Лейтенант на побегушках

Прослужил я в 224 истребительном авиационном полку два года, с 1972 по 1974. Естественно, что за это время я два раза воспользовался своим правом на очередной отпуск. В полку было установлено четкое правило — сходил один раз в отпуск летом, значит будь добр следующий раз отдыхать зимой. В 1973 году по графику я должен был идти в отпуск как раз летом. И я, и жена с нетерпением ждали его, ведь это был первый отпуск после выпуска из училища. Для Натальи это был первый опыт самостоятельной жизни — она прожила целый год без маминой опеки, причем за несколько тысяч километров от родителей. Это совершенно не та ситуация, когда мама недалеко, и в случае какого-либо семейного форс-мажора можно дать телеграмму: «Мама, срочно приезжай», - и через несколько часов родной человек появится на пороге твоего дома. Поэтому целью нашего путешествия через всю страну с востока на запад была Рига - город, где жили ее родители.

Когда подошел срок, я взял лист бумаги и начал писать рапорт на отпуск. Писал я медленно и старательно, так как почерк у меня отвратительный, а это все-таки официальный документ. Закончив, я зашел в кабинет к Юрию Николаевичу, моему начальнику. Он сверился со своим графиком, убедился, что я иду в отпуск точно в назначенный срок, и наложил свою резолюцию. Теперь оставалось отнести рапорт в строевой отдел, а дальше его начальник, капитан Слава Финкельштейн, добрейшей души человек, все остальное сделает сам. Мне останется только сходить в финчасть батальона и получить отпускные деньги. Однако все пошло совсем не так, как я предполагал. Я зашел в строевой отдел, поздоровался и протянул начальнику свой рапорт. Он взял в руки рапорт и стал его читать, это естественно, надо проверить его на отсутствие ошибок, а то мало ли чего там может написать молодой лейтенант. Закончив читать, он поднял на меня глаза и спокойным тоном спросил: «Лететь будешь через Москву?» После моего утвердительного ответа выражение его лица изменилось, на нем появился неподдельный интерес. Он предложил мне сесть, сказал, что придется немного подождать, а сам начал звонить. Я должен пояснить, что в 1973 году телефонная связь в войсках не сильно отличалась от того, что было в России в 1917 году, когда председатель ГубЧК кричал в трубку: «Алло, алло, девушка, дайте мне Смольный». Коммутатор нашего гарнизона имел позывной «Штурмовик». Когда звонивший поднимал трубку, приятный женский голос так и представлялся - «Штурмовик». После этого ее представления Слава попросил: «Дайте мне «Демпфер» (это был позывной коммутатора дивизии). Могли дать сразу, а могли и предложить обождать, если не было свободной линии. Повезло, через пару секунд ответила телефонистка «Демпфер». Слава попросил соединить со своим начальником — строевым отделом дивизии.

После того, как абонент ответил, я стал свидетелем следующего разговора. Финкельштейн: «Товарищ подполковник, вы ставили задачу сообщить о наличии офицера, который в ближайшее время будет лететь через Москву. У нас такой товарищ есть». С той стороны, видимо, спросили: «Человек надежный?» Слава уверенно ответил: «Да, лейтенант Арбичев, инженер полка по радио». Далее они обсудили какие-то технические вопросы. Закончив разговор, Слава обратился ко мне: «Иди в свой кабинет и никуда не отлучайся, скоро тебе поступят указания». С этим я и ушел.

Сказать, что я был взволнован, это ничего не сказать. Я откровенно нервничал. Совсем недавно, когда я писал рапорт, в своих мечтах уже переносился в Ригу. Представлял, что буду гулять, как поется в песне, «...в узких улочках Риги». А теперь надо ехать в штаб дивизии и получать от кого-то, видимо, сложное задание. Просидел я в ожидании не более 10 минут. В кабинет зашел Финкельштейн и поставил задачу: «Около штаба стоит командирский газик, он отвезет тебя в Уссурийск к командиру дивизии, от него и получишь все указания». Мало того, что я был заинтригован, я даже не представлял, что меня может ожидать. Выхожу из штаба, прохожу по бетонной дорожке метров пятьдесят и сажусь в газик. Солдат-водитель вопросительно смотрит на меня. Я пытаюсь не выдавать своего волнения и спокойным голосом говорю: «Поехали».

