О сожалениях и о любви. отрывок из повести

  ...  Я знала, что Егор - мой любимый человек, профессиональный военный, был в Афганистане и я воспользовалась возможностью оказаться там, тем более за командировки платили, а для студентки это немаловажно.
 "...В 1983 году на третьем курсе я несколько раз летала на вертолёте из Ташкента в Кандагар с грузом 500 (кровь, медикаменты), обратно груз 300 (раненые). В Афганистане я вглядывалась в загорелые лица наших воинов, искала Егора, надеялась на случайно - неслучайную встречу, обращалась в Штаб, хотелось повидаться, но мне в информации, где он находится, отказали.
Кстати, в вертолёте сидели на чугунных советских сковородках, оказывается, они пуленепробиваемы. Между полётами в Союз я в медсанбате с медсёстрами стирала салфетки, гладила их, шила маски и ставила несколько уже заправленных капельниц. Спали в палатках на шесть человек. Однажды меня вызвал замполит, (позывной политрук) и стал ругать меня за то, что я выхожу за периметр. Мне было неловко, я молчала.
-«Здесь война и надо быть очень осторожным. Здесь война, - повторил он, - и здесь, практически, нет неверующих». Я посмотрела на него.
- «Да, - продолжал коротко стриженый седой замполит, - я видел в бинокль, что ты там молишься Казанской Иконе Божьей Матери. Не смотри на меня так удивлённо, моя бабушка была верующая и я немного разбираюсь в иконах и ещё моя бабка, прожившая всю жизнь в глухой деревне говорила, что храм нужно строить в душе и молиться в душе. Люся, здесь нам не нужна твоя глупая смелость и твоя гордыня. Ты меня поняла?»
- «Да, товарищ замполит, больше этого не повторится. Я могу идти?»
- «Нет, не можешь, ещё минуту. Тут в кишлаке в километрах тридцати пяти в сторону Лашкаргаха женщина в положении истекает кровью. Муж- афганец говорит, что ни до Кабула, ни до нас не довезёт. Сейчас полетишь, как женщина, с Циммерманом, с тремя бойцами, просто больше нет на вертолёте Кузнецова. Если, что там недалеко два БТРа и надень белый халат. Всё, теперь свободна.»
Циммерман Давид Исаевич – главный врач, невысокий, тощий, лысый, лет сорока, весьма умный и очень строгий хирург Божьей милости. Кузнецов (позывной Кузнец) легендарный виртуозный весёлый тридцатипятилетний русый вертолётчик, почти всегда ходил в солнцезащитных очках. А выражение – как женщина, означало, что афганки в большинстве своём не подпускали докторов мужчин и нужно мне подойти и визуально оценить ситуацию и поставить готовую капельницу и под капельницей на носилках ( обычно помогали родственники) донести женщину до вертолёта. Такую задачу поставил передо мной Давид Исаевич. Ещё с нами полетел и штурман Кузнецова, всего было семь человек. Подлетели к кишлаку, большой дом был на краю деревни и по крыше дома (крыши плоские) бегал мальчик лет девяти в белой рубашке и махал нам. Кузнецов пролетел дальше и запросил «землю».
- « Дом подозрительный, только мальчонка бегает по крыше, ни очага с дымом, ни белья, ни верблюдов на привязи во дворе нет. Большая антенна.»
-«Будьте осторожны. С медициной пошли Наиля, ты знаешь, он очень опытный! В километрах десяти два БТРа двигаются в Вашу сторону!»- ответила «земля».
Очень осторожно Кузнецов смог посадить вертолёт во дворе дома.
-«Наиль,- приказал Кузнецов, - готовь две гранаты и если, что бросай в разные стороны. Сначала Наиль, потом медработники Давид Исаевич и Люда за Наилем впритык . Иван, ты у вертолёта прикрываешь группу и принимаешь носилки. Мы втроём в вертолёте контролируем забор, дорогу и крышу дома. Как покинете вертолёт сразу автоматы снимаем с предохранителей. Всем всё понятно. Выполняем.»
