Дядюшка Том как негр литературный

     Государственный житель Платонова Фома Пухов, прибыв в Новороссийск, невзлюбил этот приморский город сразу и, пока терсился там, ежедневно и ежеминутно проклинал постоянно дующий ветер, называя его хулиганским. Я примерно так же орал весь день, задолбавшись от стремительно дующего с самого утра лютого ветра, принесшего снег и холодный дождь. Какая - то бессмысленная оголтелость слышалась мне в вое и визге атмосферных масс, обрушившихся на центровину Европейской части России, откуда до любого моря - три года скачи, ни хрена не доскачешь. Изменения климата, наглядные, видимые всем, наводили на скушные, как омлет, размышления, но более всего бесило ясное осознание собственной беспомощности, ни хрена вот ты не можешь поделать со стихией сраной, природный катаклизьм не так просто именно так наименован, хотя почему катаклизьм ?
    - Абстракционизьм, мать вашу ! - снова прихвастывая простонародным говорком, нелепо звучащим из круглого рта похожего на откормленного хряка советского премьера Хрущева, кричал внадрыв тавтологический Хрущев, расстилаясь мясным бульдозером по пресловутой выставке в Манеже. Ни один скульптор или художник - рисовальщик не догадался о творимом, хотя наглядность лошадиной фамилии Чехова мало не вопияла, они же все скучковались именно в Манеже, но вот отчего никому не приходило в голову задуматься над такой простой вещицей или штучкой : почему Манеж - то.
     Седастый бурундуляк дед Войнович тихо и придушенно хихикал, с удовольствием наблюдая меняющиеся выражения на мимически - активном лицевыми мышцами тавтологическом лице приятеля, трясущимися и тут же предательски вспотевшими ладонями удерживающего рукопись приключений солдата Ивана Чонкина.
     - Опять конь ! - удивился чтец, поднимая на автора неверящие глаза.
     - А какая история без лошадя ? - ловко парировал Войнович. - Ты вон руссиш кляссик тронь только, обязательно в лошадей и утычкнешься. Даже Анна Каренина - лошадиная история.
     Чтец задумался и сам не заметил, как окуклился. Войнович вскочил и торопко подбежал к лежащей в кресле куколке. Спрятал ее в кулак и ринулся на улицу.
     - Варум ? - спросил его первый же встреченный прохожий. Войнович всмотрелся в личину вопрошавшего и завизжал от ужаса, увидев перед собой самого натурального немца.
     - А ты чево, - схватил немец Войновича за грудки, - думал, что Франкфурт в удмуртах, что ли ?
     Писатель ничего не думал. Он развернулся, вырвав лацканы серенького пиджачка из цепких пальцев немца, и вернулся к комнату. Разжал кулак и бережно положил куколку обратно в кресло. Уселся напротив и стал ждать.
     - Ё...й в рот ! - вскричал Войнович, увидев вылезающего из куколки шершавого жиденка. Следом за ним лезла жидовка, пусть и не шершавая, но столь же гнусная. - Я сам еврей, - бормотал писатель, пятясь от таких вот нежданных бабочек спиной вперед, пока не уткнулся выпуклым задом в стену, - но нельзя же, товарищи, таким говнищем - то быть.
    - Можно, - гукнул шершавый, пугая писателя стеклянистым блеском бараньих глаз, - все можно на Первом.
    - И в Инстаграме, - присовокупила к нему картавый голос жидовка. - Мы, кстати, не от пренебрежения или национализма, мы из Гоголя.
    Войнович лучше их знал и помнил, как именно именовал таких вот выползней старорежимный русский писатель Гоголь, потому и промолчал. Тем самым за умного сойдя.