От Кремово до Уссурийска по шоссе около 50 километров. Глядя, как за окном проплывают уссурийские сопки, покрытые редкими кустиками, размышляю о том, что бы это все значило. Вопрос первый — почему такая срочность? Вопрос второй вытекает из первого — почему именно газик командира полка? Можно было поехать на следующий день, заказав автомобиль в батальоне установленным порядком. То есть, написать заявку, подписать ее у начальника, отнести заявку в автопарк и ждать до 17 часов, когда у них закончится совещание, на котором они распределяют автотранспорт. А если нужно действительно поехать срочно, то да, остается только один вариант — это газик командира полка, которым он полностью командует.

Учитывая, что дальневосточное шоссе - это не немецкий автобан, доехали мы не быстро - за час с лишним. За два года, что я прослужил в полку, от силы один раз побывал в штабе дивизии. Тем не менее, когда уже ехали по Уссурийску, в какой-то момент я понял, что мы едем не в штаб. Через несколько минут мы подъезжаем к подъезду обыкновенного жилого дома. Я поворачиваю голову и вопросительно смотрю на водителя. По его лицу видно, что он бывал здесь не один раз. «Товарищ лейтенант, вам на третий этаж, квартира 42», - отвечает водитель на мой немой вопрос. Вылезаю из газика, захожу в подъезд и поднимаюсь на третий этаж. Перед дверью нужной квартиры некоторое время стою, жду пока немного уляжется сердцебиение. Наконец, решительно нажимаю на кнопку звонка. Дверь открывается, и я вижу перед собой своего командира дивизии, но в каком виде? На нем синие мятые спортивные брюки с вытянутыми коленками (то, что во времена моей молодости в народе называлось «треники») и белая майка. Как любят говорить в современной артистической тусовке: «Звезда в шоке!» Я вытянулся и доложил по форме. Командир предложил пройти в комнату, я прошел и что же я увидел? Комната пустая, мебели почти нет. У одной стенки стоит небольшой стол, на нем бутылка без этикетки и пара граненых стаканов. Из закуски присутствует небольшая тарелка с парой огурцов. Все — аскетизм в чистом виде. В комнате находился еще один человек, кажется, это был начальник штаба дивизии, могу ошибаться, видел его всего пару раз. Время было около 16 часов, это я хорошо помню, то есть до окончания рабочего дня оставалось два часа. То есть, получается такая диспозиция — командир дивизии и ее начальник штаба в рабочее время на квартире квасят разведенный спирт! Командир сказал мне: «Подожди немного», - и исчез за дверью. Выходит он, держа в руке темно-коричневый саквояж. Я сразу узнал этот саквояж, точно такой же, гедееровского производства, из искусственной кожи, долго вонявший синтетикой, подарил мне на свадьбу будущий тесть. Командир поставил саквояж на стул и взмахом руки подозвал меня. Я подошел, он открыл саквояж и стал показывать мне его содержимое. Половину объема занимала белая пластиковая канистра с нашим, можно сказать, родным техническим спиртом. Вторую половину — холщовый мешок с кедровыми орешками. В итоге саквояж был заполнен так, что даже палец было невозможно засунуть.

Любой груз, отправляющийся в дальнюю дорогу, должен быть снабжен сопроводительными документами. Так было и в моем случае. Комдив протянул мне лист бумаги, на котором была подробно изложена, так сказать, цель моего путешествия: фамилия, имя, отчество его жены, ее домашний телефон, точный адрес и схема проезда на общественном транспорте. То есть, мне предстояло не просто отвезти этот саквояж до Москвы, а доставить до входной двери, максимально удобно для получателя (и максимально неудобно для меня). Телефон был дан на тот случай, чтобы я не приехал тогда, когда никого не будет дома. Это мне еще, прилетев в Москву, сначала нужно было созвониться и договориться о встрече с его женой в удобное для нее время. Да, это мероприятие мне нравилось все меньше и меньше…