Мы вышли из вертолёта, ещё стояла пыль после посадки вертолёта, было шумно от работающих винтов и в нос ударил приторно сладкий тяжёлый запах опиума. Пройдя несколько шагов мы оказались у дверей, как раздался стрекот, я обернулась и увидела как мальчонка стрелял нашу сторону из автомата. Это было как в замедленной съёмке, я удивлённо смотрела на него, он с ухмылкой смотрел на меня, мою голову, лицо пронзило тысячи иголок, раздались взрывы, пошёл дым из дома стало ещё темнее и удушлевее, мальчишка перестал стрелять, но стрельба не прекращалась. Было плохо видно, мы побежали в сторону вертолёта и поднялись в воздух. Сразу не улетели, пока боеприпасами не разрушили дом. Я видела как по обе стороны забора лежали бородатые мужчины в тёмных одеждах, а около дома погибший мальчик, белая рубашка которого стала пыльно- красной. Я стала вытирать пот с лица, но это оказалась кровь. Кузнецов по рации доложил, что мы попали в засаду, потерь нет, небольшое ранение у командировочной.
-«Люда, ну и рожа у тебя!» - заметил Кузнецов.
- «Догадываюсь, - ответила я,- ты лучше за дорогой, как правильно, за курсом следи, по нам ещё стреляют!»
-«Из каких хибар стреляли я запомнил. Я с ними не прощаюсь. Мы за тебя отомстим! «
-«Кузнецов, ты опять ехидничаешь!»
Циммерман уже открыл свой медицинский кейс и начал промывать мне раны на лице. Это была мелкая каменная крошка от косяка дома, которая попала при стрельбе. Был лишь один крупный кусок и то Давид Исаевич сказал, что швы накладывать не надо будет, но его беспокоят мои глаза. Он забинтовал голову. В общем, я была, как в песне «голова обвязана, кровь на рукаве». Ко всему прочему я ещё потеряла пилотку.
-«Ты её не ищи- сказал Кузнецов,- она теперь пулей пробитая
лежит где то под обломками дома. Люда, ну забинтованная ещё страшнее стала, ты, ведь, теперь мне сниться будешь в кошмарах!»
-«Кузнец, отстань, а то, как раненую понесёшь мои шестьдесят три килограмма на носилках до самой моей брезентовой опочивальни!»
-« Да ты что, - продолжал надсмехаться Кузнецов, - а меньше семидесяти кэгэ не дашь!»
- « Слушай прекрати, я своим телом горжусь, мне и больно и не до упражнений в остроумии».
- «Да это я тебя отвлекаю,- отвечал Кузнецов, - надо будет понесём.»
Циммерман попросил у Кузнецова солнцезащитные очки и одел их на меня, сказал, чтобы не попали Афганские обжигающие солнечные лучи, Наиль и Иван под руки отвели меня в палатку. Представляю эту картину: полностью забинтованная голова, на которой солнцезащитные очки. Хотя на войне может быть всё, что угодно. Циммерман прописал постельный режим. Я лежала в палатке и первым, естественно, пришёл Кузнецов.
-«За очками пришёл?»
-« Да. Они у меня счастливые, я в них со своей женой Таней познакомился. Была б моя воля я тебе орден выдал!»
-«Это за что же?»
-«Во- первых, за то, что ты кровь сдаёшь, а во- вторых, за то, что не кричала. Обычно женщины верещат, как подорванные, и не поймёшь то ли орут от страха, то ли от ранения. А ты не кричала, даже не пикнула».
- « Так меня перед командировкой проверяли странные доктора со странными картинками, заставляли считать, что то вычёркивать ? А кровь тут многие сдают».
-«Слушай, если б не бинты поцеловал бы тебя в щёку!»
-«Кузнецов, так я, как в песне, согласна на медаль – согласна и на руку.»
- «Руки я целую только своим женщинам - маме и Тане, а тебе обещаю, у меня есть сын и, если родится дочь, я назову её Людмилой. Я заправился, там к кишлаку подошли БТРы, я полетел на зачистку, да и у меня там должок остался. Так что выздоравливай, ясноглазая».
Потом пришёл угрюмый Циммерман, светил лампочкой в глаза, промывал их разными щиплющими растворами, сказал, что всё неплохо, но надо полежать с повязкой на глазах хотя бы до утра и он придёт ещё вечером. Совсем неожиданно пришёл политрук и начал сразу с порога:
-« Ну и где твой Бог? Лежишь тут забинтованная, как мумия?»
