Всякому - своё...

    Бьёт февраль колотушкой мороза. Полагает, что «от сих» и до самого горизонта, а выходит, что по деревам. Замахнулся было от плеча, с размаху, да вовремя одумался, ходит теперь, бурчит нечто под нос и стукает полегоньку, нежно почти. Знать, усовестился. С ними, с деревьями, теперь нельзя абы как, надобно бережно, дабы дотерпели стволы до весны.   

Ведомо февралю, что озябли деревья. Не без его в том вины. Хотя... тут как посмотреть, вроде как сообща сладили, расстарался не один, а сотоварищи.
Сперва полуденному ветру вздумалось протереть окошко небес, захотелось поглядеть, что там, выше, делается. Покуда тёр, сквозь прогалину, ему навстречу - солнышко трясёт рыжими волосами, также крадётся и подсматривает с той стороны. Вишь, интересно ему сделалось - что без него, да как.
А деревья и рады свету, теплу, по зимнему-то погодью. Насмотревшись на синиц, кинулись в объятия солнечных лучей,  как в омут, да сразу разомлели, посрывали с себя одёжу из меха мха, не подумали ни про мороз, ни про заморозки. Стоят теперь раздеты почти, тулупы мха в клочья на снег, а лоскутки разнесло ветром по всему лесу - бери, кто хочет.

Кожанки наста полян, и те облупились было, на дерева глядючи, да хватило ума удержать в себе подкладку снежного пуха. Эти ничего, перетерпят до весны.

Обернулась земля вокруг себя через западъ, через то место, где солнце заходит за горизонт, и опять в опочивальню. Рано, говорит, пробудилось, не выспалось. Тут уж настал черёд мороза, осерчал - застучал шибче, так что затрещали кости леса.

А из-под серого потолка облаков машут дубраве вОроны, насмешничают: «Охолони! Рано разоблачаться до исподнего! Тут тебе не то... Пока суть да дело, где земля обрита наголо, там уж будет почти что лето, а у тебя за пазухой - ещё зима...»

Вот и выходит - всякому своё правило, а календарь, хотя и хорош, да супротив естества он так - листы с цифирью, и от них ни холодно, ни жарко, разве что бумажкой в печь... И то - поглядим, каковым он себя покажет там.