«Вопросы есть?» - «Вопросов нет.» - «Тогда свободен.» Я сложил листок пополам, убрал его в боковой карман саквояжа, закрыл и пошел к выходу. Когда я его поднял, то понял, что в нем не меньше 7 килограммов, и понятно почему — я знал, что этот саквояж сам по себе тяжелый, в нем есть еще металлический каркас. Спустился по лестнице, вышел из подъезда, саквояж поставил на заднее сиденье и сел рядом с водителем. «Поехали в Кремово», - я дал команду водителю, а сам предался размышлениям. Настроение у меня было отвратительное. Это был первый такой случай за всю мою недолгую службу в армии. Два ключевых начальника — командир дивизии и ее начальник штаба в будний день, в рабочее время на квартире спокойно попивают разведенный спирт! А как же эта самая, как ее, боеготовность? Разве не может повториться 22 июня 1941 года? Какой пример они подают своим подчиненным? Всю свою службу в армии я старался быть предусмотрительным, предвидеть те неприятности, которые могут случиться со мной. В данном случае я совершенно не видел подобной осторожности от моих командиров. В мирное время может прийти шифр-телеграмма с пометкой «Доложить немедленно». Тогда любая работа, которой занимается начальник, будет отложена в сторону, чтобы ознакомиться с шифр-телеграммой.

Я не ханжа, я понимаю, что у комдива мог быть достаточно веский повод, например, отметить какую-то памятную дату горячительными напитками. Но и в этом случае, неужели нельзя было подождать два часа до окончания рабочего дня, а уже потом налить в стакан? Уходя со службы, сказать оперативному дежурному: «Я нахожусь дома, прошу меня по пустякам не беспокоить». Другой вопрос, который сверлил мою голову, это как же можно так не думать о своей репутации, чтобы предстать перед своим подчиненным слегка трезвым в трениках с вытянутыми коленками и тапочках на босу ногу. Получается, что ему было абсолютно наплевать, что я о нем подумаю. Это хорошо, что у меня был скрытный характер, я если и рассказал бы об этом случае, то только своей жене, да и то не факт. А другой , более болтливый, на моем месте при случае, в курилке рассказал бы во всех красках, и через пару дней об этом знал бы весь полк.

Из таких, чисто житейских рассуждений, зачем же нужно было меня срывать с места в тот же день и час как пожарную машину. Не было никакой необходимости так спешить. Можно было дать команду в Кремово, чтобы завтра в 11 часов лейтенант Арбичев прибыл в штаб дивизии в кабинет ее командира. Я бы увидел комдива в трезвом виде и при полном официозе, что касается формы одежды. И эта самая, его репутация, осталась бы совершенно не подмоченной.

Далее мои мысли перешли к более прозаическим вопросам. Мой перелет из Владивостока в Ригу предполагался с двумя пересадками на трех типах самолетов. От Владивостока до Хабаровска — на Ту-104, от Хабаровска до Москвы (Домодедово) — на Ту-114, от Москвы (Внуково) до Риги — на Ил-18. При продаже билетов учитывалось время, необходимое, в том числе, и для переезда из одного аэропорта в другой. На это выделялось не менее 5 часов. В моем случае необходимо было дополнительное время, чтобы отвезти саквояж, с которым получилось так некстати. К тому же я зависел от получателя, который не всегда был дома. Подумав, пришел к выводу, что билет надо покупать так, чтобы между двумя самолетами были примерно сутки. Тут только я осознал, что для удовлетворения чужой прихоти я теряю сутки собственного отпуска. Я пожалел, что так медленно соображаю - нужно было во время рандеву попросить у командира дивизии, чтобы при оформлении отпускного билета мне добавили еще сутки на дорогу, я думаю, что он мне не отказал бы. А теперь было уже поздно, ничего не исправишь.

Вопрос второй, где обосноваться в Москве, молодая жена — это не чемодан, ее в камеру хранения не сдашь. В принципе, вариант был, на Рязанском проспекте жил мой родственник, и он бы приютил нас на одну ночь, но с ним надо было договориться заранее, нехорошо сваливаться как снег на голову. Как минимум, ему надо было дать телеграмму, если его самого не будет дома, чтобы оставил ключи соседям. И таких, казалось бы, мелких житейских вопросов этой поездки много, и все их надо предусмотреть и наметить пути решения.

