Мекканские Откровения о Любви

Глава 178 начинается с признания – любовь это тайна, нечто, что познается на вкус, но чья реальность ускользает от окончательного определения. "Любовь - это вкус, и ты не знаешь его реальности..." Эти слова – врата в созерцание. Шейх сразу же погружает нас в океан непостижимого. Любовь – не концепция, не доктрина, которую можно препарировать разумом, но живое переживание, непосредственное касание Истины. Она как аромат цветка в ночи – ты ощущаешь его, он наполняет тебя, но источник его и суть остаются сокрытыми во тьме невыразимого.
Он говорит о любви как о силе, что облачает нас в "одеяние противоположностей". В этом образе – глубокая мудрость. Любовь не упрощает, она вмещает всю сложность бытия. В сердце любящего встречаются и примиряются казалось бы несовместимые вещи: радость и боль, близость и отдаленность, полнота и пустота. Любовь – это не статичное состояние, а динамичное, трепещущее поле, где сходятся все нити реальности, где "рассеянное настоящее" обретает единство в огне чувства.
И эта любовь, как говорит Шейх, доказывает "необходимость истины". Она – не просто человеческое чувство, но отблеск Божественного в нас. Она видна "в нас и в Нем". Это указание на то, что любовь – это мост между тварным и Нетварным, между человеком и Богом. Она – свидетельство того, что Истина (Аль-Хакк) не только трансцендентна, но и имманентна, присутствует в самом сердце Своего творения, в самом акте любви. Любовь – это язык, на котором Бог говорит с душой, и душа откликается Богу. Это первое прикосновение к тайне, первый глоток из источника, чей вкус сладок и непостижим.
Шейх проводит различие между разными ликами любви. Есть любовь земная, укорененная в природе, имеющая начало и конец. Есть любовь человеческая, стремящаяся к слиянию душ и тел – конечная цель ее, говорит он, в соединении. Но есть Любовь к Господу, "которая не имеет второго", не имеет начала в том же смысле, что и тварные влечения. Эта Любовь – иного порядка, она исходит от Него, "Слова света и руководства". Она не рождается из нужды или недостатка, она – дар, изливающийся из Божественного Источника.
Ибн аль-Араби предлагает нам взглянуть глубже на объекты нашей земной любви. Любовь к Зайнаб, Низам или Анан – это "прекрасный символ", изысканная одежда, скрывающая под собой нечто большее. Эти образы – лишь завесы, сквозь которые просвечивает сияние Истинного Возлюбленного. Всякая красота, всякое притяжение в этом мире – лишь слабый отзвук, тень Его несравненной Красоты. Любящий, поглощенный этими символами, сам становится "одеждой", в которую облекается проявляющийся Возлюбленный. Он не любит творение само по себе, но любит проявление Божественного в творении. "Я не люблю ни одно из Его творений и ничего, кроме своего существования, так что поймите". Это не эгоизм, но глубочайшее прозрение: любить свое истинное, глубинное Существование – значит любить Того, Кто является источником всякого существования, любить Бога в Его самораскрытии через тебя.
Сердце такого любящего претерпевает невероятное расширение. Оно становится необъятным, способным вместить то, что превыше всякой меры. Шейх приводит слова Абу Язида: сердце знающего так велико, что Трон со всем содержимым, повторенный бесчисленное множество раз, не заполнил бы и уголка его. Как же тогда велико сердце любящего Бога? Эта безмерность сердца – дар Милости, но она и превосходит ее, становясь пространством, где может развернуться бесконечная Любовь. Никакие весы мира не могут взвесить эту любовь, как не могут взвесить слова "Нет бога, кроме Бога", которые перевешивают все земные записи. Сердце любящего становится зеркалом, отражающим безграничность Возлюбленного.
Великий Шейх продолжает рисовать портрет любящего, погружаясь в глубины его преображенного состояния. Любящий становится оком своего Возлюбленного. "Я тот, кого я люблю, а тот, кого я люблю, это я". Это не просто поэтическая метафора, но указание на глубочайшее единение, где границы "я" растворяются в Присутствии Другого. Слух, зрение, язык – все способности любящего становятся проводниками Божественного. Это состояние, где воля человека уступает место воле Возлюбленного, где действие совершается не мной, но через меня.
