Тишина перед выстрелом

Они забыли. Уверенные, что жизнь расставила всё по местам, что прошлое — пыль, которую смыло временем. Каждый из них строил свою идеальную реальность, где она была всего лишь тенью, эпизодом, слабым звеном, над которым они когда-то смеялись.

Но она помнила.

Каждое слово. Каждую насмешку. Каждый вечер, когда она уходила с дрожащими руками и слезами, которые нельзя было показывать. В их глазах она была игрушкой, девочкой без права голоса, без характера. Они называли это «шутками». А она называла это пыткой.

Десятки лет... Ровно столько понадобилось ей, чтобы вернуться. Не слабой, не сломленной, не прежней — совсем другой. И пусть имя осталось тем же, всё остальное в ней умерло в ту пору, когда они окончательно её добили.

Теперь она называла себя по-другому. Не вслух — внутри. Там, где живёт ярость.

Школа на окраине города так и стояла пустой и мёртвой, как и тогда. Ирония — именно здесь они решили, что от неё пора избавиться. "Она мешает, она слабая, она — проблема", — сказал тогда один из них.

Вернёмся,немного в прошлое. В ее детство, юность... В ту пору,когда девочку, чистую как снег, сломали.

Она всегда приходила на встречи раньше всех. Тянулась к ним, старалась быть "своей", заслужить место в их кругу. Они были яркие, уверенные, громкие. А она — тихая, застенчивая, будто не вписывалась в их ритм. Но они позволяли ей быть рядом. Сначала.

— Ты реально думаешь, что мы тебя всерьёз воспринимаем? — смеялся Алекс, закидывая ей в лицо мокрый шарф. — Ты же как мышь, серая и воняешь страхом.

Все засмеялись. Она пыталась улыбнуться, будто это просто шутка. Но внутри всё холодело. Это было не в первый раз.

Они толкали её, прятали её вещи, портили её одежду. "Случайно" проливали напитки на неё, "нечаянно" сбивали с ног. Но хуже всего были слова. Ядовитые, хищные.

— Смотри, как она смотрит, — говорила Эмма,вроде красивая, но такая жестокая. — Думает, что мы друзья. Жалкая.

Однажды, после школы, они затащили её в раздевалку. Сначала просто толкнули. Потом начали плевать. Потом ударили.

— Учись уважать тех, кто лучше тебя, — шепнул Андрей, когда она упала на пол.

Это продолжалось долгие годы,и вот наступает особенный день. Ее день рождения.

Она наивно надеялась, что в этот день всё будет по-другому. Её день рождения. Она купила маленький торт, пластиковые стаканчики, принесла газировку и печенье. В столовой заняла стол, аккуратно расставила всё, стараясь сделать красиво.

Они пришли. Сначала — с равнодушием. Потом — с насмешкой.

— Это что, для нас? — Алекс взял кусок торта и раздавил его прямо в ладони. — О, какая честь.

— Боже, это даже не торт, это какое-то позорище, — хохотала Эмма, фотографируя всё на телефон. — Поставим тебе лайк за старание.

Она стояла молча. Горло сжало, глаза предательски горели, но она не заплакала. Нет. Просто собрала мусор и ушла. Впервые — с ледяной пустотой внутри.

После физкультуры она возвращалась в раздевалку позже всех — чтобы не слышать насмешек. Но в тот день они ждали.

— А ну, давай, покажи, что там у тебя под этой мешковатой формой, — усмехнулся Алекс, выхватывая у неё рюкзак. — Может, и правда не зря говорят, что у тихонь — дикий огонь?

— Смотри, сейчас она заплачет. Три... два... — Эмма нарочито громко отсчитывала.

Они сбили её с ног. Вывернули рюкзак, высыпали всё содержимое на пол. Раскрыли личный дневник, начали вслух зачитывать строки, которые она писала, чтобы хоть как-то держаться. Слова о боли, одиночестве, страхе. Они смеялись.

— Господи, ты реально психованная, — бросила Эмма, пнув тетрадь под скамейку.

После этого вечера она не вернулась в школу неделю. И никто не позвонил. Ни один из них.
Слёзы текли по щекам. Она молчала. Глотала боль. Уговаривала себя потерпеть, потому что "когда-нибудь всё изменится". Но в ту ночь она поняла: нет, не изменится. Пока она — молчит. Пока они — смеются.

