Уроки Ефима. I

Расплавленное золото солнечного света безжалостно лилось в окно автобуса, заставляя Андрея щуриться и отворачиваться. Каждый луч бил по глазам, как назойливый прожектор. Пейзаж за окном, мелькавший до этого расплывчатыми акварельными пятнами, начал обретать четкость, проступая сквозь марево зноя. Густые темно-зеленые леса, простирающиеся до самого горизонта, золотистые поля, прохладные тенистые перелески – все это казалось декорациями к пышному спектаклю, в котором он, Андрей, играл главную роль. И роль эта была ему абсолютно незнакома, написана на чужом языке. Неизвестность царапала душу, пугала до безумия. Он, воспитанник каменных джунглей, привыкший к неумолчному гулу машин, оглушительному реву клаксонов и неоновому сиянию реклам, ехал в глушь, в тихую, забытую богом деревню, о которой знал лишь понаслышке, из обрывков детских воспоминаний.

"Интересно, – промелькнуло в голове, – Сэлинджер бы тоже так переживал, оказавшись в подобной ситуации? Хотя, о чем это я? Сэлинджер вообще никуда не выходил из своего дома, кажется."

Мечты об актерской славе… Они казались сейчас такими далекими, такими наивными, как детские рисунки, спрятанные в пыльном ящике. Родители неустанно твердили одну и ту же заезженную пластинку: «Андрей, хватит витать в облаках! Спустись на землю! Выбери нормальную профессию, юриста, экономиста… Будь как все! Не будь белой вороной!» А он, упрямый, с юношеским максимализмом, верил в свой талант, в свою звезду, которая обязательно должна была взойти. Школьные постановки, бурные аплодисменты, восторженные взгляды девчонок – все это подпитывало его уверенность в себе, раздувало искру надежды до размеров яркого пламени.

Но театральный вуз так и не покорился. Четыре года подряд он штурмовал неприступную крепость, обивал пороги приемной комиссии, читал монологи, вкладывая в каждое слово частицу души, пел, танцевал, из кожи вон лез… И каждый раз – болезненный провал, словно удар под дых. Подработки, репетиторы, бессонные ночи, потраченные нервы – все впустую, все прахом. А родители, видя его отчаяние, снова завели свою нудную песню о «нормальной профессии», о стабильности и надежном будущем. И он почти сдался, почти согласился на эту серую, предсказуемую жизнь, которая его так пугала своей однообразностью, своей беспросветностью.

И вдруг, как снег на голову – известие о смерти бабушки. Той самой бабушки, которую он помнил лишь смутно, как теплое, ласковое мгновение из раннего детства. Бабушки, которая много лет не общалась с его матерью из-за какой-то давней ссоры, после которой она словно испарилась... И вот – неожиданное наследство: старый, обветшалый дом в глухой, забытой всеми деревне.

Родители, конечно, сразу заладили: «Зачем тебе эта развалюха? Продай ее, да и дело с концом! Деньги поделим…» Но Андрей почему-то решил, что должен поехать, посмотреть на этот дом своими глазами. На самом деле, он просто хотел сбежать. Сбежать от опостылевшего города, от давящего гнета родителей, от собственных разочарований и несбывшихся надежд. Хотел тишины, покоя, возможности просто побыть наедине со своими мыслями, разобраться в себе и понять, куда двигаться дальше.

"Бежать – это всегда выход? Или это просто трусость, малодушие? С другой стороны, а что мне терять? Актер из меня так себе, юрист – тем более.", – так он и ехал с этими мыслями, безжалостно кромсающими его сознание...

Автобус с шумом остановился, и хриплый голос водителя объявил конечную остановку. Андрей вышел, ослепленный солнцем, и вдохнул аромат свежескошенной травы и разнотравья. Деревня встретила его сонной тишиной, нарушаемой лишь щебетанием птиц. Дома, небрежно рассыпанные по изумрудному лугу, покосились от времени, их деревянные стены потемнели от дождей и солнца. Палисадники давно заросли буйной травой.

