Другая перспектива

    В туманном утре октября, на улице Мэйпл, где время, казалось, застыло между шелестом опадающих листьев и размеренным лаем мопса миссис Паркер, серебристый Volvo медленно выруливал с подъездной дорожки. Дома, окутанные дымкой, выглядели так, словно принадлежали не этому миру, а старинной открытке. Листья, словно золотые монеты, кружились в воздухе, оседая на тротуарах, которые помнили тысячи шагов. Осень здесь была не просто временем года, а настоящим спектаклем природы, где каждый порыв ветра казался репликой невидимого актера.

    Эдвард, в своем неизменном твидовом пиджаке, молча вел машину, украдкой бросая взгляды на Люси, которая перебирала страницы какого-то журнала. Ее ноготь постукивал по глянцевой обложке в ритме, который раздражал Эдварда чуть меньше, чем ее привычка читать ему вслух абзацы, не спрашивая, хочет ли он это слышать.
    — Знаешь, — начала Люси, закрывая журнал, — иногда мне кажется, что ты относишься к нашей терапии как к посещению дантиста — необходимое зло, которое нужно просто пережить.
    — О, дорогая, — отозвался Эдвард с легкой усмешкой, — ты несправедлива. К дантисту я хожу с большим энтузиазмом. Там хотя бы есть обезболивающее.
    — А ты хоть знаешь, что тут пишут? — Люси повернулась к нему. — Пары, которые находят общее хобби, укрепляют свои отношения на 32%. Как думаешь, что мы могли бы делать вместе?
    — Может, спать? — отозвался Эдвард с сухой улыбкой.
    Люси закатила глаза и отвернулась к окну. Серые здания Бостона казались акварельными пятнами на фоне дождливого неба. На четвертом этаже старинного здания, где доктор Стен восседал в своем кожаном кресле, их уже ждали очередные саркастические баталии.

    Кабинет доктора Стена встретил их привычной тишиной. Психолог, как всегда безупречно одетый, сидел в своем кожаном кресле, храня на лице выражение профессионального спокойствия, граничащего с буддийской отрешенностью.
    — Доброе утро, мистер и миссис Флетчер, — начал доктор Стен, аккуратно складывая руки на коленях. — Сегодня мы попробуем… немного творческий подход. Как вы думаете, если бы ваши отношения были произведением искусства, то как бы оно выглядело?
    Люси первым делом вскинула брови. Ее лицо озарилось смесью сарказма и искреннего любопытства.
    — Это явно что-то в духе современного искусства, — начала она. — Знаете, такая темная абстракция, где кто-то вылил ведро черной краски на холст и добавил пару алых мазков для драматичности. Что-то, что вызывает вопрос: "Почему я вообще на это смотрю?"
    Эдвард усмехнулся, сложив руки на груди.
    — Ну, это лучше, чем моя версия. Я бы назвал нас акварелью, где краски смешались так, что невозможно понять, где один цвет заканчивается, а другой начинается. То есть идея хорошая, но исполнение... как сказать помягче?

    Доктор Стен, сохраняя каменное лицо, едва заметно кивнул.
    — Интересные образы. Но давайте попробуем копнуть глубже. Люси, почему вам кажется, что ваши отношения — это нечто темное и непостижимое?
    Люси вздохнула, пытаясь подобрать слова.
    — Ну, знаете, бывают такие картины, которые заставляют чувствовать себя… неудобно. Ты смотришь на них и пытаешься понять, в чем смысл, но ощущение тревоги не отпускает. Иногда наши отношения кажутся мне именно такими. Как будто мы постоянно ищем, что не так, вместо того чтобы просто наслаждаться процессом.
    Эдвард нахмурился, но промолчал. Доктор Стен перевел взгляд на него.
    — Эдвард, а вы говорите об акварели, где цвета смешиваются. Что для вас значит эта метафора?
    Эдвард вздохнул, задумчиво глядя в окно.
    — Порой мне кажется, что мы слишком стараемся быть кем-то, кем мы не являемся. Как будто пытаемся вписаться в какую-то общую картину, но теряем свои оттенки. Люси всегда была такой яркой, независимой, а я… ну, я просто архитектор, который любит порядок. Иногда мне кажется, что наши разницы стираются, и мы превращаемся во что-то безликое.
    Люси неожиданно улыбнулась, ее голос потеплел.
    — Но ведь это и есть красота акварели, Эдвард. Цвета сливаются, создавая новые оттенки. Может, мы просто не умеем видеть эту красоту?

    Доктор Стен позволил себе едва заметную улыбку.
    — Возможно, в этом и есть суть. Ваша темная абстракция и смешанные акварельные цвета — это не противоположности, а две стороны одной картины. Вместо того чтобы бороться с несовершенствами, попробуйте увидеть в них уникальность.
    На мгновение в комнате воцарилась тишина. Люси и Эдвард, каждый погруженный в свои мысли, выглядели как люди, которые впервые увидели свои отношения под другим углом. Казалось, что-то в этих метафорах зацепило их за живое.
    — Значит, мы не провал, — медленно произнесла Люси. — Мы… экспериментальная работа.
    — Возможно, даже в чем-то гениальная, — добавил Эдвард, склонив голову.