Именно тогда в ней что-то сломалось. И в том месте выросло нечто другое.

Она наивно надеялась, что в этот день всё будет по-другому. Её день рождения. Она купила маленький торт, пластиковые стаканчики, принесла газировку и печенье. В столовой заняла стол, аккуратно расставила всё, стараясь сделать красиво.

Они пришли. Сначала — с равнодушием. Потом — с насмешкой.

— Это что, для нас? — Алекс взял кусок торта и раздавил его прямо в ладони. — О, какая честь.

— Боже, это даже не торт, это какое-то позорище, — хохотала Эмма, фотографируя всё на телефон. — Поставим тебе лайк за старание.

Она стояла молча. Горло сжало, глаза предательски горели, но она не заплакала. Нет. Просто собрала мусор и ушла. Впервые — с ледяной пустотой внутри.

После физкультуры она возвращалась в раздевалку позже всех — чтобы не слышать насмешек. Но в тот день они ждали.

— А ну, давай, покажи, что там у тебя под этой мешковатой формой, — усмехнулся Алекс, выхватывая у неё рюкзак. — Может, и правда не зря говорят, что у тихонь — дикий огонь?

— Смотри, сейчас она заплачет. Три... два... — Эмма нарочито громко отсчитывала.

Они сбили её с ног. Вывернули рюкзак, высыпали всё содержимое на пол. Раскрыли личный дневник, начали вслух зачитывать строки, которые она писала, чтобы хоть как-то держаться. Слова о боли, одиночестве, страхе. Они смеялись.

— Господи, ты реально психованная, — бросила Эмма, пнув тетрадь под скамейку.

После этого вечера она не вернулась в школу неделю. И никто не позвонил. Ни один из них.

Некоторые имена навсегда прожигаются в памяти. Не из-за любви. Не из-за тепла. А потому что с ними связано всё, что тебя когда-то сломало.

Она шла медленно, почти лениво, по грязной улице за чертой города. Чёрная куртка, капюшон, натянутый на лицо, старые ботинки. С виду — обычная. Никто бы не догадался, что в её кармане пистолет. А в голове — десятки планов.

Никто не узнал бы в ней ту самую девочку. Ту, что когда-то боялась говорить, боялась жить, боялась саму себя. Ту, которую они называли «тенью». Которую били. Над которой смеялись.

Она остановилась перед металлической дверью. Та самая. Школа, где когда-то всё началось. Здесь она впервые поняла: доброта — это слабость. А прощение — миф.

Сейчас, спустя годы, у неё не было друзей. Не было страха. Не было слёз. Был только список. И сегодня — он начинал сокращаться.
Прошли годы. И всё это будто бы затерлось. Они выросли, занялись своими жизнями. Кто-то завёл семью, кто-то карьеру. Они забыли.
Она — нет.

На белом листе бумаги были написаны имена. Каждое — с особой меткой. 
Алекс — предатель. 
Эмма — палач. 
Марк — шакал. 
Андрей — хищник. 
Остальные — их стая.

Она знала, где они живут, чем занимаются, как часто бывают дома. 
Изучала их месяцы. Смотрела соцсети, вела записи, прокладывала маршруты. 
И каждая новая деталь делала её тише. Опаснее. Ближе к финалу.

Это был не срыв. Это была операция. Чистая, холодная, без шансов.

Теперь она вернулась. 
И первым шагом стало предупреждение. 
Они. Школа. Пистолет. Форa.
Следующий шаг — страх. 
Затем — расплата.

Спустя много лет они снова оказались в старой школе. Всё изменилось — стены покрасили, в коридорах появились камеры, даже запах стал другим. Но что-то всё же осталось прежним: эхо шагов по линолеуму, скрип дверей, знакомый звонок.

— Господи, как давно это было! — рассмеялась Эмма, поправляя очки на голове. — Я думала, тут всё уже развалилось.

— Ну, почти, — фыркнул Алекс, оглядывая облупленные шкафчики. — Но наш любимый угол у столовки всё ещё держится!