-«Бог, как всегда, рядом, тем более на войне. Кузнецов посадил так вертолёт, что половина банды оказалась за забором, они явно не ожидали, что вертолёт сядет во дворе. Мальчишка нас не застрелил, хотя был на расстоянии десяти- двенадцати метров. Не знаю почему. Может быть им нужны были врачи и, прежде всего, Циммерман и нас загоняли в дом. Я была по Вашему совету в белом халате и они не пристрелили меня, как медика. Отлично сработал Наиль, быстро снял пацана Иван. Мы все живы.»
-«Циммерман что говорит? –более мягко спросил политрук.
-« Товарищ замполит, Давид Исаевич назначил до утра постельный режим. Сами знаете Циммермана лучше слушаться - живее будешь».
-«Это точно. Мне доложили из Штаба ты тут узнавала про одного человека. Лежи, лежи, не вставай. Всё хорошо, он жив. Он был ранен в лёгкое, сейчас в госпитале в Союзе. Месяца через два вернётся в строй. Кстати, хороший боец и я тебе ничего не говорил».
-«Спасибо, товарищ замполит.»
-«Да не за что. Выздоравливай, завтра дел много, а пилотку тебе выдадут новую.»
Потом пришла медсестра промыла мне ещё раз глаза, перевязала и сделала укол и я не просто заснула, я провалилась в сон. Утром я проснулась, глаза видели, болела сильно щека, была ещё повязка на голове, стараясь, чтобы меня меньше видели пошла в гладильную, гладить салфетки.Таз лежал перевёрнутый к верху дном, а в Афгане так делать нельзя, может заползти змея или скорпион. Видимо, кто-то из девчонок забыл о безопасности, хорошо Давид Исаевич не видел...
 Война затягивает тебя, как в воронку, событиями, людьми, образом жизни. Здесь не хватает простой воды, не меняешь наряды, практически нет алкоголя и мало свободного времени, как следствие нет пустой болтовни. Но здесь ты чувствуешь жизнь пульсом своих вен, знаешь, что тебя не бросят, и, главное, что и ты тоже не бросишь, что то в тебе человеческое проклюнулось здесь на войне - в грязи и в крови. И почему то это всё разжижается в беспечности мирной жизни.
Война -это кровь и боль душевная и телесная, а ещё со времён Крестовых походов - это постоянная нехватка воинов, крови и медикаментов. В Кандагаре дорогой товарищ замполит (политрук) выдал мне Значок "Донор СССР 2 степени" в коробочке цвета алой крови.
Для меня Отчизна - это не только прекрасные Уральские горы, леса и озёра, а ещё наши солдаты в Афганистане, сидящие на склоне горы, усыпанной распустившимися алыми маками. Здесь в Афгане, мне Родина - мать преподнесла урок и я поняла, что смогу и обязана перенести многое в своей прекрасной и трудной судьбе. А, если, будет тяжело, то как учил Егор, не надо думать, что это быстро пройдёт, не надо отчаиваться и думать, что беда на всю оставшуюся жизнь, надо просто делать свои дела спокойно и упрямо. У каждого в этой жизни должно быть что то за, что он готов отдать свою жизнь – семья, Родина, вера или ЛЮБОВЬ.
Может ещё деньги, карьера, нефть, власть, еда или никому не нужный риск. Каждый выбирает сам. В Кандагаре рядом со смертью, болью и своей любовью, среди каменистых гор и песчаных бурь кара-буран (чёрный ветер) с сухим, колючим песком, проникающим в глаза, уши, волосы, поняла, что зло всесильно, но не до конца, а ЛЮБОВЬ сильнее, потому что она безусловна и до конца. Как писал апостол Павел – "любовь долготерпелива, честна, добра и правдива,без любви человек медная копейка звенящая..."© Людмила Широкун.
 
Любая война против человечества,
Как в воздухе звук хаймерса летящего,
У неё нет доброго, милосердного, вечного,
Она жар, сжирающего всё, огня палящего.
 
Любовь Богом с жизнью повенчана,
Не врёт и помыслы ясные, чистые.
И в Вере, в надежде она не изменчива,
И путь её только к праведной истине.© Людмила Широкун.
*
P.S. Не поверила бы, что когда-нибудь придёт время и предатель Краснопёров, убежавший на сторону моджахедов и активно воюющий на их стороне, приедет в нашу страну и захочет остаться здесь со всей своей афганской семьёй с условием соцобеспечения. 2025 год.