Поэтический вечер в малознакомой компании

Наш однокурсник Вульфий (курсовое прозвище Воликова), безусловно, оставался артистом и это многими признавалось. Сам он оставлял за собой право называться поэтом и среди своих – «гитарастом», так как неплохо аккомпанировал себе на гитаре. Впрочем, среди друзей он относился к своей незаурядности довольно самокритично и подписывал свою «нетленку», (впервые это слово я услышал именно от него) псевдонимом «Vulvius» и инициалами «N.P.C.», что по-латыни звучало как «Вульфиус Нон Пенис Канина», а по-русски «Вульфиус, не хрен собачий». К чему это я? – просто вспомнилось рассказ о нём.

Но прежде, сочиненная им, юношеская песенка, которую он стеснялся петь, считая её не достойной его. Впрочем, мне нравились строчки: «Но пролетели птицы, пролистаны страницы – / И лишь порою снится, что я поэтом стал». 

Когда я был поэтом, мне было восемнадцать,
И всё хотелось драться и всё тянуло в бой.
Я мог зимой и летом в одной рубашке шляться,
Могло ж такое статься, что был я сам собой.
 
Когда я был поэтом, за тонким силуэтом
Весь день я мог гоняться по людной мостовой.
С разбитою гитарой «Корсара» пел на пару
И с этой песней старой входил я в дом любой.
 
Когда я был поэтом, я не просил советов,
Я рисовал рассветы, закаты рисовал,
Но пролетели птицы, пролистаны страницы –
И лишь порою снится, что я поэтом стал. 
 
Но, вернемся к поэтическому вечеру, о котором мне рассказывал друг Майкл (курсовое прозвище), где прозвучали несколько иные поэтические строки замечательного человека Вульфиуса, который уже ничего не напишет, так как его уже нет с нами:

Крадётся ночь, из рук уходит сила,
Любовью тяжелеет голова,
Безумие вползло,
И губы приложило – ко лбу,
А в черепе слова, слова, слова.
 
Их там как сельдей в бочке обручённой,
Толкаются и мнут друг друга, смысл и суть.
Вот подсчитать бы,
Сколько в мире обречённых,
Которым этой ночью не уснуть.
 
Уж я и точно не смогу,
Такая сутолока в мозгу.
Лишь только рот открыть – солгу.
А как солгу, так быть в долгу.
 
Не выдержу ещё, поймете ли это?
Строчки не рифмятся –
Ни ритма, ни смысла,
Как это там, по словам поэта:
Как два ведра на коромысле, они повисли… 

Эти строчки сохранились благодаря Майклу, и он вспомнил историю, как Вульфий читал эти стихи в одной компании, где был, со слов Майкла, мужик, изображавший из себя диссидента и скромно, потупив глаза, утверждал, что он в литературном институте учился на одном курсе с Евтушенко. Диссидент говорил это тихим голосом, но несколько раз, вероятно пытаясь таким образом повысить свою значимость.
   
И когда наш однокашник, читая эти стихи, произносил: «Вот подсчитать бы, сколько в мире обречённых, которым этой ночью не уснуть», диссидент кивал головой, вероятно относя это на свой счёт. Затем диссидент, со слов Майкла, человек в возрасте, было ему под 50, он бы совершенно беззубый и седой (впрочем, 50 – это не факт, он мог быть значительно моложе), рассказывал, что он ходит в общежитие ПТУ, где у него знакомые девочки и всем предлагал пойти к ним, пытаясь таким образом перевести поэтический вечер в плоскость практической беллетристики. И почти уже переломил ситуацию…
   
Однако Вульфию, по рассказу Майкла, снова, как всегда, удалось завладеть вниманием, он взял гитару и запел своим задушевным приятным тенором: «Голова стала белою, ну что с ней поделаю, отчего же ты мне встретилась лишь вчера … Как боится седина моя твоего локона, ты ещё моложе кажешься, если я около …». И пьяный диссидент зарыдал, упал на колени и стал целовать нашему однокашнику руки. Поэтический вечер продолжился.