавания на плоту от Южной Америки до островов Туамоту в Полинезии в 1947 г. он опубликовал толстенную книгу «Американские индейцы в Тихом океане», в которой доказывал, что Полинезия была заселена с востока, а не с запада; что первые полинезийцы прибыли на плотах из Южной Америки и на долблёнках из Северной Америки.  Логическим основанием его теории был низкий уровень каноэ и навигационного мастерства полинезийцев. Примитивный человек, доказывал Хейердал, мог плыть только с попутными ветром и течением и никогда против них. Превалирующие в регионе пассаты и экваториальные течения идут с востока на запад – от Южной и Северной Америк в направлении Азии, а не наоборот. Поэтому полинезийские мореходы, которых он посчитал примитивными, ни в коем случае не могли править свои каноэ с запада на восток, от Индонезии к Полинезии. По Хейердалу, способность пересекать океан против ветра и течения была поздним, европейским, изобретением. И поэтому первые поселенцы Полинезии пришли из Америк, несомые течением и пассатами.

В научном мире мало кто поверил в теорию Хейердала. Я обнаружил это, когда, отдав долг службе в морской авиации, начал изучать антропологию в Гавайском университете. Язык полинезийцев, их артефакты (включая самый важный – каноэ) и другие базисные элементы полинезийской культуры пришли из Южной Азии, не из Америк.

Другая новая теория – та, что утверждала «случайность» заселения Полинезии, - приобретала большее признание в научных кругах. Автор этой теории, новозеландский чиновник в отставке Эндрю Шарп, предположил, что многочисленные острова Полинезии были колонизированы в результате серии случайностей: прежде всего теми островитянами, которых уносило течением, когда они сбивались с пути из-за бури или навигационной ошибки, и которых случайно прибивало к необитаемому острову; плюс к этому были группы беглецов, которые, спасаясь от войн и голода, отдавали себя на волю ветров и течений в надежде, что им повезёт наткнуться на какой-нибудь остров. Теория Шарпа строго придерживалась  принятого мнения, что заселение шло с запада на восток, но главная её привлекательность заключалась в том, что он мастерски развенчивал преувеличения героизации века полинезийских плаваний и доказывал несоответствие полинезийских каноэ и методов навигации задачам планового  освоения и заселения,  приписываемых полинезийцам романтическими интерпретаторами полинезийских легенд. Те ученые, которым идея неинструментальной навигации на тысячи миль открытого океана в маленьких каноэ всегда казалась неправдоподобной, посчитали теорию случайности Шарпа наиболее вероятной.

В значительной мере привлекательность теории Шарпа заключалась в простом факте: большинство ученых являются сухопутными «моряками», для кого чужды и сам океан, и, особенно, идея его пересечения в чем-то меньшем, чем наиновейшее судно, ведомое по последним методам навигации. Для них неприемлема идея, что полинезийцы могли разработать мореплавательные технологии независимо от разработок европейцев (которые многое позаимствовали у китайцев и арабов). Им также трудно представить, что у полинезийцев может быть другое мировоззрение – ориентированное на океан, что для них мир – это океан; океан, через который плавают в поиске островов, которые, по логике полинезийцев, должны там быть. Для сухопутных ученых абсурдна идея, что полинезийцы могли преднамеренно идти против ветра и течения, чтобы заселить неизвестные острова, которых нет на карте. Они не сумели понять, что накопленный поколениями опыт мореплавания от берегов Южной Азии, мимо Новой Гвинеи и других меланезийских островов говорил полинезийцам, что, продолжая идти на восток, откуда дует ветер, они обязательно найдут новые острова, необитаемые и зовущие их заселить.

Шарп в своем мышлении был настолько же  евроцентрист, насколько и Хейердал. Европейцы могли пересекать Тихий океан и точно следовать от острова к острову благодаря их передовым технологиям.  У них были большие и устойчивые корабли с глубокими килями и сложной системой парусов; и у них были компас, секстант, хронометр и все другие инструменты и приспособления, с помощью которых можно было рассчитать своё положение в океане и прочертить точный курс. Полинезийцы же ничего этого не имели. Для Шарпа их каноэ выглядели хрупкими: сделанные из кусочков дерева, они были скреплены вместе верёвочками, сплетенными из кокосовых волокон, а не прочно прибиты друг к другу с помощью железных гвоздей и винтов. Поскольку их катамараны имели низкий надводный борт, они всегда находились под угрозой затопления; и поскольку у них не было ни глубокого внутреннего, ни плавникового киля или сложной снасти для парусов, они не могли плыть против ветра. Более того, утверждал Шарп, без навигационных инструментов полинезийские навигаторы никогда не смогли бы определить своё положение в океане или проложить правильный курс. Поэтому и речи не могло быть о планируемых плаваниях на большие расстояния.

