То, что догнало в убегании. Это было... молчание

Я никуда уже не стремлюсь. Везде – всё одно… Повтор и вторичность…

Так вот и иду, не стремясь. Брожу по полям и весям, по каким-то до боли знакомым угодьям. Вспоминая и при этом постигая, как повиновение разнообразным и разным запретам меня и сковывало, и складывало, и чему научило.

Бродить и брожение – один корень, один смысл… И вот уже думаю о том, что нигде не умещаюсь… А к чему приходит тот, кто начинает думать? – О, в меня вместился целый мир! Вселенским разумом питаюсь!..

Но что там у нас о рыле, с которым – да в калашный ряд? Ведь это же я вместиться в мир пытаюсь, а не он в меня… Всю суть свою протёр до дыр, а в мир этот никак не умещаюсь…
А куда бы уместиться? Умещаюсь я только в свой мир внутренностей. И в который раз там ничего не нахожу… кроме тошноты и тошнотворной лени по утрам…

Ну да, есть во мне какая-то тяжесть опыта… Но он бесполезен, его никто не слышит. Даже чтобы собственный свой опыт услышать, мало иметь надранные уши… Ничтожный шум, в который бесполезно вслушиваться, да и незачем… А тяжесть – моя, и только для меня…

Однако нужно идти. И лучше идти по дороге. И в голове звучит то «дорога от порога», то «сторенный путь»…
Сторенный – типа утоптанный и значит выверенный.
Это же хорошо, когда выверенный, да если путь не к цели, а путь как намерение.
Путь к цели может быть изменчив, а путь как намерение – он непреложен, иначе это – не путь…
Сторона вот тоже звучит «сторенная она», обозначенная. Если скажешь «моё дело – сторона» – значит ты ничего так и не понял, сторона станет делом когда сторенная она. Если ты чего-то понял, то значит уже познал и признал: есть Торящий, пролагающий путь. Он – не со стороны, Он – сверху, ведь сверху видно всё, ты так и знай… Если ты не с Ним и не там, то ты – посторонний…

Нынешняя моя дорога могла бы пройти прямиком по засеянному полю, – но нет, она обогнула его и заволнилась мимо бурьяна с лебедой.
Я сначала недовольно поворчал, что потеряю время на обход… Ведь могла идти прямо, но она признала значимость поля и обогнула его.
Но пусть будет так! – я чувствую, что так должно быть, что время ничего не даст, ничему не послужит. Просто уйдёт.
А я подчинился и дороге, и полю, я отнёсся к ним почтительно, будто к святыне… Как будто это чьи-то священные владения. Может, так и есть?

А потом я увидел макушки деревьев, и дорога раздвоилась. Одна её ветка потянулась к лесу, а другая – куда-то вдаль. Одна кончалась, другая тянулась…
Там, куда одна тянулась, мне ощутилась неспешность… Эта дорога с её уклонами и поклонами, с её неторопливостью и задаром растраченным временем была каким-то обрядом… Как будто где-то там – храм…

И вдалеке всё длилось… А во мне всё само собой молилось…
– Дай мне, Господи, покой и порядок среди суеты и маяты. Дай мне побыть, не требуй только становления. Я устал, я уже стар, я уже потерял друзей. Я не чувствую чужого чувства о себе, я тягощусь собой и устал волочить себя за собой повсюду, и печальный свет пустоты засветил в мои окна… Я хочу избавиться от себя, чтобы наконец слиться с Тобой. А люди наполняют меня тоской и печалью. В этой толпе мне кажутся достойными только для мира умершие, которых оставила суета да суетность…
Яви мне Себя, Господи, всё невмоготу, когда отдаляешься от Тебя»!..

Я упрямо домогался Господа, потому что не хотел оставаться в одиночестве.
Я хотел спросить Его о смысле всех вещей. Или хотя бы понять, куда поведёт путь, который Он так настоятельно вменил мне.
 
…Но Господь посылает мне одно только – горечь… Почему, Господи, то, что льнёт к Тебе, сразу не может с Тобой соединиться?!
Господи, научи меня, – я как прокаженный. Я не смеюсь, я всегда слышу лишь собственный голос, он возвращается ко мне леденящим эхом пустого храма. Чего мне ждать от любви, которая множит лишь меня самого? Не затрагивая никого?
Зачем мне зеркало с собственным отражением? Оно переполняет меня тоской. Я хочу быть похожим на окно, распахнутое на море…

…Над морем вздымалась отвесная скала, скользкая от волн. На темной мокроте блистало и искрилось отражение солнца.
– Господи, – Ты услышал меня?! Но как мне понять, что ты ждёшь от меня? Ты есть Слово, которое понять нужно без слов?
Господи, – молил я, – в Твоей воле молчать. Но мне так нужен знак от Тебя, и я больше не буду цепляться и дёргаться в этом мире. Пусть неясный, но пусть у нас будет с Тобой разговор. Подай мне знак, что мне все дано будет понять со временем, я и не прошу большего!

…И стало зловеще темнеть, по морю растеклась тьма, но море на то и море – оно хранит в себе свет. А скала продолжала вздыматься, отражая и тьму, и свет. Мокрый блестящий гранит каменно молчал…
– Господи, не Твоему внепредельному Духу соблюдать мои жалкие условности… Ведь какой-то знак я мог бы получить опять только от самого себя… Он был бы опять отражением моего… Я опять бы повстречался со своим одиночеством. Мне бы стало ещё горше.

…И я увидел, что стою на коленях. Поднялся и… И случилось так, что темнота отчаяния сменилась безмятежно ясным покоем!
Я снова куда-то шёл, превозмогал бешеные порывы ветра, увязал в грязи… Тряслись утомлённые ноги, но уже не болела голова! Я нёс в себе ясный, безмятежный свет. Я ничего не узнал, но и не хотел уже ничего узнать, любое знание было бы тягостно мне и не нужно…
Пусть Бог не явился, не ответил… Но могло ли быть по-другому?! Нет!
Бог, Который позволяет тебе дотронуться до Себя, уже не Бог. Не Бог Он, если слушается твоей молитвы.

Я наконец-то понял, что значимость молитвы в безответности.
Что упражнение в молитве есть упражнение во внутренней тишине.
Что любовь – это упражнение в молитвенном состоянии души, а молитвенное состояние души – это благоговение, в котором благо – только от Бога.
Что беседу с Богом нельзя искажать уродством торгашества.
Что беседа с Богом – это абсолютная вера.
Что любовь начинается там, где ничего не ждут взамен.
Что близость приходит лишь на дороге к Господу. В том, кто уповает вместе со мной, ты обретаешь близкого.
Чтобы уповали вместе с тобой, нужно стать беднее всех и смиренней в своей гордыне…

Прежде всего – стать беднее всех родных, которые ближе всего.
Не мне брать у моих детей. Во мне они должны были сбыться, и душа их должна была зазвучать в моём молчании, во внутренней тишине.
С моей помощью все мы вместе должны стать молитвой, которую рождает молчание Господа.