Рукопись.. глава 12. Мирная жизнь и эпидемия тифа

          Наступила новая полоса в жизни нашей семьи и в целом- всего села., освобождённого от Колчака. Была восстановлена Советская власть. Перестало произноситься презренное слово «господин». И получило право на  общение между людьми, независимо от постов и должностей, дорогое  слово «товарищ», за которое при Колчаке пороли плетями.   
      Первые месяцы через наше село то и дело двигались части Красной армии, Красных партизан, останавливаясь на постой, переночевать или днём пообедать и попить чаю. У нас в доме всё время ночевали красноармейцы или партизаны, подводчики крестьяне из соседних сёл и даже семьи возвращающихся домой беженцев казаков. В это время приходилось нести тоже большие гужевые повинности. Но с моральной стороны  это делать уже было легче, чем при белой власти. Чувство долга за новую власть облегчало их выполнение.
      Сразу  же в день моего приезда, под вечер из Солгона прибыл полк 35 дивизии  Красной армии, двигавшийся фронтом во втором эшелоне. Большая его часть проследовала на ночлег в Рыбалку, а  вспомогательные части остановились в  Ключах. Радостно было смотреть на  отряды, ехавшие с песнями, припевая: « Ура! Ура! Идём на врага. Разбили мы Деникина, прогнали Колчака!»
 У нас на ночлег остановилось пять красноармейцев. Ребята все молодые и весёлые. Они гордились силой и мощью Красной армии, делились своими боевыми делами и заявляли, что скоро вся Сибирь  будет очищена от белых. А назавтра я их увёз на наших лошадях через Рыбалку на Тукай, откуда возвратился на другой день. И опять, переночевав дома одну ночь, увёз партизан по маршруту Тарханка-- Медведское—Сеерсуль—Пеньки, откуда возвратился уже под Новый год по старому стилю.   Это был праздничный день. Вечером у соседа Л.И.Воробьёва собралась молодёжь на вечёрку. За все Святки пришел и я на вечёрку первый раз. Но примерно через час меня вызвала домой мама. Опять назначили в « подводы» и тут же ночью я увёз до Рыбалки одного человека в гражданской одежде. Кто был он? Какого чина и звания? Я так и не знал и не спросил его. И так продолжались  мои поездки до Крещения.  Затем наступил перерыв до Великого поста. Нас перестали беспокоить повинностями. И мы с отцом занялись вывозкой  с полей  на гумно хлеба и его обмолотом.
    А в это время у Нестеренковых состоялась свадьба. Женился сын Максим, бывший белый дезертир.  Сосватали они невесту из Новороицкого, что в 10 верстах за Рыбалкою..Алексей  Дмитриевич пригласил нашу семью  участвовать в в свадебном торжестве. Я и сестра Настя со свадебным поездом съездили  в Новотроицкое за невестой. Звали её Марьяной. Назавтра съездили в церковь в Александровку, где священник обвенчал молодых. Таким образом я за всю свою жизнь один раз участвовал в свадебных торжествах и видел церковный обряд венчания молодых супругов.

    Наступил Великий пост 1920 года. В начале марта на отдых в Минусинский уезд проследовала 27-я  дивизия, легендарная своими делами по разгрому Колчака при освобождении Омска. И поэтому она  именовалась Омской. Двигалась она широким  фронтом через ужурские степи, по Чулыму через Подсосное и Курбатово и по Ачинско-Минусинскому тракту. Часть её полков прошла через наше село.  Помню, остановились у нас человек пять красноармейцев Волжского полка на ночлег. Мы истопили баню. Они с удовольствием помылись и попарились, а вечером долго беседовали с отцом и дядей Степаном, рассказывая о боевых делах своей дивизии. Все они были молоды, рабочие из Петрограда. Среди них был командир взвода по фамилии Зенин, коммунист, политически грамотный и общительный. Он  многое рассказал отцу и дяде о  жизни Питерских рабочих и о событиях в 1917-18 годах.
    Назавтра я  их отвёз на своих лошадях до  села Тукай. Волжский полк сначала расквартировался в сёлах Рыбалка и Тукай, простояв там примерно полтора месяца.  Военные двигались через Ключи недели две. Многие из бойцов везли с собою гармошки, баяны, гитары и балалайки., играя и распивая весёлые песни. В наши глухие края они завезли много новых песен, о которых мы ранее и слыхом не слыхивали. В частности такие: « Ах, шарабан мой, американка, а я девчонка, да хулиганка! Ах шарабан мой, да шарабанчик . Не будет денег- продам наганчик.»
   И знаменитый, всех будораживший «Ту степ»:
                Раньше была прачка и звалась Лукерья,
                А теперь на фронте сестра милосердья.
                Я теперь не прачка, бельё не стираю.
                Я теперь на фронте с прапором гуляю!          
   Далее мужской вариант:
                Раньше был я смазчик. Смазывал вагоны,
                а теперь на фронте-- золоты погоны. И так далее.

