Встречи

Глухота

 Курю на балконе, наблюдая краем глаза за тем, как две соседки- Антонина Ивановна и Раиса Петровна оживленно беседуют возле подъезда. Обе они давным-давно уже древние, дряхлые и к тому же глухие напрочь. Раиса Петровна, по всей видимости, остановилась по пути в магазин (она всегда в это время за продуктами ходит), ее же визави, судя по распухшей сумке на колесиках, на которую та опирается, уже «с ярмарки». Стоят, разговаривают. Глухие, точно две старые тетери, повторюсь. Но, правда, отнюдь не немые. Ведут беседу обе одновременно. Каждая, естественно, говорит о своем.
- … Что уж там. – доносится до меня глухой с паровозным свистом голос тучной Антонины Ивановны. Та стоит одной рукой стирая пот со лба, второй массирует себе поясницу, - Девятый десяток уже. По магазинам, как бывало, не побегаешь.
Раиса Петровна понимающе кивает.
- И не говори. Пенсию подняли на тысячу. А посмотреть, что такое тысяча нынче? Смех. Вчера кардиомагнил триста стоил. Сегодня пятьсот уже. В поликлинику ходила, хотела к флебологу записаться, а меня к терапевту послали зачем-то. И то  на шестнадцатое только.
- Да я и рада бы полежать. –набрав побольше воздуха в легкие, чуть ли не кричит Антонина Ивановна, - Только мои разве сами нормальную курицу выберут, без ГМО чтоб. Или творог? Купят что попало в «Угловом», потом за животы держатся.
- Вот так о нас- пенсионерах родная власть заботится. Из принципа, до ста жить буду.
Скривившись, будто тяпнула неразбавленного уксуса, Раиса Петровна сплевывает в сторону, попав четко в голову нежащейся на лавке кошки.
- Потому, что привыкли у себя в общепите трескать всякое, - децибелы Антонины Ивановны уже заглушают шум соседнего двора, - Гармбургеры-фигамбургеры. А потом икают весь день. Некогда им видите ли готовить. Хотя я понимаю, конечно: работа, учеба. А наша-то, слышь,  намедни...
С довольным видом Антонина Ивановна похваляется победой на литературной олимпиаде своей правнучки Машки, и под занавес, заговорщицки подмигнув, добавляет, что в Пятерке выкинули со скидкой крабовые палки.
Раиса Петровна обреченно машет рукой.
- Ааа...  что от нашего государства еще ждать.
Утолив жажду общения, бабуси расходятся каждая по своим делам, выслушанные, понятые и удовлетворенные.
Я же закуриваю вторую и думаю: а чем, собственно, мы, не тугие на ухо, от них отличаемся? Вроде бы имеем уши, а все равно, как эти две глухие бабки, друг друга не слышим. Но  с другой стороны общаемся ведь как-то.


Легенда о Нараяме

 Жду вылета в аэропорту, коротая время до посадки в Дьюти-фри. Внутри никого. Только у выхода стоят- препираются  мальчик на вид лет десяти и его мама. Судя по рейсам, обозначенным на табло у выходов на посадку: «Анталия, Шарм Эль Шейх, Пхукет» мама вывозит сына на курорт. Мальчуган присмотрел себе игрушку и клянчит предмет вожделения у родительницы, крепко ухватив ее за руку, чтобы насильно отвести к прилавку. Мать слабо сопротивляется. Наконец, устав отбиваться от совсем распоясавшегося сынули, она приводит аргумент. Не знаю насколько железный, но на детей моего поколения- семидесятых- восьмидесятых такое вполне действовало. Мотивировало во всяком случае.
- Поправишь оценки по математике с физикой, хотя бы на четыре, тогда и поговорим. Считай, что я вместо этой машинки  репетиторов тебе оплатила.
От такой вопиющей наглости лицо сына становится пунцовым. Кажется, что его сейчас хватит апоплексический удар.
- Ты мне должна все, а я тебе ничего. - чуть ли не кричит на мать сын. - Поняла? Ты все, а я ничего.
«Интересно откуда такие прогрессивные либеральные идеи у маленького еще гавнюка? – гадаю я, - Школьный психолог научил, или какой-нибудь модный коуч надоумил в интернете?» Глядя на эту неприглядную сцену, почему-то перед глазами встает «Легенда о Нараяме». Этот фильм когда-то с большим успехом шел в кинотеатрах. Суть его заключается в том, что в одной захудалой японской деревушке, расположенной у подножья горы Нараяма, крестьяне следовали обычаю, относить своих ни на что уже не годных седовласых пращуров далеко на вершину горы и оставлять там умирать своей смертью. Впрочем,  насколько естественна смерть от голода и холода, это еще вопрос. Замочить  же бесполезных родаков, без лишних телодвижений рука у практичных детишек  почему-то не поднималась. И вот они, куда деваться, взваливали немощных родителей себе на закорки и относили на импровизированное высокогорное кладбище. Путь занимал много времени и трудов, сам околеешь, пока донесешь. Но дело, видимо, того стоило. Мотивировка же инфернального ритуала была крайне простая и от этого еще более страшная: тяжелые мол жизненные условия, самим провизии не хватает, а тут лишний (советами только замучил) рот, которому все равно  умирать скоро. Характерно, что сами родители относились к изуверской традиции с исключительным пониманием.
Может потому, что тоже не без греха. Но скорее всего, от избытка родительской любви. Жалели по привычке своих чадушек. Такая, в общем, жуть. Слава Богу, что это лишь легенда.
Пока я вспоминаю фильм, объявляют посадку на рейс в Анталию. Мать, спохватившись, смотрит на табло, потом достает из сумки посадочные талоны, и чтобы положить конец затянувшимся прениям… оплачивает сыну игрушку.
«Интересно, - думаю я, - Вот она отдаст рано или поздно своему дитятке все. А дальше-то что?» Да ничего. Он же ясно ей сказал- Ничего не должен! Это практически тоже самое, как у древних иудеев произнести "Корван" (Дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался). Кто не знает, после такой фразы, сказанной ребенком родителю, отпрыск получал законное право больше о нем не заботиться. Так, что, по- всей видимости, этой «добренькой» мамаше в будущем светит КОРВАН. Или даже того хуже- Нараяма. Тем более, что скоро для этого даже напрягаться, тащить на себе старуху, сбивая на камнях в кровь ноги, будет не обязательно. Эвтаназия на подходе.


