Заключная

Зимнее белесое солнце быстро клонилось к западной кромке горизонта. Кругом простирались бескрайние поля, покрытые белыми снежными одеялами. Было где разгуляться ветру. Он то порывисто дул в сторону синеющего вдалеке, леса, то вдруг вьюжил, поднимая искрящуюся на морозе поземку, то кубарем катился в лощину, где раскинулась небольшая деревенька Заключная. На пригорке уже больше часа стоял, опираясь на падог, старик в старом армейском полушубке. Он вглядывался в очертания дороги, убегающей в сторону Мармыжей. Голицами смахивал слезы с морщинистых щек и что - то шептал под нос, от чего воздух моментально  превращался в пар.  Время от времени он переминался с ноги на ногу, обутые в чесанки.

Наконец, пожилой человек заметил точку, постепенно приближавшуюся и обретающую формы человека. Худенькая девочка - подросток, увидев деда, прибавила шаг и, спотыкаясь на последних метрах, радостно закричала:
- Деда!
Старик шагнул к ней навстречу:
- Валенька, заждался я тебя. Что как ноне долго?
Внучка, уткнувшись в дедов полушубок, хлопая большими голубыми глазенками, ответила:
- Стирала долго.
- Ну, родная, пойдем. Бабка  поди все глаза проглядела.

Старик шел, сдвинув сурово брови. До прошлого года внучка жила у них с бабкой. Он чувствовал вину перед снохой, от которой ушел их сын Иван к другой женщине, оставив жену с  четверыми  детьми. При этом он сорвал их с места, возил по разным деревням, ища лучшего, пока  жена не сказала:
- Хватит бегать, везде работать надо.
Остались в совхозе, который находился в семи километрах от Заключной. Старшие сыновья подросли, работали механизаторами. Сама Анна работала на ферме, вставала в четыре утра и приходила домой после вечерней дойки. В августе приехала за младшей дочкой:
- Мне помощь нужна. Собирайся, поехали домой.

Ничего не мог возразить свекор Анне, уважая ее за порядочность и трудолюбие. А двенадцатилетней Вале пришлось несладко в материнском доме после привольной жизни у бабки с дедом. Ей приходилось вставать в пять утра, затапливать печь, готовить завтрак братьям и ставить чугуны со щами и картошкой к обеду. Потом бежала в школу за четыре километра от дома в соседнее село. Возвратившись из школы надо было натаскать воды и постирать одежду со всей семьи, накормить скотину, подоить корову. Единственным помощником был брат Женя, но в основном спрос был с нее. Вечером она просто валилась с ног, не успевая даже открыть учебники. Благо, что память была хорошая, домашнее задание делала на переменах между уроками. В субботу после школы мать разрешала ей навестить родных в Заключной.
Отворив дверь избы, старик пропустил внучку вперед себя:
- Принимай бабка гостью.
- Ах ты, батюшки, внученька, нос  от совсем белый.
Маленькая старушка в чистом платочке  взяла стираный шерстяной носок и только дотронулась до носа, как девчушка завопила:
- Не надо, баба, больно.
- Ну, если больно, в бане утойдет.
- Наливай, Марья, щей. Замерзли мы.
Бабка повернулась к печи, взяла ухват, привычно захлопотав :
- Сейчас, родненькие, сейчас. Грейтесь.
Девочка что-то вспомнила, подошла к своей шубейке, перешитой из старой материнской, достала холщовый мешочек и поставила на стол:
- Вот - гостинец.
В избе вкусно запахло щами с курятиной.
- Ай, Валенька, не забыла, уважила,- дед довольно крякнул, развернув  котомку и достав четверку водки и кулечек с подушечками. Улыбающаяся старушка засеменила к полке, доставая для старика рюмку. Наевшись щей, дед Федор скомандовал:
- А топерича, девоньки, в баню! А я – опосля вас.
- Писаревы ребятишки уже намылись, домой побежали, - отчиталась перед дедом жена, держа в руках припасенный загодя узелок с одеждой, - пойдем, Валенька.

Писаревыми Марянька называла троих внуков от дочери, оставшихся во время войны круглыми сиротами.  Старшая дочь Анна, проживавшая в Москве к этому времени, тоже потеряла и мужа и дочь. Поэтому ей был таков наказ:  вернуться в Заключную и растить племянников по причине преклонного возраста ее родителей. Дочь со слезами покинула уютную московскую квартиру, подчинившись родителям, и поселилась с  детьми на Рожке – в самом отдаленном уголке деревни. Жить пришлось в приземистой маленькой избенке, покрытой соломой.