Конечно, Шарп вынужден был признать, что длительные плавания в одном направлении происходили. Но заявлял при этом, что после того, как дрейфующее каноэ случайно прибивало к Гавайям, Рапануи (о-в Пасхи) или к любому другому отдалённому острову Полинезии, возвращение на родину было невозможным. Его ментальный рубикон ограничивался 300 милями, за пределами которого не может быть плавания в двух направлениях. Когда прибывшие поселялись на Гавайях, они оказывались полностью отрезанными от остальной Полинезии до следующего случайного прибытия мигрантов.  Таким образом легендарные путешествия Мо'икеха, Ла'а, Кила, Па'ао и других героев гавайских легенд, плававших туда-сюда между Гавайями и Таити, были для него плодом воображения гавайских сказочников.

Мне и некоторым моим профессорам всё это казалось абсурдом. Как кто-либо мог поверить, что Полинезия была заселена случайно? От Индонезии до самого дальнего конца Полинезии 7000 миль. Каноэ не могли дрейфовать это расстояние против превалирующих ветров и течений. И идея, что, заплыв за 300 миль от берега, полинезийцы потерялись бы в огромном океане, была невероятна. Тем не менее у Шарпа было немало последователей, и дебаты между лагерями были оживленными, а иногда и острыми, заполняя многие страницы научных журналов и книг. Но разногласия никуда не вели, поскольку информации о плавательных возможностях каноэ полинезийцев и точности их навигационной системы не было. Первые европейские исследователи не сумели задокументировать ни насколько хорошо ходили полинезийские каноэ, ни насколько точны были их навигаторы, и получить информацию из первых рук сейчас было поздно. С тех пор океанские каноэ давно исчезли из полинезийских вод. Вместо них ходили торговые шхуны, грузовые суда и пассажирские лайнеры.

А почему бы не построить морское каноэ и не проплыть на нём без инструментов по легендарному маршруту между Таити и Гавайями? Это вывело бы дискуссию из патовой ситуации. Успешное плавание разрушило бы теорию Шарпа о том, что полинезийцы не могли плавать между отдалёнными островами. Таков был план, который зародился в моей голове, когда после занятий в университете я летел под попутным ветром на гоночном катамаране, современном потомке древних океанских каноэ.

Однако, будучи студентом последнего курса, я не имел средств на такое амбициозное предприятие. Кроме того, было бы неразумно говорить направо и налево о путешествиях на Таити, если я хотел защитить диссертацию и стать профессиональным антропологом. Поэтому план оставался заветной мечтой, пока я учился и работал над обычными антропологическими проблемами до 1965 г. К этому времени я получил докторскую степень в Гарварде, получил преподавательскую работу в Калифорнийском университете и вместе с женой (которая тоже преподавала там антропологию) скопил достаточно денег, чтобы начать строить каноэ.

Мы решили, что лучше построить каноэ с двумя корпусами, чем с аутригером.  Оба варианта решали проблему устойчивости длинных, узких корпусов при выходе в море под парусом: в первом случае путём соединения двух корпусов поперечными балками, во втором - присоединяя плавучий балансир (аутригер) к единственному корпусу. Хотя предки-мореходы использовали оба типа, но именно двойные каноэ, с их большей устойчивостью и грузоподъёмностью,  давали им возможность заплывать далеко в океан – сначала покрывая сотни миль, а потом тысячи и перевозя колонистов с тяжёлым грузом еды, питьевой воды, домашних животных и растений, нужных для основания успешной колонии на всё более и более отдалённых островах с недостаточными ресурсами.