Вокруг деревни, словно стена, возвышался дремучий лес. Вековые деревья, переплетаясь ветвями, создавали плотный зеленый купол, сквозь который едва пробивались солнечные лучи. Казалось, лес жил своей собственной жизнью, полной тайн и загадок. Влажный воздух был напоен запахом хвои, грибов и прелой листвы. Где-то в глубине слышалось уханье совы и шорох ветвей, будто лес тихо переговаривался сам с собой.

Дорога к дому бабушки оказалась извилистой и непростой. Затерявшись в лабиринте заросших тропинок, утопая по колено в изумрудном море высокой травы, Андрей уже почти разуверился, что сможет его отыскать. Но вот, сквозь пелену зелени, показался он.

Старый дом. Время оставило на нем свои безошибочные отметины. Облупившаяся краска, наклонившееся крыльцо с прогнившими ступенями. Окна, забранные грубыми досками. Дом, казалось, источал тихую грусть, ощущение заброшенности и одиночества.

Вокруг дома распласталась сорная зелень. Репейник цеплялся за штанины, крапива обжигала кожу, валежник преграждал путь. Двор утонул в хаосе, равнодушном к человеческому присутствию. Запустение и тишина витали в воздухе, создавая гнетущее впечатление.

"Ну и дыра, – подумал Андрей с мрачной иронией. – Что с этим всем делать-то? Как тут вообще жить можно?"

В доме не было ни электричества, ни отопления. Вода – только из колодца. Спартанские условия, мягко говоря. Андрей с трудом открыл скрипучую дверь и зашел внутрь, волоча за собой чемодан. Запах затхлости, сырости и плесени ударил в нос, словно его окатили ведром болотной воды. В полумраке, пробивающемся сквозь щели в досках и трещины в ставнях, дом казался еще более унылым, мрачным и неуютным. Пустые комнаты с голыми стенами, облупившиеся обои, скрипучий, прогнивший пол, под которым наверняка шуршали мыши. Огромная русская печь, давно не видевшая огня, безмолвно чернела в углу.

Тоска сдавила грудь, словно тяжелый камень. В голове зашевелились крамольные, предательские мысли: "А может, родители правы? Может, действительно продать все это к чертовой матери и вернуться в город? Что я здесь буду делать? Я же ничего не умею!"

Но тут же в сознании всплыла другая картина: он возвращается в город, родители снова пилят его насчет «нормальной профессии», снова эта давящая суета, бешеный ритм, от которого он так устал, эта бесконечная гонка за призрачным успехом. Нет, уж лучше он попотеет здесь, в этой глуши, разгребая авгиевы конюшни, чем снова окунется в ту рутину и станет винтиком в огромном, бездушном механизме. Он знал, что нужно делать... Но с чего начать?

"Как говорил мой преподаватель по сценическому мастерству, старый, мудрый актер: «Импровизируй, Андрей! Жизнь – это импровизация! Не бойся ошибаться, не бойся быть смешным. Просто живи и играй свою роль так, как подсказывает тебе сердце!» Только вот, что импровизировать в этой ситуации? Как сыграть роль деревенского жителя, если я даже лопату от тяпки отличить не могу?"

Внезапно с улицы донесся грубый мужской голос. Андрей насторожился, нутром почувствовав неладное, и, стараясь не шуметь, вышел во двор. На пороге стоял пожилых лет мужчина, коренастый, крепкий, с облысевшей головой, блестевшей на солнце, и загорелым, обветренным лицом. Типичный представитель русской глубинки, этакий мужик-крестьянин, сошедший со страниц старых преданий.

– Эй, ты кто такой, леший? – спросил он подозрительно, исподлобья глядя на Андрея. – Чего здесь шастаешь, как неприкаянный? Думаешь, тут никого нет, что ли? Думаешь, воровать можно если дом бесхозный?

Андрей, словно остолбенев, немного растерялся от неожиданности и напора. Взгляд мужчины буравил его насквозь.

