Есть только миг-3

Предыдущую часть см. http://proza.ru/2025/03/28/1095

               В дверь застучали кулаком, и, вздохнув, Юля пошла сдаваться на милость бдительных соседей.
               — Здравствуйте, я…
               — Кто вы?!
               Они заговорили одновременно: Юля и опирающийся на трость старик за дверью. Одновременно и замолчали, искоса поглядывая друг друга.
               — Галочка… жива? — выдохнул мужчина, безуспешно пытаясь вытащить из кармана коричневой замшевой куртки платок.
               — Да…
               Юля хотела объяснить, что Галина Петровна дала ей ключи от квартиры, но из глубины квартиры вдруг грянул мужской хор: «Имя ты моё услышишь из-под топота копыт…»
               — Катя!
               Размахивая тростью, словно боевым оружием, старик неожиданно бодро перешагнул через порог, обошёл девушку и устремился вглубь квартиры. Вернулся, сжимая в руке смартфон, опустился на диванчик с гнутыми ножками:
               — Не успел… Дочка звонила, — на изрезанном морщинами лице живым интересом загорелись глаза. — Ну-с, прекрасная незнакомка, выкладывайте, что с Галочкой и кто вы.

               Юля ещё что-то договаривала и объясняла, а старик уже кричал, прижимая к уху смартфон:
               — Катя! Это дядя Вова, ну, Вовка, с кладбища. Мама в больнице, во второй травматологии. У неё перелом руки и сломана шейка бедра. Звони в больницу, требуй, чтобы делали операцию. Какой номер телефона?! Не морочь мне голову! У тебя там, во Флориде, телефонной книги нет? А ты поищи. И что из того, что у вас ночь? Звони главврачу отделения. Всё!

               Словно это не он только что кричал в трубку, старик закрыл глаза, шепнул:
               — Юля, на кухне в аптечке корвалол, если не трудно, накапайте… Не пугайтесь, это быстро пройдёт.


               Оказалось, «дядя Вова», как представился пожилой мужчина, хорошо ориентируется на кухне Галины Петровны, и через полчаса они с Юлей пили на кухне чай.
               — Смотрите, Юля, — старик протянул смартфон, — три звонка от дочери и пятнадцать от «Вовки с кладбища». Всё, что остаётся с нами на старости лет. Кстати, «Вовка с кладбища», это – я.
               — Почему с кладбища? — удивилась Юля.
               Ей был симпатичен этот странный старик, который то ошеломлял фонтаном энергии, то сдувался, словно лопнувший воздушный шарик.

               — Долгая история, — усмехнулся старик. — Был ещё Вовка – певец, он лет десять как в ином мире, а я… Галочка с мамой и дедушкой жили возле кладбища: дед её был лучшим в городе мастером по изготовлению памятников. Рядом с кладбищем – послевоенные деревянные бараки, для тех, кто остался без крыши над головой во время войны. В одном из таких жили мы с мамой…
               Старик с шумом отхлебнул чай, покосился на Юлю:
               — Так вкуснее, — помолчал. — Говорите, воробушек… Тогда её все Галчонком звали: лицо смуглое, глаза как две чёрные бусинки, вечно торчащие в разные стороны тёмные кудри…  Мама ругалась, а я хоть с крыш бараков прыгать, хоть уроки прогуливать, хоть на кладбище – на всё готов был, лишь бы позвала.
               — А… Скажите, — Юля помялась, не зная, как обратиться к старику. — Картины, которые висят в прихожей, писал профессиональный художник?
               — Понравились? Тётя Люда, Галочкина мама писала. До войны она в Питере, в каком-то художественном институте училась. Приехала дочку рожать, а тут война… После освобождения в институте её не восстановили, сами знаете, время какое было... Да и отец, Галочкин дед, после инсульта уже работать не мог, руки дрожали. Вот, тётя Люда днями и ночами модницам городским на заказ платья шила, а в сумерки, когда свет жечь ещё жалко, к мольберту становилась… Что из окна видела, то и писала.
               Старик оживился, щёки порозовели, заблестели глаза:
               — Она и нас с Галчонком написала, как мы к Белой Панне ходили. Я там, правда, неразборчивый, одна тень… До сих пор помню, какого страха натерпелся… Юля, может, я сам съезжу к Галочке, телефон с зарядным устройством отдам, и паспорт? У вас, наверное, своих дел хватает?
               — Хватает, — засмеялась Юля. — Но я вас одного не отпущу. Там женский коллектив, всем что-нибудь надо помочь. Кроме того, я на машине, быстрее обернёмся.
               — Ну… Значит, мне повезло.

               Пока Юля мыла чашки, старик остановился напротив портрета молодого мужчины возле окна, скрестившего на груди руки. Руки, цветастая сатиновая рубашка с распахнутым воротом были прописаны очень тщательно, а лицо вполоборота словно пряталось в струящейся из окна солнечной дымке.
               — Какие длинные тонкие пальцы, — обернулась Юля. — Дедушка?
               — Нет. Этот портрет тётя Люда уже в старости написала, последняя её работа, незаконченная…
               Старик помолчал.
               — Галочка думает, это её отец. Он был пианистом, кажется, очень хорошим. У Галчонка в него и слух, и музыкальность. Она долго думала, что отец их с мамой бросил, поэтому не хотела музыкой заниматься, школу музыкальную еле терпела, дома совсем за инструмент не садилась, а могла бы многого добиться… Много позже, где-то в шестидесятых, наверное, тётя Люда рассказала: в декабре сорокового отца Галочки пригласили в НКВД для беседы, вроде пришло приглашение выступить с концертом в Берлине. А на следующий день нашли в квартире повешенным… Она даже не успела сказать ему, что ждёт ребёнка…

Продолжение см. http://proza.ru/2025/04/15/1074