* * *
Я прослужил в советской армии 28 лет, но к некоторым вещам так и не смог привыкнуть, или как сейчас модно говорить, адаптироваться. В первую очередь, я имею ввиду отношение командиров к своим подчиненным. В этом рассказе присутствует конкретный случай из моей службы, но он показательный. В советские времена почта работала плохо, поэтому людям приходилось иногда отправлять посылки в другой город, как тогда говорили, «с оказией», например, с проводником пассажирского поезда. Но в таком случае старались минимально обременять человека, согласившегося оказать такую услугу. Посылку привозили на вокзал, прямо к вагону, проводника надо было отблагодарить рубликом-другим. В пункте назначения уже до прихода поезда ожидал человек, его приглашали в вагон и показывали: «Вот ваша посылка, забирайте». Проводнику и пальцем пошевелить не надо было. А тут всучили саквояж, а дальше добирайся, как можешь. Я вскользь уже упоминал, что от Кремово до аэропорта Владивостока (это аэродром Кневичи) более 100 километров, и добираться надо с двумя пересадками. Пригородные поезда, проще говоря, электрички, от Владивостока ходили только до Уссурийска, потому что дальше «великий и могучий» Транссиб не был электрифицирован, а Кремово было расположено севернее. На нашей станции Ипполитовка останавливались в течение суток два поезда в сторону Владивостока и два поезда в обратную сторону. Это были самые медленные почтово-багажные поезда. Я хорошо помню, что один из таких поездов из Владивостока останавливался у нас в 3 часа ночи, а помню потому, что на нем возвращалась с сессии в заочном институте Наталья. Я ходил ее встречать. Хотя от станции от нашего дома было всего полкилометра, но преодолеть их - это был настоящий квест. Уличное освещение считалось в нашей деревне непозволительной роскошью, поэтому я брал с собой фонарик. Такой же роскошью считались и тротуары. Особенно эпический случай, когда по деревенской улице проехал гусеничный трактор, выворачивая землю целыми пластами, а на следующий день прошел дождь, и улица превратилась в полосу препятствий. У нас самих было много багажа, когда с тобой едет молодая жена, это юбочки, кофточки, туфельки, а тут еще этот саквояж. И в Москве, неужели нельзя было так организовать, чтобы кто-то приехал в аэропорт и дожидался вместе со мной выдачи багажа, забрал саквояж и уехал, а я действую дальше по своему плану. По сути, отношение командира дивизии к молодому лейтенанту ничем не отличалось от отношения начальника штаба полка к солдатам из эскадрильи, которых он отрывал от обслуживания полетов, вместо этого они строили начальнику гараж.

* * *
Начался отпуск. Так или иначе, мы с женой добрались до аэропорта. Погода была прекрасная, и улетели мы без задержки. Ту-104, на котором мы летели до Хабаровска, ничем не выделялся, по тем временам он был пассажирским самолетом средней паршивости, да и лететь нужно было всего один час, можно и потерпеть неудобства. А беспосадочный перелет от Хабаровска до Москвы на Ту-114 продолжительностью 8,5 часа — это суровое испытание! Я не буду вас утомлять подробностями пребывания на борту этого самолета, приведу только одну деталь. Если я напишу, что уровень вибрации очень сильный, это никого не впечатлит, это всего-лишь слова. Чтобы вы понимали, насколько [!] сильный. Если вы начинаете дремать, лицевые мышцы расслабляются, нижняя челюсть хоть на миллиметр отходит от верхней, и одна челюсть с лязганьем начинает биться об другую, и человек резко вздрагивает и просыпается. Вот теперь, надеюсь вы понимаете, что значит «сильная вибрация»? Когда меня переводили служить с Дальнего Востока в Подмосковье, я представил себе еще один перелет на Ту-114, и сказал себе: «Нет, я лучше буду трястись неделю на поезде, но только не это». И жена со мной согласилась.

Ехидный читатель может спросить: «А почему нельзя было прямо из Владивостока лететь в Москву?» Законный вопрос. Отвечаю, аэродромы в зависимости от длины ВПП делятся на классы. И есть еще понятие «внеклассный аэродром». Именно такие аэродромы требовались для самолета Ту-114, ВПП длиной не менее 3,5 километра. Чтобы проще было себе представить эту величину, вся Тверская улица в Москве от Красной площади до Белорусского вокзала примерно такой длины. Полоса во Владивостоке была значительно короче, и у нашего родного государства просто не было денег, чтобы ее удлинить до нужной величины. Вот так родился этот уникальный комбинированный рейс.

