Командировка на войну. Глава. 70 Мемуары

Глава. 70           Не за страх, а за совесть !


Тот блажен, кто не боится
Фортуны потерять своей
За ней на высоту не мчится
Идёт середнею стезей …


Гавриил Романович Державин (1743–1816 г.г.) — русский поэт эпохи Просвещения, государственный деятель Российской империи, личный помощник Екатерины II, сенатор, действительный тайный советник.


«В 1804 году он пробирается в горы и доставляет способ свергнуть с себя оковы майору Каскамбе и подпоручику Полетаеву.

С 1807 по 1810 год он в разное время освобождает из плена сорок три человека, жертвуя на то свою собственность и подвергая свою жизнь очевидной опасности.

В 1810 году он выселяет из неприступных гор на равнину триста осетинских семейств и удерживает через верных конфидентов семисотенную партию чеченцев, следовавшую в секурс к возмутившимся кабардинцам...» .

И так далее, и так далее – ряд совершенно необычайных заслуг и подвигов окружает имя Чернова.

При всём при том, не подлежит ни малейшему сомнению, что наряду с прекрасными, истинно героическими делами в деятельности Чернова имелось немало и тёмных сторон.

Подобно героическому Тарасу Бульбе, хотевшему где бы ни воевать, лишь бы воевать, он, очевидно держался мнения, что где бы ни совершать необыкновенные дела, лишь бы их совершать, и с одинаковой охотой он подвергал себя смертельной опасности и среди русских, и среди чеченцев, смотря по обстоятельствам, лишь бы не быть без того «спинного холода», который вызывается близостью смерти.

Он и табуны отбивал у ногайцев, перегоняя их за Терек, а если верить преданиям, передаваемым шёпотом, то из одного удальства пускался в набеги как с русскими на мирных чеченцев, так и с немирными чеченцами на русских.

Правда ли это или нет – тайна Чернова, спящая с ним в могиле.

Достоверно, однако, что в Чечне он стал свой человек, и все овраги, балки и лесные тропы чеченской земли знал не хуже своей станичной улицы.

Как и все подобные люди, Чернов гремел по Кавказу своими делами, представлявшими такое странное сплетение доброго и злого.

В Чечне он стал и знаменит, и страшен, и ненавистен в одно и то же время. Но особенную ненависть к нему чеченцы обнаруживают в бытность его при Алексее Ермолове чеченским приставом.

По своему знанию земли, быта и характера чеченцев, Чернов стал незаменимым приставом, и мысль о назначении его на эту должность возникла вполне естественно.

Когда гребенской атаман Зачетов и начальник фланга генерал Греков рекомендовали его в этом смысле генералу Ермолову, а Алексей Петрович без обиняков отвечал им, что ведь Артамон Чернов – мошенник, они возразили, что для таких мошенников, как чеченцы, и нужен именно такой мошенник, как Чернов, изведавший до тонкости все их проделки, владевший их языком едва ли не лучше, чем собственным, и имевший за Тереком множество и кунаков, и кровомстителей.

Назначенный приставом уже в преклонных летах (ему было тогда пятьдесят два года), Артамон Чернов не выказал большой гуманности по отношению к своим бывшим затеречным приятелям, а между тем, надо сказать, должность пристава уже и сама по себе стала ненавистна чеченцам, так как вносила к ним нарушение их традиционных судебных обычаев, освященных веками.

Пристав, при всей нелюбви к бумажным делам, конечно, не мог не придерживаться существовавших тогда русских порядков и формальностей, и в производстве чеченских дел явилась и неизбежная письменность, и несколько инстанций, из которых пристав составлял лишь низшую.

Далее шли: начальник левого фланга, за ним – начальник Кавказской линии, потом – корпусной командир, и так далее, до самых высших учреждений столицы.

Чеченцы не могли мириться с такими порядками: они совсем иначе вершили свои дела в былое время, когда не стояло над ними никакого пристава. Всякий спор решался у мечети.

Суд был словесный, гласный и контролируемый общественным мнением. Если тут и возникали какие-либо злоупотребления, они всё же были сноснее народу, чем волокита и формалистика русских судов.

Все знавшие Артамона Чернова говорят, что он был непомерно строг: за одну попытку к хищничеству он накладывал на чеченцев громадные штрафы, вконец разорявшие семьи, а сопротивлявшихся закапывал в землю по пояс.

Особенно замечателен случай исчезновения одного из членов влиятельнейшей фамилии Турловых – кадия Магомы, наделавший на Кавказе в своё время большого шуму.

Куда он девался, неизвестно, но чеченцы рассказывали, что Артамон Чернов приказал зарыть его, живого, в могилу за одну попытку сказать в мечети возмутительную речь.

Магома Турлов стал знаменит укрывательством и покровительством всякому хищничеству, но слухи и говор, вызванные расправой с ним пристава Чернова, выставляли его, разумеется, невиннейшей жертвой и мучеником.

Продолжение следует …