Они собрались на неофициальную встречу выпускников — без формальностей, просто «свои». Те, кто держались вместе тогда, держались и сейчас. Марк, как всегда, нёс бутылку вина. Эмма — с ухмылкой листала старые фото на телефоне. Андрей молчал, но время от времени усмехался, слушая разговоры.

— Помните ту... как её... тихую девочку? С вечно потухшими глазами? — Алекс прикрыл глаза, будто пытаясь вспомнить.

— Юля? Нет, Саша?.. — Эмма морщилась. — Да не важно. Господи, как же мы над ней ржали!

Смех. Искренний, громкий, как будто это всё были добрые, глупые шалости. 

— Вы тогда, кажется, её рюкзак в окно выкинули? — Марк поднял брови. 
— Это не я был, — фыркнул Алекс, — это Андрюха начал! 
— Ну да, конечно, — хмыкнул Андрей, — но она же сама виновата. Вечно лезла к нам. Сама хотела «дружить».

Они пили, шутили, пересматривали старые видео. На одном — девочка в углу, руки дрожат, а за кадром чей-то голос кричит: «Эй, покажи, как ты плачешь!» 
Снова смех.

— Мы были дикие, — усмехнулась Эмма, делая глоток. — Но весело же было, а?

Они не знали, что за ними наблюдают. Что кто-то тоже пришёл на эту встречу. Только не ради ностальгии. Ради финала.

Она вышла из тени, медленно, с выражением ледяного спокойствия на лице. Их разговоры замерли, будто кто-то резко выключил звук. Все взгляды обратились к ней — той, которую когда-то сломали, предали, высмеяли. Но теперь она была другой. Сильной. Опасной.

— Ну что, — её голос разрезал тишину, как лезвие. — Узнаёте?

Они замерли. Кто-то хотел что-то сказать, оправдаться, сделать шаг вперёд — но страх сковал их тела.

— Смешно, правда? Вы думали, я исчезну. Что я сдамся. Что забуду. 
Она сделала ещё один шаг. В руке блеснуло оружие. 
— А потом, — медленно, с нажимом, она произнесла, — я всех вас перестреляю.

Пауза. Один из них начал пятиться, его глаза бегали по сторонам, ища выход. 
Она метнула в его сторону почти ласковый взгляд, будто прощая… 
— Беги, — сказала она мягко, как будто давая шанс. — Я даю тебе фору. 
Улыбнулась. — Но ты ведь знаешь... я люблю охоту.

Марк не двинулся с места. Никто не двинулся. Только Алекс, будто опомнившись, резко обернулся и метнулся к выходу. Каблуки застучали по кафельному полу, дверь с грохотом распахнулась — он исчез в коридоре.

Она стояла спокойно. Опустила руку с оружием. Не стреляла. Ещё нет.

— Что… ты хочешь? — прошептала Эмма, побледнев. — Это… это было давно. Мы были дети.

— Дети? — Она усмехнулась. — А я, выходит, была не человеком?

Гулкое молчание.

— Вам было весело, — сказала она, оглядывая их одного за другим. — Вы смеялись, когда я молчала. Когда я падала. Когда я теряла себя. 
Она шагнула вперёд, и все инстинктивно подались назад.

— А теперь я смеюсь.

Щелчок предохранителя прозвучал как удар молнии. Марк, наконец, выдавил:

— Мы... Мы не знали, что тебе было так больно...

— А я не знала, что человеческое сердце может так долго умирать, — ответила она.

Алекс бежал по школьному двору, спотыкаясь, хватая воздух. Он слышал собственное сердцебиение, глухое, как барабан войны. Позади, в темноте — тишина. Но это и пугало больше всего.

Он выбежал за ворота. Улица была пуста. Только фонарь мигал над входом в подвал. И голос... тихий, женский, идущий изнутри самого сознания.

— Я ведь предупреждала. Я люблю охоту.

Один выстрел. Затем тишина.

Когда полиция прибыла, зал был пуст. Только видеопроектор продолжал показывать старую запись. Девочка в углу, дрожащие руки. Смешки за кадром. Повтор. Снова. Снова. Снова.

Никого из участников встречи не нашли.

А она?

Её имя больше не звучало. Но в тетрадях некоторых учеников в этой школе вдруг начали появляться странные записи. Одна и та же фраза:

"Я даю тебе фору."