С этим саквояжем, вернее с его содержимым, меня могли ожидать в Аэрофлоте крупные неприятности. Тогда я по своей молодости не обратил на это внимания, а сейчас понимаю, что нас с женой могли просто снять с рейса. Есть перечень опасных веществ, запрещенных к перевозке воздушным транспортом, например, легковоспламеняющихся. В этом списке присутствует и обыкновенный этиловый спирт. Нас спасло то, что в аэропорту отправления еще не было аппарата, который просвечивает багаж пассажиров рентгеновскими лучами. Эту пластиковую канистру очень хорошо было бы видно на экране эндоскопа, и сразу последовал бы вопрос: «Что в канистре?» И все, приехали! 

Наконец, мы в Москве. Получаем багаж и добираемся на «конспиративную» квартиру. Мария Сергеевна, старшая сестра моей матери, встретила нас очень радушно. Между сестрами всю жизнь, до последнего вздоха были самые теплые отношения, хотя жили они за тысячу километров друг от друга. Мы перекусили, пришли в себя после изнурительного перелета, и я начал звонить жене комдива. Длинные гудки, значит она на работе. Так я и названивал каждые 30-40 минут. Примерно в 7 часов вечера я, наконец, дозвонился и получил разрешение приехать. Быстро оделся, взял саквояж и направился к станции метро. Как я вскоре понял, жена комдива жила на южной окраине Москвы, не могу утверждать точно, но это были какие-то Новые Черемушки. Когда я вышел из метро на другом конце Москвы, уже смеркалось. Оставался последний рывок — на троллейбусе. Пока я ехал, мне еще раз не повезло, совсем стемнело, и пошел теплый летний дождь. Как вы можете догадаться, зонтика или другого средства укрыться от дождя у меня не было. Выйдя из троллейбуса, я почти вплавь нашел нужный дом и нужный подъезд. И вот я нажимаю кнопку дверного замка, мне открывают. Внешность этой женщины я совершенно не запомнил, не до этого было. Помню только, что встретили меня холодно, как в том анекдоте: «Ни мне здравствуйте, ни тебе до свидания». Вручил саквояж, открыл его, показал, что его содержимое в целости и сохранности. На этом откланялся и пустился в обратный путь. Когда я входил в заветную квартиру на Рязанском проспекте, было уже после полуночи, но я был счастлив, что наконец разделался с этим поручением.

Мы переночевали, утром добрались до Внуково и к обеду были в Риге. Наше непростое путешествие закончилось! И мать, и отец были несказанно рады приезду любимой дочери и такого же любимого (так мне казалось тогда) зятя. И потянулась прекрасная отпускная жизнь: обильные застолья с бесконечными рассказами о дальневосточной жизни, посещения родственников, обязательная поездка в Юрмалу с променадом по пляжу.

Когда после окончания отпуска я снова вышел на службу, никто из начальства или других лиц, принимавших участие тогда в организации «трансфера» саквояжа не проронил ни одного слова, не задал формального вопроса: «Как все прошло?», - как будто вообще ничего и не было, а привиделось мне в кошмарном сне. Здесь я хочу изложить одну мысль, которая пришла мне в голову спустя много лет после описываемых событий. Я прекрасно понимаю, что эта мысль может вызвать критику и даже насмешки тех, кто как и я, отдал армии большую часть своей жизни: «Ишь, чего захотел». Но я все равно напишу. В одном художественном фильме начальник (офицер) вызывает своего подчиненного, тоже офицера и говорит ему: «Не в службу, а в дружбу, сделай то-то и то-то». Если это не входит в служебные обязанности подчиненного, то просто приказывать, потому что я начальник, нельзя. Мне пришлось не только таскать тяжести, мне пришлось перекроить начало отпуска, чтобы выполнить поставленную задачу, да и моя жена, которая вообще здесь ни при чем, тоже понесла определенные издержки. Разве нельзя было как-то меня отблагодарить (это не то, что вы подумали)? Разве трудно было комдиву позвонить начальнику отдела кадров дивизии: «Запиши лейтенанту Арбичеву благодарность от моего имени за успехи в боевой и политической подготовке»? Ладно, допустим, он считал, что я не достоин формальной благодарности, можно было позвонить мне и сказать: «Спасибо, лейтенант, жена звонила, сказала, что весь груз прибыл в целости и сохранности». По моему, это обычные человеческие отношения в цивилизованном обществе.