Такой любящий перестает вопрошать "Почему?". Он не судит действия Возлюбленного, проявленные в мире или в его собственной жизни. Он видит руку Любимого во всем и принимает все с полным доверием и даже наслаждением. Вспоминая пример Анаса, служившего Пророку, Шейх подчеркивает это качество полного принятия. Ибо как можно спрашивать "Почему?", если знаешь, что ни один атом не движется без Его позволения? Всякое действие становится проявлением Воли Возлюбленного, и любящий покорен ей, как река покорна своему руслу. Он не видит своей заслуги в верности, его сердце охвачено огнем, который сжигает все, кроме памяти о Любимом.
Но этот огонь невозможно скрыть. Любовь, говорит Шейх, "сильнее сердца", она "не оставляет нетронутой завесы". Тайна любящего неизбежно рвется наружу – во вздохах, в непрерывных слезах, в недугах тела, в бессоннице, в словах, которые могут показаться неразумными миру. Это не слабость, но знак подлинности. Любовь – это сила, превосходящая человеческие способности к контролю и сокрытию. И эта явленность любви находит отклик: когда Бог любит раба, об этом возвещается на небесах, и любовь к нему нисходит на землю, обретая "принятие". Духовные существа узнают и принимают его, даже если внешние проявления мира отвергают.
Любящий становится "неизвестным", "неопределенным". Его имя – то, которым называет его Возлюбленный. Как разные народы обращаются к Богу на своих языках, взывая к одной и той же Реальности из глубины своего состояния, так и любящий откликается на любой зов Любимого. Он теряет свою самость, свою отдельную идентичность, становясь чистым откликом, эхом Божественного Слова. Его сущность определяется не им самим, но Тем, Кто его любит. Он – тайна, раскрытая миру, но понятная лишь тем, чьи сердца тоже затронуты Любовью.
Погружение в Любовь ведет любящего в состояния, парадоксальные для обыденного сознания. Он может испытывать "изумление" (хайра), великую тоску, не зная точно, к кому или чему она обращена. Сама близость Возлюбленного становится завесой. Образ Любимого так плотно окутывает душу, так управляет воображением, что любящий ищет Его вовне, не осознавая, что уже обнимает Его внутри себя. Он ищет Его через Него же. "Мое сердце потерялось, где мне его найти?" – это не просто потерянность, но растворение в том, что ищется. Он в Нем и не знает, что он в Нем.
В этой поглощенности стирается острота различий между союзом и разлукой. "Ночь, когда я прихожу, похожа на ночь, когда я ухожу". Любящий непрестанно свидетельствует Присутствие, будь оно явлено как близость или как отдаленность. Его забота – не о внешних состояниях, а о самой связи с Возлюбленным, которая не прерывается. Божественное повеление едино, "как мгновение ока". Его близость – та же, что и Его даль. Нет такой связи, которая допускала бы подлинное разделение, и нет такого отчуждения, которое требовало бы воссоединения для того, кто постоянно пребывает в Его Свидетельстве.
Любящий принимает на себя глубочайшее унижение (dhilla) перед Возлюбленным, добровольно отдавая Ему всю власть над собой. Но в этом унижении – тайна Божественного "баловства". Шейх напоминает хадис: "Раб Мой, Я был голоден, и Ты не накормил Меня... Я был болен, и Ты не посетил Меня... Кто же даст Аллаху прекрасный заем?". Сам Бог, Абсолютно Богатый, ставит Себя в положение нуждающегося перед любящим рабом, тем самым возвышая его и проявляя Свою нежность. Это не унижение рабства, но сладость близости, где роли словно меняются в танце Любви.
Однако это не отменяет трепета и "смущения" (хайра) сердца. Любящий не всегда знает расположение Возлюбленного, особенно когда Возлюбленный – Бог. Тайны Божественного замысла, причины Его повелений и запретов, Его мудрость в том, что Он повелевает верить тем, о ком предвечно знает, что они не уверуют – все это порождает смятение и трепет в душе, осознающей безграничность Божественного Знания и Воли.