    — А теперь, — продолжил доктор Стен, поправляя очки, — я предлагаю взглянуть на ваши отношения... несколько иначе. Представьте, что ваш брак — это уже произведение искусства. Какую картину вы бы увидели?
    Люси моментально выпрямилась в кресле, ее глаза загорелись.
    — О, это просто! Наш брак — это абстрактное полотно в стиле позднего Кандинского. Знаете, такое, где зритель мучительно пытается найти смысл, но в итоге просто отходит подальше, чтобы не испортить себе настроение.
    — Интересный выбор, — отметил доктор Стен. — А почему именно Кандинский?
    — Потому что это как наши разговоры о будущем, — Люси взмахнула руками. — Вроде бы все элементы на месте, но каждый видит в них что-то свое. Я говорю о переезде в более просторный дом, а Эдвард слышит про финансовый апокалипсис.
    — Если уж мы говорим об апокалипсисе, — вмешался Эдвард, — то наши семейные ужины с твоими родителями больше напоминают «Сад земных наслаждений» Босха. Особенно когда твоя мама начинает расспрашивать о внуках.
    — А твое отношение к домашним обязанностям — это определенно «Постоянство памяти» Дали, — парировала Люси. — Такое же расплывчатое и сюрреалистическое. Особенно когда дело касается выноса мусора.

    Доктор Стен сделал пометку в блокноте.
    — Любопытно, что вы оба выбираете довольно... напряженные образы. Может быть, есть что-то более гармоничное в вашей совместной жизни?
    Эдвард на мгновение задумался.
    — Знаете, иногда наши выходные напоминают мне картины импрессионистов. Как у Ренуара — «Завтрак гребцов». Все эти моменты, когда мы просто сидим в саду, пьем кофе, и весь мир кажется... правильным.
    — Да, но потом ты открываешь свой ноутбук и начинаешь проверять рабочую почту, — вздохнула Люси. — И идиллическая картина превращается в «Крик» Мунка.
    — Кстати о Мунке, — оживился доктор Стен. — Как вы думаете, почему многие считают его картины выражением глубокой тревоги?
    — Теперь я точно понимаю, что вдохновило его на «Крик», — усмехнулась Люси. — Уверена, он просто жил с таким же перфекционистом, как Эдвард. Знаете этот взгляд полного отчаяния на картине? Это я, когда муж в третий раз переставляет солонку, чтобы она находилась под идеальным углом к перечнице.
    — Ну, извини, что я предпочитаю порядок хаосу в стиле Поллока, который ты устраиваешь на кухне каждый раз, когда решаешь приготовить свой «фирменный» ужин, — парировал Эдвард.
    — А помнишь, — неожиданно смягчилась Люси, — нашу поездку в Музей современного искусства? Когда мы застряли перед той огромной картиной Моне...
    — «Водяные лилии», — кивнул Эдвард. — Ты сказала тогда, что могла бы смотреть на нее вечно.
    — И ты простоял со мной там целый час, — улыбнулась Люси. — Хотя я знаю, что ты предпочитаешь Ван Гога.

    — Возможно, — мягко вмешался доктор Стен, — в этом и есть суть совместной жизни? Иногда это буйство красок Ван Гога, иногда — умиротворяющая гладь Моне. А порой — да, даже «Крик» Мунка. Но важно то, что вы смотрите на эту картину вместе.
    Эдвард взял Люси за руку.
    — Знаешь, а ведь наш брак действительно похож на картинную галерею. В ней есть и шедевры, и... ну, скажем так, работы начинающих художников.
    — Только не говори, что ты имеешь в виду мою попытку научиться готовить суши, — рассмеялась Люси.
    — Это была не просто попытка, дорогая. Это был настоящий авангард в кулинарном искусстве.

    Доктор Стен поднялся, провожая их до двери.
    — Я бы сказал, что гениальность — это вопрос интерпретации. Увидимся на следующей неделе, мистер и миссис Флетчер.
    Серебристый Volvo медленно выруливал на вечернюю улицу. Люси молчала, что было редкостью, а Эдвард неожиданно нарушил тишину.
    — А ты знаешь, я всегда хотел научиться рисовать.
    — Правда? — удивленно посмотрела на него Люси.
    — Правда. Может, найдем курсы по акварели? Вдруг это станет нашим общим хобби?
    Люси задумалась, а затем кивнула.
    — Может, это будет началом нашей новой картины.
    И в этот момент, когда ленивый дождь смывал разбегающиеся капли на лобовом стекле, а улицы тонули в свете вечерних фонарей, их мир казался чуть менее хаотичным. Картина, возможно, все еще была далека от завершения, но в этом и был ее смысл.

    После сеанса, когда пара покинула кабинет, доктор Стен открыл свой блокнот и сделал запись:
    "Сеанс №396. Флетчеры. Прогресс: неожиданный прорыв через метафору искусства. Замечено первое проявление синхронного воспоминания о позитивном опыте. Примечание: Возможно, стоит чаще использовать художественные аналогии. Хотя, учитывая склонность Люси к драматизации, лучше держаться подальше от экспрессионизма.
    P.S. Надо будет повесить в кабинете репродукцию Моне. Кувшинки всегда действуют успокаивающе на пациентов. Особенно когда они начинают сравнивать свой брак с «Криком» Мунка".