– Я… Я внук Антонины Васильевны, – пробормотал он, запинаясь, как школьник на экзамене. – Которая здесь раньше жила…

Мужчина нахмурился, сдвинув густые брови, а потом лицо его смягчилось, будто оттаяло под весенним теплом.

– Так ты, значит, Антонинкин внук? Вот ведь дела… Надо же… А я-то думал, воры какие забрались. Или бомжи, не дай Бог. Здрасте тебе! Я – Василий. Сосед твой, стало быть. Через три дома, считай, по соседству живем.

– Здравствуйте, – Андрей, немного смущаясь, протянул руку. – Андрей.

– Ну, здравствуй, Андрей, коли не шутишь. Давно Антонину Васильевну не видно было, как в землю провалилась. А что с ней, жива ль, здорова? Где она?

– Умерла, – тихо ответил Андрей, опустив глаза.

Лицо деда Васи помрачнело, стало суровым, как гранитная плита.

– Царствие ей небесное… Хорошая баба была, хоть и нелюдимая, что греха таить. Все больше одна жила, никого к себе не подпускала... А ты надолго здесь, внучок?

Андрей пожал плечами, не зная, что ответить.

– Пока не могу сказать, дед. Как пойдет.

– А чего приехал-то, позволь полюбопытствовать? – поинтересовался дед Вася, прищурив глаза. Точно он пытался разглядеть Андрея насквозь.

Андрей снова пожал плечами, почувствовав себя еще более неуверенно.

– Хотел посмотреть… отдохнуть… прибраться немного…

Дед Вася дружелюбно усмехнулся.

– Ну, раз приехал, заходи в гости, чего там! Чайку попьем, поговорим по душам. А то стоишь тут, как сирота казанская, ей-Богу. Соседи мы теперь, как-никак.

– Спасибо, – смущенно ответил Андрей, – я с удовольствием.

Они шли по дороге, мимо косых заборов и заросших огородов, где кое-где еще виднелись остатки увядших овощей. Дед Вася шагал уверенно, опираясь на толстую палку, вырезанную из крепкого дерева. Андрей плелся рядом, чувствуя себя немного неловко, словно отчуждено.

– И чего это тебя, городского, в деревню понесло, а? – поинтересовался дед Вася,  – Неужто городская жизнь надоела?

– Надоела, – признался Андрей, выдохнув облегченно. – Суета, шум… Хочется покоя, тишины да глади.

– Покоя? – удивлённо воскликнул дед Вася. – В деревне покоя не бывает, милок. Здесь работать надо, как проклятый. Землю пахать, скотину кормить… Пот до седьмого колена сойдет.

– Я понимаю, но я готов. Хочу попробовать, что это такое.

– Попробовать, говоришь? – дед Вася словно оценивал его слова на вес золота. – Ну, посмотрим, что из этого выйдет. А чего умеешь-то, признавайся? Руки-то откуда растут, а?

Андрей пожал плечами, словно оправдываясь.

– Да ничего особенного, дед. В городе жил, как в клетке. В основном официантом бегал, да на складах разных сортировщиком перебивался.

Дед Вася остановился и посмотрел на него с сочувствием, словно на юродивого.

– Ну, брат, ты попал, как кур в ощип. С таким опытом в деревне делать нечего, одна морока. Здесь голова нужна и руки, да и голова по большей части для рук, чтобы знать, как их правильно приложить.

Андрей смутился. Его как будто выставили на посмешище.

– Ну, я надеюсь научиться...

– Ну, это хорошо, – сказал дед Вася. – Только учиться надо быстро, пока еще тепло. Оглянуться не успеешь, как холода нагрянут.

Он оглядел Андрея с ног до головы, как бы прикидывая, что из него выйдет.

– Ну, а с чего начать-то думаешь, горемыка? – спросил он. – Дом-то у тебя – хоть караул кричи, жить невозможно.

Андрей вздохнул, словно сбросил с плеч непосильную ношу.

– Даже не знаю, дед. Наверное, с уборки начну.

Дед Вася усмехнулся, словно услышал нелепую шутку.