Быстро намывшись, разрумянившиеся бабка с внучкой, сели пить чай с подушечками. На деревянном столе стояла плошка с душистым медом, но девчушка даже не глядела в его сторону. Сколько она помнила, дед работал на колхозной пасеке. Федор умел ухаживать за пчелами, план по сдаче меда всегда перевыполнял. Он не воровал пчелиный нектар, а имелись у него и неучтенные улья, которые он прятал от чужих глаз.  С них-то и  отдавал мед председателю колхоза, в свою очередь отвозившему целебное лакомство начальству в район. Оставшиеся излишки дед брал и тайком выменивал в голодные годы  на муку у знакомых людей в Перевозе. Тем самым, спасая семерых внуков от голода. Дух свежеиспеченного пшеничного хлеба, исходящего от избы Кочергиных кружил головы голодным людям. Соседка, караулившая, когда дед Федор выйдет из дома, бежала и слезно просила у  Маряньки муки для детей. Старушка,  обладавшая необычайно добрым характером (за глаза ее звали «Марянька – глупо дело») не могла отказать ни одному просящему человеку.    Однажды девочка наблюдала такую сцену, как бабка сыпала в запон женщине муку. Вскоре после ухода соседки пришел дед, молча ударил по лицу жену и также молча вышел из избы. Бабка, отойдя к печи, тихо плакала, вытирая концом платка брызнувшую из губы кровь. Девочка, сжимая кулачки, подбежала к пожилой женщине, обхватила ее ручонками:
- Баба, за что он тебя?
-За дело, Валенька, за дело.
Девчушке было невдомек, что деда могли посадить в тюрьму, если бы кто-то донес на него. Такие были времена. С тех пор старушка пекла хлеб ночью, а дед утром нес его внукам.

Напившись чая, Валя уронила голову на стол.
- Ах ты моя сердешная, уморилась, - Марянька довела сонную внучку до кровати, уложив ее на чистую постель, - спи, детонька.
Потом тихонько засеменила к иконкам и долго молилась. Федор взял Марью из богобоязненной семьи дьякона Ивана и не прогадал. Она никогда не перечила ему ни в чем. Единственное обидное прозвище, которое употребляла в сторону мужа это слово «язычник», когда дед вставал на ранней зорьке и уходил молиться за сарай на восход солнца.
 
Также делал и его брат Андрей, со странным деревенским именем Бог. Вся жизнь его была связана с лошадьми, отвечавшими ему взаимной любовью. Высокий статный Андрей мог остановить бурю, вызвать дождь в летнюю жару и еще много чего он умел. Поэтому местные жители его уважали, а ребятишки бегали гурьбой за ним. Частенько он сажал их в повозку и катал на лошадках.

Федор, приняв рюмочку после бани, отправился спать на полати. Марья, перемыв посуду, взобралась по приступкам на печь. Покряхтев, привлекая внимание мужа, спросила:
- Феденька, попроси Анну отдать нам Валеньку на житье.
- Нет, Марья, не отдаст она нам ее. Не для того взяла.
- На руки - то ее погляди.
- Видел, мать, видел. Выросла наша внука. На тебя на молодую схожа становится.
Вздохнув, бабка долго думала, пока не уснула.

Проснувшись утром, девочка радостно потянулась:
- Баб, пироги печешь?
- Вставай, моя хорошая. Испеклись. Горяченькие, ждут тебя.
На столе лежали, покрытые холстиной, большие пироги с пшенной кашей, картошкой, грибами и сушеными яблоками. Наевшись досыта, внучка запросилась к сестре Нине на Рожок.
- Сходи, Валенька. Отнеси пирогов сродникам.
Отдохнувшая, поцеловав деда с бабкой, она понеслась на другой край деревни. Вернулась к обеду, уже задумчивая. Отобедав, Марянька засуетилась, собирая гостинцы для других внуков:
- Для  Юроньки, Коленьки, Женюшки.
- Баб, не клади мед. В прошлый раз еле донесла.
- А я тебя, Валенька, до Мармыжей провожу.
- Далеко, деда. Холодно. Так далеко не надо.
- Значит, рюмзак сейчас сотворим.
Дед приделал ремешки к котомке и продел их через рукава.
- Ну, айда.
Старушка как всегда плакала и крестила на дорогу внучку.
 - Баб, ну я же приду в субботу. Не плачь.
- Марья, прекратить слезы. Чай не на войну провожашь.

Дед, опираясь на падог и закинув котомку за плечи, бодро зашагал по дороге, Валя за ним. Бабка, одетая в телогрейку и шаль, махала им вслед. За поворотом дед скинул скорость, прихрамывая на одну ногу.
- Деда, давай мне. Я понесу.
Старик молчал.
- Деда, а почему деревню называют Заключной. Из - за и ключей, что бьют рядом?
- Хороший вопрос, - отозвался дед, - Давно это было, еще при царе. Ссылали сюда заключенных - отбывших на каторге и людей старой веры. Вот такой ералаш.
- Каторжан, понятно. А люди старой веры – это кто такие?
- Давно стали обижать их, еще при царе Петре. Бороды заставлял брить, креститься тремя перстами, одеваться по-другому.
 - Так не пойму я никак. Люди старой веры обижали кого?
- Нет, Валенька. Просто, мешали царю. Немцы правили тогда Россией.
- Вона как. А нам в школе этого не говорят. Хвалят Петра Первого.
- А ты, внученька, никому не сказывай про это. Время придет, правда и откроется сама. Вельдеманово и Григорово недалеко от нас. Ты только честь свою береги и не поддавайся никому. Имей твердость духа в трудностях.

Так за беседой прошли они полдороги.
- Хватит деда провожать, вона Мармыжи показались.
Обняв деда на прощание, Валя побежала с горки домой, а дальше пошла уверенным шагом, не обращая внимания на встречный ветер.