У нас со студентами ушло около года, чтобы построить двойное каноэ в 40 футов длиной и весом в почти полторы тонны.  В идеале нам бы надо было воссоздать тот вариант каноэ, который курсировал между Таити и Гавайями в 12 веке. Но реконструировать судно, которого никто не видел в течение последних 8 веков, было трудно. Вместо этого мы взяли за образец известный с 18 века тип гавайского каноэ, плавающего между островами архипелага. Его можно было построить без слишком больших затрат из дерева и стекловолокна по рисункам, сделанным первыми европейскими исследователями, и используя форму, скопированную со старого корпуса гавайского каноэ. Наша идея была такова - проверить каноэ в серии пробных плаваний, чтобы собрать данные по его  ходовым возможностям, а затем провести его или большее каноэ, построенное с учетом полученных уроков, с Гавайев до Таити и обратно.

На Гавайях каноэ окрестили «Налехиа» (что значит «умельцы») – за грацию, с какой двигались его два корпуса по волнам. Ранее, в Санта-Барбаре, яхтсмены не были столь позитивны в отношении корпусов. Во время строительства один из них объявил категорично: «Его корпуса слишком мелкие и закругленные. Его будет сильно сносить при движении против ветра.» Замечание было дельное.  В яхтах есть глубокий киль или выдвижной плавник, который врезается в воду и сопротивляется ударам ветра, позволяя двигаться против него с минимальным сносом. «Налехиа» не имела ни того, ни другого. Только неглубокие, округлённые корпуса. И всё же оказалось, что они достаточно хорошо сопротивляются сносу при движении против ветра. Мы обнаружили это в первый же раз, когда на поднятых парусах вышли из Санта-Барбары, и после, когда в течение нескольких месяцев ходили в гавайских водах, проверяя лавировочные качества каноэ.  Хитрость заключалась в том, чтобы и поддерживать хорошую скорость, и не подтолкнуть каноэ слишком близко к ветру. При скорости пассатов в 15 узлов это значило делать примерно 4,5 узла, двигаясь под углом в 75о к ветру (рассчитывая ход по отношению к ветру и добавляя угол сноса). Если мы пытались повернуть каноэ ближе к ветру, его начинало опасно кренить и скорость движения вперёд резко падала.

Хотя на фоне яхт «Налехиа» не могла гордиться своими лавировочными характеристиками, тем не менее они были достаточными, чтобы показать, как глубоко ошибались Шарп и другие критики в отношении полинезийских каноэ. Даже эти скромные качества давали древним полинезийцам возможность планировать и осуществлять свои длительные плавания. В нашем случае речь шла о легендарном пути между Таити и Гавайями. Используя данные, полученные при испытании «Налехиа», вместе с цифрами направления и силы превалирующих по курсу ветров и течений, я рассчитал, что путешественники на каноэ могли успешно плавать в обоих направлениях между этими двумя центрами.

Отрезок от Таити до Гавайев казался более лёгким. Таити лежит в 500 милях к востоку (к наветренной стороне) от линии, проведенной от середины Гавайского архипелага к югу. Это значит, каноэ могло идти навстречу пассатам и сопутствующим течениям, и даже при сносе на запад оно достигло бы какого-либо места в гавайской цепи. Возвращение на Таити было проблематичнее.  Вам пришлось бы бороться с теми же самыми восточными ветрами и течениями, чтобы продвинуться на 500 миль на восток и достигнуть меридиана Таити. Яхтсмены, с их более приспособленными к непогодам судами, не любят бодаться с ветром и течением, чтобы попасть на Таити.  Для каноэ с низкими бортами путешествие было бы еще труднее, но всё же возможно, по крайней мере согласно кабинетным расчётам, сделанным мною к одному дню рождения.

Кеннету Эмори, археологу, который читал мне курс по доисторической Полинезии в Гавайском университете и кто жизнь положил на изучение культур Таити и Гавайев, скоро должно было исполниться 70 лет. Меня попросили написать главу для книги по культуре Полинезии, которая должна была быть опубликована в его честь и подарена на день рождения. Я был только рад взять на себя это обязательство, чтобы бросить вызов теории случайных плаваний Шарпа, проанализировав возможности древних мореходов водить свои каноэ между Таити и Гавайями.

Моё эссе было больше, чем научный трактат. Это была теория, которую надо было проверить путём реального плавания через тысячи миль голубых вод, лежащих между этими островами.