– Уборка – это, конечно, штука здравая, не спорю. Но начать надо с постели, милок, а то толку мало, если кости некуда кинуть, да выспаться по-человечески.

Андрей покраснел, словно его поймали на горячем.

– Я… я об этом как-то не подумал, право слово.

– Ну, ничего, – сказал дед Вася. – Я тебе помогу, чем смогу. Без кровати здесь долго не протянешь, особенно на половицах подгнивших.

Приближаясь к дому, Андрей отметил, с какой любовью и заботой обустроен двор его новоиспечённого соседа. Казалось, здесь каждый уголок создан для услады взора. Пышные георгины и астры рассыпались яркими красками по клумбам драгоценными самоцветами. Кусты сирени и жасмина, умело подстриженные, щедро делились своим дивным благоуханием. У стены дома выстроилась ровная, безупречная поленница дров, свидетельствуя о хозяйственности и порядке.

Во дворе лежал пес средних размеров с густой, темно-коричневой шерстью, отливающей каштановым блеском на солнце. Заметив чужака, пес, до этого мирно дремавший в тени, вскочил на лапы и залился яростным лаем. Клыки хищно оскалились, шерсть на загривке встала дыбом, и казалось, что еще мгновение – и он бросится на незваного гостя, готовый разорвать его на части.

– Место! – громовым раскатом прозвучал голос деда Васи. – Смирно, Рекс, балбес!

В мгновение ока грозный зверь преобразился. Поджав хвост и опустив голову, пес поплелся в свою будку, расположенную в тени раскидистой яблони, и улегся там, свернувшись калачиком.

– Ну, заходи, не стесняйся, – сказал дед Вася. – Хозяйка как раз на стол готовит, наварила щей.

Андрей вошел в дом. Внутри было чисто и уютно. Беленые стены, украшенные вышитыми полотенцами, создавали ощущение тепла и света. На столе – скатерть с ярким цветочным узором, в углу – иконы в серебряных окладах, перед которыми мерцала лампадка, эдаким маленьким окошком в духовный мир. Пахло свежим хлебом и щами, разжигая аппетит неистовым кострищем.

– Маша! – крикнул дед Вася. – Гостей принимай, да поживей!

В комнату вошла старенькая женщина – невысокая, полная, с добрым лицом, с морщинками, словно паутинкой, и седыми волосами, собранными в аккуратный пучок. Ее глаза светились добротой и гостеприимством, как два тёплых огонька.

– Каких это еще гостей, старый? – спросила она. – Ты где такого молодца подобрал, в лесу что ли?

– Не поверишь, Маша, – ответил дед Вася. – У дома Анучиной Тоньки, вот где. Внук это ее, оказывается.

Баба Маша распахнула руки, как птица, внезапно вспорхнувшая с земли.

– Вот так новость! Тонькин внук! А где же она сама, болезная? Жива ли, скажи на милость?

Андрей вздохнул, словно освобождаясь от тяжелого бремени.

– Умерла, бабушка, – сказал он. – Недавно, как похоронили.

– Ах, вот оно что… – Баба Маша покачала головой. – Царствие ей небесное, бедная женщина. Хорошая баба была, хоть и тихая, как мышка. А ты чего это к нам пожаловал, касатик? Надолго ли здесь, прикипел?

– Пока не знаю, – ответил Андрей. – Хочу пожить здесь, посмотреть… вдруг понравится.

– Ну, смотри, смотри, – сказала Баба Маша. – А то молодежь нынче – все в города рвется, словно от чумы бежит. А в деревне – жизнь настоящая, вот где корень!

– Ну, хватит трепаться, бабка, – перебил ее дед Вася. – Давай на стол накрывай, а то размечталась тут. Человек с дороги устал, да и я не железный. За ужином покалякаете, если будет охота.

Баба Маша улыбнулась и принялась хлопотать по хозяйству. Андрей тем временем чувствовал себя несколько растерянно. Но в то же время – тепло и уют этого дома словно окутывали его, вселяя надежду на лучшее.