       Этот самый «Ту степ» захватил всех, особенно молодёжь. Его напевали и наигрывали в минуты отдыха и веселья. Кроме него запомнилось много революционных и военных песен, которые ребята, а особенно девушки, быстро заучивали и распевали.
      Наряду с радостями и весельем, пришедшими к нам с  песнями Красной армии, весна 1920 года была омрачена распространением эпидемии сыпного тифа , унёсшего в могилы  десятки наших земляков, в том числе и моих родителей, после чего наша осиротевшая семья оказалась в ужасных условиях голода и холода. Удивительно: как мы ещё выжили в тех ужасных условиях, когда страну  в 1921 году охватил повальный голод, доводивший обезумевших людей до людоедства. Но об этом подробнее напишу позже.

       Сыпной тиф, как неизбежное следствие Смуты и Гражданской войны, появился в наших краях ещё в 1919 году. Но тогда он не имел такого широкого размаха, как весной 1920-го.
       Осенью 1919-го из соседей нашего села от тифа умерли Иван Андр. Бабаков и  Христина Ткаченко, жена Андрея Ткаченко.
       Весной 1920-го первым в нашем краю умер наш сват Алексей Дмитриевич Нестеренко, за ним Николай Ткаченко. Заболели тифом  наш дядя Степан, сестрица Настенька, соседи Семён Воробьёв и Феня Нестеренко.
   Под конец Великого Поста через каждые три-четыре дня несли на кладбище умерших от тифа  мужчин и женщин среднего возраста.
     Болели тифом и красноармейцы 27-й дивизии, расквартированные в сёлах Минусинского уезда. И почти ежедневно санитары сопровождали в Ачинск больных тифом военных, из которых некоторые умирали по дороге.
    Я вспоминаю, что у нас не один раз ночевал санитар Волжского полка по имени Кузьма. Он сопровождал в Ачинск больных тифом бойцов. А потом провезли в Ачинск и его. Там он и умер. А ведь был он в возрасте 22 лет, молодой и зоровый. Наша мать его сильно уважала, старалась получше накормить, когда он останавливался у нас на ночлег. Был он родом из крестьянской семьи Самарской губернии и мать сильно переживала, узнав о его кончине от его товарища—тоже санитара Волжского полка.
     Итак, в нашей семье болели дядя Степан и Настенька. Никакими лекарствами их не лечили, к помощи медицины не прибегали. Они задыхались в бреду от высокой температуры, а им ложили лёд на голову или заматывали её полотенцем, смоченным в холодной воде. И не давали употреблять ничего кислого. Ни квасу, ни капусты. Об этом знали все, что  приём в пищу кислого больными тифом ведёт к смертельному исходу.
     А мы с отцом продолжали крепиться. Заканчивали работы на гумне, вывозили домой сено, заготавливали дрова. Помогали нам по хозяйству  Петя и Федя. Вспоминаю, как Федя, обувался в мои старые валенки, надевал на плечи шабур, на руки рукавицы-лохмашки из собачьей шкуры и  шел убирать за скотом шевяки  в ограде и скотном  дворе, напевая песню: « Ехали партизаны на вороных конях,  шашки за плечами ,  лохмашки на руках». А потом заходил в избу обогреться, подходил к окну и тыкал в середину рамы лохмашкой. Как бы давая ему зуботычину с приговором:  « Ах ты партизаны-в окно!» вообще, он был каким-то шутником и скалозубом, как наш дед Захар, но в то же время был трудолюбив и заботлив не по -возрасту. Шел ему тогда двенадцатый год.   
  Продолжение следует...