* * *
Я описал те события, которые глубоко запали в мою память, так что спустя полвека они настолько яркие, словно это было вчера. Но я не могу ограничиться простым изложением фабулы событий. Конечно, в рассказе имеется некоторая изюминка в виде пьяненького комдива в трениках с вытянутыми коленками. Но если бы я остановился на этом месте, то не считал свою задачу выполненной, а сам рассказ нес на себе печать описания мелкого пошлого случая. Что я вынес из этого эпизода в плане познания жизни? Не жизни вообще, в философском плане, а конкретной жизни в воинских частях Советской Армии 70-х годов ХХ века? Другими словами, выше я описал то, что видел своими глазами, и в чем я участвовал, как говорится, своими ногами. Но ведь были и другие события и тенденции, которые были скрыты за кулисами жизненного театра. Я хочу описать результаты моих размышлений о том, как порой бывает устроена жизнь. Читатель может их воспринимать как мои домыслы, но это мои впечатления — вот так я воспринял этот случай.

Я получил представление о том, как в армии может строиться карьера. Понятно, что вариантов здесь множество, но то, с чем я столкнулся, это один из типичных вариантов. Есть одна восточная мудрость - «Нельзя преодолеть пропасть в два прыжка». Обычно читающий эту фразу на этом месте и останавливается: «Нельзя, значит нельзя». Но, если попытаться применить эту сентенцию к кадровым вопросам, то она получит продолжение: «Если нельзя перепрыгнуть эту широкую пропасть, то надо найти другой путь через две узкие пропасти, которые можно преодолеть за один прыжок». Теперь перейдем от восточной иносказательности к советской конкретности.

Представим себе, что где-то в Москве или ближайшем Подмосковье служит офицер в чине полковника. У него есть не только московская прописка, но и квартира в Москве. Он почти выслужил тот срок, который надо выслужить в звании полковника. Встает вопрос об очередном воинском звании, но для этого надо назначение на генеральскую должность. А таких должностей в Московском регионе мало, и за них большая конкуренция. Что же делать? Кадровики предлагают: есть генеральская должность на Дальнем Востоке, вот поезжай и получишь там звание. А потом уже будет перевод в Московский регион на равноценную должность, что сделать значительно проще. И мой герой едет в Уссурийск на должность комдива, а жена остается в московской квартире, которую надо охранять, да и у нее хорошая работа, которую не хочется терять.

В частях учебный год делится на два периода обучения — зимний и летний. Главная задача нашего героя, чтобы за период обучения в подчиненных частях не было никаких чрезвычайных происшествий, то есть происшествий с гибелью личного состава (в первую очередь, авиационных аварий и катастроф). А потом приедет комиссия с комплексной проверкой учебно-боевой подготовки, составит положительный отчет, и по результатам ее работы кадровики отправят в Москву представление на присвоение генеральского звания.

В подтверждение своих слов расскажу об одном характерном случае. К нам в Кремово на обычные плановые полеты приехал комдив. Я присутствовал на предполетных указаниях (это такое небольшое совещание) в ранге старшего инженера полетов. После того, как все обязательные пункты были выполнены, командир полка доложил комдиву, что «предполетные указания даны». Комдив подошел к столу, на котором лежали плановые таблицы полетов, и стал их внимательно изучать. Его внимание привлек полет на достижение динамического потолка. Он назвал фамилию пилота, и тот вскочил, как подброшенный пружиной. «Какая высота динамического потолка вам предписана?», - спросил комдив. «15000 метров», - командирским голосом ответил пилот. Комдив внимательно посмотрел ему в глаза и отеческим тоном сказал: «Не надо тебе 15000 метров, достаточно будет 14000. Понял?» «Так точно, товарищ командир», отчеканил летчик. На этом комдив совещание закончил. Вот такие дела, перестраховка, как бы не случилось такого, что может отразиться на его карьере. 

* * *
Я в течение нескольких месяцев не мог начать писать этот рассказ. Причина была в том, что начав писать воспоминания, я решил, что буду называть настоящие имена моих героев. Я считал, что это будет дисциплинировать меня «писать одну правду, и ничего кроме правды». До сих пор я строго следовал этому установленному самим собой правилу. И вот я впервые столкнулся с тем, что приходится показать реального человека в неприглядном свете. Причем я хорошо помню фамилию этого человека. В результате длительных метаний я, все-таки, принял решение не называть его фамилию, пусть спокойно живет своей жизнью…

8 апреля 2025 года