Эхо предвечных вод

Мифы всех народов говорят о Начале. И часто в их сердцевине – образ Воды. Не просто стихии, но Пра-Воды, бездонной, глубокой, лона всего сущего. «Не было не-сущего и не было сущего тогда… Что за вода была бездонная, глубокая?», – вопрошает гимн Ригведы. «И дух Божий носился над водою», – вторит Книга Бытия. Подобно египетскому Нуну, изначальному водному хаосу, или вавилонской Тиамат, или даже китайскому Хуньдуню, бесформенному мешку возможностей, – универсальный образ текучести, податливости, предвечной Неопределенности.
Но что, если этот язык метафор – не буквальное описание первичной субстанции, а нечто иное, более тонкое и глубокое? Что, если эти первобытные пра-воды, как осмелился предположить Мариус Шнайдер, – вовсе не вода? Что, если это – символическое одеяние, поэтический образ для чего-то фундаментально иного: для ритмов звуковых волн, для вибраций звучащего предвечного Слова? Даже в «Энума Элиш», где Мардук рассекает бездну Тиамат, создавая мироздание, её суть – не столько вода, сколько хаотический, предкосмический рёв, который герой-демиург должен укротить, превратив в ритм, в порядок.
Здесь мы ступаем на зыбкую почву парадокса, где привычные иерархии рушатся. Шнайдер смещает акцент с материи на энергию, с субстанции на вибрацию. В этой космогонии звук первичен. Глубинный гул, дрожащий в древних далях бытия, – вот что подлинно первое. Шум старше воды, вулканический гул – древнее огня. Как и в алхимических грезах, где неуловимая prima materia, часто символизируемая летучей ртутью, меркурием, есть не твердь, но сама текучесть, сама возможность, сама звуковая волна, готовая принять любую форму. Изначальный Звук – будь то безмолвный гул Прабездны, Слово-Логос или трепетно-эротическая вибрация Спанда кашмирских мудрецов – предшествует своему материальному носителю. Энергетический паттерн, чистая потенциальность, вибрирующая возможность – вот что лежит в основе всего. Материя вторична. Она – лишь эхо, воплощение, кристаллизация этого первозданного Ритма.
Как же происходит этот переход от невидимой, чисто акустической праформы к миру оформленных, видимых вещей? Мифы и метафизические системы часто описывают это как «падение». Не в моральном смысле греха, но как онтологическое нисхождение. Невидимые праритмы, чистые вибрационные матрицы, «падают» в «облачения» – в материальные формы, которые мы воспринимаем нашими чувствами. Это эманация, истечение из полноты чистой потенциальности в ограниченность конкретного бытия.
И в этом «падении», в этом акте воплощения, изначальная энергия вибрации неизбежно снижается, затухает. Первозданный гул, некогда оглушающий своей полнотой, теперь затаенно вибрирует в сердцевине атомов. Мир форм – это мир забывших изначальный ритм. Где когда-то бушевала симфония без инструментов, теперь остались лишь одиночные ноты, застрявшие в чреве материи. Мы ходим по застывшим звукам – как по льду, под которым всё ещё бурлит океан первозданной вибрации. Там – танец чистых частот, здесь – тяжелые шаги по замёрзшей земле. Проявленная реальность – лишь приглушенное эхо той симфонии, что звучала в Начале. Там – вибрация без материи. Здесь – материя, забывшая ту вибрацию.
Но что же такое эти акустические праритмы, эти праформы? Их нельзя свести к конкретным вещам, словам или даже зрительным образам. Они – невидимые матрицы, чистые потенциальные паттерны, архетипы в платоновском смысле, но выраженные не в идее, а в вибрации. Разве современная физика, вглядываясь в самое сердце реальности, не говорит нечто подобное? Не говорит ли она о квантовых полях, где частицы рождаются из флуктуаций вакуума, из чистых вибраций пустоты, не говорит ли она об этом в своей «теории струн»? Не намекает ли она, что сама материя – это, быть может, "замороженный звук", стоячая волна, узор, застывший в вечном танце энергии? Подобно невидимому магнитному полю, которое выстраивает хаос металлических стружек в строгие, упорядоченные линии, или подобно звуку, что рисует на песке или в жидкости завораживающие узоры киматики, фигуры Хладни, – так и эти акустические архетипы структурируют податливую первоматерию (символически изображаемую как «вода»), придавая ей форму, организуя ее в проявленную реальность.
Они – не вещи, но принципы организации вещей. Они – как звуковые голограммы: невидимые в своей полноте, но если поднести к ним чуткое "ухо души", в них проступают очертания всех возможных миров, всех мыслимых форм. Сама Вибрация, содержащая в себе все возможности, но еще не ставшая ничем конкретным. Бытие – это, быть может, не сама нота, а интервал между звуками. Не слово, а та тишина, что его порождает. Не сама песня, но её эхо, упавшее в глубокий колодец материи и застывшее там, искажённое, но всё ещё помнящее свой Источник.
И тогда мифы о творении предстают не просто сказками, но глубочайшими интуициями о природе реальности. «Жидкая» природа первоматериала в мифах – будь то Нун, Тиамат или символический Меркурий алхимиков – это знак этой изначальной податливости, потенциальности, готовности принять любую форму под воздействием структурирующего Ритма. А «твердое» – камень, земля, кость – всегда вторично, это уже результат творения, застывшая вибрация, оформленный, стабилизированный паттерн.
Мы живем в мире, который кажется твердым, реальным, материальным. Но если вслушаться – не ушами, но душой – сквозь шум повседневности, сквозь твердость вещей, возможно, удастся уловить эхо. Эхо того первозданного гула, той вибрации, что лежит в основе всего. Эхо шепчущих Пра-Вод, которые на самом деле – вечный, несмолкаемый Океан Звука, породивший все сущее своим ритмическим дыханием. Иногда, в редкие мгновения тишины, в глубокой медитации, на пороге сна или даже в ослепительной вспышке околосмертного опыта, кому-то удается прорваться сквозь застывшую кору форм. Удаётся услышать – не ушами, но всем существом – отголосок того Первого Звука. И тогда мир преображается: вещи теряют свою непроницаемость, границы растворяются, и становится ясно, что всё связано со всем невидимыми нитями вибрирующей энергии.
Возможно, и сам конец времен, чаемый и страшащий, – это не пламя всепожирающего огня, а обратный процесс, великое Растворение? Когда все затвердевшие формы, все кристаллизовавшиеся ритмы "растают" обратно в чистый Звук, когда мир снова станет той изначальной симфонией, которую уже некому будет слушать в разделении на субъект и объект? Когда сама материя вспомнит свою звуковую природу и вернется в лоно вибрирующей Прабездны?
И каждое живое существо, каждый камень, каждая звезда – лишь нота в этой бесконечной симфонии, застывшее эхо Вибрации, упавшей в форму. Мы – мелодия, забывшая своего Композитора, но тоскующая по Нему. Наш поиск смысла, наша тяга к красоте, наше стремление к единению – не есть ли это подсознательная попытка восстановить утраченную гармонию, снова услышать тот Ритм, что связывает все воедино? Попытка вспомнить, что мы – не просто глина, но глина, оживленная Звуком. И тайна нашего бытия – в умении слушать. Слушать не только мир вокруг, но и ту гудящую тишину внутри, где все еще дрожит эхо Предвечных Вод.