Истинная любовь, рожденная не из поиска выгоды, а из созерцания самой Сущности Возлюбленного, Его Красоты, не колеблется от внешних проявлений. Она "не увеличивается из-за доброты возлюбленного и не уменьшается из-за его грубости". Рабиа аль-Адавийя выразила это совершенно: "Я люблю тебя дважды: любовью страсти... и любовью потому, что ты ее достоин". Любовь-страсть поглощена воспоминанием, любовь-достоинство – чистым созерцанием Его Сущности. Ни праведность любящего не добавляет к ней, ни его оплошности не умаляют ее. Она подобна самому акту творения – всегда нова, всегда исходит от Него, не завися от состояний сосуда, ее принимающего. Эта любовь – божественное равновесие, не подверженное влиянию случайных обстоятельств. Для того, кто достиг ее, "Твое блаженство или твое мучение для меня одинаковы".
Путь Любви ведет за пределы общепринятых норм и самого себя. Любящий, поглощенный Возлюбленным, может показаться миру лишенным "хороших манер", ибо его поступки диктуются не социальными условностями, а внутренним велением Любви, которое иногда идет вразрез с разумом. Он подобен "животному, чья рана велика" – не в смысле дикости, но в том, что его действия исходят из состояния, где обычная ответственность, основанная на рациональном выборе, отступает. Любовь сама по себе становится оправданием, силой, выводящей за рамки суждений.
Это приводит к высшей точке – "любви любви", где любящий забывает не только себя, но и саму свою удачу в любви, и даже образ возлюбленной растворяется в самой Любви. "Они забыли Бога, поэтому Он забыл их" – здесь "забыть" означает полное растворение в Объекте любви, стирание всякой отдельности. Любящий лишается атрибутов, его определяет лишь то, чем наделяет его Возлюбленный. Он стерт в доказательстве (ma;w f; al-ithb;t) – его действия видны миру, но их истинный Источник сокрыт; он есть, но его бытие – лишь отражение Бытия Возлюбленного.
Он полностью покоряется воле Любимого, отказываясь от собственной воли. Его качества смешиваются с качествами Возлюбленного – где кончается раб и начинается Господь, становится неразличимо в единстве Любви. Он "не имеет души" (покоя) рядом с Возлюбленным, ибо постоянно бдит, следит за Его желанием, охваченный священной ревностью (ghayra) – не из эгоизма, но из трепета перед Величием Любимого, желая скрыть Его от недостойных взоров и скорбя о слепоте мира. Эта ревность заставляет его скрывать свою любовь, как делал Пророк, играя с детьми и проявляя земную привязанность, чтобы уберечь тайну своей связи с Богом.
Его сердце блуждает (taqallub al-qalb), перелетая от состояния к состоянию, как летящий в безбрежном небе Божественных проявлений. Он бодрствует, когда мир спит, ибо его Возлюбленный "не дремлет и не спит". Он полон печали (;uzn) – не мирской скорби, но глубокой тоски по полноте Единения и сострадания к тем, кто пребывает в завесе неведения. Он жаждет покинуть этот мир ограничений, чтобы встретить Возлюбленного лицом к лицу, в той встрече, что даруется смертью – переходом к пробуждению. Ему надоедает все, что стоит между ним и Любимым, включая его собственное "я".
В конечном счете, любящий – это "убитый" любовью. Его природное "я" умирает, чтобы воскресло его духовное "я". Он убит противоборством света и тьмы внутри себя, но в этой смерти – его вечная жизнь в Боге. Он жив у своего Господа, получая удел. Он не требует платы за свое "убийство", ибо сама эта смерть и есть высшая награда – обретение Истинного Себя в Возлюбленном. Он находит утешение лишь в Его Слове, в Его поминании (Зикр), ибо Вселенная родилась из Слова, и в Слове – возвращение к Истоку. Вся его жизнь становится непрерывным стоном (ta'awwuh) – стоном любви, тоски, сострадания и хвалы, эхом Дыхания Милостивого, наполнившего все бытие. Путь Любви, как его явил Великий Шейх, – это путь полного преображения, растворения в Божественном Океане, где любящий, исчезая, обретает все.