Месть

 В Городском музыкально драматическом театре дают «Не все коту масленица». Во время антракта вижу  среди толпы, праздно разгуливающей по фойе, знакомое лицо.
- Смирнов что ли? – говорю себе я, радостно всматриваясь в знакомца, .
Смирнов- это мой бывший сотрудник. Работал одно время под моим началом, когда я управлением управлял. Правда, выперли меня с той презентабельной работы  еще три года назад. Слишком много, как оказалось, себе позволял в дискуссиях с вышестоящими.  Давненько я оттуда  ни с кем не общался. И вот такой привет из прошлого. Сейчас Смирнов и расскажет, как у них там вообще, кого еще выперли, кого подняли. Если, конечно, сам до сих пор не ушел. Погоди, а точно ли это Смирнов? Вид у Смирнова всегда был полусогнутый какой-то, прибитый. А тут передо мной рослый мужик, прямоходящий, точь-в– точь гомо сапиенс с известной картинки про эволюцию. Я, удивившись, впервые обнаруживаю, что ростом Смирнов, оказывается, повыше даже, чем я, будет. Поступь твердая, взгляд уверенный. Куда только сальная дебиловатая улыбка делась, с которой он мне пел  дифирамбы, восхищаясь моим управленческим талантом. Бог мой, сколько чашек кофе он мне поднес, сколько пылинок сдул. При коллегах в краску не раз вгонял своей излишней ретивостью. Просил его, увещевал, умерить верноподданнический пыл, да куда там. В итоге я плюнул на бесполезное дело. Ну не может человек иначе. Не дано. Так неужели все-таки не Смирнов? Да нет, он это. Ясно, что он. Вон знакомая родинка на носу.
Улыбаясь во все свои двадцать три оставшиеся зуба, я иду к нему навстречу, предвкушая, как мы сейчас с ним закажем в буфете бутылочку шампанского и четыре эклера. А потом, кааак жахнем за встречу. До последнего звонка еще минут пять есть. Впрочем, хрен с ним, со звонком. Что я Островского что ли не видел? Знакомого старого встретил.
Еще метрах в пяти от объекта мои объятия раскрываются. Три шага, два, один и …я остаюсь стоять с разведенными в стороны руками, словно статуя Христа на горе Корковадо, что в Рио - де - Жанейро. Стыковка не состоялась. Бывший сотрудник удаляется, пройдя мимо меня с гордо поднятой головой.
Я начинаю уже думать, грешным делом, что я просто обознался. Только вот, как объяснить то обстоятельство, что перед тем, как уклониться от моей левой руки, Смирнов (Он это подлец, он) холодно, даже свысока, мне кивнул?
Эх, Смирнов, Смирнов. Елозил перед мной на коленях, лобызал во всякие интимные места, когда я был для тебя величиной, а теперь, дождавшись удобного момента, решил таким незамысловатым образом поставить меня на место. Не давало все это время, видно, тебе покоя твое добровольное самоуничижение…